XIX. Клеймо (1/1)

Торговля живым товаром на рынке Коринфа шла бойко. Дни бежали за днями, и с каждым из них из унылых, уродливых, похожих на загоны для скота, загонов исчезали люди. Гектор теперь потерял многих из тех, с кем сидел бок о бок на вёслах галеры Кастора; исчезла одна из сестёр с ?Златокрылой?, а две другие теперь только и делали, что рыдали, и их лица распухли так, что покупатели воротили от них носы. Теперь Гектор из Трои, племянник царя, знал, что будущие рабовладельцы бывают разными: кто-то осматривает своё будущее приобретение так же безразлично, как вола на рынке, кто-то же словно выбирает для себя дорогую игрушку – лепечет, воркует, едва не заискивает перед рабом, как будто новый хозяин тоже должен непременно ему понравиться. К Гектору присматривались часто. Многие, словно видя в нём человека благородного происхождения, пытались с ним заговаривать, сулили достойный дом и доброе отношение, кто-то лишь подолгу глазел, будто пытаясь взглядом приворожить юношу; но всем и каждому Гектор отвечал то кривой усмешкой, то злобным блеском глаз, то зловещей игрой мускулов на закованных в кандалы руках. Это отпугивало покупателей и злило надсмотрщиков, так что на спине и плечах троянца прибавилось не слишком приметных, но болезненных и унизительных отметин. Но самой унизительной меткой было клеймо на его правой щеке. Несмотря на то, что прошло уже довольно много времени, и рана успела превратиться в белёсый шрам, Гектор всё ещё ощущал отвратительное жжение, как в первый миг, когда раскалённый прут прижался к его коже. Он ненавидел того, кто сделал это с ним, и знал, что лишь смерть примирит его с этим человеком. Гектор стал чаще чувствовать на себе задумчивый взгляд хозяина, от которого ему становилось не по себе при всей его бездумной храбрости. Он знал, что Кастор считает его тем рабом, за которого может выручить кругленькую сумму, но так же и опасным рабом. Кожей юноша чувствовал, что хозяин мечтает избавиться от него, и на ум Гектору то и дело лезли самые ужасные способы, хотя он и знал, что каждый из них будет таким, за который Кастор сможет получить плату. Кроме того, троянец заметил, что за ним время от времени внимательно наблюдает Алкей, этот нарядный раб-перевёртыш. И однажды, когда солнце стояло в зените, и торговлю свернули до наступления вечерней прохлады, Алкей подошёл к Гектору с миской похлёбки и кружкой воды. Он запросто сел рядом с Гектором на какое-то изгаженное бревно, совсем не заботясь о красивом хитоне. Недоверчиво троянец принял из рук его обед, но не притронулся к еде, ожидая подвоха. - Ты зря ведёшь себя так, - вздохнув, без обиняков заявил молодой раб Кастора. - Как – так? Алкей усмехнулся.- Не делай вид, будто бы ты не понимаешь. Когда кто-то заинтересовывается тобой, ты… Я наблюдал за тобой. Ты груб и безразличен, и каждый видит это в тебе. Теперь настал черёд Гектора ухмыляться.- Как же я должен вести себя с ними? Мило улыбаться, ожидая, пока меня купят и посадят на цепь? – взгляд его красноречиво упёрся в ошейник, который носил Алкей. Тот передёрнул плечами. Казалось, несговорчивость Гектора начинала его раздражать. - Я вижу, что ты не всегда был рабом. Нет, ты был воином, возможно, ты был из богатой и знатной семьи. Кому, как не мне понимать тебя? Но я так же понимаю, что упрямство тебе только повредит. Вот, посмотри на них, - он указал рукой на немногочисленных покупателей за забором, которых не спугнул полуденный зной, - кто-то из них готов доверить тебе палицу и поставить охранять свои склады или своих детей или свой дом, кто-то же содержит целое потешное войско, и им нужны для них воины. Они оценят твои мускулы, твою силу, твои воинские умения. Но никто не захочет взять в свой дом зверя, который того и гляди вцепится им в горло. Они не станут покупать тебя, если ты продолжишь на них так смотреть и так отвечать им. Но твои цепи не растают от этого, ты не станешь свободным. Напротив, Кастор, не желая потерять свои деньги, продаст тебя, быть может, не за такую высокую цену, но зато наверняка. В каменоломни, на поля или на галеры – везде тебе станут давать плошку жидкой похлёбки в день и изнурять невыносимо тяжким трудом. Возможно, ты действительно хочешь этого, - он снова пожал плечами, - но я так не думаю.