XVIII. Нет пути назад (1/1)

В жизни бессмертными нам ничего не указано точно,И неизвестен нам путь, как божеству угодить.Феогнид- На мальчишке лица нет, - заметила Елена, входя в комнату вдовы Гектора. Андромаха оторвала взгляд от внутреннего дворика, в котором её сын шумно распекал вверенных ему воинов дворцовой стражи за недостаточное рвение в поиске пропавших Гекубы и Эвриха. Розыски велись с самого утра, когда служанка обнаружила отсутствие девушки, и Астианакс лично возглавлял их, а сейчас под погасшим небом Трои уже зажигали огни. Мечась по окрестностям города, юноша едва не загнал двоих отличных коней, и сам как будто бы постарел на несколько лет. Но даже то, что обшарили, казалось, все уголки города и окрестных деревушек, не помогло: Гекуба и племянник Одиссея как в воду канули. Никто, казалось, не сомневался в том, что они сбежали вместе, и меньше всех Астианакс, но это отчего-то приводило его в ещё большее бешенство. Вот и сейчас он с перекошенным от ярости лицом кричал на солдат, а голос его срывался, наполненный отчаянием, вызванным их бессилием. Его мать казалась такой же несчастной, как и царевич. - Ему будет очень плохо… Сперва Гектор, теперь Гекуба… Он ведь никогда не оставался без них. Андромаха поглядела на царицу. - Я говорила сегодня с одним рыбаком, - тихо проговорила она, - и он сказал мне, что видел, как похожая на Гекубу девушка взошла на рассвете на корабль, отплывающий на Аргос. Елена посмотрела на Астианакса внизу. Это причинит ему особую боль, ведь, она была уверена, он питал к Гекубе особую привязанность. - Ты должна сказать ему. Возможно, он ещё думает, что она прячется где-то на берегу.- Он не так глуп. Но, конечно, я скажу ему. И Парису тоже. Что он намерен предпринять? Царица лишь пожала плечами. Известие о бегстве племянницы стало для него более сильным ударом, чем можно было ожидать. Вопреки всем ожиданиям Елены и всех домочадцев и слуг это событие вызвало у Париса не приступ ярости и гнева, а меланхолию, и мужчина, предоставив племяннику полную свободу в поисках беглянки, удалился в свои покои, чтобы провести там в молчании весь день. Когда Елена, волновавшаяся за Гекубу, как за собственную дочь, опросила всех служанок и рабов, не узнав, впрочем, ничего важного, пришла навестить его, её муж казался невероятно расстроенным. Теперь у Париса не осталось ничего от умершей сестры, и он обещал Брисеиде заботиться о её дочери, а теперь Гекуба оказалась совершенно одна в огромном мире, если не считать человека, который для Париса был почти что врагом. И, конечно, каждый из них, царь и царица, видели в этом бегстве молодых людей мрачную параллель с побегом Елены из Спарты и не могли не думать об ужасных последствиях его. - Он справится с этим. Он приказал послать в море несколько кораблей в надежде догнать их, но слишком поздно. Обе женщины замолчали ненадолго. Каждая из них переживала за племянницу, но Елена волновалась о муже, а Андромаха – о сыне. Но, кажется, каждую из них неотступно одолевала одна и та же мысль. Мать Астианакса высказала её первой: - Похоже, Гекуба сделала то, на что не решилась её мать или на что у Брисеиды не хватило времени. Елена поняла её с полуслова: они обе много лет жили рядом с трагедией троянской царевны и по-женски понимали её, забыв о том, что Ахиллес был их общим врагом. - Она не говорила тебе ничего? – спросила царицу Андромаха.Она покачала головой.