XVI. Раб (1/1)

Первым, что Гектор почувствовал, была боль: всё тело ломило, голова раскалывалась на части. Последним, что он помнил, тоже была боль – кто-то ударил его по голове, и он провалился в густую тьму. Воспоминание об истерзанной девчонке, так похожей на его сестру, и его собственной отчаянной беспомощности, обожгло сознание. Гектор заставил себя открыть глаза, но не увидел ничего, кроме неясных силуэтов во тьме; правда, прислушавшись, он различил приглушённое бормотание и понял, что тени во тьме не бесплотные призраки и не порождения его бреда. Мерное покачивание, к которому он привык за время путешествия с Одиссеем, подсказало ему, что он находится в трюме корабля. Юноша попробовал шевельнуть руками, но запястья словно стали каменными, а, когда он настойчиво дёрнул руками, раздался громкий звон, больно ударивший по ушам.- Потише, парень, - посоветовал ему чей-то голос из тьмы. Цепи, понял он и почувствовал, как закипает кровь. Он, сын величайшего героя Греции и троянской царевны, внук царей Трои и Фтии, в цепях, как последний раб! Он отказывался верить в это, всё казалось Гектору дурным сном, но тут же с удивительной чёткостью вспыхивали в его мозгу картины недавнего кровавого боя: поверженное судно мирного торговца, кровь, залившая палубу, матросы, молящие о пощаде, пираты, захватившие корабль. Должно быть, он вместе с матросами и дочерьми итакийской матроны стал трофеем пиратов. И, конечно, ни отцовского меча, ни драгоценных доспехов! Гектор до боли прикусил губу, сдерживая слёзы отчаяния и беспомощной ярости. Как мог он потерять то, что было для него дороже золота, дороже славы?! Как мог он сдаться живым в руки пиратов?! Взбешённый, он яростно затряс руками, как будто цепи его могли пасть. Кто-то на другом конце цепи ощутимо дёрнул её.- Довольно…- Лучше бы я умер, - простонал он. Ему следовало бы прыгнуть за борт, войти в водяные чертоги Посейдона, лишь бы не позволить заковать себя.Хриплый смех послужил ему ответом. - Думаю, скоро тебе представится такая возможность, - раздался из глубин трюма третий голос. Ни лучика солнца не проникало между плотно сработанных досок в трюм – а, может, снаружи царила ночь – так что сосчитать, сколько человек попало в плен к пиратам, юноша не смог, как ни всматривался во тьму. В трюме царила тягостная тишина, изредка нарушаемая чьими-то едва слышными стонами да журчанием воды под килем корабля. Собственная беспомощность угнетала Гектора, а покорность остальных пленников приводила в бешенство. Троянец в отчаянии кусал губы: он не желал мириться с положением раба, с цепями, с постигшим его унижением, он готов был побороться за свою свободу, но прекрасно понимал, что один не сможет сделать ровным счётом ничего. Все его товарищи по несчастью были мужчинами, и мужчинами храбрыми, но все они, к великому изумлению троянца, безропотно приняли свою судьбу. Неужели никто из них не понимал, какая судьба им уготована? Не раз Гектор бывал на невольничьих рынках и прекрасно знал, что ждёт любого раба: мужчины становились полевыми работниками, которые ценились меньше вола, солдатами для потешных боёв или, что случалось реже, охранниками – мало кто мог позволить себе доверять невольнику; женщины становились служанками, но чаще – наложницами. Так неужели в этих мужчинах – храбрых моряках, гордых торговцах – не было ни капли собственного достоинства? Неужели они предпочитали скотское существование смерти? Сам Гектор, воспитанный и выпестованный в царском дворце, в рабы не годился: слишком был гордым и несгибаемым. И он понимал, что ни один хозяин не станет мириться с таким невольником и, изломав о его спину с десяток палок, сочтёт более выгодным просто-напросто перерезать ему глотку. Так вот, как бесславно окончилось его единственное приключение, вот, чем обернулась его единственная победа! Знай он, что ждёт его впереди, он никогда бы не взошёл на корабль Одиссея или, на худой конец, принял бы вполне лестное предложение Лаэрита. Гордец! Как он хотел перещеголять отца