- Ты не можешь знать, что я думаю или чувствую, - огрызнулся троянец. Он презирал этого мужчину, почти ненавидел его, но не столько за то, что он помогал Кастору продавать невольников, сколько за то, что он смирился со своим положением, принял его и, кажется, научился извлекать из него пользу, тогда как Гектору тяжесть его оков всё ещё была невыносима. Он знал, что никогда не смирится со своим рабским положением, и единственное, что было Гектору неясно, так это то, что же раньше убьёт его: его непокорность, тяжёлый труд, который пророчил ему Алкей, или тоска по свободе. - Очень даже могу. Мне было одиннадцать, когда моё поселение сожгли дотла, мою семью убили и так же продали в рабство. Но я был маленьким гордецом и чрезвычайно свободолюбивым, - Алкей усмехнулся, словно говорил о чём-то давно ушедшем в небытие. Что же, подумал Гектор, снова взглянув на ошейник мужчины, похоже, так оно и было. – Я пытался сбежать несколько раз, и меня нещадно секли, когда ловили, но всё же не до смерти, ведь я умел читать, писать и считать, а, значит, стоил дороже других, неграмотных рабов. Мною интересовались, подходил несколько раз и Кастор, но я на каждого глядел волчонком, разве что не скалил зубы, и это их отваживало. И я чрезвычайно гордился собой, - он некоторое время помолчал, - пока не появился ещё один. Он купил уже несколько рабов, пока я был на невольничьем рынке, рабов-мальчиков. Ходил слух, что он использует их для… Алкей вдруг помрачнел и вздрогнул, словно ему всё ещё грозила какая-то неведомая опасность. Но Гектору было совсем не жаль его, ведь и Алкей его не жалел. Троянец отлично понимал, что движет мужчиной не сочувствие или дружеская привязанность, не желание помочь, а всего лишь стремление побыстрее и повыгоднее сбыть с рук непокорного раба. У Гектора на сей счёт были совсем другие мысли. Наконец, Алкей справился со своими чувствами и продолжил.- Он использовал мальчиков-рабов для утех, и мне, конечно, не хотелось оказаться в их числе. И я стал улыбаться Кастору, когда он вновь приходил посмотреть на меня, и спрятал свою гордость подальше. И, в конечном счёте, я оказался прав. Теперь у меня есть крыша над головой, недурная еда, одежда, которую не каждый свободный может себе позволить, и возможность приказывать даже свободным. Кроме того, есть и немного денег, и их становится больше, и однажды, возможно, я смогу купить себе свободу, - слово это прозвучало в устах Алкея буднично и просто, словно свобода не была тем, о чём грезит каждый раб каждый день своей жизни в кандалах. – Подумай о том, что я сказал. Он думал. Он думал об этом день и ночь, видя безразличные лица своих потенциальных ?хозяев? и закрывая глаза. Он надеялся во снах видеть Трою, свою мать и сестру, Астианакса, но чувствовал лишь тяжёсть ошейника, жгучую боль клейма на щеке, видел лишь цепи. Всё, о чём говорил Алкей так долго, не касалось его души, не проникало в сердце. Он, дитя царей и героев, не мог смириться со своей новой жизнью, с жизнью, которую не выбирал.Если он смирится, он погибнет. ***Едва ступив на аргосский берег, Гекуба поняла, как разительно отличалось это место от всего, что она знала до этого в своей жизни. Маленькое царство Париса прежде казалось ей чем-то значительным, центром мира, но теперь она поняла, что оно было лишь слабым побегом от погибшего могучего ствола, тенью исчезнувшего великолепного города. Эврих рассказал ей, что сам его родной город находится на некотором расстоянии от бухты, где причалило ?