XVII. Погребальный костёр (1/1)

Жизнь ранит сильнее, чем смерть. Когда приходит смерть, боль заканчивается. Джим МоррисонПарис поднял голову и посмотрел на неподвижное тело сестры, обряженное в роскошные погребальные одежды. В комнате было темно, и, конечно, глаза Брисеиды были закрыты, но он всё равно чувствовал на себе её укоризненный взгляд. Да, она укоряла его из царства Аида, как укоряла его и при жизни, за то, что он собирался сделать с Гекубой. Но он знал, что поступает правильно – девчонке нужен муж, а Трое нужно выбраться из пучины многолетней скорби и оставить позади страшную войну и её павших. И предложение Ореста из Микен для того и для другого подходит как нельзя лучше. Было ещё кое-что, в чём троянский царь был абсолютно уверен: необходимо удалить Гекубу из Трои как можно скорее. О, он видел, как смотрит на неё Астианакс – вероятно, он сам смотрел на Елену так же в те недолгие дни хрупкого мира, прежде чем совершить самый безрассудный в своей жизни поступок. Парис видел, что его племянник куда более горяч и порывист, чем Гектор когда-либо бывал – в этом Астианакс был, скорее, похож на него самого. Что бы ни думала по этому поводу Елена, как бы ни протестовала Андромаха, однажды сыну Гектора предстояло занять трон Трои, и поэтому Парис должен был оберегать его от безрассудства, которое могло бы стоить ему и жизни. Лишь теперь, когда Брисеиды не стало, Парис понял, как сильно был привязан к ней. В детстве у них не было никого ближе друг друга, но это забылось за обидами и попрёками последних семнадцати лет. Приамид знал, что даже на смертном одре его будет преследовать тот возмущённый, молящий и одновременно ненавидящий взгляд, который сестра бросила на него в тот миг, когда первая его стрела вошла в плоть Ахиллеса – казалось, по-другому она и не смотрела на него все эти годы. Но, сколько бы они ни спорили, ни причиняли друг другу новую боль упрёками в том, чего никогда не смогли бы исправить, он знал, что в глубине души Брисеида любила его. И он тоже любил её, свою младшую сестрёнку, хоть гордыня и вечное недовольство сделанным ею однажды выбором заставили его позабыть об этом. И вот она ушла, как ушёл Гектор и их отец, и Парис чувствовал себя невыразимо одиноким, покинутым и даже немного испуганным, как потерявшийся ребёнок. Ему не потребовалось оборачиваться, чтобы узнать Елену, когда она остановилась у него за спиной – он узнал жену по шагам.- Что Гекуба? – Парис не отводил взгляда от тела Брисеиды. Царица же, напротив, старалась не смотреть на неподвижную, хладную покойницу. Ей до сих пор не верилось в то, что Брисеида могла вот так неожиданно и быстро уйти из жизни, не верилось в это и Андромахе. Не верилось всей Трое, которая сейчас оплакивала свою добрую, прекрасную и такую несчастную царевну. Казалось, вот-вот в галерее раздадутся её тихие шаги, и она появится в дверях, всё такая же стройная, красивая и невозможно печальная. Но ни в одни двери уже не войдёт Брисеида – вот она, одетая в чёрные погребальные одежды, чёрные с проседью волосы аккуратно уложены по обеим сторонам лица, побелевшие губы плотно сжаты. Мёртвая царевна казалась Елене куда более суровой, чем когда-либо была при жизни. И женщина, которая видела столько мертвецов, видела, как горел самый прекрасный город на земле, женщина, из-за которой развязалась такая страшная война, впервые в жизни содрогнулась.- Бедняжка, она совсем подавлена. Она не верит в то, что её матери больше нет. А эти слова Брисеиды о Гекторе! – воскликнула она, вспоминая слёзы и проклятия Гекубы. Если на границе между мирами живых и мёртвых открываются все тайны и даются ответы на все вопросы, и Брисеида и правда видела судьбу своего сына… Нет, Елене, любившей Гектора, как собственного сына, даже думать об этом не хотелось. – Когда я уходила, она спала. Завтра ей предстоит тяжёлый день, и я не представляю, как она справится. Приамид покачал головой. В отличие от Елены, он видел племянницу насквозь и понимал, что Гекуба куда сильнее, чем кажется на первый взгляд. В ней жила та внутренняя непостижимая сила, которая позволила его сестре нанести Агамемнону смертельный удар, а Ахиллесу – победить Гектора и взобраться по стенам пылающей Трои к самому царскому дворцу. Горе и печаль не сломят Гекубу – они сделают её только сильнее и, безусловно, строптивее. - Хлопот с ней мы не оберёмся, помяни моё слово, - хмуро проговорил он.Елена возмущённо взглянула на мёртвую царевну.