Пролог. (1/1)

Яков притворил за собой парадную дверь и вопросительно свел брови к переносице, прислушиваясь к чему-то в глубинах дома.Коротко выдохнул, оставляя пальто на вешалке гардеробной. Разулся, пригладил волосы, прижав гладкую трость, навершие которой изображало львиную голову, к боку.Не сумел пройти мимо большого зеркала на стене, убеждаясь в том, что выглядит устало, но вполне себе неплохо.Неплохо для человека, весь день переписывавшего отчеты за господином старшим дознавателем Бирюковым.Тот делал по две помарки на четыре слова, но умело подбирал себе писарей. Гуро решил, что неплохо бы перейти с мыслей о вышестоящем индюке на что-то другое.Благо, повод нашелся в гостиной. Младший брат — сидел в уголочке дивана, наблюдая за тем, как молодой человек с буйными, черными кудрями: качнувшись вперед на плетеном соломенном кресле-качалке, ударяет указательным пальцем по первой попавшейся клавише новенького музыкального инструмента. Казалось, тот ещё даже краской или лаком пахнет.— Это что?— Рояль.— Пианино.На два голоса, едва ли не хором, отвечают. Яков ещё ничего не успел прибавить к своему вопросу, а скулы Эраста уже налились мягким румянцем. Однако он был ближе к правильному ответу, чем беспардонный Ипполит Зуров, первым высказавший предположение.— Фортепиано. И я не об этом спрашивал. Что здесь делает инструмент?— Заходила матушка Андрея, — осторожно пояснил Эраст, фокусируя взор голубых глаз на старшем, — она едет на очередные гастроли, оставляет его нам...— Это ясно, инструмент при чем?— Просит тебя обучить Андрэ музыке.— Знаю я её просьбы...впрочем, это всё равно никак не возможно. Я последний раз играл, дай бог памяти, лет пять назад, а учился и того давнее.— Можно поискать учителя...Яков помрачнел, уперев трость в пол и привычным движением обхватив обеими ладонями золотистую голову хищника(главным образом, чтобы собеседник не мог видеть потертостей и царапин на металле). Трость старая, от дяди досталась, а позволить себе что-то лучше из-за вечных долгов отца он не мог.И речи быть не могло о том, чтобы нанять постоянного преподавателя музыки.Зуров вдруг прищелкнул языком и задержал кресло в ближайшей к полу точке, покачивая носком начищенного сапога:— Я знаю, кто мог бы вам помочь, господа. Играет дивно. Заоблачное жалование не затребует.— В каком-нибудь кабаке? Вот уж спасибо, увольте.— Отчего же сразу в кабаке? Днем — обучается, а вечером...— Обучается? Сколько ж вашему ?кандидату? лет?— Шестнадцать. Или семнадцать, право слово, я не интересовался.— Исключено. Я найду учителя.Гордость и чувство собственного достоинства переплелись в амбициозном Гуро клубком угольночешуйчатых змей; ещё не хватало, чтоб третьего, пускай и сводного, брата обучал желторотый мальчишка всего на два-три года младше девятнадцатилетнего Якова, начавшего планомерно строить себе дорогу в искусство следователя.Мнение ровесника, только и грезившего о гусарских полках, а они с Ипполитом были одногодки, — влияло крайне слабо.Эраст вдруг поднялся, переменился в лице и отошел к окну, обняв себя за плечи. Он уже достаточно вытянулся, особенно за прошедшее лето, но фигура хранила ещё юную угловатость, которую старший брат звал про себя ?хрустальностью?. Красные пятна пошли по шее — над воротничком костюма.— Что тебя так растревожило душа моя?— Вам неподвластное, Яков Петрович, чувство — сопереживание.— Закройте рот, граф.— Мы должны помочь ему.Робко, но уверенно сказал Эраст и Яков закатил глаза, изо всех сил сдерживая раздраженный вздох. С другой стороны, кого осуждают за долю излишнего романтизма в четырнадцать лет?— И что же, ваш творец испытывает жизненные трудности?— Стал бы он иначе играть по забегаловкам?— Эраст, твоя чрезвычайная чувствительность, безусловно, похвальна. Но если уж кто-то умеет... Зуров, закройте ещё и крышку, не позорьте инструмент. Так вот, если кто-то способен играть, это не означает способности к обучению.— А ещё говорят, что за погляд денег не берут.— ИпполитСаныч, вам не пора?Ещё минуты через три порешили: Зурову пора идти, Эрасту пора спать, а Якову пора ужинать.Сдаться так скоро он не мог (и не хотел), поэтому, на следующее утро, как и в несколько ближайших дней, озаботился поиском учителя.Дело было даже не всегда в том, что дорого запрашивали, а скорее — никто не мог сладить с андреевой неуемностью.Он, как любознательный шестилетка, похожий на бесконечное движение веретена, был готов на крышку фортепиано залезть или нарезать вокруг него круги два часа кряду, а попытки музицирования превращались в ад для всего дома. Казалось, непредвиденные появления нетрезвого Петра производили меньше шума. Даже несмотря на всё это, вопрос Яков, ближе к концу недели, задал лишь по причине, что хмурое настроение среднего брата оставалось неизменно:— Неужели ты правда думаешь, что этот юноша с ним управится?— Я думаю, что ты должен послушать. Хоть полминутки. Здесь совсем недалеко идти.