Дитя Посейдона?, однако и здесь царила деловитая суета, которую встретишь не во всяком порту. Товар с корабля и ещё двух судов, приставших здесь же, торопливо выгружали в повозки, которые, как и многие пассажиры, исчезали на широкой дороге. А в конце её, на холмах даже сквозь предвечернюю дымку Гекуба разглядела белеющий большой город. Сходя по мосткам, троянская царевна крепко сжимала свой небольшой узел со скарбом, который увезла из дому. Она послушно следовала за Эврихом, в руках у которого был почти такой же узелок. Но выглядел при этом юноша счастливым и довольным, тогда как Гекуба была напугана ожидавшей её неизвестностью даже больше, чем когда она садилась на корабль. И с каждым шагом Эврих становился всё увереннее, тогда как она сама эту уверенность теряла. В Трое, где имя её отца оставалось тайной для всех, кроме членов её семьи, она всё-таки была дочерью царевны, племянницей царя. Здесь же, в Аргосе ей сложно было ожидать, что ей поверят, когда она объявит себя дочерью троянской царевны и давно павшего героя. Кроме того, клеймо незаконнорожденности, которое она почти не ощущала в Трое из-за всеобщей любви к Брисеиде, теперь стало для неё куда тяжелее. Эврих поймал руку девушки и крепко сжал её. Гекуба, зардевшись, подняла на юношу взгляд и увидела, что глаза его светятся удовольствием. Похоже было, что просто прикосновение к родной земле придавало ему сил, как Антею. Гекубе было жаль, что она не может сказать о себе того же. В Трое после смерти мамы она не чувствовала себя дома или в безопасности, но и здесь, где ожидала найти покой, она ощущала лишь неуверенность. Похоже, что он читал по её лицу как по открытой книге, потому что он остановился перед девушкой, опустив на землю свои пожитки, и крепко взял её за плечи. Гекубе показалось, что он сейчас поцелует её, но этого не случилось; всего-то Эврих прямо и открыто взглянул в её глаза, и заговорил: - Я знаю, о чём ты думаешь. Я знаю, что ты боишься. Но Аргос тебе станет новым, лучшим домом – я уж об этом позабочусь. Ты забудешь о своих бедах здесь, со мной, ну а если же нет… - он несколько помрачнел, опустил взгляд, но вскоре снова вскинул голову вверх. – Если ты станешь несчастной или пожелаешь… пожелаешь… - нотки боли почудились Гекубе в голосе юноши, - быть с кем-то другим, я не стану неволить тебя и отпущу, куда бы ты не пошла. Я клянусь тебе в этом памятью моего отца и моей матери, как клялся в нашей каюте в то утро, когда ты пришла на корабль, благодаря Богов. Ты мне веришь? – он испытующе смотрел на неё.- Конечно, верю, - она так же бросила свой узел на землю между ними и аккуратно накрыла своими ладошками его руки. – Я и не думала, что будет иначе. Просто… это немного странно, быть здесь, на чужом берегу, среди чужих людей… быть никем и ничем… Не то, чтобы я была слишком тщеславна, но в Трое всё было иначе. Но я не тоскую о том, что было. Просто ты прав: я волнуюсь. Как примет меня твоя родня? Едва ли их утешит история о моём рождении, как и то, что я сбежала из дому против воли моего дяди. Эврих пожал плечами и рассмеялся.- Нет ничего проще. Пока меня нет, за всем моим имуществом и всеми делами приглядывают Керкира и Семела – моя бабушка, мать моего отца, и её родная сестра. Добродушнее, чем эти пожилые женщины, я не встречал никого и никогда. - Но ты говорил, что Одиссей – твой единственный родственник, - изумлённо подняла брови девушка. Ей было неприятно от того, что вдруг обнаружилось, что Эврих был нечестен с нею, даже в таких мелочах.Юноша только отмахнулся и взъерошил свои тёмные волосы.- Родственник, с которым стоит считаться, - поправил он её. – Одиссей – брат моей матери, и он много времени провёл в Аргосе во время своих скитаний. К тому времени мой отец уже умер, и именно дядя стал тем мужчиной, который научил меня… многому, - после небольшой паузы добавил он. – Бабушка и её сестра не имеют никакого значения ни в одном из моих дел, напротив, это я обязан заботиться о них до самой их смерти. Ты не веришь мне? - Верю. - Что ж, тогда идём. Скоро стемнеет, а этот вечер я хотел бы встретить дома.