- Гекуба никогда не была со мной так откровенна. Да и с чего бы? Тебе, я полагаю, она тоже ничего не говорила о своих планах? - Если у неё были какие-то планы… - покачала головой Андромаха. Царица Трои подумала, что, если кто-то и мог быть посвящён в чувства и планы сбежавшей царевны, так это Астианакс. Возможно, он и был. Не из-за этого ли он так разъярился? Юноша влетел в свои покои, едва не наступив на неподвижно сидящую на каменном полу рабыню. - Вина! – рявкнул он, и Ассолла испуганно подскочила и опрометью бросилась к столику, на котором всегда стоял кувшин отменного вина и кубок. – Не надо воды! Рабыня подчинилась и с поклоном поднесла Астианаксу кубок, который он осушил одним глотком. Неразбавленное вино было ароматным и терпким, но и довольно крепким, и троянец, у которого за этот день ни крошки не было во рту, почувствовал, как напиток обжёг желудок, перед глазами на миг потемнело, а колени подогнулись. Царевич был вынужден ухватиться за столик, чтобы удержаться на ногах. Ассолла бросилась ему на помощь, но он грубо отстранил девушку. Злясь на себя за подобную слабость, Астианакс краем глаза посмотрел на рабыню. Смуглая Ассолла была родом из какой-то далёкой страны, названия которой никто из её хозяев и не знал, и попала в дом царя Париса совсем девочкой. Сперва она прислуживала Андромахе, но в одну из ночей оказалась в его, Астианакса, постели, и с тех пор по негласному соглашению принадлежала к его покоям, убирая в них, прислуживая царевичу, а ночами он обнимал её, пытаясь в её объятиях забыть совсем другой образ. Быть может, подобное поведение не приличествовало благородному мужчине, и порой Астианакс даже хотел прекратить всё это, но снова и снова сдавался. Парис закрывал глаза на то, что его племянник спит с рабыней, быть может, помня о собственной бурной молодости, мать Астианакса молча не одобряла его, Гектор постоянно подтрунивал над братом, и Гекуба, которую, казалось, это ни капли не трогало, вместе с близнецом. Стоило ему вспомнить о девушке, как ярость, притупленная было вином, вспыхнула в Астианаксе с новой силой. Он думать не мог об Эврихе, этом проклятом греке, без желания прикончить его. Если бы он только попался ему в руки! Никто, ни единая живая душа в мире, ничто на свете не удержало бы троянского царевича от того, чтобы располосовать его надвое одним ударом меча! А Гекуба… Она тоже не избежала бы наказания. В эти минуты Астианакс ненавидел сестру так же сильно, как и любил, и не был уверен, что не причинил бы ей вред, если бы вдруг отыскал. Сколько раз он собирался предложить Гекубе своё сердце, свою жизнь, всего себя! Сотни раз. Но он всегда не мог набраться достаточно решимости не только для того, чтобы предстать перед девушкой, но и для того, чтобы сказать Гектору о своих чувствах к его сестре. Даже зная о любви, которую тот к нему питал, Астианакс не был уверен, что сын Брисеиды с радостью примет эту новость. Когда в Трое появился Эврих и так немыслимо быстро сблизился с Гекубой, царевич спать не мог от изъедающей его ревности. Но теперь ещё сложнее было подступиться к девушке, ведь почти всегда рядом с ней был этот ненавистный грек, а самого Астианакса Парис стал активно привлекать к управлению страной. Несколько раз он собирался поговорить с Гекубой во время болезни её матери, но тогда ему это казалось неуместным и кощунственным. Наконец, когда после смерти Брисеиды он узнал, что Парис намерен выдать девушку замуж за правителя Микен, он сперва едва не обезумел от горя и злости, но потом понял, что это и есть настоящий его шанс на победу. Астианакс знал, как страшит Гекубу перспектива быть выданной замуж на чужбину, и, пусть мысль о том, что с ним она будет лишь спасаться от этого, не любя его самого, была горькой и неприятной, царевич понимал, что это лучше, чем ничего. Отказ, который высказала Гекуба таким оскорблённым тоном в таких неприятных выражениях, больно ранил юношу, разозлил его, вызвал в его сердце чёрный гнев, граничащий с ненавистью. Но утром, когда известие об исчезновении царевны достигло его ушей, Астианакс отдал бы все богатства Трои, чтобы вновь увидеть её. Он так и стоял, замерев в одной позе, и Ассолла замерла рядом с ним. Ему хотелось накричать на рабыню, прогнать её, может быть, даже ударить, но у юноши не было совершенно никаких сил на это – все его силы выпил крах надежд на то, что Гекуба всё ещё на этом берегу. Кувшин с вином так и притягивал взгляд Астианакса, который надеялся на дне его найти если не утешение, то забвение. Когда в дверном проёме показался его дядя, служанка вздрогнула, а затем низко поклонилась. Только тогда царевич обратил внимание на присутствие Париса и обернулся. - Уходи, - негромко сказал Ассолле царь, когда же она вопросительно посмотрела на Астианакса, не пошевелившись, он повысил голос: - пошла прочь! Тут девушка порскнула вон из комнаты, а Парис с укоризной посмотрел на племянника. - Тебе стоило бы лучше воспитать свою рабыню.