- Парис! - Я не хочу, чтобы ты питала какие-то иллюзии на счёт Гекубы, только и всего. - Она потеряла мать! А, может быть, и брата! Если она и будет какое-то время не в себе, это совершенно естественно. А тебе не следует набрасываться на неё тотчас, как подёрнутся пеплом угли погребального костра! Мужчина только поморщился. Между ними уже давно не было той ошеломляющей, безумной, неистовой любви, но он полагал, что его жена лучшего мнения о нём. Он ничего не ответил. Елена села на табурет рядом с Парисом, и какое-то время они сидели в полной тишине. - Никогда я не думал, что потеряю её в тот самый миг, когда буду пытаться защитить, - с горечью произнёс он наконец. События тех страшных быстротечных минут снова и снова возникали у него в голове, и царь мучился вопросом, что же он сделал не так, что заслужил такое отношение собственной сестры. Елена сразу поняла, о чём говорит её муж. Женщина горько вздохнула: страдания Брисеиды заставили их всех забыть, что Ахиллес был им врагом, что он убил Гектора, надежду и опору Трои. Всех, кроме Париса. Вот и сейчас кроме сожаления и тоски в его голосе клокотала ненависть к давно покойному воину, который даже в смерти своей смог встать между ним и его сестрой. - Она всегда любила тебя, - негромко сказала царица, зная, что хочет услышать её муж. И это было правдой, которую, быть может, не осознавала даже Брисеида, мучимая горькими воспоминаниями. Парис кивнул.- Я знаю. Но его она любила больше. Некоторое время они молчали. Парис пытался думать о своём царстве, о Гекторе и последних словах сестры о нём, о том, что судьба его племянницы теперь полностью в его руках, и о том, что Гекуба может стать хорошим инструментом в его руках – инструментом для достижения мира и благополучия для Трои. Но снова и снова его мысли возвращались лишь к одному, самому страшному, непоправимому и до сих пор непостижимому: Брисеиды больше нет. Много лет Приамид полагал, что сердце его очерствело – ведь он собственными руками зажёг погребальный костёр для своего брата, он видел, как пылающая Троя стала погребальным костром для его отца, - но боль, которую он чувствовал сейчас, явственно говорила об обратном. Елена же, наблюдая за мужем, не узнавала его: она привыкла к нему такому, каким Парис был в последние годы – себялюбивому, эгоистичному, непримиримому, но сейчас она снова увидела его таким, каким когда-то полюбила. Сердце женщины защемило, и, повинуясь порыву, она обняла его за шею. Парис вздрогнул от её прикосновения. - Она любила тебя – иначе и быть не могло, - твёрдо сказала она, зная, что ему сейчас нужна эта уверенность. Мужчина ответил ей молчанием. Тогда Елена решилась заговорить о том, что терзало её мысли с момента смерти Брисеиды. - Пошли кого-нибудь на Итаку, к Одиссею, пожалуйста. Вели осведомляться у всех капитанов и торговцев, которые прибывают оттуда, не знают ли они ничего о судьбе троянца Гестора. Узнай, что сталось с ним – она бы этого хотела. - Хорошо, - покорно согласился царь. - И ещё, Парис… Прошу тебя, не неволь девочку сразу же, пока ещё не успеет остыть пепел погребального костра её матери. Он кивнул, хотя уже сейчас знал, что поступит как раз наоборот. Решить судьбу Гекубы нужно было как можно скорее, пока она подавлена смертью матери и слаба, иначе потом ему не совладать с нею. - Обещай мне, - настаивала Елена. Ему не хотелось давать ложных клятв – только не у смертного ложа Брисеиды, особенно когда эта ложь касалась её дочери. Поэтому, уже не заботясь о том, что подумает жена, Парис запустил пальцы в шёлк её золотистых волос, поцеловал Елену в висок – это всегда успокаивало её. - Тебе нужно отдохнуть, Елена. Завтра нам всем предстоит тяжёлый день. Идём. Хоть он и обещал Гекубе не оставлять Брисеиду ни на миг, Парис кликнул слуг, велел им зажечь светильники в этой тронутой могильным холодом комнате и поддерживать огонь до самого рассвета. Сам он взял жену под руку и отвел её в спальню, где уложил Елену в постель, укрыл её тонким расшитым покрывалом и сидел над царицей до тех пор, пока сон не завладел ею. Он не вернулся в комнату сестры и не лёг в постель, мучимый одними и теми же тяжкими мыслями, и рассвет застал его склонённым над постелью Елены. Внутренний двор царского дворца едва вместил всех желающих проститься с царевной Брисеидой. Новая Троя не видела досель таких великолепных похорон – две сотни плакальщиц, высокий, как для самого царя, погребальный костёр, тридцать жертвенных быков и множество скотины поменьше, чтобы задобрить Богов и отдалить следующую смерть; а траурные наряды царской семьи были сшиты из лучших тканей, какие только нашлись в лавках купцов. Но Гекуба не замечала ни притихшей скорбной толпы, ни торжественно-мрачных жрецов, ни великолепия собственных одежд и савана Брисеиды – слёзы застили ей глаза, и мир перед её взором