С этими словами он взял её за руку и увлёк за собой в сторону одного скучающего возницы. Тот окинул скептическим взглядом юношу и девушку в простых одеждах с неприметными узелками в руках. Похоже было, что он уже собрался им отказать, но в пальцах Эвриха блеснула золотая монета, и возница тотчас же согласился отвезти их в Аргос. Всю дорогу Гекуба крепко держалась за руку юноши. Когда повозка остановилась возле указанного Эврихом дома, уважение возницы, испытанное при виде золотой монеты, переросло в благоговение. И не было в том ничего удивительного: даже Гекуба, выросшая в городе, отстроенном по образу и подобию великолепной Трои, была впечатлена беломраморными колоннами, тяжёлыми резными воротами, террасами и лужайкой, которые открылись ей по въезде на виллу Эвриха. Раб средних лет, скучавший на ступенях у входной двери, по-видимому, приставленный специально за тем, чтобы встречать гостей, лениво поднялся им навстречу; лицо его выражало лишь недовольство при виде возницы и его обшарпанной повозки и не слишком ухоженной лошади. Но выражение его мгновенно изменилось, когда в сизом сумеречном свете он узнал Эвриха.- Господин! – радость и удивление смешались в его голосе. – Господин Эврих вернулся! Он подскочил к повозке, склонился перед смеющимся юношей, забрал у него узел и, по знаку Эвриха – у Гекубы. - Ах, Димедос, я тоже страшно рад, что я вернулся. Но где бабушка? Где Семела? Надеюсь, они здоровы? - Только сели ужинать. Мы не ждали гостей, но такие гости, как вы – всегда радость. Прошу прощения, ведь вы не гость, вы хозяин, - тараторил он, едва глядя на Гекубу. Предшествуемые Димедосом, они вошли в дом. Он буквально дышал богатством и благополучием, и девушка, украдкой разглядывая обстановку, которая не уступала дворцу Париса, надеялась, что родственницы Эвриха не подумают, что его приманило его богатство. В сущности, ей было бы наплевать, даже если бы у него было за душой всего несколько медяков. Под мраморными сводами плыл умопомрачительный аромат кушаний, и пустой желудок девушки совершенно неприлично заурчал. - Госпожа Керкира! Госпожа Семела! Господин Эврих вернулся! – спеша перед ними, восклицал раб.- Тебя любят, - шепнула девушка Эвриху.- В конечном счете, я их хозяин, так что едва ли у них есть выбор, - тем не менее, он радостно улыбался. Привлечённые криками Димедоса, во внутреннем дворике появились взволнованные женщины. Одна из них была низенькая и полная, другая – сухая и худощавая; лишь по одинаково тёмным глазам, похожим на глаза Эвриха, можно было понять, что они родственницы. Пышные седые волосы обеих были искусно заплетены и перевиты шёлковыми шнурами. - О, мой дорогой мальчик! – худая женщина заключила юношу в объятия, на глазах у неё блестели слёзы. - Бабушка! Семела! – выбравшись из объятий Керкиры, он обнял толстушку. – Как вы поживаете? - Как могут поживать две старухи? – хихикнула Семела и тут же нахмурилась. – Ни одной весточки ни от тебя, ни от этого негодника Одиссея! Мы так волновались! Он был ответственен за тебя, он должен был предупредить нас о том, что ты возвращаешься! Эврих закатил глаза.- Он не мог вас предупредить, потому что я не видел его вот уже много месяцев. Я остался в Трое, а Одиссей отправился наконец-то отвоёвывать своё царство. И, судя по тем слухам, которые дошли до нас, у него это получилось…Но обе пожилые женщины уже не слушали его.- В Трое?! – одновременно спросили они, и Гекуба увидела шок на их лицах.Они были так поглощены появлением Эвриха, что совсем не заметили её, скромно стоящую позади юноши. Но Гекуба не желала оставаться бессловесной и незаметной, как пленница. Она выступила вперёд, на свет, и спокойно произнесла: - Мой брат Гектор отправился вместо Эвриха с благородным Одиссеем, а Эврих остался с нами в Трое, - о том, насколько неприятным для аргосца было это соглашение, она умолчала. Теперь Керкира и Семела воззрились на неё. От троянки не укрылось, каким оценивающим взглядом окинула её бабушка Эвриха. Сам юноша, будто спохватившись, взял Гекубу за руку и вывел её вперед.