Глава XXI. Победители (1/1)

В ярких солнечных лучах покачивалась на волнах гордая трирема*. Сверкали на палубе деспехи почётного эскорта, а гребцы заняли свои места, готовые по первому же сигналу своего командира налечь на вёсла, заставляя корабль, как послушного коня, сдвинуться с места. Но никто не торопился, ибо сегодня Трою покидал царевич Астианакс; его путешествие необходимо было освятить должным образом, снискав для него благословение Богов, и было слишком много людей, желавших выказать ему своё почтение перед тем, как он покинет родину.Всего несколько месяцев назад вот так же оставил Трою его брат, царевич Гектор, и кое-кому эти два события могли показаться похожими, но между ними всё же было слишком много различий. Гектор, сын Ахилла, отплывал поспешно, сманенный соблазнительными речами Одиссея, а Астианакса провожали со всей пышностью, приличествующей его высокому положению. Сам царь, его жена и сын, жрецы и все влиятельные жители Трои, а так же благородные путешественники, оказавшиеся в городе, пришли на берег, чтобы пожелать удачи сыну прославленного царевича Гектора. Но слишком многих не было сегодня здесь: не было царевны Брисеиды, её дочери и непоседливого, порывистого сына. И, несмотря на всю торжественность, это было слишком заметно. В то же время, царь Парис, провожавший некогда своего младшего племянника с плохо скрываемым облегчением, с Астианаксом прощался с нескрываемой горечью, словно с родным сыном. Елена и юный Приам, в свою очередь, крепко обняли Астианакса, но, когда очередь дошла до Андромахи, она бесцеремонно обхватила руками шею сына, уткнулась ему в грудь и плакала, пока верховный жрец Аполлона не кашлянул несколько раз и тронул её за руку, чтобы она, наконец, уступила место другим. Не расцепляя объятий, женщина так взглянула на него, что старик отшатнулся. Это заставило жрецов взволноваться и приглушённо зашептаться. Верховный жрец аккуратно пробрался к Парису сквозь толпу и что-то тихо сказал ему на ухо.- Ну, матушка, - увещевал её Астианакс, - я ведь не уезжаю навсегда. Я собираюсь вернуться.Вместо ответа Андромаха содрогнулась всем телом и исступлённо замотала головой. - Твой отец обещал мне это же, но не сдержал своего обещания, - сквозь слёзы проговорила убитая горем женщина. Даже вид весёлого, полного надежд и сбросившего с себя мрачный покров, так резко переменившегося сына не смог заставить её улыбнуться.При упоминании об отце улыбка царевича померкла.- Он шёл на поединок с врагом, я же просто отправляюсь в путешествие. Он, наконец, высвободился из её объятий и отошёл к верховному жрецу, чтобы честь по чести получить благословение. Андромаха смотрела на коленопреклонённого сына и думала о его отце; ни один жрец не благословил царевича на тот судьбоносный бой, и, если Гектор и молился в то утро, его молитва осталась при нём, а последним человеком, видевшим его в стенах Трои, по странной насмешке Богов оказалась Елена. Быть может, тогда спартанская беглянка вознесла к Богам молитву за Гектора из Трои? В любом случае, она не помогла. Но Андромаха попросит невестку сходить с нею в святилище Олимпийцев сегодня же вечером, ведь две молитвы лучше, чем одна, и Елена, она знала это, ей не откажет. Астианакс выглядел чрезвычайно серьёзным – таким серьёзным, пожалуй, она не видела его никогда. Что ж, вероятно, вся жизнь её сына до сих пор была игрой, даже намерение Париса сделать его своим наследником, и лишь сейчас Астианакс повзрослел. Он внимал наставлениям жреца, через которого говорили Боги, словно не замечая ничего и никого вокруг. Когда Андромаха посмотрела на Париса, то с удивлением обнаружила, что губы его движутся в такт со словами служителя Богов. Сейчас Андромаха словно увидела своего брата и царя по-новому: в несколько месяцев Парис будто бы постарел и стал куда больше похож на своего отца, чем это когда-либо представлялось возможным, и теперь он не выглядел надменным и порывистым, каким был всю свою жизнь. Прежние потери лишь ожесточали его, но нынешние… смерть Брисеиды, бегство Гекубы и даже исчезновение Гектора, к которому Парис испытывал лишь неприязнь, оставили на его сердце неизлечимые шрамы, сделав троянского царя мудрее и снисходительнее. И это доказывалось тем, что Астианаксу он и впрямь отдал лучший корабль, жемчужину маленького флота Трои, и лучших людей, каких только смог сыскать в своём небольшом царстве. Трирема звалась просто и гордо ?