О помощи, любви и расставании (1/1)

Во всех, поголовно всех книгах по самозащите для женщин говорится, как вести себя при встрече с маньяком в тёмном переулке; как поступить, если уличная шпана пытается ограбить, или какой-нибудь подозрительный субъект уже полкилометра идёт за тобой следом, даже не думая сворачивать. Но нигде не сказано, как вести себя, когда во время незапланированной ночной прогулки за стаканом воды, натыкаешься на собственного бывшего преподавателя по основам выживания, окровавленного, привалившегося к стене, обшивка которой была уже порядком запачкана кровью, собравшейся в небольшую лужицу на полу. Наверное, полагается чувствовать себя немного странно. Ира никогда не думала об этом. А сейчас ей попросту было некогда. Стакан выпал из внезапно ослабевших пальцев и разбился, разлетевшись сотней мелких осколков по полу. Герман?— если не подававшее признаков жизни тело можно было так назвать,?— даже не шевельнулся. Зябликова, не обращая внимания на протестующе занывшие колени, торопливо присела рядом с Ворожцовым, обхватила за плечи, пытаясь повернуть лицом к себе, под голубоватый ксеноновый свет коридорных ламп. Она едва не повалилась на пол следом, приняв на себя практически восьмидесятикилограммовый вес. Голова у Германа от этого резкого движения запрокинулась назад, открывая Ире разбитое лицо и кровоподтёки на шее. Зябликова хотела закричать, позвать на помощь, но поняла, что нельзя: они сейчас на территории врага, это их рук дело, звать было некого. Она была готова броситься дальше по коридору, стучаться в каюты к остальным курсантам, к капитану, к Максу, но вовремя заметила, как лицо Германа исказилось внезапной судорогой, а веки, дрогнув, приоткрылись.?— Герман! —?Ира впервые назвала его по имени, впервые ?тыкнула?, забыв о всех правилах приличия. —?Слы… Слышите меня? —?она, внезапно смутившись, вновь перешла на ?вы?.Герман… Ему сейчас было бы слишком больно открывать рот, полный кровавой слюны, он не мог кивнуть?— голова ещё помнила тяжёлые удары сначала кулаками, потом ногами. Заслужил. Уши заложило внезапным звоном, следом пришла глухая тишина, когда его выбросили из каюты в коридор подводной лодки, едва живого от боли. Сил, появившихся после накатившего шока, хватило на полтора коридора. До его каюты было три?— слишком много. Колени подгибались, схлопываясь китайским перочинным ножом. И он испугался, испугался упасть. Полуослепший?— левый глаз начал заплывать, а веко?— всё больше закрывать его, скула опухала,?— он оперся на стену, чувствуя правое плечо не на своём месте, понимая, что рука висит бесполезной плетью, сполз вниз, стараясь как можно мягче коснуться бетонного пола. И потерял сознание, какой-то воспринимающей окружающий мир частью мозга ощутив подкатывающую к горлу тошноту?— сотрясение, любимый симптом.Сейчас же, постепенно приходя в себя, только холодные от ночной кондиционерной прохлады в коридорах и всепоглощающего ужаса?— а вдруг умер? —?худые девичьи пальцы на предплечье чуть ниже локтя?не позволяли ему вновь провалиться в трусливое забвение, дарящее покой. Взгляд не фокусировался и картинку не воспринимал. Первой наивной мыслью было ?Алёна?, однако расчётливый ум подсказывал, что это не может быть она, нет. Алёна сейчас находится в специальной каюте возле своего отца, а у дверей неподвижно замер часовой с оружием. Всё встало на свои места, когда непонятный силуэт над ним позвал его по имени. Ирина. Вот уж кого-кого, а её Герман точно не ожидал ?встретить? подобным образом. Курсанта?— феминитивы наподобие ?курсантки? он считал проклятием всех филологов,?— Зябликову он где-то глубоко в душе уважал. Почему?