- Позвольте представить вам Гекубу, племянницу троянского царя Париса! Женщины переглянулись. Улыбнувшись Гекубе, Керкира осторожно проговорила: - Ты ничего не говорил о том, что хочешь жениться на чужбине? Или это всё Одиссей, его идея? Эврих бросил на Гекубу быстрый взгляд, заставивший её зардеться. - Я и не женился, - тихо ответил он. - Я больше не могла находиться в Трое, я собиралась бежать, и Эврих помог мне, - это было не совсем так, но родственницам юноши правда могла показаться слишком неприемлемой. Керкира и Семела вновь переглянулись, но ничего не сказали. Через некоторое время тишину нарушила Семела.- Не знаю, уместно ли будет говорить, что мой муж сражался под стенами Трои на стороне греков… - Неуместно, - тихо сказала сестре Керкира. - Довольно уместно, - отозвалась Гекуба, - ведь моим отцом был грек. Ахиллес из Фессалии, вы, вероятно, слышали о нём, - впервые она говорила о том, что везде считалось позорным. Но, думая о своей матери и об Ахиллесе, она отчего-то гордилась ими обоими. Гекуба видела, как удивлённо раскрылся рот Эвриха. Керкира и Семела, казалось, были совершенно шокированы. Оправившись раньше сестры, Семела пробормотала: - Не знала, что Ахиллес был женат на троянке.- Он и не был, - шепнула ей сестра. Эврих пристально смотрел на девушку. Он не одобрял того, что она сказала, она видела это по его взгляду, по тому, как он едва заметно качал головой. Но Гекуба чувствовала, что должна была сделать это просто для того, чтобы не оставаться просто бесцветной тенью Эвриха. Он, похоже, думал иначе. Теперь, под этим взглядом, девушка и сама уже думала, что совершила глупость, которую не исправить. Но назад пути не было: в глазах этих женщин она была уже тем, кем была на самом деле – плодом незаконной связи, беглянкой, не имеющей за душой почти ничего, кроме содержимого небольшого узелка. Конечно, не такой спутницы жизни они желали для своего дорогого Эвриха. Напряжение во дворике становилось невыносимым; раб, наблюдавший за разыгравшейся сценой, съёжился за спинами Эвриха и Гекубы, как будто бы его должны были побить за их оплошности. Наконец, Керкира произнесла слова, которые разбили эту тишину и которых так ждала Гекуба: - Что ж, вы устали с дороги. Идёмте к столу. ***Гектор вовсе не собирался становиться покорным рабом, не больше, чем прежде, но кое-что из сказанного Алкеем он взял на вооружение. Прежде всего, он стал с менее явным отвращением относиться к потенциальным покупателем. В душе он всё ещё ненавидел всех их лишь за то, что они бродили по невольничьему рынку с кошельками, полными золота, готовые купить мужчину, женщину или ребёнка, как вещь, но стал чаще им улыбаться, приветливее глядеть. И, как ни удивительно, он заметил, что взгляды хозяина стали не такими строгими, словно худшие опасения Кастора не подтвердились. Алкей же, иногда проходя мимо Гектора или завидев юношу издалека, подмигивал ему и ободряюще кивал. Гектор никогда ему не отвечал. Похоже было, что Алкей – выполняя замысел своего хозяина или же собственный – желал прославить Кастора как не просто работорговца, у которого всегда был первоклассный товар, но как поставщика особенных рабов: самых красивых, сильных, умных. И Гектор должен был стать первым таким рабом. Словно в освящение этого негласного соглашения, как будто бы достигнутого между троянцем и Алкеем, Гектору порой позволялось прогуливаться по обширной огороженной забором территории, и его стали лучше кормить. Кандалы с него, конечно, не сняли, но Гектору казалось, что они стали легче. Сбежать он, конечно, не мог, - за ним приглядывали – но эти послабления позволили ему набраться сил и выучить расположение ворот и постов надсмотрщиков. И Гектор собирался использовать эти новообретённые знания так, как Алкей и не предполагал. Однажды ночью, когда погасли все огни в тоскливом владении Кастора, рабы уснули, утомлённые за день сомнениями и тревожными ожиданиями, и сам работорговец отбыл в свой каменный коринфский дом, оставив за старшего Алкея, Гектор