Глава 1. Безумству музыки внимая (1/1)

Уже буквально на пороге дома им весьма удачно встретился Зуров, ?как раз к вам шел?, и Эраст, к его неудовольствию, стоически спрятанному под шаткой невозмутимостью, был решительно оставлен дома. Главным образом потому, что дорогу до места ежевечерних увертюр отлично знал и Ипполит, а неокрепшим умам ещё рано глядеть на подобные вместилища людей слишком внимательно.Сам Ипполит считал, что Яков отнимает у брата лучшие годы жизни.?Чтоб он делал то же, что и вы в пятнадцать? Через мой труп?.Гуро и сам отлично знал дорогу в один из (любой) кабаков вдоль Невы.Как говорится, пьющий отец...Другое дело, что не все могли позволить себе усадить юнца развлекать гостей и не накликать какой-нибудь облавы.Ипполит зачем-то свернул во дворы, петлял, а когда они в третий раз обошли угол одного и того же здания, резко остановился, отойдя в сторону и упершись лбом к холодной стене, влажной от сентябрьских ветров с реки: — Подвальчик через три дома. Я не могу пойти с вами.— Это ещё почему?У него закаменели плечи, а пальцы сжались в кулаки. Свечной огонек догадки вспыхнул у Якова в голове, вынуждая глаза потемнеть.— Амалия.— Прошу вас, не произносите это имя.— Значит, когда речь шла о спасении юного музыканта, смысл был прямой?— Самый прямой. Но Эраст ничего не знает.— Что ж. Тогда вы должны пообещать мне, что и наш незнакомец ничего об этом не узнает.— Клянусь. Он же совсем ребенок. Зуров повернулся, опираясь о стену спиной и бездумно разминая левое плечо.— Рядом с ним не будет никого, способного отводить пистолетное дуло голыми руками, а в том, что он выстрелит, у меня и малейших сомнений нет.Яков посмотрел сквозь его чуть дрожащие пальцы, увел взгляд выше.Резко развернулся, идя в нужном направлении.Вечер расцветал, небольшое вдоль стен плотно заставленное столиками квадратное помещение, серединка которого была чудом расчищена под танцы, — залито желтым сиянием ржавых подсвечников с острой нехваткой свечей и крепко прокурено.Публика обычная для таких заведений: в основном мужички за тридцать, кому нечего уж пропивать, кроме собственной шкуры.Или пустоглазые спутницы в облезлых удавках из мертвых лис.Она стояла у сцены, выделяясь на прочем фоне приблизительно как лебяжье перо, нечаянно упавшее в чан огородных удобрений. Этот изгиб талии, перламутровая заколка в высокой прическе, блеск темного шелка волос.Игривые пряди, завивающиеся у висков, искрящиеся серые глаза, белоснежное платье, обнимающее воротничком молочную шею, жемчужная нить.За потертым, явно расстроенным, старым фортепиано восседал молодой человек в светло-зеленом, с белой рубашкой, облачении. Волны светло-русых, почти светлых, в золотой волос спускались до шеи, мелко вихрились, чем-то морские напоминая. Тонкие пальцы касались клавиш так, словно черно-белый ряд — это конь в яблоках, его тёплый, хранящий преданное сердце, бок.Судя по движениям губ, он собирался что-то пообещать госпоже Бежецкой, прежде чем начать следующую мелодию.Но.Яков успел раньше, лихо оказавшись подле дамы, изящно предлагая ей руку и экспрессивно сообщая:— Маэстро, музыку! Желаю танца с самой великолепной и ослепительной жемчужиной этой нерожденной, пока ещё, ночи.Амалия прикончила Гуро глазами, но шагнула под ритм, обманчиво-легко вложив ладонь в ладонь.Когда он увел поближе к центру зала, едко прошипела прямо на ухо: — Убирайтесь.— Что, ступил на ваши охотничьи угодья, Амалия Казимировна? Увы, сегодня моя очередь плести сети.— Паутина не предназначена для двух пауков, Яков Петрович, и этот мотылек не ваш.— Разумеется, вы уже приготовили для этой бабочки-однодневки булавку поострее, на которую она будет наколота, но... не сегодня.— Вы не посмеете и ничего не сможете поделать.Яков не ответил. Вместо этого, он порывисто притянул её к себе, жарко целуя, аккурат в самые жвала. Позволив себе при этом несколько жестов, однозначно фамильярных.