расплылся и исказился до неузнаваемости. Пальцы её без конца перебирали ожерелье из некогда белоснежных, а теперь уже пожелтевших раковин – единственное, что осталось ей от родителей. Первым порывом девушки было украсить этим ожерельем восковую шею матери, как желал бы Ахиллес, но Андромаха, знавшая тайну этого бесхитростного, но такого драгоценного для Брисеиды украшения, отговорила Гекубу. Если бы…ох, если бы только Гектор был с ней, мог бы подбодрить её и разделить с нею всю тяжесть этой скорби! Но, стоило ей подумать о брате, как она тотчас же вспоминала последние слова матери, и удивительная горькая уверенность, с которой они были произнесены, хлыстом рассекала сердце девушки. И всё же, несмотря на боль, которую испытывала Гекуба, в её душе нашлось место для привычной уже глупой ревности – ведь последние слова и мысли Брисеиды были о Гекторе, не о ней. Но разве можно ревновать мертвеца к мертвецу? Нет у неё больше ни брата, ни матери – и ни единого союзника, на которого она могла бы положиться без оглядки. Чувство безграничного одиночества захлестнуло её, как если бы она была не в многолюдной участливой толпе, а посредине враждебной бескрайней пустыни. Мелодия, которую затянули плакальщицы, заставила Гекубу вздрогнуть – столько боли, тоски, невыносимой печали преждевременного прощания звучало в ней, что слёзы сами собой с новой силой побежали по её щекам. Она почувствовала на себе чей-то сочувственный, нежный взгляд, и, подняв голову, увидела Эвриха. Несмотря на своё в общем-то высокое положение, он стоял по другую сторону от сложенного по середине двора погребального костра, среди простых горожан Трои; он улыбнулся Гекубе, и в этой улыбке было всё, что в эти дни безуспешно искала царевна – понимание, участие, готовность принять на себя долю её боли. Губы Гекубы дрогнули в подобии ответной улыбки, но горе снова искривило их, исказив лицо девушки до неузнаваемости. Потерявшись в своих горестных мыслях, она не замечала ничего вокруг. И только когда плач, заполнивший, казалось, всё пространство двора, подраненной птицей взвился к самым небесам, Гекуба очнулась от своего оцепенения. И вовремя: Парис, держа в руке зажжённый факел, взобрался по приставной лестнице на самую вершину погребального костра. Астианакс и Приам, которые по обычаю, должны были тоже положить свои факелы рядом с телом Брисеиды, по приказу царя остались внизу – Парис хотел получить ещё минуту наедине с сестрой. С уст Гекубы едва не сорвался протестующий крик, девушка подалась вперёд – мать была такой красивой, что казалась живой, просто спящей долгим безмятежным сном, и она, конечно, не могла допустить, чтобы её, живую… Мягкое, но настойчивое прикосновение царицы Елены остановило её и вернуло к реальности. Наступило тягостное молчание, даже плакальщицы смолкли, словно захлебнувшись всеобщим горем. Парис с минуту неотрывно смотрел на Брисеиду, прощаясь, а затем положил горящий факел в головах; Астианакс по его знаку тоже поднялся по лестнице и поджёг хворост, горой сложенный под помостом, и положил свой факел в ногах последнего ложа троянской царевны; юный печальный Приам был забыт всеми. Какое-то время во дворе не было ни единого звука, кроме треска разгорающегося пламени, а Гекубе хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать этого страшного звука. Вскоре ненасытный огонь поглотил убранное в дорогие одежды тело её матери, скрыв Брисеиду от людских глаз. Только тут девушка почувствовала ту безвозвратную потерю, которую понесла – пока она могла лицезреть мать, ей казалось, что всё ещё поправимо. Она закрыла лицо руками и тихо заплакала. Жертвоприношение и мрачный тихий пир, последовавшие за погребением Брисеиды, промелькнули незамеченными для Гекубы. Погружённая в свои полные скорби мысли, девушка что-то ела, пила из ритуальных чаш вино, казавшееся ей таким же пресным, как обычная вода, кому-то что-то отвечала. В какой-то момент рядом с ней оказался Эврих, но и его присутствие больше не утешало девушку. Заметив её состояние, Андромаха увела племянницу в её покои как раз в тот момент, когда поминальный пир Брисеиды превратился для Париса и присутствовавших там знатных троянцев в очередной совет. Женщина уложила измученную горем Гекубу в постель и не выпускала её руки до тех пор, пока девушка не уснула. Глядя на племянницу, Андромаха вспоминала тот день, когда понесла самую большую потерю в своей жизни – когда погиб её супруг. Ни до, ни после не испытывала она подобной боли; ни весть о смерти родителей, ни гибель свёкра, ни падение Трои не оставили на её сердце такой глубокой раны, как смерть Гектора. Он был центром её