Intimacy (1/1)

—?Тише…Дэд впился в плечо?— быстро и больно. Ойстейн вздрогнул, зашипел сквозь сжатые зубы, почти вскрикнул?— и тут же умолк. Чужая ладонь накрыла рот, сжала челюсти?— теперь не закричать, не вздохнуть. Как он это ненавидел.—?Молчи. Мёртвые не разговаривают.Голос у шведа был хриплым, каким-то неживым, и весь он, от этого голоса и цепких ладоней до холодного, костлявого тела, прижавшегося сзади, напоминал труп.Чёртов оживший труп.Холодный, жестокий и бездушный.Монстр, который берёт своё и исчезает во тьме, и счастьем будет, если он просто убьёт тебя после.Новый укус пришелся в ухо, второй?— снова в плечо. Ойстейн задрожал, дёрнулся, впился ногтями в дерево и замер. Злить Дэда не хотелось: тот мог сделать ещё больнее, а терпеть и так приходилось на пределе.Пальцы внутри были какими-то острыми, жёсткими и чем-то напоминали голые кости. Они больно царапали и жгли, и всё это…Чёрт.Очередная извращённая пытка.Эта влажная кора, изрезавшая грудь и лицо, этот промозглый туман, этот земляной запах, эта тень Дэда за спиной?— чужая и непонятная?— эти его заигрывания и прикосновения, эти его укусы до крови и… да какой смысл трахать рукой, делать это так долго и больно? Что ему с этого?Ничего?— кроме его странной игры в долбанную смерть.И на эту игру Ойстейн согласился сам.Он сам заговорил об этом, сам спросил, сам не подумал.Сам предложил.Тогда, несколько дней назад, ему было хорошо?— подозрительно хорошо, слишком хорошо для всей этой абсурдной хрени, которую они даже отношениями не называли.Он просто лежал, раскинув руки в стороны, разглядывая потолок сквозь ресницы, почти не ощущая того, что с ним делал этот странный швед. В голове было мягко и пусто, и всё тело будто падало в эту мягкую пустоту. Дэд двигался медленно и плавно, не кусал до крови и синяков, не душил, не заламывал руки, не дёргал за волосы?— и не пытался отыметь в глотку после. Он просто делал это так, как делал: словно сам ужасно хотел спать и пытался поскорее усыпить Ойстейна.Ойстейну нравилось.Лежать, почти закрыв глаза и почти ничего не ощущая, ничего, кроме запаха чужих волос и покалывания в пальцах после целого дня с гитарой.Может, на Дэда так подействовала акустика?Когда-то давно тот по секрету рассказал Некро, что пытался научиться играть, но не смог, а Некро,?— явно заметив происходящее,?— рассказал Ойстейну.А он просто не мог не попробовать. Вдруг получится? Вдруг он сможет научить, вдруг шведа послушаются струны? Ну вдруг?И у него получилось.Он сам не знал, что именно получилось: просто репетиция как-то незаметно перетекла в ?поставь руки сюда, пальцы сюда? и ?давай, я тоже лажал, когда был мелким?.А закончилось всё это вот здесь, вот так: на постели, а не на полу, в тихом полумраке, в мягкой пустоте, с сонным шведом у него на груди. Тот всё двигался и двигался внутри, но так, будто ему и вовсе не хотелось шевелиться.Ойстейн был не против. Ему тоже не хотелось. Ему вообще не хотелось ни скорости, ни боли, ни унижения, ни игры в смерть, ничего?— всё это утомляло, а он…Да чёрт.Оба они были измотаны.Возможно?— одинаково.И теперь Дэд, неутомимый в своем садизме Дэд, делал это: был медленным и мягким, был не собой. В каком-то смысле он предавал себя ради Ойстейна?— и Ойстейн просто терялся, терял себя в этом?— и совершенно не знал, что теперь делать.Зачем?Почему так?Почему швед делал то, что делать бы не захотел?Тогда, лёжа под ним, обнимая за плечи его худое тело, проваливаясь в мягкость и пустоту, Ойстейн просто не сдержался. Он не мог не отплатить за это. Он не мог не спросить Дэда, чего тот хотел больше всего?— раз уж Дэд просто сделал то, чего больше всего хотел сам Ойстейн.Он просто поддался.Он сам подписался на пытку.?Эй, Пелле…??— он говорил это тихо, закрыв глаза, чувствуя, как тот перебирает его мокрые волосы.?М-м???Когда ты хочешь меня?— чего ты хочешь на самом деле???Зачем тебе???— швед тогда даже улыбнулся?— так ему показалось.?То, что ты сейчас делал… как бы отпустило меня на свободу. Покой дало, что ли. Я хочу такого покоя для тебя. В чём он, Мертвец??