в ратных подвигах! Как спешил в Трою, чтобы предстать победителем перед сестрой, матерью, дядей! Бедная, бедная его матушка! Думать о Брисеиде было слишком больно, и Гектор мыслями обратился к Богам, вопрошая олимпийцев, в чём же он так провинился перед ними. Но Боги молчали – должно быть, они редко снисходили до рабов. Измученный горькими думами, безответными молитвами, глубоким отчаянием и бессильной яростью, Гектор уснул. Ему показалось, что он лишь на миг смежил веки, когда хлынувший в трюм яркий солнечный свет и грубые окрики разбудили его. А уже в следующее мгновение кто-то дёрнул цепь – стёртая кожа запястий ответила на грубое прикосновение металла жгучей болью – и потащил пленников наверх. Гектор понятия не имел, сколько времени провёл в тёмном трюме, но глаза его уже успели отвыкнуть от света. Когда они оказались на залитой солнечным светом палубе, юноша инстинктивно зажмурился. Но уже через несколько мгновений он открыл глаза и украдкой оглядел себя: руки и ноги были в синяках и ссадинах, большой и отвратительный багровый кровоподтёк на животе проглядывал сквозь прореху дорогого хитона, несколько неглубоких порезов на предплечье левой руки, которой он укрывался от ударов, уже поджили, а боль в спине говорила о том, что между лопатками тоже стоит искать синяк или порез; кожа на запястьях была стёрта кандалами и немилосердно саднила. Но, в общем, он чувствовал себя неплохо. С недостойным любопытством, которое смутило и почти испугало его, он воззрился на своих товарищей: все они, как и он, были в синяках и порезах, и стояли, понуро опусти головы; их одежды теперь сплошь превратились в лохмотья, так что отличить матроса от капитана, а купца от стражника не представлялось возможным. Лишь один из пленников выглядел хуже других: рана на ноге воспалилась и начала гнить, кожа вокруг раны приобрела неестественный синюшно-бурый цвет; мужчина был бледен, его бил озноб, отчего цепь раздражающе звенела. На ноге у него болталась окровавленная тряпка – видно, он сам или кто-то из пленников попытался перевязать его рану, но столь неумелое врачевание нисколько ему не помогло. Гектор понял, что это его стоны раздавались в мертвенной тиши трюма. Трое пиратов, вытащившие их на свет, оглядели свою добычу и обратили пристальное внимание на этого беднягу. - Как бы не помер, - сказал один из них, кивнув на отвратительно раздувшуюся ногу раба. - Умрёт, - уверенно сказал другой, который больше остальных был похож на главаря. – Незачем тратить на него хлеб. Перережь ему глотку, - не глядя бросил он первому. Пока всеобщее внимание было приковано к препирающимся разбойникам, троянец потихоньку осмотрелся и сосчитал на палубе не больше девяти или десяти пиратов; все они казались расслабленными и с интересом наблюдали за перебранкой товарищей. Пленников же было пятнадцать, так что, даже если другие пираты и отсыпались по каютам, у них был хороший шанс справиться с разбойниками и добыть себе свободу. Только никто, кроме Гектора, похоже, даже не помышлял об этом, и, взглянув за борт корабля, он с горечью понял, почему: чуть позади за их кораблём шли ещё два пиратских судна. - Перерезать ему горло и потерять деньги? – фыркнул до этого молчавший пират. – Ты в своём уме, Рагос? Тот, кого назвали Рагосом, медленно повернулся к говорившему, в глазах его мелькнуло негодование – похоже, он не привык, чтобы ему перечили. - Если он заразит остальных и они заболеют, мы не получим и вовсе ничего. Но его товарищ всё не унимался. Быть может, деньги за этого пленника были обещаны ему, раз он так упорно отстаивал жизнь несчастного? В милосердие Гектор не верил. Пленники жадно следили за перебранкой, а тот, чья судьба решалась в эти мгновения, кажется, даже перестал дрожать. - Но…- Послушай, - кажется, Рагос начинал терять терпение, - его нога гниёт, его дни сочтены, но если его зараза отравит остальных, они все сгниют заживо. - Тогда давайте отрубим ему ногу! – вставил пират, затеявший этот разговор. Гектор заметил, как вздрогнул пленник. – Одноногий раб лучше, чем никакого.