Слава?, и это был первый корабль, построенный после восстановления Трои. Но это имя, долженствующее внушать уважение и трепет, казалось Андромахе дурным предзнаменованием: слава у Трои была горькая и мрачная, и она опасалась, как бы путешествие сына, в соответствии ей, не стало таким же. Над палубой удивительно гордо реял парус с изображением коня – старинный герб Троянского царства, оставленный Парисом неизменным не то в насмешку над собственными неудачами, не то в память о былом величии, не то как вызов всем прежним и будущим врагам. Но Андромаха вздрагивала всякий раз, когда парус хлопал на ветру, привлекая к себе её внимание: ей этот конь напоминал о самом страшном вероломстве греков и казался знаком смерти. Ещё больше не по себе ей стало, когда мимо расступившихся гостей раб провёл вороного жеребца. Все присутствующие ахнули в восхищении, а великолепный конь, словно красуясь, изогнул гибкую шею и встряхнул шелковистой гривой. Астианакс, коснувшись морды животного, усмехнулся.- Гектору ты тоже дал коня, - заметил он, обращаясь к Парису.Царь кивнул. Непривычные лукавые искорки светились в тёмных глазах. - Это так. Этот конь – брат жеребца, который отправился в плавание с Гектором. Если ты где-нибудь встретишь Гектора… - на мгновение он замолчал, словно не вполне уверенный в следующих своих словах, но затем тряхнул головой, совсем как конь недавно, и докончил: - скажи ему, что я жду его домой. ***Большой белокаменный дом притих. Было слышно лишь, как ветер шепчет в ветвях олив и кустах роз в садике. Но тишина эта была настороженной и недоброй, и Гекуба, теперь признанная невеста Эвриха, всё же чувствовала себя неуютно. Она знала, что из-за неё в доме случился самый крупный раздор с тех пор, как отец Эвриха принял решение взять в жёны девушку с Итаки. Властная Керкира и тогда противилась выбору сына, настаивая на девушке из Аргоса, из хорошей, богатой и известной в городе семьи; но мать Эвриха была царевной богатой и дружественной Аргосу страны, и её брат со временем должен был стать царём Итаки, и за ней давали богатое приданое. Гекуба же по сравнению с ней была просто нищей, да и бастардом в придачу, и была родом из страны, которую в Аргосе всё ещё поминали шёпотом, и племянницей человека, которого многие так же шёпотом проклинали. В молодости Парис совершил ошибку, которая стоила жизни слишком многим людям, и, почти забытая со временем, теперь эта ошибка, словно проклятие, довлела над его племянницей. Но Эврих был непреклонен. Керкира и её сестра обе слегли в постель сразу же после того памятного вечера и демонстративно прохворали больше недели, оставив всё хозяйство не то на попечение притихших слуг, не то Эвриха, который в этом ничегошеньки не понимал, не то Гекубы. Видя, как растерян и занят торговыми делами её жених, девушка взяла всё в свои руки. Сперва рабы не желали слушаться чужестранку, которую, к тому же, недолюбливали обе их госпожи, но спустя день или два порядок в доме был восстановлен неимоверными усилиями Гекубы. А ей пришлось вспомнить, что она – дочь царевны и царевича, и что в лучшие времена ей должна была подчиняться не горстка слуг, а целая страна с её горделивыми советниками, воинами и жрецами. В более справедливом мире её растили бы в царском дворце Фтии, где она была бы дочерью и внучкой царей, сестрой будущего правителя Фессалии, а за её руку боролись царские сыновья со всей Греции и дальних земель, каждому из которых Эврих был не чета. И всякий раз, когда руки её почти опускались от отчаяния, и готовые вот-вот пролиться слёзы скапливались в уголках глаз, Гекуба напоминала себе об этом и о том, что однажды она станет полноправной хозяйкой этого дома, и рабам придётся смириться с этим. Мало-помалу всё встало на круги своя, и, выздоровев – или решив, что уже достаточно явили миру и внуку свою позицию – обе пожилые матроны с удивлением осознали, что в доме царит уют, их прекрасный сад содержится в том же строгом порядке, на кухне и в кладовых по-прежнему полно запасов, а среди слуг, некоторые из которых недолюбливали друг