мира, как Брисеида до сих пор была центром мира Гекубы – Брисеида да ещё её брат-близнец. И вот смерть в один день отняла их у неё. Парис был уверен, что Гекуба сможет справиться с болью, и это сделает её сильнее, чем она была прежде, но Андромаха и Елена соглашались друг с другом в том, что эта двойная потеря может попросту сломать девушку. И обе женщины заключили между собой молчаливое и тайное от Париса и ставшего его тенью Астианакса соглашение в том, что они постараются заменить девушке мать, насколько это вообще было возможно. И вот Андромаха сидела подле её постели, охраняя её сон, как вчера то же самое делала царица. Долгое время Гекуба ощущала чьё-то присутствие, но потом провалилась в глубокий сон без сновидений, а когда проснулась, комната была пуста. За окном стояла прохладная звёздная ночь, и свежий ветер врывался в её покои, колыша лёгкие занавески. Девушке понадобилось несколько мгновений, чтобы вспомнить печальные события последних дней – в первые секунды после пробуждения ей казалось, что всё по-прежнему, что её мать жива, а Гектор мечом их отца стяжает себе славу, подобную славе великого Ахилла. Горькая правда невыносимо сдавила ей сердце, и Гекубе стало трудно дышать. Сами стены давили на неё, а лёгкое покрывало жгло тело, словно отравленный хитон Несса. Она быстро выбралась из постели и вышла на террасу. Дворец был тих и темён, лишь ветер шумел в пустом дворе. Принюхавшись, Гекуба ощутила слабый запах дыма, и к глазам её снова подступили слёзы. Прикрыв глаза, она попыталась успокоиться и подумать о матери так, словно бы она была жива и в любой момент могла бы увидеть её. Брисеида желала видеть своих детей сильными, способными справиться с любой болью, как всю жизнь справлялась она сама. Её матери было бы больно и горько от того, что Гекуба не способна справиться с потерей иначе, только проливает слёзы. Мысли девушки о матери были такими глубокими, что, когда рядом с нею раздались шаги, Гекуба подпрыгнула на месте от страха и тихонько вскрикнула. Тихий мужской смех успокоил её – она без труда узнала Эвриха. - Не ожидал тебя здесь увидеть, - тихо произнёс юноша.Гекуба поджала губы: должно быть, он полагал, что она не выйдет из своей комнаты ещё несколько дней, будет горевать и проливать слёзы. Что ж, он был не так уж и не прав, ведь ещё несколько минут назад она была близка к этому. Но не теперь. Должно быть, что-то отразилось на её лице, потому что Эврих вдруг смутился.- Прости. - Мне невмоготу сидеть в четырёх стенах…после всего. Кажется, словно я похоронила себя заживо. Он только кивнул. Словно бы он понимал, что она чувствовала! Но тут же девушка вспомнила, что он тоже потерял родителей, что из родни у него остался только Одиссей, который находится за много лиг отсюда и которому, в общем-то, нет дела до племянника. В сущности, Эврих был так же одинок, как и она. И, хоть Гекуба не произнесла вслух ни слова, она почувствовала себя виноватой из-за одних только своих мыслей. - Я хотел принести тебе твои соболезнования…лично. Только позже – я не хотел тебя беспокоить, пока… - он сделал неопределённый жест рукой. – Я знаю, каково это, и как ужасно, когда люди не чтут твоего горя, - по лицу Эвриха скользнула печальная усмешка. – Твоя мать была прекрасной женщиной, сильной и доброй. - Это так, - согласно склонила голову девушка, - но на её долю выпало слишком много боли. Мне хочется верить, что теперь она счастлива там… - с ним, хотелось добавить ей, но она не осмелилась. Не стоило никому напоминать лишний раз, что она хоть и племянница царя, но незаконнорожденная. Совершенно неожиданно для себя Гекуба подумала, что была бы совсем не против общества Эвриха в эти ужасные дни. Возможно, он смог бы отвлечь её от смерти матери, тогда как Елена и Андромаха, окружившие её всяческой заботой, были такими мрачными, как будто это она, Гекуба, мертва. Вдруг ей отчаянно захотелось хотя бы на несколько минут забыть о своей утрате, поэтому она поспешила сменить тему.- А ты почему бродишь ночью? На пару мгновений юноша призадумался, но потом просто и откровенно, как говорят с самым близким человеком, сказал: - Мне не спится, Гекуба. Я больше не чувствую себя в безопасности в Трое. Эти слова прозвучали для неё как гром среди ясного неба. Троя всегда казалась ей таким мирным и спокойным городом, несколько, правда, омрачённым воспоминаниями о прошлом, но безопасным. - Если тебя кто-то пугает, тебе достаточно сказать Парису… Ты его гость, и он должен заботиться о тебе, - с уверенностью сказала она. В ответ Эврих тихонько рассмеялся. - Вряд ли это хорошая идея, потому что как раз его я и опасаюсь, - заметив изумление на лице девушки, он пояснил: - я был оставлен Одиссеем взамен Гектора, как залог дружбы, но, если верить предсмертным словам вашей матери, - Гекуба даже не успела спросить, откуда же он знает о них, - то с ним случилась какая-то беда. Если мой дядя и непричастен к его гибели, то, во всяком случае, это хороший повод разорвать и без того хрупкое соглашение.