- Кастор не станет покупать калеку! – рявкнул их предводитель. – Перережь ему горло, - пихнул он одного из разбойников. – И больше я не желаю ничего слушать.Что-то недовольно ворча себе под нос, пират двинулся к шеренге рабов, попутно извлекая из ножен нож. Обречённый пленник затрясся пуще прежнего, а затем вовсе рухнул на колени и молитвенно сложил руки – и даже цепи ему не помешали. - Прошу, сжальтесь! – выкрикнул он. – Я сделаю для вас всё, что вы захотите! Сохраните мне жизнь, умоляю! Но пираты остались глухи к его мольбам. По бледному, покрытому испариной лицу несчастного потекли слёзы, и Гектор почувствовал, как жалость и отвращение шевельнулись в его душе. Он видел этого мужчину в бою – он был храбрецом, а теперь плакал и унижался, как последний трус. Троянец отвернулся, чтобы не видеть этого и того, как разбойник прикончит пленника. Он слышал только предсмертный хрип да глухой стук безжизненного тела, упавшего на палубные доски. До боли прикусив губу, Гектор вознёс Богам благодарственную молитву за то, что не его постигла такая печальная участь. - Прибери это, - раздался резкий приказ Рагоса, а затем его удаляющиеся шаги. После того, как труп освободили от оков и бросили в море, пленников снова спустили в кромешную тьму трюма. Каждому из них дали по куску плесневелого хлеба, а затем снова заперли. Лишь дожевав свой скудный ужин и запив его солёной морской водой, Гектор вспомнил, что хотел предложить пиратам выкуп за свою жизнь. Он не сомневался, что Парис заплатит за него, сколько они потребуют – даже Парис не может допустить, чтобы его племянник, царевич Трои, был чьим-то рабом; а если он и заартачится, Брисеида заставит брата раскошелиться. Но там, на палубе он понял, что разбойники были не из тех, кто возится с письмами и выкупами – им важно было лишь продать пленников, чтобы освободить свои трюмы для новой добычи. Гектор никогда не отличался терпением, но теперь ему стоило запастись им, чтобы дождаться встречи с неким Кастором и попытать счастья с ним. ***Они не видели солнца несколько дней. Сколько точно, Гектор сказать не брался: время от времени им приносили их скудную еду, и несколько минут они могли видеть в квадрате люка то ясное небо, то серые тучи, а то иссиня-чёрную ночь. Пленники по-прежнему не говорили между собой, и, даже если кто-то пытался завязать разговор, ответом ему служила мёртвая тишина. Убийство того раненого раба сделало их не только более угрюмыми, но и совершенно безвольными. Теперь-то ни о каком бунте и речи быть не могло, и доведённый до края отчаяния Гектор, изрядно напуганный неизвестностью, в которую его, словно жертвенного телка нёс этот корабль, про себя проклинал пиратов, своих трусливых товарищей и даже того несчастного. А через пару дней скудной отвратительной кормёжки заболел ещё один раб. Несколько часов подряд он со стонами и проклятиями извергал из себя зловонную жижу, пока в трюм не заглянул один из пиратов. Тогда его быстро расковали и вытащили наружу; он больше не вернулся, и всем было понятно, какая участь его постигла. Их осталось тринадцать. Тринадцать ослабевших, изнурённых рабов. Гектору не терпелось увидеть работорговца, который скупал живой товар у пиратов, – он был уверен, что, как всякий расчётливый делец, тот не преминёт выручить за него как можно большую сумму, а уж Парис наверняка оценит жизнь своего племянника намного дороже, чем любой покупатель на невольничьем рынке. Так что, когда, наконец, настал тот день, и пиратская галера пристала у берега, троянец так спешил, что вызвал этим немало насмешек в свой адрес и косые взгляды других пленников. Однако, сцепив зубы, Гектор молча сносил всё это, полагая, что ему уже недолго оставаться в кандалах. Когда они сошли на берег, юноша понял, что они оказались на одном из тех маленьких пустынных островков, которым изобиловало Эгейское море. В небольшой бухточке покачивалось на волнах судно со спущенным парусом, ещё два, похоже, дожидались его дальше