- Вина? – осведомился Астианакс.Парис, хмурясь, подошёл к юноше. Повёл носом, и брови его поползли вверх. - Да ты едва на ногах держишься! Ты пьян!- Только немного вина, - пробормотал Астианакс и тяжело уселся на табурет. Царь пристально посмотрел на юношу. Побег Гекубы для всех них стал ударом – а Парис был уверен, что девчонка сделала всё по доброй воле, какие бы нелепые оправдания поначалу не придумывал бы для неё Астианакс, – но сына Гектора он, похоже, поразил в самое сердце. Астианакс в этот день обшарил, казалось, самые недоступные уголки Трои и её окрестностей, заставил Париса выслать корабль вдогонку за беглецами, хотя Приамид с самого начала знал, что всё это бесполезно. - Никаких известий с корабля? – в тёмных глазах парня загорелся огонёк надежды. Парис раздражённо дёрнул плечом. Если племянник думал, что собственное бессилие не раздражает его, он ошибался.- Есть, и ожидаемые: корабль, на котором, по-видимому, отбыли Эврих и Гекуба, не догнали. Астианакс застонал, закрыв лицо руками. Желая утешить его, Парис положил ладонь на его плечо и слегка сжал его. Он ожидал, что юноша обессилен и разбит горем, и поэтому страшная сила, с которой царевич сбросил руку дяди, стала для Приамида сюрпризом. А потом Астианакс вскочил на ноги, и глаза его пылали диким огнём. - И ты собираешься оставить всё так?! Грек снова растоптал честь Трои, украв её самое ценное украшение, а ты хочешь сделать вид, что ничего не произошло? После всего, Парис?! Ты говорил мне, что Гекуба сбежала по доброй воле, но я уверен, что этот подлец заставил её сделать это или сманил обманом! Гекуба любила Трою, это всем известно; здесь могила её матери; сюда вернётся её брат, если он ещё жив; с чего бы ей добровольно покидать её?! Я видеть не могу, что ты так спокоен, когда дочь твоей сестры одна где-то в море, на пути в чужую страну, наедине с этим обманщиком, соблазнителем! Мы должны что-то делать! Пошли посланцев на Аргос, отправь гонца к Одиссею на Итаку – в конце концов, он его дядя. Пусть её вернут! - с каждым словом речь юноши всё более походила на речь безумца. Сейчас всем своим видом Астианакс напоминал Парису его давно погибшего брата – но, конечно, Гектор никогда не был даже вполовину так вспыльчив. Это удивительное даже для сына сходство с Парисом спасло юношу от тяжёлой царской оплеухи и позволило ему произнести куда больше обвинений, чем Парис позволил бы ему в другой раз. Но всё же он пока что был правителем этой страны, и, если кому-то и можно было указывать на его ошибки, то уж точно не в подобном тоне. - Ты совершенно прав: я считаю, что Гекуба сбежала по собственной воле, и, даже если бы мои люди нагнали бы её или ты нашёл бы её, уверен, она бы сделала всё возможное, чтобы не возвращаться сюда. Казалось, эти слова остудили пыл Астианакса. Запыхавшись из-за своей пламенной речи, он теперь судорожно хватал воздух ртом, во все глаза изумлённо глядя на дядю.