- Но Парис не позволит никому причинить тебе вред! В Трое всегда почтительно относились к гостям, - возразила ему девушка. Ей и в голову не могло придти, что в этом городе и в этом дворце что-то могло угрожать человеку столь знатного происхождения, как Эврих. Он только пожал плечами. Было похоже, что слова Гекубы не убедили его. - Все знают, как он ненавидит всех греков – и, видят Боги, есть, за что. Но я не хочу пасть жертвой его мести за вещи, которые другие люди сделали очень давно. На какое-то время между ними повисла тишина. Эврих исподлобья разглядывал её, и взгляд его был внимательный, ищущий, от этого взгляда девушке стало не по себе. А сама Гекуба тем временем думала о том, какой станет её жизнь, если Эврих и правда уедет домой. За такой короткий срок он стал такой же неотъемлемой частью её жизни, какой были мама, Гектор, Астианакс. Порой ей и вовсе казалось, что он единственный после Гектора, кто действительно понимает её и принимает её такой, какой она была – порой строптивой, порой упрямой и своенравной, а иногда потерянной; кроме того, ему было плевать, что её отцом был Ахиллес. Именно он научил её сражаться – пусть по-девчоночьи, пусть кое-как, но всё же не была теперь такой беспомощной, как прежде; а её братья только посмеивались или пытались запретить ей это. Чем больше минут утекало в этой тиши, тем лучше Гекуба сознавала, что не хочет, чтобы он уезжал. - Послушай, - она протянула к нему руку, но коснуться почему-то не решилась, - я могу поговорить с Парисом. Он знает, что мы с тобой дружны… - девушка отчего-то осеклась и покраснела под прямым взглядом Эвриха. - С чего ты взяла, что он тебя послушает? Вероятно, Парис уже подыскал тебе жениха, и вопрос только в том, когда вы сыграете свадьбу, - его голос звучал теперь непривычно резко, почти зло. Гекуба задохнулась от его дерзких слов, от этого нелепого предположения, но ещё больше от того, что его слова полностью отвечали её собственным страхам. Но она не желала показывать ему этого, и напустила на себя надменный вид. - Парис не станет меня неволить, - к вящему неудовольствию девушки её голос предательски дрогнул, и от Эвриха это, конечно же, не укрылось. - Все царевны однажды выходят замуж, - почти печально произнёс он.Гекуба знала, что когда-то уже слышала эти слова, полные пророческой грусти, но где, когда и от кого, вспомнить не могла. Но это было не важно, потому что разговор о её вероятном замужестве вообще был не к месту. Она уже приготовила длинную тираду, которая должна была одновременно поставить на место Эвриха и показать, что она не просто девчонка, а троянская царевна, чьи воля и желания имеют определённый вес. Но не успела, потому что парень снова заговорил:- Прости меня, Гекуба, - кажется, он сам смутился теперь из-за своей резкости, - но я не уверен, что он послушает тебя. И я не хочу доверять свою судьбу случаю. Я уже всё решил.Она покачала головой.- Он тебя не отпустит.Воинственные огоньки блеснули в глазах юноши. - Я не его раб, чтобы спрашивать его разрешения! Мои родители были знатными людьми, мой дядя – царь Итаки, стало быть, и я не хуже него! И я, - уже спокойнее добавил он, - не собираюсь спрашивать у него позволения. Я нашёл торговца, который отплывает послезавтра, и уже через несколько недель я буду дома. Я уже сговорился с ним и уплатил ему за два места. Он замолчал, и Гекуба понимала, что он ждёт от неё ответа. Но мозг её слишком устал, и весь смысл его слов дошёл до девушки не сразу. - Почему…два? – она старалась говорить спокойно, как будто ею двигал лишь обычный интерес, хотя на самом деле она ощущала какое-то странное, не знакомое ей прежде волнение. Эврих смерил её каким-то странным взглядом и стремительно шагнул к ней, сокращая расстояние до минимума. - Потому что я надеялся, что ты поедешь со мной, - его голос был совсем тихим, но проник в каждую клеточку тела и разума Гекубы. Это было так неожиданно, что она отшатнулась от него, как будто Эврих попытался ударить её. Но он не позволил ей отстраниться, сжав в ладонях её запястья. - Ты в своём уме? Как я могу? – пролепетала она. – Здесь мой дом, Эврих. Я не покину его. - Но здесь ты не свободна, как и я! – жарко возразил он. – Послушай! Ты не хуже меня знаешь, что ждёт тебя дальше: жених, которого