друга, сохранена хотя бы видимость добрых отношений и покорности. Если это и не заставило их полюбить чужестранку, то во всяком случае укрепило в мысли, что она сможет стать хорошей хозяйкой для Эвриха и этого дома и не посрамит их семью. Зыбкий мир в семье был восстановлен, хотя молодой хозяин дома всё ещё с недоверием относился к бабушке и её сестре, ища в каждом слове и каждом действии их возможный подвох. Семела и Керкира были натянуто-доброжелательны с Гекубой и как будто бы смирились с её присутствием в Аргосе и своей жизни, хотя и девушка, и Эврих понимали, что это не так. С новой энергией они стали устраивать пиры и званые вечера, и, хотя Гекуба на каждом из них была в центре внимания, как какая-то диковинка – что, кстати, здорово злило её – среди гостей стало вдвое больше хорошеньких девушек из богатых семей Аргоса. Эврих злился, а Гекуба посмеивалась, и оба они прекрасно понимали, что происходит: эта вереница потенциальных невест была представлена взору Эвриха лишь для того, чтобы отвратить его от избранницы-троянки. Вот и теперь, сидя в саду среди роз, Гекуба прислушивалась к происходящему в доме. Недавняя тишина сменилась отзвуками голосов, и, кажется, говорящие спорили. Девушка напряглась: в последнее время в этом доме предмет спора был лишь один и малоприятный для неё. Голоса приблизились, и теперь она уже смогла различить голос Эвриха – возмущённый и почти грозный и его бабки – подчёркнуто обеспокоенный, словно ничто кроме счастья внука не беспокоило её в этом мире. Что ж, может быть, так оно и было, вот только Керкира по-своему понимала, что такое счастье Эвриха.-… как ты не поймёшь, мне ведь на это плевать! – донёсся до Гекубы обрывок фразы.Через мгновение ему вкрадчиво ответила пожилая женщина: - Это сейчас, когда ты влюблён и жаждешь поскорее жениться. Через много лет, когда у тебя появятся свои дети, ты можешь пожалеть о том, от чего сейчас так легко отказываешься. Если не испросить разрешения её дяди…- Я не могу этого сделать! Мне бы пришлось вернуться в Трою, или ей, а это немыслимо, невыполнимо! Гекуба почти видела, как Керкира устало и снисходительно покачала головой.- Ну, сюда-то вы как-то добрались. Небольшая отсрочка лишь проверит…- Нечего проверять! И я не хочу никаких отсрочек! - Её дядя должен дать своё разрешение, - с нажимом проговорила женщина. Они подошли совсем близко, и теперь их от сада отделяла лишь стена. Гекуба затаила дыхание, боясь выдать своё присутствие. – Без этого брак будет недействителен или, во всяком случае, могут возникнуть проблемы с наследованием… Этого-то она уже не могла выдержать. В какой-то другой жизни, там, где её отец был царём, а она – желанным трофеем для принцев, слова Керкиры имели бы смысл, но теперь… В самом ли деле она думала, что Гекубе в Трое причитается какое-то наследство или опасалась за деньги и имущество Эвриха? Разве, освящённый в храме под присмотром всевидящих Богов, этот союз будет лживым, даже если её дядя, находящийся на расстоянии нескольких корабельных переходов отсюда, не даст согласие на него? Гекуба едва не рассмеялась, но молчание Эвриха напугало её. Быть может, он попросту не считал слова своей бабушки серьёзными, но всё же… Тогда девушка решительно поднялась и вошла в дом, представ прямо перед Керкирой и Эврихом. Женщина вздрогнула при виде её, губы юноши невольно раздвинулись в улыбке. - Никаких проблем с наследованием не будет, госпожа, - проговорила Гекуба, - потому что едва ли в Трое или где-либо есть что-то стоящее, на что я могу претендовать. И, уж конечно, это не престол Трои. У меня есть трое братьев… Гектор, как и я, рождён вне брака, - при этих словах она с вызовом вздёрнула подбородок, а Керкира поджала губы – она не любила, когда ей напоминали о том, что невеста её единственного возлюбленного внука – бастард. – Но Приам и Астианакс, рождённые в законных союзах, являются наследниками моего дяди на троне Трои. Они оба молоды и здоровы, - здесь, говоря на счёт младшего своего кузена, она немного слукавила, но едва ли это могло навредить делу, - и наверняка у них будут дети, которые наследуют им. Для меня же там ничего нет, так что Парис не может лишить меня того, чего я не имею. Ни капли приязни не было во взгляде Керкиры, но, кажется, она отдавала должное смелости и прямоте Гекубы. Эврих подошёл ближе к невесте, словно защищая её от возможных нападок бабушки – их руки почти соприкоснулись. И, конечно, это не укрылось от внимания пожилой матроны. Она смерила внука и самонадеянную троянку долгим взглядом и покачала головой.