- Почему?! – воскликнул он. Парис не хотел этого вспоминать, желательно никогда, но снова перед его мысленным взором встала его сестра много лет назад, и решительное выражение на лице Брисеиды, за её спиной – пылающая Троя, у её ног – умирающий герой. Грустная и тоскливая картина из прошлого, особенно после того, как он потерял последнее, что связывало его с нею – её дитя. - Гекуба очень похожа на свою мать, пусть и не внешне. Однажды Брисеида едва не совершила нечто подобное, и единственной причиной того, что она этого не сделала, стал я. Тогда я думал, что это к лучшему, что я спас её, но, думаю, она ненавидела меня за это до самой своей смерти. Если бы я не сделал того, что сделал, она бы ушла из Трои, а у Гектора и Гекубы была бы совсем другая жизнь далеко отсюда. Но, увы, я только сейчас понял это. - Из-за того, что ты однажды не отпустил тётю, ты теперь отпускаешь Гекубу? – недоумённо переспросил Астианакс. Похоже было, что слова Париса не вызвали в нём никакого другого отклика, кроме недовольства. – Ты должен сделать хоть что-нибудь! Что скажет Гектор, когда вернётся?! Как ты посмотришь ему в глаза?!Парис помрачнел.- Гектор мёртв, - глухо проговорил он.- Что?! – ещё больше взъярился юноша. – С чего ты это взял? Я знаю, что Брисеиде приснилось это, когда она умирала, но ты же не станешь верить этому?- Именно так, - кивнул Приамид. – ведь умирающим Боги приоткрывают завесу над всеми своими тайнами. Я больше не стану ничего делать: никаких посланцев, писем, погонь и поисков. И, конечно, я не стану начинать из-за этого войну ни с Итакой, ни с Аргосом. Гекуба сама выбрала свою судьбу, какой бы она ни была. А тебе, Астианакс, я советую забыть о ней и не оглядываться назад. Подумай о том, кого бы ты хотел видеть своей женой. Ты должен жениться ради блага нашей страны. Когда дворец уснул, Андромаха выбралась за городские ворота и подошла прямиком к шелестящей кромке беспокойного моря. Её сын, Астианакс, забылся тяжёлым сном, утомлённый бесплотными дневными поисками, пьяный от горя, неразделённой любви и вина, а она несколько часов просидела рядом с ним, словно он ещё был малышом, и теперь нуждалась в глотке свежего воздуха и просторе. Но, хоть сердце женщины и обливалось кровью от жалости к сыну, думала она сейчас не о нём.Глядя на звёздное небо, почти сливающееся с морскими волнами в этот ночной час, Андромаха думала о Брисеиде. Сестра Гектора и ей стала любящей сестрой, и её смерть стала для Андромахи тяжёлым ударом. Но, в то же время, женщина понимала, что всю свою жизнь после падения Трои Брисеида была несчастна до такой степени, что смерть стала для неё почти избавлением. В этом новом городе, детище и вотчине Париса, Брисеида не была дома. Здесь не были дома и её дети, что бы там ни говорили Парис и Елена. Стоило ли винить их за то, что они покинули Трою как только выдалась такая возможность? И сама Брисеида, Андромаха знала это, не задумываясь оставила бы город и брата, если бы был жив тот единственный человек, ради которого она смогла бы сделать это. Но ей было некуда идти. Нелюбимый Парисом Гектор отправился прочь из города с человеком, который был с ним ласков, навстречу своей гибели. Можно ли было ждать от Гекубы, что она останется здесь, в безграничной власти Париса, когда её мать и брат покинули её? Гекуба была слеплена не из того теста. Длинные одежды Андромахи хлопали на всё усиливавшемся ветру – собиралась буря. Женщина надеялась только на то, что она минует тот корабль, на котором плыла к новой жизни её племянница. Тихо, так, что её слова не смогли заглушить шелеста моря, Андромаха произнесла: - Да благословят тебя Боги, девочка. ***Зная, что Кастор родом из Афин, Гектор думал, что их путь лежит туда, но вместо этого работорговец повёл свои корабли в богатый и великолепный Коринф. Гектор много слышал о нём от заезжих купцов и путешественников и всегда мечтал побывать и в нём. Губы юноши дёрнулись в горькой усмешке: вот он смотрит на застроенные мраморными дворцами берега, но не как богатый троянский царевич, не как овеянный славой победитель, а как безымянный безвестный раб. Гремя цепями, он толкался с остальными на палубе корабля в ожидании надсмотрщиков, которые кнутами погонят своё онемевшее от страха стадо по сходням и прямиком на громадный невольничий рынок. Он боялся, как и все его товарищи по несчастью, и стыдился этого страха даже больше, чем своих цепей; он боялся