ты никогда не видела, замужество и отъезд из Трои. Это так же верно, как то, что я сейчас стою перед тобою! Но я предлагаю тебе то же самое, только по твоему собственному выбору, согласно твоей воле и ничьей больше! Я смогу тебя защитить, а когда мы доберёмся до Аргоса, у нас будут все богатства и почести, каких мы заслуживаем. А если ты однажды захочешь уйти, я не буду тебя держать. Гекуба! Поедем со мной, прошу. Лишь вдали от этих берегов мы можем быть свободны. Вероятно, Гектор чувствовал то же самое, раз поддался уговорам моего дяди. Уверен, он бы сказал тебе то же. Гекуба враз помрачнела. Если Эврих хотел склонить её на свою сторону, уговорить, ему не стоило упоминать имя её брата, ведь это только разбередило и без того кровоточащие раны девушки. - Ты совсем не знал его. К тому же он уехал и погиб. А если бы он остался здесь, как просили его мы с мамой, всё было бы по-другому. Ты просишь меня о невозможном, Эврих. Даже если бы я хотела, разве я могла бы оставить могилу мамы, своих братьев, да даже Париса?! Разве смогла бы я ослушаться его? Ведь он не только мой дядя, он – мой царь! – всё презрение, которое она когда-либо чувствовала по отношению к Парису, испарилось, осталось лишь уважение, которое и должно испытывать к своему царю. Переведя дыхание, она как можно более спокойно спросила: - почему ты так хочешь, чтобы я поехала с тобой? - Потому что люблю тебя. И она не успела опомниться, как он накрыл своими губами её уста, целуя нежно, но в то же время настойчиво. Впервые в жизни Гекуба целовалась; она, конечно, слышала об этом от подруг или служанок, но ничего, что возникало в её воображении, не могло сравниться с тем, что на самом деле происходило в её душе и сердце в этот момент. И, когда Эврих отстранился, чувства и мысли её были в таком смятении, что она не смогла произнести ни слова, лишь изумлённо прижала пальцы к губам. Эврих улыбнулся ей своей мягкой улыбкой. - Я только прошу тебя подумать. У тебя ещё есть время. Корабль зовётся ?Южный ветер? и отходит послезавтра на рассвете. ***До рассвета Гекуба не сомкнула глаз, раздираемая собственными противоречивыми чувствами. Слова Эвриха и его поцелуй оставили неизгладимый след на сердце девушки, и она отчаянно пыталась понять, чего же оно хочет на самом деле. Он сказал, что любит её… Гекуба совсем ничего не понимала в любви. Она знала, какой она бывает: трагичной, оборвавшейся с ударом меча, как у Гектора с Андромахой; любовь на грани ненависти и вражды, как у её родителей; любовь безрассудная, эгоистичная, какая свела вместе Елену и Париса. Но что-то подсказывало ей, что чувства Эвриха совсем другого рода. И теперь она пыталась понять, что же чувствует к этому весёлому красивому юноше. Было то тепло, что она испытывала всякий раз, когда Эврих оказывался рядом, теплом дружбы или любви; было то удивительное единение их душ притяжением двух одиноких детей или чем-то большим? Она не знала, и неоткуда ей было взять ответы на эти вопросы. Среди всех сомнений Гекуба лишь одно знала точно: она не хотела терять его. Хотела, чтобы он остался с нею. Смятение, испытанное ею от этой неожиданной ночной встречи, наложилось на тоску по матери и брату и отчаяние от того, что она больше никогда не увидит их. Рассвет застал её на ногах: не в силах усидеть на месте, она мерила шагами свою комнату, ощущая босыми ногами прохладу мрамора. Тайна, поверенная ей Эврихом, тяжелила ей сердце, и ей необходимо было с кем-то поделиться, но в то же время она понимала, что тем самым предаст его. Боги, если бы только Гектор был с ней рядом! Ему она могла доверять, как себе, он смог бы облегчить её совесть и подсказать выход из тупика, в котором она вдруг оказалась. Теперь у неё остался только Астианакс, но что-то остерегало ей слишком открываться ему. Будь он прежним, она бы непременно рассказала ему все, но теперь сын Гектора больше походил на наследника престола, чем на племянника царя; был больше повелителем, чем другом. Они с Парисом невероятно сблизились за последние месяцы – вероятно, царь Трои видел в нём такого сына, о каком всегда мечтал. Но, поскольку Астианакс стал тенью Париса, он передаст ему всё, что бы ни рассказала ему Гекуба – и ещё потому что его собственные отношения с Эврихом были, самое меньшее, натянутыми. Гекубе было больно и горько от того, что приходилось хранить тайну от того, кто был ей братом всю её жизнь, но так было правильно. Целый день, чтобы не поддаваться соблазну и не выслушивать заученные, но не слишком искренние слова соболезнования от окружающих, она просидела в своих покоях. Она отказалась видеть Елену, затем Андромаху, понимая, что