- А что, если твой дядя пожелает вернуть тебя домой и наказать Эвриха за посрамление вашего рода? – выдержав паузу, она добавила: - тебе ли не знать, какой бедой это может закончиться. Хотела ли она уязвить Гекубу, причинить ей боль или эти слова сорвались с её губ поневоле, Гекуба не знала. Помня о том, кто она, и чего требует честь её рода и страны, девушка сделала вид, будто не расслышала этого явного, но несправедливого упрёка. Она выдавила из себя улыбку, хотя ей хотелось разразиться проклятиями в адрес Керкиры и всех греков или расплакаться. Боги, ведь её и на свете не было, когда Парис умыкнул Елену из-под носа её остолопа-муженька, но для всех здесь она в ответе за поступок дяди! Гекубу почти трясло, и ей пришлось схватить Эвриха за руку, чтобы сохранить остатки сил и гордости. Он с удивлением воззрился на неё, но переплёл свои пальцы с её и аккуратно пожал, выказывая свою любовь и поддержку. От Керкиры не укрылось это, но она была достаточно сильна, чтобы сражаться в одиночку. Она ждала, пока Гекуба парирует её удар. - Я прекрасно понимаю, о чём вы, госпожа, - предельно вежливо сказала девушка. – Но могу вас заверить, что моему дяде я не так дорога, как дорога была царица Елена Менелаю из Спарты; из-за меня Парис войны начинать не станет. И никто не станет. ***Широкая и оживлённая дорога вела через Афины, но Гектор не решился идти по ней, полагая, что беглых рабов скорее станут искать в огромном городе, притягивающем к себе ищущих укрытия людей так же неуклонно, как огонёк притягивает к себе незадачливых мотыльков. Но юноша не собирался сгорать в этом заманчивом пламени больших и шумных Афин подобно глупой бабочке, и не мог позволить погибнуть таким образом своей спутнице. По словам тех, кого Гектор встречал и осторожно расспрашивал о Фивах, впрочем, этот город был не менее великолепным, чем Афины, и, быть может, ещё более огромным и густонаселённым. Но он лежал дальше от Коринфа, потому у Гектора была надежда на то, что посланцы Кастора, отряжённые работорговцем на поиски беглецов, не заберутся так далеко. В маленьких селениях, мимо которых они проходили, некоторые жители по доброте своей или из жалости давали им хлеб и финики, или бредущие по дороге купцы или крестьяне делились с ними своими припасами; однако порой им приходилось воровать то лепёшку, то несколько плодов или кувшин молока у зазевавшейся хозяйки, чтобы не ночевать где-нибудь в рощице с пустыми животами. Гектору воровство претило, как претило и просить подаяния, но Найлит, кажется, не брезговала этими способами раздобыть еду, хотя всякий раз, когда она решалась на это, на лице её появлялось несчастное выражение. И, хоть девушка ни разу не посетовала на то, что ей приходится прибегать к подобным нечестным поступкам, Гектор хорошо научился читать по её лицу. Ему было стыдно, что девушка, за которую он перед самим собой и Богами взял ответственность, вынуждена либо голодать, либо красть, и он стал наниматься на любую работу в деревнях за еду или несколько медяков – не важно. Сперва крестьяне с подозрением поглядывали на добротный меч троянца и прислушивались к его нездешнему говору, но затем он научился подражать речи местных жителей и, добыв кусок холстины, тщательно завернул в неё свой клинок, спрятав от любопытных и беспокойных взглядов смертоносную сталь, и дело пошло на лад. Сила Гектора привлекала людей больше, чем могло отпугнуть их угрюмое выражение его лица, от которого он не мог избавиться, даже выступая просителем. Им понадобилось пять дней, чтобы добраться до окрестностей Фив. И теперь, в небольшой миртовой роще не более чем в двух тысячах шагов** от городских стен Гектор наблюдал за Найлит, собирающей хворост. Гибкий стан девушки соблазнительно изгибался, когда та наклонялась за новой веточкой, прибавляя её к пучку, который держала в руках. В рощице, давшей им приют, было прохладно даже после дневного зноя и очень тихо, так как никто из