Дэд тогда замер, притих и сразу же стал серьёзным, как в студии.?В смерти. Сыграй со мной в смерть. По-настоящему?.Ойстейн просто поддался, просто согласился без всяких вопросов. Не из чувства вины, не из желания отдать какой-то долг, а просто.Потому что захотел.До дрожи захотел сделать для своего шведа хоть что-то, при том, что раньше не хотел этого никогда. После такого отступать было некуда.Лёжа там, в темноте, Дэд много говорил с ним. Говорил, смеялся, что-то вспоминал, снова и снова перебирал волосы и позволял перебирать свои.И Ойстейн всё сильнее хотел.Это желание согревало, казалось безобидным?— отчего-то он вообще не думал о том, что Дэд может… не сдержать себя в себе, может снова захотеть чего-то жуткого и жесткого, достойного его мертвецкой натуры.Ойстейн забыл про эту мертвецкую натуру к чёрту.Дэд?— не забыл.Теперь они были здесь.Лес, старые могильные камни, холодный туман от реки, склизкий мох на деревьях?— и запах свежей могилы. Наверное, странный швед вырыл её сам…Могила его пока не интересовала?— Ойстейн знал наверняка. Дэда интересовало только его тело?— обнаженное, прижатое к мшистой коре, дрожавшее от озноба и боли. Холодное снаружи и неправильно-тёплое внутри…Дьявол.Как это больно. Даже если это заводит, всё равно?— больно, как и всегда. Укусы, кровь, отметины и вечная тема смерти.Сколько можно, Дэд?Сколько можно быть таким больным?Сколько он сам может этого хотеть, если это всё так отвратительно?Чёрт.Чёрт…Чё-ёрт!Тело пробила дрожь.Ойстейн услышал, как всхлипнул. Он так и не понял, был это его голос или голос шведа, но тот ослабил хватку, убрал ладонь с лица?— только чтобы запустить пальцы в рот, заставить лизнуть их?— и прошипеть откуда-то сверху:?Кричи. Пока жив?— кричи?.А потом согнул пальцы?— те, что внутри?— и царапнул ногтями.Ойстейн сжался.Кричать не хотелось.Дрожать, казаться слабым, хотеть боли и страха, быть собой сейчас?— не хотелось. Он ведь таким не был. Он мог разозлиться, мог сбросить шведа с себя, прижать к земле, швырнуть в могилу?— и отыметь на месте, так, чтобы тот и думать забыл про эти мертвецкие игры и потуги в садизм.Ойстейн всё это мог.Но?— не хотел.Не хотел ни слабости, ни силы, ни борьбы, ничего из этого. Игр и трупного грима?— тоже не хотел.Да чёрт возьми, он был готов терпеть всё это, этот холод, эти царапины и жёсткие пальцы, если бы оно не было вот таким.Если бы это был не Дэд, а Пелле.Если бы это не было про игру.А про душу.—?Что у тебя на душе, Пелле? —?Ойстейн не хотел спрашивать, не хотел говорить, просто хотел дотерпеть и закончить. Но?— всё сказалось само собой.Швед замер.И расслабил пальцы.Позволил им выскользнуть наружу, сам отступил на полшага, мягко тронул Ойстейна за плечо, разворачивая к себе.Теперь они стояли лицом к лицу, в темноте, и лицо Дэда отсвечивало белой мертвецкой маской, и в этом лице не было ничего от человека.—?У меня нет души. Я уже умер.Он снова приблизился, обе его ладони легли Ойстейну на плечи, и тот вздрогнул: чужая кожа была совсем ледяной.—?…Но если бы она у меня была, её бы у меня не было. Совсем как у тебя?— твоей.—?Это как? —?Ойстейн сжался. Он сам не знал, от чего: от холода или от странных мертвецких глаз, видевших его насквозь.—?У тебя тоже нет души. Ты продал её Сатане. Я свою?— смерти. Но если бы у тебя была душа, ты бы отдал её мне, и у тебя на душе был бы я. И я бы сделал то же самое.Ладонь Дэда легла Ойстейну на лицо, скользнула по шее и ключице, замерла на сердце?— словно тот хотел его потрогать.Швед склонил голову на бок. Ойстейн не заметил, как сделал то же самое.—?Значит, у тебя на душе сейчас я?—?Когда смерть её отпускает.Он коротко улыбнулся?— и больше ничего не сказал. Он снова стоял вплотную, снова прижимал к скользкой коре, снова царапал изнутри и снаружи, его зубы снова сомкнулись на шее.Ойстейн снова терпел.Терпелось легче: это хотя бы была не игра, это хотя бы было не зря.Дэд что-то чувствовал, когда его отпускала смерть?— как чувствовал что-то Ойстейн, проваливаясь в мягкость и пустоту.Это было про душу.