— не знал сам. За что? Типичная провинциалка из Тулы, приехавшая в Москву учиться, по глупости забеременевшая после трёх рюмок в компании обкуренного дурачка, с которым она и познакомилась в том же баре. Её постоянные ссоры с Зацепой и Ренатом. Но в ней было что-то, в этой русоволосой девочке с прозрачными голубыми глазами. В её смелости, когда она в одиночку убила кровожадного слизняка, чтобы спасти своего возлюбленного. Герман никогда не выделял её из толпы других двадцати курсантов, но на своих занятиях?— единственных двух часах, когда он имел возможность видеть её, думать не только об Алёне, но и о ней. Что-то заставляло его относиться к ней чуть более уважительно, не обезличенно обращаться по фамилии?— только Ирина, всегда называл полным именем, не думая, как это выглядит со стороны.Она вновь обратилась к нему, причём привычный к такому занятию мозг тут же уловил изменения в голосе: обратилась на ?вы?, застеснялась. Нужно было подать какие-то признаки жизни, но из-за вышеописанных причин Герман не мог этого сделать. Кровь… сначала нужно было придумать, как открыть рот, не вызвав новой вспышки боли в голове. Вариантов особо не было: он, сипло втянув воздух разбитым носом, сглотнул всю слюну во рту, отдающую металлом, сильно напрягшись, чтобы выполнить такое простое действие, чувствуя, как болезненно дёрнулся кадык. Вместе с кровью как будто открылись потайные шлюзы, куда бурной рекой уходила оглушённость, и звенящий шум в ушах перестал заменять собой прочие звуки мира. Дёсны онемели и кровоточили, но все зубы были на месте, целью было не изуродовать его, а преподнести урок. Пинков по телу вполне хватило. Теперь, когда сознание вернулось, нужно встать, оставаться в коридоре нельзя, его могут заметить избившие его офицеры. По телу молнией проносится запоздалая боль, когда Ирина осторожно кладёт его руку себе на шею и пытается подтянуть чуть выше, прямо по стене, чтобы у него была необходимая опора. Не с первой, но с пятой попытки получается.Девочка… она едва ли не падает под его весом?— Герман запоздало понимает, что совсем не стоит на собственных ногах, что он практически повис на ней, пытается слегка отстраниться?— она же ещё и беременна, чёрт побери, ну куда ей,?— но она останавливает его лёгким движением руки:?— Не надо,?— осторожно опирается локтем о дверь, находя необходимый баланс. —?Вы можете опереться на меня. Мне не тяжело. —?ведь врёт же. Дышит надрывно, лицо уже мокрое от пота. До его комнаты ещё далеко, но Герман понимает, что она ведёт его не в сто пятнадцатый отсек, а гораздо ближе?— к себе.Открыть дверь стоит Ире семи вёдер пота, нужно достать ключ-карту, активировать её точным нажатием на магнитную полосу и провести в специальной прорези точно над дверной ручкой. Всё это выполняется достаточно быстро, если тебя не трясёт от страха, а по рукам и шее не пробегают мурашки, когда горячие капли дождём катятся вниз. И не когда ты с трудом пытаешься устоять на ногах, боясь оступиться, упасть, а у тебя, считай, раненый на руках, который тебе доверился. Герман сильно хрипит, пытаясь глотнуть больше воздуха, но это тоже больно, когда коридорный холод касается пульсирующих губ и зубов. Дверь наконец открывается, в отсеке темно, но Зябликова не спешит зажигать свет, спешно оглядывая комнату. Придвигает ногой стул и осторожно снимает руку Германа со своих плеч. Ворожцов отчаянно пытается скрыть боль, но, судя по напуганным глазам Ирины, не получается. Откидывается на стул, чувствуя все синяки вдоль позвоночника и один на боку?