неизвестности, словно бездна, открывающейся перед ним. Много недель их мир был ограничен зыбкой палубой болтающегося по волнам корабля, кнутом надсмотрщика, жёсткой рукоятью весла, загрубевшими ладонями, тяжестью цепей на запястьях и лодыжках; только такую жизнь они теперь знали, а прежняя была не больше, чем сном, рассеявшимся под солнечными лучами. Но сейчас и этот ужасный, но привычный мир рушился, мерзкая, унизительная жизнь, в которой, впрочем, многие из них обрели товарищей, рассыпалась, оставляя их ещё более беззащитными, чем они были на корабле работорговца, если такое вообще возможно. Кем-то будет их новый хозяин? В какие уголки Эллады и всего населённого мира отнесёт немилосердная судьба? Сколько ещё будет виться эта жалкая жизнь, как тоненькая истрёпанная нить в чужих грубых руках? Только их цепи останутся при них.Первыми с корабля уводили девушек – негоже, чтобы они загорали и иссыхали под палящим солнцем. Казалось, всю эту стайку красавиц в оборванных одеждах сковало оцепенение; окружённые женщинами в стальных ошейниках, они молча переминались с ноги на ногу ожидая, пока к сходням подгонят крытые повозки, в которых Кастор перевозил свой самый дорогой товар скрытым от множества любопытных глаз коринфейцев. Гектор заметил троих сестёр со ?Златокрылой? - девушки держались за руки, даже невзирая на строгие взгляды своих надсмотрщиц. Им повезёт, если их купит один и тот же хозяин, мрачно подумал юноша, хотя это почти так же реально, как то, что он снова вернётся в Трою. Затем он увидел девушку, которую спас от смерти в синих волнах. Она безучастно скользнула по нему взглядом и понурила голову. Должно быть, она ненавидела Гектора за то, что он остановил её тогда за шаг от желанной свободы. Гектор вскоре понял, что круг торговых интересов афинянина Кастора не ограничивается только лишь живым товаром: когда стук лошадиных копыт и шорох колёс затихли где-то в лабиринтах узких улочек, носильщики потащили с корабля сладко пахнущие сосуды с притираниями, благовониями и винами, горшочки с драгоценными специями, сундуки и ларцы, хранящие в себе, должно быть, награбленные и перекупленные драгоценности со всех концов земли, рулоны тонких тканей и, наконец, доспехи и оружие. Всё это Кастором, похоже, ценилось больше, чем рабы-мужчины, потому что носильщики со своей ношей обращались чрезвычайно осторожно, тогда как скованные пленники оставались на палубе, несмотря на то, что солнце пригревало всё сильнее. Но троянец перестал замечать и жар солнечных лучей, и солёный едкий пот, пропитавший его волосы и стекавший по лицу, когда мимо него в чужих руках проплыли его собственные доспехи и меч. Взглядом он жадно проследил их путь, руки в оковах сами собой сжались в кулаки, он весь подался вперёд, и только предостерегающие взгляды его соседей по цепям напомнили ему о том, что надсмотрщики расценят всё это по-своему. Ему хотелось броситься на того, кто уносил столь дорогие его сердцу вещи, не просто вещи – память о его отце, в неизвестность, в чужие жадные грязные руки, и в то же время Гектору хотелось расплакаться, как мальчишке, от стыда из-за того, что он не уберёг их, а позволил кому-то другому завладеть ими. Если бы ему удалось завладеть мечом, одним только мечом, без доспехов, его рабство тотчас бы кончилось – уж он бы об этом позаботился! Если не столь желанной свободой, то достойно смертью. Но ему оставалось только стоять и смотреть, кусая губы от бессилия. Какая-то часть его разума отстранённо заметила, что Кастор сможет выручить за доспехи и меч много денег, ведь металл и работа были отличного качества, а особенно если присовокупит к ним то, что сказал ему Гектор на острове, хоть сам и посмеялся над словами юноши. Наконец настала очередь пленных мужчин. К этому моменту Гектор не мог думать ни о чём, кроме глотка воды, и надеялся, что там, куда они придут, пусть это будет даже невольничий рынок, будет вода. Закованные и