путников, следующих в Фивы, сюда не сворачивал, стремясь скорее устроиться на ночлег в любом из многочисленных постоялых дворов города. Но Гектор предпочитал не тратить немногие имеющиеся у них медяки, и, как в предыдущие дни, воспользовался гостеприимством леса и лесных духов. К тому же, троянцу не хотелось привлекать нежелательное внимание, что было бы неизбежно в любой таверне. Как юноша и предполагал, красота Найлит обращала на себя внимание большинства встреченных ими людей, и далеко не все верили его лжи о том, что она его сестра – чужеземный акцент Найлит и их несхожесть во всём, кроме голубых глаз, выдавали их; Гектор видел это по ухмылкам, косым взглядам и беззлобным шуточкам, которые отпускали в их адрес, и только милостью хранящего незадачливых путешественников Гермеса они ещё не нажили беды. А, может быть, это неизвестные Гектору Боги Найлит помогали им избегать беды снова и снова? Гектор часто видел, как девушка молилась перед сном, и её мерный голос, шепчущий незнакомые слова, убаюкивал Гектора не меньше, чем молитвы матери. И рука, сжимавшая рукоять меча, разжималась сама собой. Но сейчас Найлит пела. Это не было настоящей песней – слова девушка глотала, выговаривая, должно быть, одно из пяти, но до Гектора долетали обрывки мелодии и незнакомого наречия. И голос её, мелодичный и тихий, утешал растревоженную душу Гектора не хуже молитв Найлит. Он привык и к чужеземным песням её, и к молитвам, и к тому, что она рядом с ним день и ночь – привык слишком быстро, как ему казалось. Будто бы прошла вечность с той ночи, когда он, застигнутый ею на полпути к свободе, раздумывал, не отмахнуться ли от хрупкой девчонки мечом, разом положив конец её неволи, её жизни и той опасности, которую она несла ему. Или вовсе не было ничего подобного, а лишь приснилось ему в дурном сне. Теперь эта девушка была его спокойствием и отдыхом. Найлит стала ему домом. Но бывали и другие мгновения. Стоило его руке случайно коснуться руки девушки – и на кончиках пальцев зажигались искорки, текли по сосудам к самому сердцу, заставляя его биться чаще и отчего-то неровно. А если вдруг девушка одаривала улыбкой какого-нибудь мимоезжего пригожего путешественника или воина, Гектор, сам не понимая, отчего, начинал злиться и нарочно вставал между нею и незнакомцем. Люди смеялись над рвением ?старшего брата?, шутили, что ему не оградить такую красавицу от мужского внимания, но по-настоящему Гектор замечал лишь то, что время от времени Найлит придвигалась к нему ближе, словно в поисках защиты, и улыбалась ему теплее, чем остальным. Прежде Гектор ещё никогда не влюблялся. Он мнил себя воином и стремился к совершенствованию в воинском искусстве, а любовь… Всё, что он знал о любви, так это то, что она разрушительна. Его мать и отец были тому самым неоспоримым подтверждением: он погиб, спасая возлюбленную, а она так никогда и не оправилась от этой потери; любовь Париса к Елене превратила половину Греции в погребальный костёр и уничтожила Трою. Конечно, Гектор знал, что однажды ему придётся выбрать себе жену – быть может, из этих самых Фив, что теперь лежали перед ним сотнями искорок в подступающей мгле. Ведь он был царевичем, кровью Париса и самой Трои, и, нравилось это его дяде или нет, ему нужна была достойная невеста. Но любить её было не обязательно.Вчера в умело расставленные Найлит силки богиня охоты послала кролика, и сегодня у них осталась ещё половина. В свете разгорающегося костра Гектор разделил мясо напополам, и девушка с благодарной улыбкой приняла от него свою долю. Гектора всегда поражало, какой тихой была Найлит: она не плакала, никогда не говорила громко и вообще говорила мало, и никогда ни на что не жаловалась. Возможно, этой немногословностью она была обязана кнуту надсмотрщика – и при мысли об этом у Гектора всякий раз закипала кровь. Но мало-помалу ему удалось узнать о её родителях, сёстрах и месте, которое она когда-то считала домом: их деревню сожгли, сестёр, как и саму Найлит, продали в рабство, мать и отца зарубили у неё на глазах. - Очень вкусно, - нарушил молчание Гектор. – Ты была бы великолепной хозяйкой. Она тихонько рассмеялась, качая головой. - Нет ничего сложного в том, чтобы пожарить мясо.