Битва начинается (1/1)

Было без четверти шесть, когда Рошфор и Ван Хельсинг собрались во дворе Пале-Кардиналя. Несмотря на то, что до рассвета оставалось чуть больше часа, кругом царил тот особенный зимний мрак, который окутывает природу за считанные часы до наступления нового дня. Шел мелкий снег, который в свете далеких огней походил на туман. Друзья уже были готовы к отъезду. Ван Хельсинг, одетый в свой тяжелый плащ с медвежьим мехом, шляпу и шарф, потуже затягивал подпруги. Норикиец время от времени нетерпеливо бил тяжелым мохнатым копытом о мерзлую землю, поднимая брызги снега. Вскоре из темноты возникла фигура Ришелье и отца Жозефа, который вышел проводить его. Кардинала с трудом можно было узнать: лицо скрывал глубокий капюшон плаща и шарф, так что оставались видны лишь по-кошачьи блестевшие серые глаза. Из-под плаща виднелся легкий кожаный доспех черного цвета со шнуровкой по бокам. Его Преосвященство был вооружен эспадой и двумя двуствольными колесцовыми пистолетами. Накануне отъезда Ван Хельсинг дал несколько советов, касательно выбора доспехов и оружия, и сейчас он не без удовольствия отметил про себя, что и Рошфор, и Ришелье последовали его рекомендациям. Они оба были великолепно вооружены, а внешне их нельзя было отличить от обычных дворян. Единственная деталь, которая несколько нарушала правдоподобие - слишком чистая одежда и новые доспехи. Но Ван Хельсинг знал по своему опыту, что долгая дорога это исправит.Ришелье закончил отдавать последние распоряжения капуцину, когда Рошфор передал своему хозяину великолепного белого коня андалузской породы по кличке Маркиз, который был любимцем Его Преосвященства. Кардинал легко вскочил в седло. Конь, чувствуя на себе хозяина, в нетерпении завертелся. Ришелье кивнул графу с Охотником, и все трое, пришпорив лошадей, галопом покинули Пале-Кардиналь. Отец Жозеф еще несколько минут стоял в тумане посреди пустынного двора, провожая взглядом всадников, растворившихся во мраке сонного Парижа.***Уже почти рассвело, когда троица, наконец, вырвалась из лабиринта улиц столицы и выехала на тракт, ведущий по направлению к Клиши. Переправившись на ту сторону реки, всадники оставили позади себя Женвилье, Аржентей и Эрмон. Теперь, выехав на единственную дорогу ведущую в Понтуаз, они были вынуждены пустить лошадей шагом: приближался полдень, и на дороге стало многолюдно.Кардинал, наслаждаясь неспешной ездой, пытался охватить взглядом зимний пейзаж, расстилавшийся бесконечным живописным полотном перед его взором. Ясное голубое небо и искрящийся в лучах низкого зимнего солнца снег создавали контраст с рыжими соломенными крышами деревенских домов. Обнаженные силуэты садов, паутинки виноградников и медленно таявший дымок печных труб напомнили Ришелье картины Аверкампа*. Сладкий морозный воздух вселяли в душу Его Преосвященства странное восторженное чувство. Он старался ухватиться за каждое ощущение, каждую деталь... Кардинал в это мгновение страстно упивался жизнью. Он так давно не был свободен...Ришелье не сдержался и улыбнулся. Но этой улыбки никто заметить не мог: лицо Его Преосвященства было до середины закрыто шарфом, так что истинные эмоции могли выдать лишь глаза, в которых заиграл необычный блеск.Рошфор и Ван Хельсинг ехали чуть позади кардинала. За всю дорогу трое всадников не обменялись ни единым словом: кардинал все время держался чуть в стороне от двух друзей, так что возникала напряженная атмосфера отчужденности.Граф с Охотником, видимо, заскучали, потому что до ушей Его Преосвященства начали доноситься обрывки их разговора:- ...на части, представляешь?..- А потом?- А что потом... Они отказались платить. У меня совсем не оказалось денег. Ладно на еду... Мне не хватило даже на оружейника! Меч сломан, стрелы для арбалета почти на исходе. Охотник чертов... Рошфор, поглощенный историей, не спускал любопытных глаз с лица друга, который сопровождал свою историю выразительной жестикуляцией. Мельком взглянув на графа, кардинал подумал, что в увлеченном выражении лица молодого слуги было что-то почти детское. Ришелье вдруг вспомнил, как точно с таким же интересом и блеском в глазах они с Альфонсом слушали страшные истории, которые так любил рассказывать младшим братьям Анри. ***В полдень всадники оставили позади себя оживленный Понтуаз. Поскольку впереди оставалась еще добрая половина пути, они решили сделать небольшой привал. Троица остановилась у небольшого заброшенного дома, располагавшегося чуть в стороне от тракта: в целях сохранения секретности, они избегали многолюдных мест.