понял, что пришёл его час. Алкей и надсмотрщики уже достаточно привыкли к его покладистости, а, кроме того, наметился покупатель, который, по мнению Алкея, со дня на день должен был купить Гектора. Троянец, конечно, никак не мог этого допустить. Это ещё больше добавило ему решимости. Браслеты его кандалов оказались достаточно тяжёлыми, чтобы с первого удара проломить голову ближайшему к нему надсмотрщику. Тихонько, чтобы не потревожить спящих, троянец опустил бесчувственное тело наземь, не потрудившись даже проверить, дышит ли мужчина. Он с удовольствием бы убил его, и не был уверен, что довёл дело до конца, но времени у него не было. Ему необходимо было раздобыть ключи от кандалов, а, кроме того, Гектор знал, что не уйдёт из этого места без отцовского меча. Он мог оставить в чужих руках доспехи, но меч был в разы священней для него; Гектор знал, что его не продали, и, хоть это было сопряжено с определённым риском, отправился к хлипкому строению, где хранили приготовленное на продажу оружие. Стражник у его дверей спал безмятежным сном, обняв бурдюк из-под вина, и Гектор облегчённо вздохнул. Боги были на его стороне. Он тихонько и совсем чуть-чуть отворил дверь сарая, просочился вовнутрь; здесь пахло землёй и металлом, но было совершенно темно. Несколько минут он стоял, не шевелясь и не дыша, вглядываясь во тьму, пытаясь привыкнуть к ней. Драгоценное время текло мимо него, и какая-то часть Гектора просто вопила о приближающейся опасности. Он вознёс коротенькую молитву Гермесу, покровителю воров и путников, и ощупью двинулся вперёд. По левую руку у него были копья и щиты, по правую он нащупал панцири, шлемы, поножи, секиры и, наконец, точёные мечи. Словно божественная воля вела его руку, он спустя, казалось, вечность, нащупал нужный, и пальцам его стало тепло. Он выдернул меч из кучи других, стараясь действовать как можно тише, присмотрелся к нему, боясь ошибиться. Но это был тот самый клинок, с которым шёл на битву Ахиллес много лет назад, тот клинок, который верный слуга Пелеида передал Одиссею, тот клинок, которым ещё недавно орудовал и сам Гектор. С ним он сразу же почувствовал себя гораздо увереннее и поверил в реальность своей затеи. Но даже такой прекрасный и прославленный меч был почти бесполезен в скованных руках. Гектор хорошо знал, где находится полотняное жилище Алкея. Его так же охранял стражник; троянец усмехнулся: свободный человек охраняет спокойный сон раба! Точным ударом тяжёлой рукояти меча по голове он свалил стражника, отодвинул расшитую занавесь. Если бы Алкей бодрствовал, Гектор без раздумий и безо всякой жалости пронзил бы его мечом, но любимцу Кастора повезло, так же как и сыну Ахиллеса: Алкей спал, уснув над какими-то записями на глиняных дощечках; трепещущее пламя одного-единственного светильника освещало его обмякшую фигуру. Обшарив шатёр взглядом, троянец увидел кольцо с ключами, небрежно брошенное подле раба. Он с облегчением вздохнул, потому что боялся, что ключи, как обычно, висят у Алкея на поясе. Он был уверен, что среди множества один подойдёт к его оковам. Стараясь не шуметь, он подобрал их и победоносно сжал в кулаке. С минуту он стоял и молча глядел на спящего. С трудом Гектор подавил в себе желание пнуть светильник и позволить ненасытному огню поживиться этим шатром и его обитателем. Но Алкей преподал ему хороший урок, позволивший приблизиться к свободе, и Гектор хотел хоть чем-то отплатить ему. Конечно, Алкея накажут, когда утром выяснится, что один из самых ценных рабов Кастора пропал, равно как и связка ключей от невольничьих кандалов и сундуков, но на это уже ему был плевать. В это время он будет слишком далеко, чтобы его стала волновать судьба Алкея или кого-нибудь в этом проклятом месте. Так же бесшумно он выбрался из шатра. Снаружи было так же тихо, как и тогда, когда он начал своё опасное предприятие. Гектор ликовал, с трудом сдерживаясь, чтобы не испустить радостный вопль. Ему потребовалось некоторое время, чтобы подобрать нужный