— он уверен, если посмотреть, то вполне можно узнать размер ноги того, кто сделал это. Ира не мечется по комнате, как это делала бы любая другая девушка, её движения выверенные, точные, Герман делает в уме заметку подумать об этом на досуге. Из недр шкафа появляется маленькое бело-зелёное полотенце, в котором исчезает тёмно-синий брикет со льдом из холодильника. Герман протягивает за ним руку, но Ирина, бросив взгляд на его подрагивающие пальцы с разбитыми суставами, сама прижимает лёд к его лицу, стремясь занять ледяным прямоугольником как можно большую площадь синяков. Это довольно успешно снимает боль, хотя от кожи по ощущениям так и пышет жаром. Следующая плитка льда легла на шею, как раз на припухшие связки?— молодец, девочка, сразу поняла, где сильный ушиб. И об этом тоже следует поразмышлять, она же ни капельки не врач. Присаживается на кровать рядом, осторожно касается повреждённой руки, стараясь случайно не пошевелить ей.?— Вывих,?— произносит она. —?Нужно вправлять, но я не…?— Я знаю, как,?— обрывает её Герман, с трудом двигая разбитыми челюстями. —?Ещё пять минут подожди. —?Он опускает веки и опирается корпусом на спинку стула и стену рядом, не переставая прижимать лёд к синякам.Ира вздрагивает. Переход на ?ты? был для неё полной неожиданностью, хотя тон Германа практически не изменился. Зябликовой хочется закрыть глаза, чтобы не видеть, как ему больно. Задавать вопросы сейчас было бы верхом бестактности и чёрствости, и спрашивать ей нечего, сама всё понимает, но неловко повисшую паузу хочется чем-то занять. Вместо этого Ира молчит, разглядывая свои окровавленные руки и только вчера постиранную футболку, теперь сплошь в подсыхающих тёмных пятнах. Она даже дёргается, когда Герман вновь открывает глаза и кладёт скомканное полотенце на стол рядом с собой. Ира спешно пролистывает в голове все конспекты по оказанию первой помощи, с едким ужасом понимая, что о вывихах там не было практически ничего, только способы наложения шины. Только здесь не нужно фиксировать руку, её нужно вправить. Но сначала нужно снять с Ворожцова рубашку. Ире кажется, что это ещё более болезненно, чем вправлять конечность. Герман, закусив губу, показывает ей, как. Метод сам по себе варварский, а делать это без обезболивания?— средневековая пытка, но других вариантов нет. И девушка впервые позволяет себе отвернуться, когда слышит хруст.Через несколько минут он сидит на краю стула под мягким жёлтым светом настольной лампы, сгорбившись, без окровавленной рубашки, небрежной кучей брошенной на стул, прижимая здоровой рукой пакет со льдом к до сих пор неприятно-болезненному плечу. Вывих совершенно несложный, но довольно неприятный для пострадавшего, плечо сплошь в кровоподтёках, пока ещё не тёмно-синих, но на верном пути к этому цвету. Со стороны Иры не раздалось ни единого звука, когда ей пришлось помочь вправить его, действия простые, но сам вид сустава, постепенно возвращающегося на законное место, доводил до обморока больше половины девушек, с которыми Герману доводилось работать. В полевых условиях, на минуточку. Трудно быть уверенным в партнёре, который теряет сознание в то время, когда напарнику нужна немедленная помощь, желательно в течение пяти минут, позже начинался мышечный спазм, и продолжать работу становилось невозможным. Ира в обморок не упала, в лице не изменилась и?— Герман почувствовал некоторую гордость за собственные лекции,?