Не тогда, когда ты царевич. Гектору казалось невероятным, что ещё недавно он ел и пил из золотой и серебряной посуды, был принцем и героем, а сейчас он – беглый раб с едва зажившим следом от невольничьего клейма, вынужденный руками разрывать мясо в лесу у костра. Но теперь осознание этого не было таким горьким и тягостным, как в первые часы после побега. Губы Найлит блестели от жира, и она вытерла их тыльной стороной ладони. В грубо выделанной деревянной чаше – одной на двоих – была свежая родниковая вода, и, сделав глоток, девушка передала чашку Гектору. Коснувшись губами невидимого следа её губ, юноша словно почувствовал их вкус, и холодная вода в эти мгновения пьянила его не меньше, чем вино. В два глотка осушив чашу – но жар, опаляющий его, не унялся – юноша стремительно пододвинулся к Найлит вплотную и накрыл её губы своими. Она замерла, но лишь на мгновение, и уже в следующую секунду губы дрогнули, возвращая поцелуй. Но что-то было не так. Найлит была напряжена, словно одеревенела вся, а, когда Гектор разорвал поцелуй, она короткими движениями спустила с плеч потрёпанный хитон. В свете огня её кожа казалась тёмно-золотистой, и у Гектора перехватило дыхание от восторга и желания, взгляд юноши жадно вбирал каждую деталь облика Найлит. Но, вместе с тем, в каждом движении, взгляде и даже, казалось, в каждом вдохе её сквозила какая-то обречённая покорность. На смену жару в сердце Гектора пришёл леденящих холод. Нахмурившись, Гектор поспешно натянул на девушку одежду. - Я вовсе не… - сбивчиво пробормотал он.- Я понимаю, господин… - снова, снова это ужасное слово! – Ты спас меня и защищал в пути и ты вправе потребовать от меня плату… или благодарность… - она не смотрела на него, опустив взгляд.От горькой догадки и возмущения, охватившего его, Гектор задохнулся.- Так ты думаешь, что я… Боги! Неужто ты считаешь меня столь бесчестным, грубым, низким… - он сдавленно зарычал, не в силах подобрать слова.На ресницах девушки блеснули слёзы, но сейчас это не тронуло ошеломлённого, оскорблённого в своих лучших чувствах троянского царевича. - Хорошенького же ты мнения обо мне! А я ещё надеялся…- Я… Найлит потянулась к нему, и слёзы уже текли по её щекам, но Гектор не видел этого – подстёгиваемый унижением, как плетью, поражённый в самое сердце обидой, как ядом, он вскочил на ноги и направился прочь от костра. Гектор бродил среди вечнозелёных деревьев столько, сколько по его расчётам требовалось Найлит, чтобы заснуть. И он надеялся, что она, в самом деле, заснёт, а не решит дождаться его возвращения – у него не было ил сейчас даже встретиться с нею взглядами. Её порыв, который в первую секунду возбудил и обрадовал юношу, просто-напросто поставил его в один ряд работорговцами и рабовладельцами, и для него это было худшим из оскорблений, когда речь шла о Найлит. Прежде он владел рабами и рабынями, и, если Боги будут милостивы, у него ещё появится дом и рабы, чтобы поддерживать порядок в нём, но только не Найлит. Когда Гектор вернулся к костру, Найлит спала – лишь на щеках в свете костра серебрились дорожки слёз, но на это он предпочёл не обращать внимание. Огонь догорал, и Гектор подбросил в него несколько оставшихся сучков, а затем свернулся по другую сторону от кострища, положив, как всегда, руку на рукоять отцовского меча. Теперь, меньше, чем в дне пути от города они либо были в абсолютной безопасности, либо в опасности ещё большей, чем прежде. Рисковать Гектор не собирался. У них не было плащей, а ночью задул злой северный ветер, ясное небо заволокло тучами, и обрушившийся на рощицу холод пригнал Найлит к Гектору. Инстинктивно не ища в девушке опасность, он проснулся лишь тогда, когда та блаженно выдохнула, прильнув к его спине. От тепла её тела Гектора бросило в жар, и гнев вновь вскипел в его душе; он был готов прогнать её прочь, если бы… если бы не тоненькая рука, доверчиво и крепко обвившая его талию, не то державшая его, не то державшаяся за него. Под властью этого прикосновения Гектор провёл бессонную ночь и поднялся на рассвете злой и истерзанный сомнениями и горечью. Найлит поглядывала на него, расчёсывая густые волосы пальцами, словно гребёнкой, и молчала. - Идём, нам пора, - юноша закинул на спину тощую суму, которую дал им кто-то из жалостливых крестьян. Меч Ахилла, любовно завёрнутый в полотно, он нёс в руке. Девушка послушно поднялась и засеменила следом за Гектором. Но уже на краю рощи она схватила его за руку, останавливая.