6 (1/1)
На следующий день.Бернард лежал на полу своей комнаты и пялился в потолок уже четвёртый час. Конечно, наблюдать за тостом с клубничным джемом, державшемся за люстру на честном слове, можно было бесконечно. Блэк гипнотизировал его, чтобы тот упал прямо ему в рот. Но для гипноза не хватало практики, поэтому он просто смотрел. Он был удивительно сосредоточен, даже писк и шуршание крыс в шкафу не мешало плавному течению его мыслей. Он думал о сэндвиче, потом о клубничном ликёре, о сигаретах в ящике рабочего стола (но идти было лень). Потом о румянах Аллегры и о том, что руки её стали ещё желтее от табака, поэтому она постоянно носит перчатки, а вовсе не из-за дурацкой мнительности её соседей-снобов по поводу гардероба истинной леди или новой моды на лайкру.Спать на удивление не хотелось. Сквозняк тянул из коридора и лестницы, но Бернарду без штанов было зябко совсем чуть-чуть. Большая чёрная крыса, набравшись смелости, пробежала прямо по его ляжке, но Блэк только потянулся ладонью, чтобы почесаться, и лёг в позу трупа, ждущего, когда его обведут мелом, обратно.Он думал о Мэнни и о хвостиках. Почему-то именно две эти вещи вместе вызывали в нём глубоко запрятанный с детства гештальт. ― Мэнни, Мэнни, Мэнни, ― бурчал себе под нос Бернард, вызывая в памяти свободные ассоциации извращённого мизантропического ума. Фантазия у него, конечно, была богатая. Но только фантазия, не банковский счёт.― Мэ-э-э-э-эн-ни, ― протянул Блэк. ― Мэ-мэ-мэ...И внезапно отрубился. Сон был лёгкий и приятный.Вызванный во плоти образ Мэнни теперь появился на краю городского бассейна. В цельном синем купальнике, без шапочки, но с хвостиками и бородой он болтал ногами в прозрачной тёплой воде." У-а-ха-ха, ― прогорготал Бернард и со всего размаху толкнул Мэнни в спину.Мэнни от страха успел ухватиться за Блэка, который, к своему ужасу, был в привычной бесформенной рубашке и пиджаке. Своими цепкими ручками Мэнни утягивал его за собой под воду. И так они тонулм, создавая рой весёлых пузырьков вокруг, Мэнни улыбался, узнав, что это Бернард толкнул его, не кто-то другой. Из-за этой улыбки Блэк почувствовал себя последним Козлевичем. Словил ботинками дно, распрямился ― вода билась ему в подмышки, ― схватил крепкими руками Мэнни и вытянул его из воды, снова посадив на бортик.Мэнни смотрел на него преданно и безоружно, однако, дрожа всем телом, как только что родившийся ягнёнок.Бернард, не задумываясь, стянул с себя мокрющий пиджак и накрыл им Мэнни. Тот поднял маленькие руки вперёд и притянул Бернарда к себе за шею:― Я исполняю желания.― Что?― Я. Исполняю. Желания.― ЧТО?― Я! ИСПОЛНЯЮ!..Всё пространство бассейна вдруг подёрнулось целлофановой мутью воды и Бернард уже не мог разобрать ни лица Мэнни, ни его голоса, ни рук перед собой.― Я тону. Я тону! Я ТОНУ!!!― Ты не тонешь, ты просыпаешься, ― заявила стоящая вверх тормашками Фрэн, поливая Бернарда водой из расколотого графина.― Ты с ума сошла!!! ― завопил Блэк и, как ошпаренный, резко поднялся во весь рост, что в его ситуации было неудачным решением. Голова закружилась и Бернард тут же упал на колени туда же, где спал. Ему на голову, как еврейская кипа, упал тост с клубничным джемом.― Приятного аппетита, ― сказала Фрэн и вышла из комнаты.Часы в кафе показывали 6 вечера. Сумерки хищно завоёвывали небо, чаще и чаще окна освещались снаружи сорокавольтовыми лампочками и цветными гирляндами. Ноябрь был красивым. Днём ещё тешило солнце, а под ночь пробивался пар изо рта и лёгкий морозец поторапливал всех домой, к жёнам и детям. Чёрный чай и недопитый кофе со сливками стояли на ажурном столике давно холодными. Аллегра всё так же курила одну за одной свои самокрутки и Мэнни оставалось удивляться, как маленький женский портсигар вместил эту дикую плантацию. Они сидели в "Витринах" уже второй час, болтая обо всём и ни о чём. После ночных прогулок Мэнни понял, что Аллегра на самом деле хоть и властная, но безобидная пожилая леди. В ней была свойственная аристократам глумливость, сарказм и доля напыщенности, но и забота о любимых и дорогих, скрытая за чеканными фразами и резким говором. В ней была хамоватость, разбелённая нежностью и шармом. Нахрапистость, но и сметливость. Мэнни слушал и впитывал её разговоры о детстве Бернарда и понимал, в кого он таким вышел.― А на следующий день он заявил, что бросает школу, потому что хочет стать биологом. В его комнате Гордон нашёл банку из-под майонеза, в которой жило две лягушки, причём оба ― мужского пола. Конечно, он поупивался своим тринадцатилетним горем, но потом быстро нашёл новое увлечение... Слушай, Мэнни, мой сладкий мальчик, тебе нравится Бернард?― О-о, да, да, мне нравится Бернард, ― немного ошеломлённо ответил Мэнни, не зная, как можно ответить на этот вопрос по-другому. ― Он, э-э-э, уникальный.― Ха-ха, действительно. Ты зришь прямо в корень. Уникальный, ― Аллегра вальяжно выдохнула очередную затяжку. ― Понимаешь, Мэнни, он, возможно, сам тебе никогда не скажет и не откроется, но у него есть одна слабость.― Слабость?― Да, слабость. Вроде Ахиллесовой пяты. Он грубый, несносный, упрямый и жутко недоверчивый. Неаккуратный и неконтролируемый, но. И это большое "но"! Бернард стал таким по большей части из-за одной особы в его детстве.― Особы?― Прекрати повторять за мной! Да, особы. С хвостиками. В некотором роде она привила ему это бесконтрольный нехочухинский и немогухинский взгляд на жизнь. Разбила сердце.― А как же Эмма?― Та мёртвая девица?.. Эмма ― это просто скудное облако среди грозовых туч.Мэнни закусил губу в предвкушении трагичной истории.― И?― Что "и"?.. Обещай никому не рассказывать? ― сказала Аллегра заговорщицким тоном подростка.― Никогда, ― ответил Мэнни, рисуя пальцами воображаемый крест на левом плече.― В общем, у Бернарда с детства бзик на хвостиках.― Хвостиках?― Я же просила не повторять!― Простите...― Если честно, я не знаю, как её звали, я даже не знакома с ней... Ах! А если это была воображаемая девочка?― Воображаемая?― Да, ты прав. Бернард не настолько умён... Но жизнь она ему подпортила. В принципе, ты можешь наблюдать последствия...― И что же мне делать?― Да ничего. Будь самим собой. Меньше всего Бернард любит ложь и игру. Я думаю, это ему в тебе и нравится ― чистота и невинность.― Я ― невинный?― Мой мальчик! ― заворковала мисс Валенштайн, проводя худой рукой в перчатке по его подбородку. Она резко повернула голову вбок и набожно вскинула глаза с веером накладных ресниц: ― Господи, не дай ему измениться!