Жемчуг. (1/1)
…И волосы станут как шелк, если их каждый день будет гладить ребенок.О. Хепберн.Комментарий автора заранее: найдите песню группы Alcest ?Les Voyages de L’Ame?, включите и слушайте все время, пока будете читать эту часть. Вам определенно понравится. Потом поймете, зачем это надо...Сегодня Гилберт проснулся раньше Феличиано. Обычно беспечный прусс любил поспать подольше, особенно рядом с итальянцем, и просыпался только тогда, когда он начинал возиться в его руках. Но сегодня Гилберт проснулся, когда Феличиано еще мило посапывал, уютно устроившись в надежных объятиях прусса и прижимаясь к его груди спиной. Сквозь неплотно зашторенные окна проникал луч уже поднявшегося солнца, лаская по-детски умиротворенное лицо итальянца, путаясь в опущенных густых ресницах, касаясь приоткрытых губ. Прусс улыбнулся и, придвинувшись ближе, уткнулся в разметавшиеся каштановые волосы носом, вдыхая такой знакомый, любимый запах. Ему казалось, что они так давно вместе… подходил к концу месяц… И Феличиано все это время был рядом, такой нежный, доверчивый, ласковый, порой наивный, порой порочный, но всегда – любимый…
?Любимый, но не мой Феличиано…? – с болью подумал Гилберт.В груди вдруг появился неприятный холод, сердце сдавило когтистой лапой, оно заныло, обливаясь кровью. Прусс на мгновение прикрыл глаза, пытаясь взять под контроль свои эмоции, но это оказалось куда сложнее. Он начал покрывать щеку и шею еще спящего итальянца медленными, нежными – до боли, до слез нежными – поцелуями.- Я жить без тебя не смогу. Просто не смогу и все тут… – сдавленно прошептал Гилберт.Феличиано завозился в объятиях прусса, переворачиваясь на спину, брови итальянца мучительно изогнулись, он, еще не до конца проснувшись, медленно поднял трогательно-маленькие кулачки к лицу и принялся потирать ими глаза. Гилберт, приподнявшись на локте, наблюдал за ним, стараясь запомнить все жесты любимого итальянца.Первое, что увидел Феличиано, когда проснулся окончательно, это прищуренные, до дрожи грустные рубиновые глаза прусса, склонившегося над ним и заботливо закрывающего его от ярких солнечных лучей.- Гило… – немного сипловато со сна прошептал итальянец, протягивая руку к лицу Гилберта.Феличиано не успел ничего спросить, ему помешал до головокружения долгий, нежный поцелуй. Гилберт никогда так его не целовал, в поцелуе смешалось все, что одолевало прусса сейчас: любовь, счастье, страх потерять, неизбежность разлуки, боль, грусть, отчаяние, безысходность, благодарность… Итальянец крепко обнял Гилберта, будто испугавшись, что он исчезнет прямо сейчас, сквозь опущенные ресницы пробились невольные слезы. Это было так… искренне, открыто, честно… он будто чувствовал душу прусса в этом поцелуе, если такое возможно…Гилберт приподнялся над Феличиано на сильных руках и неотрывно следил за стекающими из уголков его прекрасных медовых глаз прозрачными капельками. Он все понимал, все знал…- Не плачь, маленький. По крайней мере, мы с тобой были счастливы… – хрипло выдохнул прусс и, порывисто поднявшись, скрылся в ванной.***Когда спустя двадцать минут Гилберт вновь появился в комнате, оба – и прусс, и итальянец – уже успокоили бурю своих эмоций. Но хрупкое душевное равновесие Феличиано было вновь разрушено. Гилберт зачем-то зачесал свои мокрые после душа жемчужные волосы назад, и итальянца очень неприятно поразило внезапное сходство прусса с Людвигом, которого он раньше не подмечал. Феличиано, словно зачарованный, смотрел на недоумевающего Гилберта, а потом вдруг сорвался с кровати, на которой до сих пор сидел, и метнулся к пруссу. Дрожащие пальчики вплелись в прическу, взлохмачивая волосы, и, когда с этим было покончено, Феличиано, дрожа всем телом, замер, уткнувшись носом в обнаженное плечо Гилберта. Тот неуверенно обнял дрожащие плечи.- Что с тобой?- Никогда больше так не делай… – сдавленно прошептал Феличиано.- Не буду, – все еще недоумевая, пообещал прусс. – А что такое?Итальянец поднял побледневшее личико, в его глазах все еще остались оттенки пережитого страха.- Ты так очень на Людвига похож.Гилберт, удивившись внезапному страху, успокаивающе погладил спину Феличиано, проходясь теплой ладонью сначала вниз по позвоночнику, затем вверх. Итальянец заметно расслабился, на него всегда благотворно действовали успокаивающе-нежные поглаживания, даже страх во взгляде почти исчез.
- Но это же хорошо, – полувопросительно, осторожно заметил прусс.