они обязательно заметят её состояние и поймут, что дело тут не только в горе. С рассвета она съела всего несколько ягод винограда, потому что всякая еда комом становилась у неё в горле, зато без конца пила холодную воду, как будто у неё был жар. Лишь однажды Гекуба вышла на террасу и выглянула во двор в надежде увидеть Эвриха хотя бы мельком, но раскалённый на солнце двор был пуст. Наконец, когда солнце стало клониться к закату, словно материализовавшись из её мыслей, в её покои явился Астианакс. Как и его матери и Елене, ему Гекуба через служанку передала, что не желает никого видеть, но для него её слова были, видимо, пустым звуком: отстранив от двери растерянную рабыню, он вошёл в комнату. Гекуба, стоящая у окна, резко развернулась к нему. Брови её сошлись на переносице.- Ты, видимо, уже считаешь себя царём, которому должна повиноваться всякая живая душа в Трое? Астианакс, похоже, смутился, но не настолько, чтобы уйти. - Ты целый день не показывалась из комнаты, отослала маму и Елену. Что я должен был думать? - Я вчера похоронила мать. Что, мне уже и побыть одной нельзя? Он стремительно подошёл к ней, заглянул в её лицо сверху вниз, словно стремясь прочитать все её мысли. Этот прямой и откровенный взгляд смутил девушку, она опустила взгляд, скользя им по голубоватым прожилкам в белом камне. Тяжкий вздох сорвался с губ юноши. Взглянув на него, Гекуба поняла, что он выглядит взволнованным, и тут же устыдилась мыслей, которые одолевали её весь сегодняшний день: нет, Астианакс для неё всё тот же, преданный брат и друг, на которого можно положиться. Он провёл тыльной стороной ладони по её щеке, и девушка заметила, как мелко дрожали его пальцы. - Послушай, - начал он, - я понимаю, что сейчас неподходящее время, но ты должна знать. Парис решил выдать тебя за Ореста из Микен, он уже собирает послов для отправки к нему. Гекуба шумно выдохнула. Вот ведь как: пока она оплакивала мать и пыталась доказать Эвриху, что свободна здесь, в Трое, Парис нашёл ей жениха. И какого жениха! Сына Агамемнона, который собирался сделать её мать своей рабыней, который спалил Трою дотла! Это насмешка, издёвка, но никак не забота со стороны её дяди. Она троянка, и она помнит, что сделали греки с городом её предков не хуже, чем он сам. - Он…он обещал маме… - губы её дрожали, - что не станет неволить меня. Астианакс горько усмехнулся.- Ну, её смерть развязала ему руки. Девушка выпрямилась, принимая поражение. Что ж, она троянская царевна, и даже такие удары судьбы она принимает с гордостью. Но, Боги, как же протестовало всё её существо против того, чтобы стать женой Оресту, сыну Агамемнона, делить с ним ложе, рожать ему детей! Нет, она скорее бросится в море, когда её повезут в Микены. А лучше вонзит кинжал в грудь Оресту, когда он придёт к ней в опочивальню, как сделала Брисеида с его отцом. Астианакс внимательно наблюдал за реакцией девушки, читая по её лицу, как отчаяние в её сердце сменялось горькой безрассудной решимостью. В конце концов на её лице отразилась ужасная смесь жажды мести, горечи и какой-то непонятной твердокаменной готовности к чему-то страшному. Чувствуя, что его собственное сердце сейчас разорвётся от того, какой несчастной она выглядит в этот миг, юноша стиснул её плечи и на одну короткую секунду пылко прижал её к своей груди.- Я знаю выход! – горячо прошептал он, не сомневаясь, что она с радостью примет его.Глаза Гекубы загорелись.- Бежать?! - Что? – Астианакс отстранился и вопросительно посмотрел на неё. – Нет, конечно нет. Это невозможно. Кое-что получше, действеннее. Парис не сможет ничего сделать… - Но что…- Выходи за меня замуж, Гекуба, - выпалил он. - Что?! – она отшатнулась от него, и выражение ужаса, возникшее на её лице, уязвило царевича в самое сердце. – Что ты такое говоришь, Астианакс? Да ты с ума сошёл! Он заговорил, стараясь сохранять спокойствие, хотя в душе его разгоралось пламя ярости и отчаяния. - Послушай, Парис давно говорил, что мне нужна жена. А тебе нужен муж. Если мы поженимся, это удовлетворит всех, и ты сможешь остаться в Трое и однажды станешь царицей… Я уверен, Парис не станет возражать, а если и станет, я сумею его убедить. Гекуба, это отличный выход! - Выход?! – воскликнула Гекуба. Её охватило отчаяние. Неужто она так плохо его знала? Могла ли она так ошибиться в том, с кем вместе росла? Что стало с тем Астианаксом, которого она любила, который был ей братом? – Ты хоть понимаешь, что предлагаешь мне? Ты! Ты – мой брат! Это немыслимо! – она сдавила голову руками, зарываясь пальцами в светлые волосы, желая выдавить из памяти сами слова его. - Гекуба… - он шагнул к ней, но она отпрянула от него, как от чумного. Он уже понимал, что ему не уговорить её, хотя всё ещё пытался. Он уже знал, что проиграл, что потерял её навсегда. А это было для него хуже самой смерти! – Я люблю тебя… - прошептал он, надеясь, что эти слова проникнут в сердце девушки и расположат её к нему.