обезвоженные, ослабевшие рабы двигались медленно, еле-еле передвигая исхудалые ноги, и надзиратели, тоже порядком изжарившиеся и от этого ничуть не подобревшие, безжалостно подгоняли мужчин кто батогом, кто палкой. Гектор увернулся от одного из таких ударов и ускорил шаг. У одного из мужчин через несколько человек от него это не получилось, совсем выбившись из сил, он упал, утягивая за собой своих соседей. Надсмотрщики обрушились на него и ещё двоих несчастных с руганью и ударами. Гектор чувствовал, как где-то в нём шевельнулась привычная уже ярость, но её голос заглушился отчаянной жаждой; сейчас троянец думал лишь о том, что эта свалка только затягивает их продвижение к воде. Вдруг по сходням на корабль взбежал какой-то человек, и надсмотрщики тотчас прекратили свой ужасный труд. На лицах их застыла злоба, и они смотрели на этого человека враждебно, но никто из них не посмел и пошевелиться. Вытянув шею, Гектор рассматривал неожиданного спасителя несчастного раба. Это был молодой, должно быть, не более, чем на десять лет старше самого Гектора, мужчина, смуглый и красивый и богато одетый. Но более всего троянца поразило то, что на шее его красовался массивный рабский ошейник, который он, впрочем, носил с тем же достоинством, с каким иные свободные люди носят драгоценные ожерелья. - Ну-ка, что тут у вас происходит? – звонким голосом осведомился он у надсмотрщиков. – Господин Кастор велел, чтобы к полудню все его невольники были размещены! В четыре часа пополудни он хочет уже начать торги!Над толпой измученных невольников повисла мертвенная тишина: откуда бы они ни были родом, к каким бы слоям общества ни принадлежали когда-то, никто из них ни до, ни после не слышал, чтобы раб так говорил со свободным человеком. Надзирателям это, похоже, тоже пришлось не слишком по вкусу, но иного выбора у них не было. Поэтому старший из них ответил: - Этот бездельник свалился и затормозил всю колонну. Мы должны его расшевелить. Но это не займёт у нас много времени, уверяю… - Бездельник? В самом деле? – молодой раб с насмешливой улыбкой склонился к избитому. – Вы правда думаете, что он прилёг здесь отдохнуть? Что ж… придётся мне взяться за дело. Гекас! Радос! Живо ко мне! Как по волшебству, рядом с ним выросли двое рослых юношей, что удивительно, без ошейников. - Ключи от кандалов, - он требовательно протянул руку к старшему из надсмотрщиков. Тот побагровел.- Не велено… - Ключи, Тернас. Или будешь иметь дело с господином.- Послушай, Алкей… - нахмурился надсмотрщик. – Мы знаем своё дело, а ты занимайся своим, но всё-таки не забывай, кто ты есть… - взгляд его метнулся к металлическому ошейнику на шее Алкея. - Я здесь именно затем, чтобы не дать вам окончательно уморить этого человека, и тем самым сберечь деньги господина. Это моё дело. Ему нужна не палка, а вода. Кто из вас заплатит господину, если этот раб умрёт или окажется настолько измождён, что никто не захочет платить за него полную цену? Ты, Тернас? Гектора, внимательно прислушивавшегося к их разговору, передёрнуло: как мог раб, носящий самый настоящий ошейник, так преданно и верно защищать рабовладельца, работорговца, сохранять его имущество и деньги, коими были другие люди, такие же, как и он, рабы?! Но Тернас послушно отстегнул от своего пояса связку ключей и бросил её под ноги Алкею. Тот невозмутимо поднял её и в два счёта отомкнул замочки оков. Гекас и Радос вдвоём взяли полубезумного, ослабшего от горя, жары и долгого пути раба, хотя каждый из них мог бы нести одного такого мужчину. Несмотря на то, что он оказался на противоположной стороне среди их врагов, Алкей, с такой лёгкостью усмиривший жестоких надсмотрщиков, только что стал чем-то сродни божеству для остальных рабов. Меж тем он снова бросил Тернасу связку и заключил: - Поторапливайся, если не хочешь разгневать господина. Боялись ли надзиратели гнева Кастора или Алкея или просто не желали больше выслушивать нравоучения