— догадалась проверить, правильно ли встал сустав, а потом и пульс на повреждённой конечности. Это дорогого стоит. Сейчас девушка замерла за спиной бывшего преподавателя, уверенной рукой с обледеневшим пакетом из крошечного холодильника нажимая на место одного из ударов, пришедшегося по голове, там была приличная гематома и в будущем обещающая быть шишка. Герман отложил лёд, поморщившись, и на миг прижал руку к одной из наиболее неприятных ран: скула сильно опухла и только недавно перестала кровить. Порадовать мог глаз, который отказался от своей идеи заплыть целиком, оставив достаточное расстояние между веками для более-менее нормального созерцания окружающего мира. Герман вновь потянулся за льдом, случайно бросив взгляд на свои часы с разбежавшейся паутинкой трещин на стекле. Два часа ночи. Неплохо было бы вернуться в собственный отсек, там есть приличная аптечка. Не поворачивая головы мягко убирает худенькую руку со своего затылка. Зябликова отступает на шаг, но только для того, чтобы секундой позже подхватить его под здоровое плечо, помогая встать. Правая нога болезненно подламывается, не давая так нужной опоры, но Ворожцов торопливо переносит вес на другую ногу. Не страшно, до комнаты он дойдёт. Герман кончиками пальцев подхватывает со спинки стула рубашку?— выглядит достаточно прилично, не считая воротника и рукавов, но спереди вполне чистая, разве что немного запылённая и мятая, даже все пуговицы на месте. Надевать её сейчас было бы издевательством над собой, но продеть в рукав более-менее целую конечность и застегнуть так, чтобы держалась ещё три коридора до его отсека, можно. Ирина и тут приходит ему на помощь, застёгивая несколько пуговиц под горлом. Герман мысленно усмехается: нет, ну бывают, конечно альтруисты, которых, кстати, очень мало, ведь всё, что ни делается людьми, делается ради собственной выгоды, но Зябликова точно побила все рекорды. Он благодарен ей, но сейчас за него говорят боль и усталость. Он скажет ей спасибо немного позже, сейчас им обоим не до светских реверансов?— сама девочка тоже изрядно вымоталась.Ира поворачивается к столу. Нужно всё убрать и попытаться заснуть. Маловероятно, что у неё получится после всех событий этой ночи, но попробовать стоит. Она наклоняется за упавшим полотенцем,?— сплошь в уже засохших бурых пятнах,?— чувствуя на себе взгляд. Не в её правилах ломать бездарные комедии, поэтому Зябликова поднимает полотенце и оборачивается. Герман, в неловко наброшенной на плечи рубашке, стоит, опираясь на дверной косяк, и чуть плавающим взглядом следил за её нехитрыми действиями, не замечая, что она смотрит на него. Ира неловко прокашливается, а Ворожцов поднимает взгляд на неё. Секунда?— и он отводит взор.?— Спасибо,?— неожиданно летит в спину Ире, но когда она в изумлении поворачивается, то видит только закрытую дверь.?— И что это было? —?вполне громко спрашивает она, не зная, к кому обращается: к себе самой, к Герману или к тряпке в своих руках.Засыпает она на удивление быстро, не успевая коснуться головой подушки, не думая ни о чём. На подводной лодке попроще с распорядком дня, они здесь не курсанты, а гости.Официально, конечно, подъём в восемь, как и везде, но никто не будет мешать особо страждущим спать дальше, не отправит на дежурство или уборку гальюнов, как это сделал бы Ракита.Как она и ожидала, Германа в столовой не было, и, похоже, не будет ещё несколько дней, пока он не перестанет напоминать жертву бандитских разборок.Ира ест без особого аппетита, стараясь не привлекать к себе внимание Рената, который, кажется, уже готов бить тревогу и нестись к Ксении с подробным рассказом о нежелании беременной подруги поглощать завтрак. Но еда как раз-то была вкусной, Ира даже почувствовала себя предательницей?— Надежда так готовить точно не смогла бы.На отпечатанном листе перед ней Ира ставит галочку напротив своей фамилии: она жива-здорова, пришла поесть. Такой своеобразный вид контроля, но скрытый. Возле ровных буковок ?