Location (1/1)

—?…Евронимус из Mayhem слушает…Он поднял трубку и поморщился. Было поздно и говорить ни с кем не хотелось.Нет, не то, что бы ему было лень вести дела лейбла; не то, что бы он хотел спать; не то, что бы он устал, но…Чёрт.Оправданий не было.Просто не хотелось.Без шведа репетиция пошла псу под хвост, и это его порядком взбесило, вымотало. Йорн играл нормально, Ян какого-то хера был трезв, да и сам Ойстейн не лажал, но…Весь день были какие-то долбанные ?но?, мать их.Он не лажал. Но и не играл хорошо.На максимуме, но не с душой.Отвлекался. Скучал.Скучал по шведу, умотавшему на месяц в свой Стокгольм.Блин, это было глупо и как-то совсем по-детски, но ничего с собой поделать не получалось. Разве что?— сидеть в углу и подбирать новые партии, чтобы хоть как-то закрыть слабую репетицию и не чувствовать себя дерьмом…?Ты чего молчишь? Это же я?.На том конце хихикнули, и Ойстейн встрепенулся.—?Пелле??Да. Ты уснул там??—?Нет, я…?Слушал пластинку, которую я оставил??В трубке противно зашуршало. Норвежец положил гитару, выключил преобразователь ударом ботинка и сполз на пол, прижав к груди телефонный аппарат.?Послушай. Она злая?.—?О чём она?Ойстейн устроился поудобнее, прислонившись к столу и обняв руками колени. Отчего-то говорить стало проще. Может, хоть теперь он скажет то, что собирался…?Никто не знает?.Швед в трубке загадочно растягивал слова и говорил шёпотом, на фоне кто-то смеялся и стучал тарелками. С семьей, значит. Не один. Чёрт …В груди у Ойстейна неприятно кольнуло.?Никто не знает слов и не может разобрать их за мучительным скрежетом гитары. Я тоже не знаю, но люблю представлять всякое…?—?А что?— всякое?Норвежец прижал трубку щекой к плечу и прикрыл глаза. Интересно, вдруг Пелле на том конце сидит также? Где-нибудь дома у отца, на своей детской кровати, с кучей постеров за спиной и паутиной из ваты на окнах? Он рассказывал, как повесил её на Хэллоуин и не стал снимать?— чтобы было злее.Забавный швед.Он ведь знает, в чём она, настоящая злость…?Сказал же, всякое разное. Сегодня вот про тебя?.Ойстейн вздрогнул.—?А что?Блин, какого он заладил одно и то же??А что, а что?.Все слова забыл?Будь здесь Йорн, он бы его засмеял нахер?— и был бы прав, потому что…Чёрт.Потому что он ведёт себя как малолетний придурок перед понравившейся одноклассницей, вот почему.?Я представлял то, что мне снилось. Когда я сплю, вижу много всего интересного. Мои сны очень настоящие. Знаешь, я думаю, что кто-то говорит со мной через них?— показывает, что будет… Хочешь, расскажу??Голос у Пелле стал торопливым, сбивчивым и ужасно живым. От этого голоса что-то внутри защемило, и Ойстейн зажмурился сильнее.—?Хочу.Швед заговорил ещё тише, так, что его слова едва пробивалсь через помехи и шорохи. Пришлось вжать трубку в ухо до боли.?Мне снилось, что ты приехал в Стокгольм и мы пошли ночью на кладбище…?—?Что тебе еще могло присниться, Мертвец,?— Ойстейн хихикнул. Голос на том конце сразу стал обиженным и строгим.?Хочешь слушать?— не перебивай. Хочешь??—?Хочу.?Тогда ляг на пол?.—?Но…?Ляг на пол, Евронимус?.—?Слушаюсь, господин.Отчего-то он и правда послушался: сполз на ковёр и растянулся как труп, уставившись в потолок и сложив руки крестом на груди?— с трубкой вместо распятия. На том конце слышались стуки и сбившееся дыхание, и от этого снова защемило под ребрами.Какого чёрта?..—?Давай, рассказывай уже.?Ляг, как в склепе?.—?Уже лежу.?И я лежу. Пока все ушли?.Ойстейн хотел вставить что-то язвительное про мамочкин присмотр, но промолчал. В конце концов, он сам ещё вчера торчал у родителей в Осло, а лицемерить или злить шведа не хотелось. Никогда не хотелось, кстати?— слишком он Пелле ценил.?Готов??—?Да. О чём сон?Дыхание отчего-то сбилось.?О тебе. И о смерти?.Ойстейн представил, как швед где-то там улыбается и прикусывает губу,?— как когда очень старается что-то нарисовать и волнуется. Кусает сильно, до крови, и потом слизывает эту кровь, обводит губы языком…Рука потянулась к ремню.Так.Стоп.?…ты приехал ко мне в Стокгольм, и мы пошли на кладбище. Оно в лесу. Здесь есть каменная часовня. Я помню, что там был концерт. Кто с нами играл?— не помню, но мы пели и мои песни, и твои. А потом я перерезал тебе запястья?.—?Что, мать твою?Ойстейн вздрогнул и дёрнул ремень обратно. Делать такое, когда твой вокалист пересказывает тебе сон о твоей же смерти?— как-то по-извращенски. Даже если этот вокалист тебя целовал. Даже если ты дрочил, представляя себе его лицо в корпспейнте. Даже если ты кончал с его именем на губах, как последняя тварь. Даже если…?