от берега. Прямо на прибрежном песке был разбит яркий шатёр из дорогих тканей, окружённый стражниками и слугами, которые от нечего делать играли в кости. Появление пиратов, с которыми они, похоже, были давними знакомцами, лишь на миг прервало их занятие. Один из слуг нырнул в шатёр, и вскоре оттуда появился тот, кого звали Кастором. Теперь-то все прислужники встрепенулись, спрятали кости и вернулись к своим обыденным занятиям. Работорговец был высоким, атлетически сложенным мужчиной лет сорока с коротко стриженными чёрными волосами и мужественными чертами лица. Скрестив руки на груди, он молча наблюдал со своего места, как разбойники суетятся, выставляя и охорашивая своих пленников, словно что-то могло бы сделать их более привлекательными. Только сейчас Гектор заметил, что кроме мужчин разбойники притащили на берег ещё и троих сестёр, взятых в плен на ?Златокрылой?. Четвёртая сестра, та, которую главарь разбойников изнасиловал прямо на залитой кровью палубе, тоже была тут же, и юноша только ужаснулся, заметив, как она изменилась: лицо её распухло, светлые волосы превратились в колтун, всё тело было покрыто синяками да ссадинами, а двигалась она так, словно каждое её движение причиняло ей боль. Её сестёр сковали цепью, как будто они могли сбежать, её же руки и ноги были свободны, но по затравленному взгляду бедняжки Гектор понял, что она не сбежит, даже если они прямо сейчас отвернутся да ещё и подтолкнут её. Казалось, даже в холодном взгляде Кастора при виде её мелькнула жалость, но, возможно, ему было просто жаль непоправимо испорченного товара. - Эй, Таркес, - обратился работорговец к главарю разбойников, сошедшему на берег, - ты и эту девчонку хочешь мне всучить? Пират остановился рядом с девушкой, и та мелко задрожала от одного его взгляда. Её сёстры тихо плакали под надзором двоих разбойников, но она даже не глядела в их сторону.- Было бы неплохо – мне она наскучила. Когда сойдут синяки, ты увидишь, как она хороша. К тому же, я кое-чему её обучил. В ответ на эту грубую реплику пираты захохотали. Засмеялся кое-кто из стражи работорговца, но сам Кастор даже не улыбнулся, и взгляд его оставался таким же холодным. - Может быть. Тогда тебе, тем более, лучше оставить её себе. Услышав это, три девушки заплакали громче, но тут же испуганно смолкли, когда один из их надсмотрщиков ощутимо дёрнул цепь. Таркес насупился. - Послушай, Кастор…- Нет, это ты послушай. Мне нравится вести с тобой дела, и товар у тебя обычно не плохой, но вот это, - он кивнул на девушку, - я не возьму даже за ломаный медяк. Мне самому она не нужна, а кому-то продать… Я даже не берусь представить, под сколькими твоими людьми она побывала. Кому нужен такой товар? Если я стану торговать такими рабынями, скоро вся Греция будет знать, что с Кастором лучше не связываться. - Значит, не возьмёшь? - Ни за что, - отчеканил мужчина. - Уберите её с глаз моих! – гаркнул Таркес.Тут же двое пиратов потащили плачущую девушку по сходням обратно на корабль. Её сёстры, понимая, что больше не увидят её, забыв о страхе, заплакали в голос. На лице разбойника было написано такое негодование, что сердце Гектора сжалось от жалости к бедняжке, которой придётся испытать всю силу его гнева и разочарования на себе.- А этих дурочек возьмёшь, я надеюсь? – он кивнул на девушек. – Или я утоплю их в море, клянусь. Кастор подошёл ближе и с минуту со знанием дела разглядывал сестёр. Они же даже глаз на него не подняли. - Из благородных что ли?