- Гектор, послушай меня! – мольба, звучавшая в её голосе, заставила сердце царевича сжаться. – Я… Вчера я…- Ты должна меня простить, - сквозь зубы проговорил он. – Ты теперь не рабыня и не станешь ею снова, пока я жив, но вчера я повёл себя… Я не должен был этого делать и впредь не сделаю. Никогда, - добавил он, убеждая не то её, не то себя самого.Она затрясла головой, словно ей совсем не понравились слова Гектора. - Гектор, я не поняла… Я не должна была так… так поступать, я ведь знала, что ты не стал бы ничего требовать от меня, и… - она залилась краской и умолкла. - Нет, ты не знала, - уголки его губ приподнялись в невесёлой усмешке. – Ты, в самом деле, подумала, что я могу взять тебя против твоей воли – как благодарность! Ты думала, я сделаю это… - и это было больнее всего. Видя, что девушка собирается спорить, Гектор опередил её: - идём! Собирается гроза, и нам нужно найти кров. Он оказался прав: как они ни спешили, ливень застиг их в городских воротах. Улицы Фив стремительно опустели, и под прохудившимися навесами, где в хорошую погоду, должно быть, вели свои дела второсортные торговцы и заезжие крестьяне, сгрудились какие-то бродяги. Гектору и Найлит пришлось скрываться от непогоды там же; оборванцы пугали девушку, и она жалась ближе к троянцу. Такое соседство заставляло Гектора нервничать, так что он позволил тряпице немного сползти с отцовского меча, а другой рукой инстинктивно обнял и притянул ближе Найлит ближе. И сразу почувствовал, как она расслабилась – это была совсем другая девушка, не та, что обречённо сбрасывала с себя одежду вчера у костра. Дождь лил не меньше трёх четвертей часа, но, наконец, выглянуло слабое солнце. Грело оно плохо, воздух был сырым и холодным, и Найлит стала дрожать, да и Гектора холод стал пробирать до костей. На улицах стали появляться первые прохожие, и у одного из них юноша спросил, далеко ли до Фтии.- Примерно пять или шесть дней пути***, - ответил им мужчина в добротном крашеном плаще. Взгляд незнакомца остановился на шраме, украшающем щёку Гектора, и юноша вздрогнул, словно там всё ещё красовалось рабское клеймо. Он с трудом подавил желание прикоснуться к рубцу, скрыть его рукой, но это лишь озадачило бы мужчину. Нельзя было, чтобы их поймали, когда он уже был на полпути к своим родичам. – Только что вам там делать? Царство это небольшое и, говорят, в нём царит уныние вот уже семнадцать лет с тех пор, как единственный сын царя погиб на войне.Гектор чувствовал на себе взгляд Найлит. Догадывалась ли она? Нет, едва ли, он не дал ни единого повода заподозрить… - Спасибо. Думаю, там для меня найдётся дело, - кротко ответил Гектор.- Вот в Фивах дело тебе точно нашлось бы, - он окинул взглядом стройную мускулистую фигуру юноши. – Издалека идёте? - Из Пирея****, - быстро ответил Гектор, вспоминая всё, что слышал об этом городе ещё в Коринфе. – Наш отец был капитаном корабля, но погиб в кораблекрушении. А наша мачеха нашла себе нового мужа да и вышвырнула нас из дому. Незнакомец сочувственно покачал головой. Теперь он, не скрываясь, глазел на Найлит.- Сестрица твоя? Во взгляде его и в интонации Гектору почудилось недоброе, и юноша подобрался. Он сможет выхватить меч очень быстро, если понадобится, но улица становилась всё оживлённее, и если он сейчас затеет драку…- Да, - с удивительным даже для самого себя спокойствием ответил он. – Во Фтии у неё жених – богач, он должен помочь нам. А я должен её доставить к нему. Интерес в глазах мужчины тотчас потух. Гектор украдкой перевёл дыхание.- Что ж… Лёгких дорог вам… - и пошёл своим путём. - Держись рядом со мной, что бы ни произошло, - коротко бросил юноша Найлит, продираясь через толпу. По пути им попадалось множество лавок и трактиров, и в некоторых – не слишком богатых и не слишком бедных – Гектор попытал счастья. Кое-кто отказывал ему с порога, но большинство соблазнялось крепкими мышцами троянца и рассказами о хозяйственности Найлит ровно до тех пор, пока Гектор не говорил, что они идут через Фивы дальше. Лишь в десятом трактире хмурая хозяйка оглядела их и согласно кивнула: - Ты должен будешь наколоть дрова, наносить воды, вымыть полы, а твоя сестра поможет мне на кухне. Но только на одну ночь, - предупредила она. – Ваше счастье, что дочка моя захворала – обычно всё это делает она.