Ворожцов? никаких росписей, конечно же, нет. Но ему всё-таки нужно что-то есть. Старенький повар понимающе кивает, когда Ира шёпотом объясняет ему, в чём дело. Он служит достаточно, чтобы всё это понимать, он многое повидал. Достаёт из-под длинного прилавка чистый поднос, но не ставит на него уже выставленные тарелки с завтраком. На столе появляется высокий прозрачный стакан, наполненный холодной водой и одной как бы небрежно положенной долькой лимона. Следом старичок выставляет такой же стакан, но уже с чем-то густым, напоминающим клейстер. Питательный напиток, основная еда спортсменов и лучшее, что можно предложить больному. Последний штрих?— маленькая баночка с непрозрачными капсулами внутри, её повар своей же рукой опускает Ире в карман шорт. Девушка, словно бы случайно опустив руку, читает название. Трамал. Она знает это лекарство, точнее, наркотик, довольно сильный, но замечательно снимающий боль. ***Герман полулежит на застеленной кровати с тяжёлой подушкой из склада на подлодке. Без привычной книги?— обычно он очень много читает в свободное время. Ещё один тревожный звоночек, заставляющий больше переживать. Вся полузасохшая кровь, понятное дело, смыта, но он бледен, это заметно даже под черно-синими гематомами на измученном лице и бесчисленными местами с лопнувшей от ударов кожей. Он практически не двигает головой?— невнимательный человек счёл бы это последствием сотрясения, но оказался бы прав только наполовину?— у Германа явно неполадки с шеей, даже отёк распространился ниже. Левый глаз практически закрылся, придавая ещё более болезненный вид. Правое плечо выглядит значительно толще левого из-за бинтов, намотанных под просторной футболкой. Разбитые костяшки пальцев смазаны густым слоем обеззараживающего геля. Ира смотрит?— и не может отвести глаз, понимая, что пялится, что так нельзя, что Герману так же неприятно, как и ей.?— Вам попросили передать,?— вдруг вспоминает Ира. Лезет в карман шорт за пластиковой баночкой. —?Это обезболивающее, достаточное сильное.?— Мне сегодня нельзя ничего принимать,?— слегка качает головой, но заметно морщится. —?И ещё пару дней?— тоже.Ира кивает:?— Из-за удара по голове, я поняла,?— ставит, наконец, блестящий серый поднос на стол. —?Весьма скромно. —?замечает Ира, когда Герман чуть прищуривается, пытаясь рассмотреть новый объект, занявший собой половину письменной поверхности. —?Но лучше, чем ничего.?— Спасибо,?— невесело бросает он. —?Но тоже зря, с сотрясением есть совсем не хочется.?— Всё так плохо? —?интересуется Ира. И это не обычная вежливость, нет. —?В смысле… если я могу чем-то помочь??— Можешь,?— вдруг соглашается Герман. —?Перестань называть меня на ?вы?. После того, что произошло… —?кривит губы едкой усмешкой. —?После этого мы с тобой, считай, на брудершафт выпили.Этого Ира не ожидала.?— К-конечно,?— выдавливает она. Куда пропала твёрдость из голоса? —?Не вопрос.?— Ты только ничего такого не думай,?— задумчиво бросает Герман, не глядя на неё. —?Но это глупо: делать вид, как будто ничего не произошло, а я?— твой старый преподаватель по основам выживания на корабле.?— Пожалуй,?— Ира облегченно выдыхает, когда понимает, о чём он говорит. —?Вы… ты к врачу не обращался? —?наконец спрашивает она, совершенно не удивляясь, слыша в ответ отрицание. —?Это довольно опасно. Я о сотрясении.?— Ничего страшного, мне не впервой,?— вздыхает Герман. —?Через несколько дней буду чувствовать себя гораздо лучше, чем… —?обрывать фразы, замирать на полуслове, оставляя их незаконченными у него, кажется, врождённое умение.?— Чем что? —?напористо спрашивает Ира, чувствуя какой-то подвох.?— Чем этой ночью,?— сухо отвечает Ворожцов. —?Было… не слишком приятно.?— Так сильно болела голова? —?чуть мягче интересуется Зябликова, чувствуя, однако, совершенно другой ответ, повисший в воздухе невысказанным.?