Но они произвели совершенно обратный эффект: Гекуба зажала уши ладонями, не желая слышать его, зажмурилась, словно ей было больно смотреть на него. В памяти юноши всплыл образ ненавистного грека – с ним-то она никогда себя так не вела, ему-то она улыбалась, и, вероятно, признайся он ей в любви, не стала бы закрывать уши. Эти мысли окончательно распалили его, ярость застила ему глаза, и, подскочив к Гекубе, он схватил её за руку пониже локтя и встряхнул. Получилось довольно грубо, но он уже не мог соизмерять свою силу, так обуяли его ненависть к Эвриху и отчаяние от того, что Гекуба ускользала из его рук. Светловолосая голова девушки метнулась из стороны в сторону, и царевна тут же открыла глаза; впрочем, во взгляде её полыхнуло презрение. - Отпусти меня, - прошипела она и попыталась вырваться. У неё ничего не вышло, конечно, но в том уже не было нужды: Астиананакс и сам отступил, отбросив от себя её руку. Гекуба, всё с той же злостью глядя на него, потёрла руку, на которой остались красные следы от его пальцев. - Это всё из-за него?! - Из-за кого? – недоумённо спросила она, хотя что-то ей подсказывало, чьё имя назовёт её кузен. - Из-за Эвриха, - выплюнул он ненавистное имя, - этого проклятого грека! Ты такая же, как и твоя мать! Она хотела было пуститься в объяснения, но последние слова Астианакса пригвоздили её к месту. Что ж, выходит, он тоже был о её матери, а, значит, и о них с Гектором того мнения, которого негласно придерживались ещё многие в Трое? Перед мысленным взором Гекубы мелькнули годы крепкой дружбы, совместных проделок, долгих душевных бесед…выходит, всё это было ненастоящим, а правдой было то, что она видела сейчас – презрение, злость, неприязнь, какие испытывают к врагам и предателям? Глаза защипало от подступивших слёз, но усилием воли Гекуба запретила себе плакать – он ни в коем случае не должен видеть её слабость. - Думай, как тебе нравится, - отрезала она, - но за тебя я замуж не пойду даже под страхом смерти. Лицо Астианакса исказилось от злости и боли, как будто бы она ударила его. - Что ж, тогда я надеюсь, ты будешь счастлива с царём Микен, - каждое слово его сочилось ядом, который разъедал сердце девушки. Не произнеся больше ни слова, Астианакс вышел прочь. Только тут она поняла, что ничего уже не вернуть. Но она больше не знала этого властного и жестокого человека, которого видела перед собой, и не желала иметь с ним ничего общего. Назад дороги не было. Упав на постель, Гекуба зарыдала в голос, как не могла себе позволить плакать при нём. Кто бы мог подумать, что в погребальном костре Брисеиды сгорит дотла всё, что она так любила, вся её жизнь? Как могли Боги так горько пошутить над нею? Неужто выхода у неё было только два, и от каждого хоть кричи: брак с Орестом или брак с Астианаксом? Неужели никогда больше она не будет свободной, не будет счастливой, не узнает, что такое настоящая любовь? Когда слёзы её высохли, на небе уже зажглись первые звёзды. Глаза Гекубы слипались после бессонной ночи и тревожного дня, и она позволила себе немного поспать. И решение пришло само собой, словно зрело в её сердце уже очень давно. Не было на свете теперь никого, кто мог бы помешать ей осуществить задуманное. А если поймают… Взгляд девушки пал на небольшой, но острый ножик для фруктов – таким можно быстро перерезать себе вены на руках или шее, чтобы не даться живой в их враждебные руки. Бесшумно двигаясь по комнате, чтобы не разбудить даже рабыню за дверью, она собрала кое-какие драгоценности и немного денег. Обвела взглядом комнату, террасу, тёмный двор за окном, прощаясь с тем, что было для неё домом столько лет и так быстро перестало быть им. Первые лучи солнца, позолотившие кромку воды на горизонте, застали её на берегу. Тихий и пустынный, он казался бы заколдованным, если бы не один-единственный корабль с поднятым парусом и закутанная в плащ фигура возле него. Ошибиться было невозможно. Оглянувшись и убедившись, что погони за ней нет, Гекуба ускорила шаг, затем перешла на бег и остановилась только возле корабля. Эврих счастливо улыбнулся ей из-под капюшона плаща и помог девушке взойти на корабль. Устроившись в трюме и слушая отрывистые, грубоватые команды капитана, троянская царевна вдруг осознала, что покидает Трою так же, как когда-то Елена покинула Спарту. Вот только из-за неё никто воевать не станет.