- Похоже на то. Мои ребята прирезали их мамашу до того, как я успел её порасспросить. И благородная матрона, по мнению Гектора, должна была благодарить Богов за эту милость. - Эти хороши, - протянул работорговец. – Я возьму их и всех мужчин, если ты их отдаёшь, Таркес. Казалось, после заминки с рабыней, пират уже и не ожидал такой сделки. Он поспешно согласился, и тогда они принялись торговаться. Кастор пристально осматривал каждого пленника и долго торговался за каждого. Когда до Гектора дошёл черёд, солнце уже клонилось к закату. Тут троянец и понял, что это самый благоприятный момент. - Благородный Кастор! - обратился он к торговцу, и голос его звучал на удивление звонко и непринуждённо. Охрана Кастора схватилась за мечи, но по знаку своего господина отступила. – Меня зовут Гектор, я племянник троянского царя и сын благородного и великого Ахиллеса! Несчастье постигло меня по дороге домой, и я попал в плен к этим людям, - его слова были осторожны, ведь пока что он находился во власти разбойников, - но мой дядя, царь Парис заплатит любой выкуп, лишь бы я вернулся домой целым и невредимым. Разомкни же мои оковы, дай мне пергамент, чтобы я смог написать дяде… - Ты продаёшь мне полоумного или шута? – ухмыльнулся мужчина, и Гектор весь похолодел, поняв, что Кастор не воспринял всерьёз ни единого его слова. - Что, - пуще прежнего разъярился Таркес, - и этого ты тоже не возьмёшь? - Отчего же. Он хорошо сложен и рассказывает забавные истории. Мальчик, - обратился он к Гектору, - должно быть, у тебя от страха помутился рассудок. Я воевал с Ахиллесом у стен Трои, и можешь мне поверить, никаких сыновей, которые бы приходились роднёй троянским царевичам, у него не было. Я видел однажды его шлюху… Может быть, она родила ему ублюдка, может быть, это даже ты, но у какого воина нет таких сыновей, которым цена грош за дюжину? Гектор почувствовал, как струйка холодного пота противно сползла между лопаток. Ему не верили. Страх, что план его может провалиться, застил даже ярость от слов Кастора. - Послушай, - он едва не схватил работорговца за руку, но вовремя одумался, понимая, что стража может с лёгкостью отрубить ему руку за такую дерзость. А однорукий раб, да к тому же ещё и заносчивый, точно никому не нужен. – Если тебе нужны доказательства, в моей каюте на том корабле были доспехи, которые принадлежали ещё моему отцу – я уверен, что те, кто пленил нас, забрали их себе. Если ты воевал с Ахиллесом, ты вспомнишь их, как только увидишь, и поймёшь, что я не лгу. Ещё у меня был славный меч, также доставшийся мне от отца, но и его отняли у меня эти люди, - он кивнул на Таркеса и стоявших рядом с ним пиратов. Кастор, похоже, больше забавлявшийся его словами, чем веривший им, вопросительно взглянул на Таркеса. Пират, видимо, счёл за лучшее ответить Кастору. - Мы взяли на том корабле много доспехов, когда потопили его, - набычившись, неохотно ответил он, - но при этом наглеце не было ничего, кроме меча – действительно хорошего – и этого хитона. Я понятия не имею, была ли у него каюта, были ли в ней доспехи, и как они выглядели. Но я не советовал бы тебе, Кастор, верить словам этого раба – они всегда становятся такими изворотливыми и лживыми, когда чувствуют, что кто-то готов им поверить. Ещё через пять минут, если ты позволишь ему болтать, он станет воскресшим Ахиллесом, да и Гектором заодно.Разбойники поддержали слова своего предводителя единодушным гоготом. К величайшему ужасу троянца Кастор только криво усмехнулся. Было ясно, что работорговец не собирается проверять правдивость слов Гектора. - Что ж, мальчик, Боги не на твоей стороне, - только и сказал тот. – Я только советую тебе не слишком докучать этими россказнями своему новому хозяину – он может оказаться не таким терпеливым, как я. Больше никто не обращал внимания ни на Гектора, ни на других рабов. Ни жив, ни мёртв от охватившего его отчаяния, юноша стоял неподвижно, словно статуя, и окружающий мир расплывался от подступивших к его глазам слёз. Презрение к самому себе – неудачнику и слабаку – терзало Гектора. Мог ли Ахиллес, величайший из героев, породить такое презренное существо? Ему хотелось причинить себе боль, чтобы ею вытравить это ощущение полнейшей никчёмности, но сковывавшие руки цепи лишили его даже этой возможности. Крепко зажмурившись, он пробормотал проклятие. Мужчина, стоявший слева от него и так же покорно, как и остальные, ждавший своей участи, снисходительно проговорил: - Дурак ты, раз думал этой сказкой купить себе свободу. Множество колких, обидных слов и обвинений вертелось на языке юноши, но он промолчал. Про себя Гектор уже решил, что теперь не будет искать помощи, снисхождения, милости ни у кого – ни у рабов, ни у господ, ни у Богов. Теперь он сам по себе, и его судьба только в его руках. ***Три корабля Кастора из Афин были битком набиты невольниками. Мужчины и женщины, юные прекрасные девушки и норовистые, как жеребцы, парни, дети...