от раба, но дело пошло куда быстрее после того, как молодой раб сошёл с корабля, и вскоре они оказались на берегу. Огромное пространство, которое снял для своей торговли Кастор из Афин, сейчас больше всего напоминало небольшой военный лагерь. В центре его располагался сработанный из деревянных досок сарай, в котором, судя по голосам, скрытыми от посторонних глаз содержались девушки. Рабы-мужчины должны были спать под навесами, а в остальное время быть доступными взорам потенциальных покупателей. Более крепкие бревенчатые домики стояли там и сям, и в них, по предложению Гектора, Кастор держал остальной свой товар. Наконец, в относительном отдалении от рабов помещался богатый шатёр самого работорговца – афинянен не был намерен пропускать ни одной сделки и во всё вникать лично и в это время желал жить с комфортом и поменьше оскорблять свой взор видом своего живого товара. Гектор тотчас отметил, что всё это нагромождение шатров, сараев и навесов было огорожено не слишком высоким забором и охранялось, впрочем, достаточным количеством хорошо вооружённых наёмников. К удивлению и радости всех рабов и Гектора в том числе прислужники Кастора быстро раздали невольникам лепёшки и воду – столько, что хватило не только напиться вдоволь, но и кое-как умыться. Видимо, Кастор хотел, чтобы его товар выглядел попрезентабельнее. Затем с рабов сняли ножные кандалы и убрали цепь, сковывающую мужчин в неуклюжую колонну, оставив, впрочем, оковы на руках. Освежившись и подкрепившись, избавившись хотя бы от части своей тяжёлой и, что хуже, позорной ноши, Гектор сразу же стал размышлять над тем, как бы сбежать отсюда. Он с лёгкостью мог бы перемахнуть через этот заборчик и затеряться на многочисленных узких и многолюдных улочках Коринфа, а потом… Но что потом? Его оборванный вид, нездешний говор, а более всего цепи, от которых ему никак не избавиться, выдадут в нём невольника. Если он и не вернётся к Кастору, то все равно станет чьим-нибудь рабом, и кто сказал, что в другом месте ему будет лучше, чем здесь? Гектор проклинал себя за подобные низкие мысли, унизительные для внука царей, но громче всего в нём сейчас говорил холодный голос разума, инстинкта, желания выжить любой ценой. Дворцы, почести, богатства, честь великих древних домов и не менее великих предков – их больше не существует. Не для него. Вероятно, он больше никогда не увидит троянский берег и свою семью. Ни к чему оглядываться назад, думать о том, что навсегда ускользнуло от него, искать путь обратно, по которому ему никогда не пройти.- Что ж, напились, наелись? – прозвучал над слегка приободрившейся толпой мужчин зычный голос. – По одному – ко мне! Гектор поднял голову: прямо перед ним стоял высокий волосатый мужчина, прокалённое лицо и кое-где опаленные волосы и брови выдавали в нём кузнеца. Недоумевая, юноша протянул ему руки в цепях, но тот лишь расхохотался и кивнул в сторону. Переведя взгляд туда, куда указывал очередной слуга Кастора, троянец похолодел. Прямо перед ним стояла жаровня, на углях которой покоился добела раскалённый прут с круглым резным набалдашником. ***?Дитя Посейдона? не спеша рассекало морские волны. Предполагалось, что пухлый резной младенец с трезубцем на носу корабля добудет ему благосклонность морского хозяина. И пока что, похоже, он хорошо справлялся со своей работой: ?Дитя? не попало ни в один шторм, не наскочило ни на один пиратский корабль. Меж тем, в каждом порту, куда бы ни заходил корабль для пополнения припасов, ходили один другого страшнее слухи о пиратах, которыми в этом году почему-то прямо-таки кишело море. Гекуба, стоя на носу корабля, зачарованно смотрела на то, как раздвигается под мощным напором морёного дерева податливая толща воды. Её начинало мутить, когда она смотрела на волны так долго, а в первые дни и вовсе было невыносимо, но, тем не менее, девушка не могла оторвать взгляд от этого великолепного зрелища. Здесь, на носу, Гекуба