Что слышал. Ты вообще распилил мне горло, и я сразу умер. А потом я очнулся в часовне, на крышке гроба, а ты стоял там, как священник, молился Сатане и держал чёрную свечу. Ты тоже был весь в крови. Я думаю, мы оба были зомби,?— и из окон снаружи светил фиолетовый свет,?— там были витражи… но вообще-то дело не в витражах… Это про тебя сон, Евронимус?.—?Ты говорил…Ойстейн резко выдохнул и прикусил губу, чтобы не застонать. Ремень поддался, а вот молнию заело, и теперь он лежал под столом и трогал себя. Как подросток. Через брюки. Чёрт бы побрал этого шведа и его долбанную фантазию. Чёрт бы их обоих побрал! И тот поцелуй на кладбище тоже к чёрту …?Ты не понял. Это был сон про тебя со мной. Ты спросил, достоин ли я смерти, и я ответил?— ?да, достоин, я же мертвец?. Ты не поверил и попросил доказать. Приказал отдаться смерти?.—?И как отдаться?Ойстейн прижал трубку к груди и зашипел. Сдержаться не получилось. Пелле точно слышал его стон.Дьявол.?Ты был ангелом смерти. И ты владел моим телом. Скинул с плеч чёрную мантию, накрыл меня с головой, как труп в морге, но…?Голос шведа задрожал, дыхание сбилось.Он что, тоже?..?Но она была прозрачной, и я видел сквозь ткань, как ты,?— на фоне свеч и витражей,?— поднял надо мной кинжал и вонзил прямо в сердце. Точно. Идеально. И я не закричал и не умер. Потому что уже был мертвецом и не чувствовал боли… я и сейчас мертвец, кстати… ты чего так дышишь??Норвежец только всхлипнул?— воздух застрял где-то в горле.—?…ничего. Упал.?Я что-то не заметил. Ты бы ругался, как зомби на солнечный свет?.Пелле хихикнул.—?Ну и сравнения, чтоб тебя… Продолжай.?Ты не захочешь слушать?.Швед посерьёзнел, и Ойстейн зашипел сквозь зубы.Чёрт. Чёрт. Чёрт.Еще немного.Я же знаю, что ты там видел, что ты видел, что ты видел… ещё. Немного. Прошу тебя.Мать твою, Дэд!—?Захочу… Пожалуйста.О, дьявол.Норвежец зажал рот ладонью, впился зубами в руку?— лишь бы не застонать. Трубка упала на пол.?Упал??—?…да…?Я тоже?.Из динамиков послышался всхлип. Долбанный швед, долбанный звонкий голос, долбаный сон…?Это было посвящение в смерть, Евронимус. И ты убил меня в третий, последний раз. И потом, пока я лежал, слепой и без движений, прикованный к гробу цепями, ты посвящал меня дальше. Это был ритуал. И ты. Трахал. Мой. Труп?В трубке звенел стон?— злой, хриплый и жалобный,?— и сквозь него слышались ругательства?— тихие, со шведским акцентом.Ойстейн убрал руку от лица. Притворяться было бессмысленно.Оставалось?— только стонать, кричать в пустоту,?— от желания трахать или быть оттраханным.Оставалось?— представлять.Фиолетовый свет, запах пыли и старых костей, мантии на их голых телах, кинжал в руке, в груди, себя в чужом теле,?— отчего-то холодном.О, да.Да.Да.Вот цепи впиваются в кожу на горле, на запястьях, вот руки скрещены на груди, и голова запрокинута, и светлые волосы разметались по крышке гроба, и…—?…Пелле…Кончать было больно, горячо и стыдно.А ещё?— липко.Мерзко.Отвратительно.Под брюками стало влажно, и Ойстейн сел, снова привалившись спиной к столу и тяжело дыша.—?За что ты так со мной??Ты сам попросил. Сам виноват. Я же знал, что ты не выдержишь, предупредил тебя… но ты не послушался. И продал мне свою душу. До связи?.Швед хихикнул в последний раз и исчез. Послышались гудки.Ойстейн спрятал лицо в ладонях.О, да.Он сам виноват, что скучал.Что спросил. Что повелся на эту долбанную игру.И что швед его поцеловал перед отъездом?— тоже он и только он сам виноват.Виноват в своей открытости мелкого мальчишки. И это при том, что Пелле его младше, при том, что это он,?— Евронимус,?— лидер, при том…Да при всем.Он сам?— виноват.Нужно меньше ласки, нужно меньше скучать, нужно показать, кто здесь…Трубка снова зазвенела?— и Ойстейн дёрнулся, рванул ее с аппарата, прижал к уху, вслушиваясь в шорохи.—?…Евронимус из Mayhem слушает…На том конце засмеялись.?А ты быстро поднял. Ждешь продолжения??—?Да пошел ты…Ответить со злобным достоинством, сидя на полу в полурасстёгнутых брюках, получилось херово. Он уронил голову на грудь.?Я и так пойду, там помочь надо. Я только забыл сказать, что вернусь не через четыре недели, а через три. Но ты жди меня во сне, великий Евронимус?.В трубке снова послышались гудки.Выпутываясь из проводов, пробираясь в ванную, глядя в зеркало на искусанные губы и расцарапанное лицо, Ойстейн всё больше понимал: меньше скучать не получится.