даже старикам, к изумлению Гектора, хватило места на этих ужасных кораблях. Известный на всю Грецию и за её пределами работорговец не гнушался никаким рабом, если только он мог принести ему хоть какую-то прибыль и не мог нанести урона репутации – именно поэтому на кораблях Кастора не было ни одного калеки или больного. К рабам здесь относились с удивительной бережливостью, но если кому-то выпадало несчастье расхвораться, с ним расправлялись нещадно, пока он не заразил других. Гребцами на этих галерах были рабы из тех, кого Кастор потом планировал продать на невольничьих рынках, но пока что им приходилось послужить ему. Рабов хватало, чтобы трижды в день сменять гребцов; хватило бы, конечно, и для того, чтобы поднять бунт против работорговца и его свиты, да только никто бы не осмелился бы сделать этого. Гектор понял это с первого взгляда на угрюмых, погружённых в себя людей, и тлеющая в его груди слабым огоньком надежда вернуть себе свободу таким путём погасла навсегда. Каждый из них неотступно думал о своих родных и друзьях, оставленных где-то, быть может, за полмира отсюда – среди невольников было много чужеземцев, не понимающих ни слова по-гречески, – а ничем другим и не интересовался. Образы матери, сестры, кузена, даже Париса, Одиссея и его красавицы-дочери тревожили и его по ночам, а днём скрашивали бесконечно долгие часы изнуряющей работы или не менее изнуряющего бездействия. И каждый день, снова и снова Гектор жарко клялся пред всеми Богами, что найдёт способ вернуться к своим родным, даже если ему придётся убить Кастора и всех его рабов, потопить все его корабли, разбить все цепи на свете. Он клялся, но не знал, наступит ли момент, когда он сможет исполнить свою клятву. Гектор поморщился, когда в животе у него заурчало. Дважды в сутки рабам давали крошечную лепёшку и солёную рыбёшку, и этого не хватало молодому воину, чтобы насытиться. Сил, правда, хватало для того, чтобы снова и снова грести много часов кряду. И теперь, когда опять наступил его черёд, Гектор легко двигал веслом. Боль в зарубцевавшихся ранах на запястьях и покрывшихся мозолями ладонях уже не ощущалась, и теперь он мог не обращать абсолютно никакого внимания на то, что происходит вокруг, до тех пор, пока окрик надсмотрщика не возвестит о том, что его работа на сегодня закончена. Он глядел на спокойное синее море вокруг, залитое золотыми лучами солнца, и дивился тому, что мир ещё сохраняет для него такие яркие краски. Мыслями троянец снова был далеко, на родном берегу, и ум его напряжённо работа, изобретая новые и новые способы побега, один хитроумнее и невероятнее другого. Рабы вокруг него перешёптывались и ухмылялись, и, наконец, даже Гектор отвлёкся от своих дум и посмотрел на то, что привлекло такое внимание невольников. Мужчины и в цепях оставались мужчинами: все взгляды были устремлены на стайку худеньких девушек, грустных и прекрасных, занявших место на носу корабля под присмотром нескольких охранников Кастора и двух женщин среднего возраста. Гектор отчётливо рассмотрел на женщинах рабские ошейники, но они носили их так же непринуждённо, как собственную кожу, и были для перепуганных невольниц скорее тюремщицами, чем подругами по несчастью. Надсмотрщики же бросали на девушек плотоядные взгляды, но прикоснуться не решались: прекрасные молодые девушки были самым драгоценным товаром, за любую из них Кастор бы с лёгкостью лишил жизни любого из своих людей. С удивлением юноша обнаружил, что на тоненьких ручках и лодыжках девушек не было цепей или даже верёвок – строгий взор надсмотрщиков, один только вид дубинок у них на поясе и бескрайность