Гектору даже стало жаль незнакомую ему девушку, и на миг он подумал, не разыгрывает ли она болезнь, чтобы попросту отдохнуть от тирании матери. Но, в сущности, его это не касалось, да и было ему только на руку, ведь дольше, чем на день он в Фивах задерживаться не собирался. Теперь, когда была пройдена уже такая большая часть пути, его неудержимо гнало дальше и дальше, и он знал, что не успокоится, пока не увидит стены города, в котором родился его отец. Миновала ночь в Фивах, и снова они вышли на широкую дорогу. Днём Гектор и Найлит шли, едва останавливаясь, чтобы перекусить, а ночевали почти всегда под открытым небом посреди полей или лесов. Найлит без жалоб и укоров следовала за Гектором, но юноша видел, что ей всё тяжелее поспевать за ним. Поэтому, если встречались крестьянские дома, где он надеялся заработать несколько монет, немного еды и крышу над головой на одну ночь, он работал сам, не покладая рук, а ей запрещал. Теперь девушка почти не улыбалась, и Гектор знал, что не усталость тому виной; словно в её жизни не осталось ничего, ни единой цели, кроме как идти и идти, не отставая, за ним. Но, даже если она его не любила, эта простая преданность заслуживала награды, и Гектор стремился к Фтии не только ради себя самого, но и ради неё. Какая-то сердобольная крестьянка снабдила их потрёпанными, но всё ещё тёплыми плащами, так что теперь у них не было нужды спать, обнявшись, чтобы согреться. Сперва Гектор радовался возможности сохранять дистанцию, но уже скоро понял, что ему ужасно не хватает близости Найлит. Но он пообещал больше никогда… Он старался выбросить из головы эту девушку, даже несмотря на то, что она усердно шагала вровень с ним день за днём, думая о своём деде и том, как-то он примет внука, которого никогда не видел. Всю его жизнь Гектору твердили о его невероятной схожести с отцом, но увидит ли в нём молодого Ахиллеса царь Пелей? К полудню шестого дня, как и говорил незнакомец в Фивах, перед ними выросли сложенные из жёлтого камня стены древней Фтии. Сердце Гектора забилось чаще, когда он подумал о том, что теперь-то, должно быть, он в безопасности. Дома. И для Найлит здесь найдётся место, уж он-то об этом позаботится. - Ты ждёшь чего-то от этого города, не так ли? – поинтересовалась она вдруг. - Думаю, всё теперь переменится. Несколько минут, пока Гектор любовался городом и мечтал, девушка наблюдала за ним. И он казался ей самым прекрасным мужчиной на свете, а она себе – полной дурой. Как она могла только подумать о том, что он станет неволить её? Он ведь столько раз уже спасал её… Найлит чувствовала, что, если не сделает сейчас хоть что-нибудь, потеряет его навсегда. Поэтому она смело – и где только взялось столько смелости в обычно робкой душе? – шагнула к Гектору, заслоняя от его взора Фтию. Он недоумённо нахмурился, увидев перед собой её, но ему пришлось сфокусировать взгляд на ней. И, совершенно неожиданно для него, Найлит вдруг приподнялась на носочки и взяла его лицо в свои ладони. Её губы оказались в дюйме от его, и девушка прошептала: - Я не знаю, почему ты так стремишься во Фтию, и что ждёт тебя там. О себе я и не думаю, но знаю лишь одно: если ты откажешься от меня, если отпустишь, я погибла. Я больше не невольница – благодаря тебе, Гектор, но ты владеешь мной – моей душой и моим телом. Полностью и навсегда. Потому что я люблю тебя. Это было сказано так просто, и синие глаза Найлит светились такой искренностью, что не поверить было просто невозможно. Тогда руки Гектора сами собой сомкнулись на тонкой талии, и в одно мгновение расстояние между их губами было уничтожено. В Фтию Гектор, сын Ахилла, вступал победителем. ________________________*Трирема – древнегреческий боевой корабль с тремя рядами вёсел.**… в двух тысячах шагов – тысяча шагов – единица измерения длины в Древней Греции, равная 1480 м.***… шесть дней пути – день пути – единица измерения длины в Древней Греции, равная 28 725 м.**** Пирей – в Древней Греции опорный пункт Афинского полиса, крупная торговая и военная гавань.