— Лучше бы просто болела,?— Герман откидывается на подушку, закрыв глаза. —?Я, кажется, сознание терял. —?Признаться в своей слабости?— пытка. Но Ира так не считает.?— Господи,?— она прижимает руки ко рту. —?И я не подумала.?— О чём? —?усмехается Герман. —?Ты сделала всё, что могла.?— Да о том, что при сотрясении нужно будить каждые четыре часа! —?повышает голос Зябликова. —?А ты… ты специально не сказал, да?! —?вот тебе и переход на ?ты?. Только для того, чтобы было удобнее ругать.?— Ещё не хватало, чтобы ты тут всю ночь сидела,?— Герман начинает злиться, что она не понимает такую простую вещь. —?Вполне вероятно, что это был не обморок, а обычный малый эпилептический припадок, имеющий место быть при сотрясении.?— Ещё не легче,?— закатывает глаза Ирина.***?— Как будто тебя это раньше волновало,?— усмехается Герман.Нежно, едва заметно целует её в лоб, чуть выше линии бровей, Ира замирает, осознавая всю чувственность прикосновения. Его руки сильно, до побеления прижаты к бокам?— вот оно, главное отличие от остальных парней и мужчин, с которыми Ире доводилось встречаться. Солдатская выдержка, но полная уверенность в своих действиях. Кажется, ей нужно каким-то образом вернуть поцелуй. Коридор пуст, и будет оставаться таким ещё несколько часов до обеда. Удачное время. Сейчас Ира плавно берёт его длинные пальцы в свои руки, чувствуя подушечками неровную кожу от недавно заживших побоев, практически незаметные дефекты костей?— старые, плохо зажившие переломы. И неровно бьющийся под большим пальцем пульс, постепенно ускоряющий свой бег, когда Ира притягивает его к себе, обхватив ладонями его руки чуть выше локтей. Её роста, даже если приподняться на носках, хватает только на то, чтобы дотянуться до его подбородка?— Герман выше её на добрых пятнадцать сантиметров. Он едва заметно улыбается и наклоняется к ней, позволяя коснуться своими губами его, её руки уже лежат на его плечах, обтянутых чёрной рубашкой. Воздух между ними едва не искрит.***В кают-компании подводной лодки шумно и многолюдно. Разговоры, смех, бодрый стук ложек по тарелкам. Герман замирает, так и не коснувшись пальцами ручки двери. Делает шаг назад.Ира оборачивается к нему.?— Герман, посмотри на меня,?— ну да, с таким же успехом можно договариваться о чём-то со стеной?— эмоций будет больше. —?Посмотри на меня. Ты что, стесняешься? Это же смешно! —?весело, однако, ей одной. Герман не двигается с места, а в глазах?— непонятная боль. —?Да что с тобой такое!?— Просто,?— у него вдруг срывается голос. —?Я всё это уже проходил.Ира внутренне проклинает себя. Какой же надо быть дурой, чтобы не понять. Герман не стесняется. Ни капли. Он боится очередной боли. Ведь с Алёной у них начиналось всё также, Ира помнила, какими глазами она сама провожала подругу, когда та первый раз появилась в столовой в компании Ворожцова, какие пересуды и глупые, лживые сплетни ходили. Самой Зябликовой казалось, что Герману было наплевать, Алёна гораздо больше переживала, но сейчас у Иры будто глаза открылись. Он ведь тоже живой человек, что бы там ни говорили.***?— Это неправильно, Ира. Неправильно,?— выдыхает Герман. За эти несколько недель у него накопилось многое, что не должно остаться невысказанным. —?Эти дни были одними из лучших во всей моей жизни, но то, что происходит, в корне неверно. Ты гробишь свою жизнь, девочка. Нет, не перебивай меня! Ты очень многого не знаешь обо мне, а я не могу рассказать.***?— То есть я всё равно могу прийти к тебе, и ты обставишь меня в шахматы??— Бесспорно,?— кивает Герман.?— И мы всё ещё можем обсуждать книги, которые никто из окружающих ни разу не читал??— Конечно,?— он даже улыбается.