моря за бортом корабля лишали их воли лучше любых оков или плетей. Похоже, они даже между собой не переговаривались – стояли, как мраморные статуи, глядя куда-то вдаль. Троянец отвернулся и сделал ещё один мах веслом, когда внезапный шум снова привлёк его внимание. Он успел только глазом моргнуть, когда мимо него в вихре вылинявшего сизого шёлка мелькнула тоненькая фигурка. Одна из тех очаровательных рабынь, похоже, решилась на последний отчаянный шаг, и теперь на долю секунды замерла на борту корабля прямо возле него. Столько времени, сколько требуется на вдох, понадобилось Гектору, чтобы предвосхитить прыжок девушки и, взвившись со скамьи, схватить её поперёк талии. Девчонка не старше него самого обратила на него испуганный и гневный взгляд – он успел рассмотреть их удивительную синева, вскрикнула и попыталась оттолкнуть его руки, но у неё ничего не вышло бы, даже если бы на его запястьях не было тяжёлых цепей. Он стащил её с борта, а она кричала и вырывалась и даже попробовала его укусить. Тут и подоспели надсмотрщики, вырвали из его рук девушку; в их руках она безвольно обмякла и беззвучно заплакала, и только теперь Гектор понял, что вовсе не спас её, а продлил мучения бедняжки. Товарки её переполошились – две рабыни угрозами утихомиривали их, а надсмотрщики щёлканьем плетей усмиряли возбуждённых рабов-мужчин. Если бы кто-то ждал подходящего момента для бунта, то это был именно он. И, словно кто-то прочёл его мысли, Гектор тотчас услышал свист плётки, а затем ощутил жгучую боль, обжёгшую ему лицо, плечо и грудь.- Знай своё место, раб! – рявкнул коренастый, небольшого роста надсмотрщик, стоявший прямо против него. Тут только Гектор понял, что всё ещё стоит. Руки охранника, сжимавшие плеть, мелко дрожали: должно быть, это он недоглядел, и по его вине Кастор едва не лишился красавицы-рабыни. Троянец исподлобья взглянул на него, прикидывая, сможет ли выдернуть из рук этого наглеца плеть и ответить на удар ещё более жестоким ударом. Видя его непокорство, надсмотрщик снова замахнулся; один из охранников подошёл ближе, также сжимая плеть в кулаке. - Дай мне свою плеть! Голос Кастора, разнёсшийся над палубой, живо вернул порядок в ряды рабов и надсмотрщиков. Впервые в жизни Гектор видел человека, которого так безропотно слушаются. А ведь он не был ни царём, ни полководцем, ни знаменитым героем – всего-то работорговцем! Ударивший Гектора надсмотрщик побелел, как полотно, но повиновался. Оставаясь внешне таким же спокойным, Кастор размахнулся и с силой ударил мужчину так же, как тот только что ударил троянца. Надсмотрщик закричал, упал на колени, закрывая голову руками. - Знай, как портить хороший товар! Что здесь произошло? – он обвёл окружающих строгим взглядом. Надсмотрщики переглянулись, не зная, что сказать своему господину, чтобы не вызвать его гнев. Ко всеобщему удивлению, заговорил пожилой невольник, сидящий через две скамьи от Гектора. - Та девочка, - голос мужчины звучал спокойно и ровно, хотя он не мог не понимать, как сильно настраивает против себя всех охранников, - попыталась броситься в море, но этот юноша остановил её и спас от смерти, мой господин. А этот человек потом ударил его безо всякой причины.Кастор спокойно выслушал раба, взглянул сперва на неудачливую беглянку, а после на Гектора. - Это так? Гектор смолчал.- Так?! - Так. - Что ж, - ухмыльнулся Кастор, - ты заслужил награду. Два дня ты не будешь грести и будешь получать двойную порцию еды. Девчонку запереть! А ты, - он ткнул надсмотрщика плёткой в грудь, - сегодня же переберёшься на другой корабль – там как раз некому драить палубу и носить пищу рабам. Тот же, кто ещё без причины ударит раба, потеряет руку! Я плачу вам за ваши раны и увечья, но мне никто не заплатит за увечья и раны невольников. Понятно?! Угрюмая тишина была ему ответом. Глядя вслед Кастору, Гектор подумал, что, вероятно, этот мужчина обладал действительно огромными властью и авторитетом, если не боялся поворачиваться к своим людям спиной после таких речей.