- Нет, совсем это не хорошо! – решительно покачал головой Феличиано. – Ты – это ты. А Людвиг – совсем другое дело. Я тебе все волосы растрепал. Иди сюда.Итальянец настойчиво потянул Гилберта обратно к кровати, усадил на нее, а сам устроился сзади, прусс не возражал. Феличиано, по пути захватив со столика расческу, начал медленно расчесывать еще влажные жемчужные волосы. Он слишком хорошо знал, как нравятся Гилберту ласки головы, поэтому умело использовал это. Действительно, после пары нежных прикосновений расчески прусс готов был уже мурлыкать, млея и блаженно жмурясь. Когда вместо расчески, зарывшись в его волосы, головы Гилберта коснулись чуткие пальчики и начали умело ее массировать, прусс томно выдохнул. Феличиано касался его кожи, перебирал волосы, медленно спускаясь от затылка вниз к шее, ему самому это доставляло немало удовольствия, а Гилберт вообще растворялся в наслаждении.- Ja~ - с придыханием протянул прусс.Феличиано вдруг мягко потянул за непослушные пряди, и Гилберт с готовностью откинулся назад, опуская голову на колени итальянца. Последний склонился над ним, ища поцелуя.
Их прервал банальный телефонный звонок в самый неподходящий момент, когда Феличиано уже сидел на коленях Гилберта, а тот запустил ладони под его рубашку. И итальянец, скорее всего, наплевал бы на надоедливый телефон, но звонок был от Людвига.
Настроение было испорчено.***Осторожно прикрыв за собой дверь и стараясь не шуметь, Гилберт, словно тень, скользнул по коридору. Уже давно наступил вечер, стемнело, а прусс покинул дом сразу после обеда, предупредив Феличиано, разумеется. Теперь нужно было сделать ему сюрприз. Судя по характерным звукам и аппетитному запаху еды, итальянец притаился на кухне, и Гилберт, таясь, как можно тише, двинулся туда.
Впрочем, можно было и не таиться. Феличиано стоял у плиты, слушая музыку – прусс заметил проводки наушников. Тем лучше… Медленно приблизившись к стройной фигурке, Гилберт обнял итальянца за талию, крепко прижимаясь к его спине, и коснулся губами ушка, а затем потянул за проводок, уцепившись за него зубами и выдергивая наушник. Феличиано сначала вздрогнул, но потом, узнав прусса, успокоился и улыбнулся.- Я волновался. Ты давно ушел…- Я искал кое-что для тебя, – низко прошептал Гилберт.Прусс взял итальянца за руку, увлекая его за собой. Сильные ладони обхватили тонкую талию, и Гилберт легко, не напрягаясь, посадил почти невесомого Феличиано на кухонный стол. Итальянец с легким недоумением наблюдал, как прусс неторопливо опускается перед ним на колени, извлекает что-то из кармана и осторожно сжимает ладонью тонкую лодыжку Феличиано. Этим ?чем-то? оказался изящный серебряный браслетик с двумя жемчужинами, белой и черной. Итальянец наклонился, складываясь пополам, чтобы рассмотреть браслет на своей ноге, коснулся его пальцами, скользнув по жемчужинам, улыбнулся, тепло, с любовью.- Красивый…Гилберт посмотрел на Феличиано снизу вверх, с такого ракурса открывался незабываемый вид.- Рад, что тебе понравилось. Я не могу подарить тебе кольцо или что-то в этом духе, это слишком заметно. А это будет в самый раз. Не хочу, чтобы ты забывал меня. Пусть эти жемчужины будут тебе памятью о нас.- Спасибо, – благодарно прошептал итальянец.Гилберта же между тем привлекали его стройные ножки. Он осторожно обхватил ладонями узкою щиколотку, склонился, поцеловал кожу на подъеме стопы. Феличиано замер и, не отрываясь смотрел, как прусс медленно скользиткончиком языка от лодыжки и выше, почти до колена, как трется щекой о кожу, массирует пальцами стопу. Итальянцу было приятно и немного щекотно, но тут его внимание привлекла песня, игравшая в наушнике – один из двух еще остался в ухе. Он поставил эту песню на повтор, окликнул Гилберта и нетерпеливо потянул его на себя. Они целовались самозабвенно, сногсшибательно глубоко и долго. Второй наушник теперь был в ухе прусса, и они делили эту песню на двоих.Они даже раздеться толком не смогли, не хотелось разрывать этого полного единения. Музыка, сбивчивое дыхание, наслаждение – все это одно на двоих. Это был медленный, умопомрачительно чувственный секс, никогда они еще не прижимались друг к другу так тесно, не относились друг к другу так трепетно, не ласкали друг друга так нежно и утонченно. Они вложили в эти движения, стоны свою душу, и им казалось, что она у них тоже одна на двоих. Это было незабываемо.Оргазм накрыл их обоих одновременно, будто укрепляя их единение. Гилберт замер, прижимая к себе Феличиано и оставаясь в нем, желая продлить момент ощущения целостности.
- Что за песня?- Alcest. ?Les Voyages de L’Ame?.- Чудесная песня.Феличиано тихо, мелодично рассмеялся – словно зазвенел серебряный колокольчик.