Кардинал привязал Маркиза к старой коновязи и принялся поправлять сбрую. Ван Хельсинг что-то сосредоточенно искал в одной из седельных сумок, когда вдруг спросил у Ришелье:- Господин герцог, вы боитесь умереть?"Очень уместный вопрос...", - сокрушенно подумал Рошфор, глядя на Охотника, в чьих глазах появилась знакомая хитреца.Его Преосвященство, не отрываясь от своего занятия, безразлично пожал плечами:- Нет, не боюсь.Ван Хельсинг повернулся к Ришелье и отпил из кожаной фляги:- Совсем? Вас не пугает безвозвратное погружение в небытие? - У смерти лишь момент, которых у жизни тысячи**. Я пережил очень много самых разных мгновений, так что одно последнее меня не страшит, пусть даже оно служит воротами в вечность.Охотник вдруг стал очень серьезным. Он пристально посмотрел на Его Преосвященство. Рошфор заметил, как их глаза встретились, дав начало своеобразной дуэли. - Неужели вас не пугает возможное божественное наказание после смерти?Зрачки Ришелье сузились. - Вы сами, господин Ван Хельсинг, уже достаточно наказаны Господом.- Что вы имеете в виду?- Вы бессмертны. Смерть - это забвение, избавление от тяжких воспоминаний, накопленных при жизни. Вы же обречены носить их с собой целую вечность.Повисла напряженная пауза. Холодный, жестокий взгляд кардинала был устремлен на Ван Хельсинга, в глазах которого проскальзывала ирония.Неожиданно Охотник мягко улыбнулся. Было слышно, как часы на одной из башен Понтуаза пробили час дня.***С наступлением темноты всадники добрались до Ла-Рош-Гийон. Это поселение на крутом берегу Сены, хотя и имело статус города, представляло собой несколько беспорядочное нагромождение низких каменных домов, сгруппировавшихся вокруг нового храма.Церковь Святой Троицы же располагалась на возвышении вдали от города. С одной стороны к ней примыкал маленький лес, заканчивающийся обрывом, откуда открывался вид на реку и всю долину, а с другой - узкая крутая тропинка, ведущая в сторону новой дороги, проходившей прямо у подножия холма. В свете полной луны церковь казалось каким-то мрачным, черным пятном. Витражи были давно уничтожены, стены поросли мхом, в кладке зияли выбоины: местные жители использовали камни для строительства собственных домов.Едва кардинал переступил порог храма, как его обдало липким холодом и запахом ветоши. Нефы были завалены строительным мусором и камнями. В нервюрном своде, прямо над алтарной частью, зияла огромная дыра; сквозь этот провал в церковь проникал белый свет полной луны. Ван Хельсинг внимательно осмотрелся, стараясь получше запомнить место предстоящей схватки: во время боя можно будет использовать особенности обстановки, чтобы одолеть чудовище. Через несколько минут Охотник произнес:- Что ж, пришло время начинать. Он скоро появится... Я чувствую...- Господин герцог, становитесь у алтаря. Вы будете читать текст. Самое главное, помните, что бы ни происходило, продолжайте читать. Мы не сможем убить драугра до тех пор, пока вы не прочтете восстановление от начала и до конца. - Ты, Шарль, становись справа от господина герцога. Нам придется защищать его и наносить максимальный физический урон нечисти. Я буду оборонять левый фланг.Голос Ван Хельсинга был твердым, его слова звучали четко, как хорошие приказы. Глаза Охотника засветились азартом.Битва начинается.Кардинал едва успел раскрыть свиток, как вдруг услышал щелчок взведенного курка:- Ни шагу больше. Иначе я выстрелю.Ван Хельсинг, ощутив на себе прицел пистолета, замер.- Рошфор, что вы делаете...Граф быстро повернул голову к Ришелье и направил на Его Преосвященство дуло второго пистолета. Кардинал остановился.- Тебя это тоже касается. Одно движение и вы оба будете убиты.