Пощечина и грохот захлопнутой фортепианной крышки прозвучали одновременно, как смертный приговор после гулкого удара судейским молотком:— Что вы себе позволяете, сударь?!Голос был удивительно сильный, видимо, пережил уже мальчишеский период ломкости. Не следовало так делать.Заказана ему теперь дорога: в городских питейных играть. Подхватив с крышки инструмента треугольную шляпу, рыцарь сошел со сцены и оказался ниже на голову, но плечи расправил героически — хоть картины пиши, хоть стихи.Амалия, как и полагается заправской хищнице, уловила, куда дует ветер, старательно бледнея и изображая из себя оскорбленную невинность, попранную жадными лапищами.Зрители впивались голодными круглешками зрачков в этот бесплатный театр.— Вы не расслышали моего вопроса? Если вы посмели запятнать честь дамы...— Я вызову вас на дуэль и... нельзя ли побыстрее?Похоже, такой ответ ненадолго сбил смельчака с толку.Он пару раз хлопнул пушистыми ресницами над искренне-наивным светлоглазьем, а Яков уже протолкался к выходу, не имея сомнений в том, что безумец за ним последует. Так и случилось.Амалия тоже хотела податься по горячим следам, но её удержали за локоть: — Не торопитесь, mon cher. — Вы их отпускаете? — Я никого не отпускаю — это раз. Им не уйти далеко с нашего клетчатого поля — это два. У меня есть план Б — это три.Выйдя на улицу, Яков заметил, что Ипполит уже поймал извозчика и сиживал внутри экипажа.Сделав вид, что убегает, какая трусость и низость, Гуро вскочил на подножку и вскоре: все трое нелепо глядели друг на дружку под мерный скрип колес.Судя по всему, предлагать дуэль при внезапных посторонних молодой человек считал странным и теперь обдумывал этот вопрос, зайдя с другого фланга: — Этот господин будет вашим секундантом?— Если вы не передумаете меня вызывать...— Александр.— По батюшке?— Христофорович Бинх.— Если вы не передумаете меня вызывать, Александр Христофорович, то конечно.— Яков!— Ну что, Зуров? Вы втянули меня в эту кашу, теперь приглашаю всех к себе домой, расхлебывать.Уже через десять минут трио расположилось в гостиной весьма любопытной скульптурной композицией — Зуров погиб в кресле-качалке, драматично протянув ноги, Александр прилежно уселся в обычное кресло, а Яков по-королевски разместился на диване, призывая заглянувшего брата:— Эраст, будь любезен, мой друг, принеси Ипполиту Александровичу коньяку.— Рюмку? — Бутылку.Шаги стихли, повисла тишина, и Зуров, не откладывая в долгий ящик, зажмурился, зачем-то молча расстегивая верх костюма.Когда обнажилось левое плечо, несколько пониже середины ключицы виднелся оплывший, округлый шрам, довольно неприятный на вид.— Выходное отверстие хуже. Хотите посмотреть? К этому меня привела Амели, льдистый ангел, за которого вы чуть жизнь не отдали, идиот.— И что же? В вас толково не попали на дуэли, а вы смеете оскорблять меня, ещё слово и тоже получите вызов...— Если вы немного уймете нервы, то увидите, что в него стреляли в упор.— Кто?— Я сам, — горько признал Зуров, раскачиваясь: — Мне было пятнадцать, а прекрасная Амели сказала, что тот, кто одержит победу в состязании, примет наградой её благосклонность. Мне и оппоненту вручили два пистолета, усадили за стол. Заряжен был только один и целиться надо было в сердце. Оппонент получил щелчок, а я — пулю...— В плечо?— Не извольте смеяться, он честно целился в сердце. Ему помешали. Я был там.— Хотите сказать, меня ожидала такая же участь?— Бесспорно. Всё ещё жаждете крови кого-нибудь из нас?— Если вы мне не солгали, видимо, нет. Беру свои слова назад. И вынужден откланяться.— И вы не поужинаете с нами?— Очень спешу.— Моему младшему брату нужен учитель музыки, к слову.— Ваш скромный намек на поход в услужение щедр, но я вынужден отказаться.Едва не столкнувшись плечами с Эрастом на выходе из гостиной Бинх был таков.Зуров и Гуро, как это и случалось обычно, разделилились во мнении:— Не придет.— Придет.