ключ, но наконец это случилось, и оковы пали на землю. Его израненным рукам стало невероятно легко, как и сердцу. Осторожно, опасаясь разбудить кого-нибудь из рабов, пригибаясь к земле, прячась в тени, чтобы не попасться на глаза сонным охранникам, Гектор пробирался к одним из ворот. Он едва не налетел на просторную палатку, в которой помещались девушки-рабыни. За тонкими полотняными стенами царила сонная тишина, и юноша поспешил обогнуть её. Но вот от колышущейся стены отделилась тень и преградила ему путь. Шокированный Гектор узнал в ней ту самую девушку, которую спас от самоубийства. - Не знала, что тебе позволено разгуливать ночами без оков и с мечом в руках, - тихой скороговоркой проговорила она. - Убирайся! – в ответ зашипел он. Но девушка упрямо стояла у него на пути. Гектор знал, что может одним ударом меча заставить её замолчать, но не шевелился. А время меж тем уходило, ночь склонялась к рассвету. - И не подумаю. Из-за тебя длится мой плен! Ты мне должен! - Чего ты от меня хочешь? – почти взмолился он. - Если ты не возьмёшь меня с собой, я закричу, и все рабы и надсмотрщики узнают, что ты попытался бежать. А утром, когда господин узнает… - Хватит! Замолчи! Хорошо, идём со мной, - быстро произнёс он, проклиная эту девчонку в мыслях, - но если ты недостаточно быстра или ловка, пеняй на себя! Возиться с тобой я не буду. Они были уже довольно далеко, когда над Коринфом забрезжил новый день. Вероятно, все Боги Олимпа помогали им, потому что девчонка оказалась совсем нерасторопной, слабой и медлительной. Много раз их могли сцапать просто на улицах, но почему-то этого не случилось. Они остановились передохнуть за городом, в небольшой рощице, где протекал небольшой ручей. Еды у них не было, но пить хотелось страшно, и хотя бы это беглецы могли себе позволить. В золотистом свете рассветного солнца Гектор рассматривал себя в голубом зеркале ручья. Казалось, он постарел; застарелые царапины и порезы тут и там белели на его лице, нос был сломан. Даже родная мать его не узнала бы сейчас. Уродливый шрам от ожога, сложившийся в первую букву имени его хозяина, отчётливо виднелся на коже щеки. Клеймо. Пусть отметина давно зажила, он чувствовал противное жжение – его душу жгло унижение. Он, сын троянской царевны и величайшего из героев, внук великих царей носит клеймо, как раб! С остервенением он схватил меч, лежащий у его ног, заметил краем глаза, как отшатнулась стоявшая неподалёку девушка. Взяв лезвие двумя руками, парень склонился над водой и примерил меч к шраму. Он не сводил взгляда с глаз своего отражения. Вдохнув поглубже, надавил, и первая капля крови сорвалась вниз, расплываясь в воде бледно-розовыми нитями. Бёль обожгла щёку, алые капли стали падать чаще, но Гектор не останавливался, стремясь избавиться от позорного клейма. Девушка рядом с ним вскрикнула, прижав ладони ко рту, когда он закусил губу до крови. Было так неожиданно больно, что ему хотелось кричать, но он не мог позволить себе этого не только из страха, что их обнаружат, но и из гордости. Спустя несколько мучительных мгновений он сжал в ладони бесформенный окровавленный клочок кожи, заключающий в себе его позор. Выбросив его в ручей, Гектор широким жестом отёр кровь, бежавшую по подбородку. Раздался треск ткани, и девчонка протянула ему клочок ткани, оторванный от её хитона. Юноша приложил его к ране, пытаясь унять кровь. - Шрам останется, - тихо произнесла она.- Плевать, - процедил он, мрачно оглядывая своё отражение в воде. – И сто шрамов лучше, чем рабское клеймо. Кроме того, так меня сложнее узнать. Могу помочь и тебе, - он повернулся к девушке, сжимая в руке окровавленный клинок. Она вздрогнула, покачала головой и спешно отступила на шаг. - Они не клеймили нас, чтобы… - она сглотнула, - …не попортить товар. Гектор только кивнул. Несколько мгновений он молчал.- Как тебя зовут? Я должен это знать, раз уж ты увязалась за мной.- Найлит. А тебя? - Гектор, - немного подумав, он добавил: - Гектор из Трои.