проводила много времени во время их путешествия, рассматривая водную гладь, ища взглядом что-то на горизонте, чему сама не могла дать конкретного названия. Быть может, она надеялась, что они встретят корабль, везущий Гектора домой, в Трою – хотя она и была одной из тех, кто слышал зловещие слова Брисеиды на смертном одре, девушка не верила в смерть брата-близнеца; быть может, она надеялась, что однажды они пересекут невидимую черту между миром живых и миром мёртвых, и Гекуба встретится со своими родителями. Где-то в глубине её души жила снедающая тоска по дому, где она всё же была счастлива. С каждым днём предательство Астианакса словно бы подёргивалось туманом, а в её памяти всплывали моменты их дружбы, забавные проделки, приводившие в бешенство дядю. И Гектор… Если мать на смертном одре всё же ошиблась, и её брат жив, он вернётся в Трою однажды, но им никогда больше не будет суждено встретиться. Порой её одолевали сомнения в том, что она поступила правильно, сбежав из дому. Впрочем, стоило ей вспомнить искажённое злобой, чужое лицо Астинакса во время их последнего разговора и то, что дядя собирался выдать её замуж за микенского царя, который приходился сыном губителю Трои, и Гекуба тотчас уверялась в том, что иного решения быть и не могло. Задумавшись, девушка не заметила, как к ней приблизился Эврих. Лицо юноши, когда он смотрел вдаль на раскинувшиеся перед ними морские просторы, буквально светилось от счастья и спокойствия и становилось ещё прекраснее. Он выглядел таким теперь почти всегда с тех пор, как ?Дитя Посейдона? отчалило от троянского берега. Они назвались братом и сестрой, чтобы не вызывать непристойных вопросов у капитана корабля, и им нашли маленькую каюту с двумя узкими койками, так что ночами Гекуба могла наблюдать за тем, как безмятежность разливается по лицу Эвриха, тогда как в Трое он был всегда чем-то озабочен, всегда насторожен и встревожен. Девушка знала: в Трое он всё время опасался за свою жизнь, боясь, что Парис выместит на нём весь свой неутихающий гнев на греков, да и вообще то, как относились к нему многие в Трое, было не слишком приятно Эвриху. Но, стоило юноше остановить свой взгляд на лице Гекубы, как этой безмятежности и след простыл – девушка заметила это даже боковым зрением. Она сконфуженно закусила губу: выходит, все её сомнения сейчас отразились на её лице.- Ты сожалеешь о том, что сделала, - уверенно заявил Эврих, и взгляд его потух. Они говорили об этом уже не однажды, но такую убеждённость она слышала в его голосе в первый раз. - Нет! – воскликнула она, круто поворачиваясь к нему и заглядывая в омут тёмных глаз. – Нет, я просто…- Я вижу это по твоему лицу, - удручённо промолвил юноша, осторожно прикоснувшись к щеке Гекубы. Когда он хотел убрать руку, девушка остановила его, накрыв его ладонь своею, прижимая её к своей щеке ещё теснее. Она смотрела ему прямо в глаза, стараясь передать всю яркую гамму своих противоречивых чувств.- Я была в Трое счастлива – это правда, и я не стану забывать об этом. Но, увы, времена моего счастья там минули, и, думаю, вернуть их не могло бы ничто. Я стала одинока там и, боюсь, моё будущее было бы окрашено в самые тёмные тона, не сделай я того, что сделала. Ты спас меня от одиночества, от своеволия Париса, от неволи… И я ни о чём, ни о чём не жалею. Но я не могу не скучать, хоть немножко, по тому, что было хорошего в моей жизни. Гекуба видела, что он ещё сомневается. Эти сомнения причиняли Эвриху боль, а этого девушка хотела меньше всего. И, чтобы стереть из его глаз эту неуверенность, она не нашла ничего лучше, как подняться на носочки на качающейся палубе и прижаться к его губам своими. Прежде они целовались всего один раз, ещё на песчаном берегу Трои, когда Эврих пытался убедить её бежать с нею. Тогда ему это удалось, и Гекуба надеялась сейчас тем же способом убедить его в том, что для неё нет больше дороги назад. Только вперёд. С ним.