XIV. Кровь и песок (1/1)

В каждом человеке скрывается зверь, и он вырывается наружу, если вложить человеку меч в руку.Джордж Мартин ?Песнь Льда и Огня?Серые тучи низко висели над побережьем, и сегодня под ними не было других богов, кроме Ареса. Сидя на большом склизком валуне и положив на колени отцовский меч, Гектор внимательно наблюдал за воинами Одиссея. В большинстве своём это были хмурые, молчаливые люди с обветренными лицами и дублёной солёной водой кожей. Поти всем им было под сорок, а то и больше – они уходили в Трою весёлыми молодыми мужчинами, горячими и яростными, а возвратились постаревшими, разукрашенными шрамами, закалёнными боями и невзгодами странствий воинами. Но, несмотря на старые раны, ноющие в дурную, как сейчас, погоду, каждый из них тщательно готовился к грядущему бою, может быть, последнему в их жизни, но точно самому важному. Одиссею вести о его Пенелопе и детях приносили странники, которым случалось побывать на Итаке, а теперь вот доверенные люди молодого царевича, но никому больше так не везло; многие из солдат Лаэрита двадцать лет назад оставить здесь свои семьи, и для них единственной возможностью узнать, что стало с их родителями, жёнами и детьми, было отвоевать Итаку и вернуть Одиссею трон.Царевич Гектор наблюдал за тем, как воины строились в боевой порядок – молча, лишь изредка бросая кому-то кроткие указания охрипшими от многолетнего противостояния ветру голосами. Большинство из них шло в бой пешими, Одиссей последовал их примеру, и Гектор тоже оставил дарёного коня томиться в специальном отсеке на корабле. В тусклом свете редких пробившихся сквозь толщу облаков лучей мрачно поблёскивали начищенные, но помятые и поцарапанные щиты; искусная резьба и замысловатые рисунки на них почти стёрлись за много лет боёв. В голове его была странная пустота. Он знал, что, когда солнце поднимется чуть выше, несколько сотен вражеских воинов предстанут перед войском Одиссея. Под ложечкой у Гектора засосало, и он устыдился своего волнения: для него эта битва должна была стать лишь шагом к славе, тогда как для этих людей это был, быть может, последний шанс вернуться домой. Они станут сражаться за свою землю, тогда как он…должно быть, именно так чувствовал себя его дядя, царевич Гектор, с высоких стен Трои глядя на многотысячное греческое войско. А его отец…как и сам Гектор, он, должно быть, хотел лишь славы, песен, которые после сложат о его подвигах. Знал ли отважный Ахиллес, что оставит в Трое детей, а сам погибнет? Едва ли. Как и Гектор сейчас, он, вероятно, смотрел на чужую землю, на которой собирался воевать, безо всякого трепета. Когда Одиссей, чьи шаги были неразличимы за общим шумом, положил руку царевичу на плечо, он, к своему стыду, вздрогнул, а рука сама собой легла на рукоять отцовского меча. Он ожидал увидеть в глазах Лаэрита насмешку или снисхождение к зелёному юнцу, но увидел лишь отеческую улыбку.- Боишься? – Одиссей присел рядом с ним на камень.Гектор помолчал несколько мгновений.- Не знаю, - наконец, выдохнул он, отметая лживое ?нет?. Правитель Итаки понимающе закивал. - Когда я шёл в свой первый бой, я дрожал так, что не мог меч в ножны вложить.- Не может быть, - хохотнул троянец и покачал головой. - Никто не рождается воином, Гектор… Никто…быть может, кроме твоего отца и дяди, но таких в мире единицы…и если ты не такой, это не делает тебя хуже других.- Я…я бы хотел быть таким, - слова Одиссея в первую минуту подбодрили его, но теперь снова посеяли сомнение в его сердце. Он тянулся за образами, легендами, тенями двоих мужчин, которых никогда не знал, но которыми была наполнена вся его жизнь с самого младенчества. Он всегда пытался стать достойным их памяти, но лишь одна фраза Одиссея разрушила и тень его хлипкой надежды.- Ты станешь таким. Может быть, даже сегодня, - мужчина в отеческом жесте сжал его плечо. – Главное, Гектор, всегда думай о тех, к кому ты хочешь вернуться. Юноша послушно кивнул. Это будет нетрудно, ведь дома ждали его мать и сестра, а ещё он хотел однажды обнять Астианакса. Но больше всего он хотел доказать Парису, каким он был глупцом, пренебрегая им. Одиссей хотел сказать что-то ещё, но тут лошадь вестового, выткавшаяся словно бы прямо из солёного влажного воздуха, взрыхлила песок копытами, и рослый мужчина, привстав в седле, крикнул:- Всадники! Одиссей тут же вскочил, Гектор поспешно поднялся за ним, сжимая меч в вспотевшей ладони. Вот он, тот миг, когда ему придётся применить всё, чему он играючи учился с Астианаксом. Он ожидал от Лаэрита каких-то приказаний и, видимо, не один он, но Одиссей лишь поспешно направился в ту сторону, куда указывал дозорный, а затем вовсе перешёл на бег. Меч его остался забытым лежать на песке, и кто-то из воинов поднял его, намереваясь передать своему господину. Гектор слышал вал прокатившегося по лагерю недоумённого шепотка; сотни глаз внимательно следили за своим царём; солдаты шли за Одиссеем, всё ещё не понимая, начался ли это бой или Лаэрит получил какие-то радостные известия. Но когда они одолели небольшой холм, стало понятно, что биться им сейчас не придётся: несколько сотен всадников галопом приближались к лагерю Одиссея в полном молчании, мечи их дремали в ножнах, а впереди всех на великолепном медно-рыжем коне скакал юноша несколькими годами старше Гектора. Знамя, трепетавшее на древке в его руках, сказало Гектору и всем воинам Итаки больше, чем мог бы рассказать любой вестовой и любой дозорный: то Телемах, сын Одиссея, царевич Итаки спешил на подмогу своему отцу. Едва дождавшись, пока конь замедлит ход, юноша слетел с седла и бросился к Одиссею. Правитель Итаки раскрыл объятия сыну, отнятому у него временем, и едва Телемах рухнул на запечатанную бронёй грудь отца, Гектор почувствовал острый укол под рёбра; вдохнув несколько раз, он попытался справиться со вдруг одолевшей его ревностью, но это было не так-то легко. Своего отца он никогда не знал, дядя относился к нему с прохладцей, теперь граничившей с настоящей враждой; Одиссей теперь стал ему ближе любого другого мужчины на свете, наставником, старшим другом, почти отцом, и теперь у троянца его отнимали. Отец и сын несколько минут простояли, держа друг друга в объятиях, и на эти несколько минут над берегом распростёрлась тишина. Воины Одиссея вглядывались в тех, кого привёл Телемах; Гектор подумал, что, вероятно, сын Одиссея привёл с собой сыновей тех, кто отправился когда-то в Трою под началом его отца. Так же троянец подумал, что был в этом войске единственным чужаком; итакийцы пришли на помощь итакийцам и собирались сражаться с итакийцами, но он был единственным, кому Итака была чужой. Словно почувствовав на себе его застывший взгляд, Лаэрит разомкнул свои объятия и одну руку протянул к Гектору.- Подойди, друг мой, - юноша послушно шагнул к нему. – Телемах, я хочу представить тебе моего верного друга, моего названного сына, - при этих словах сердце Гектора глухо бухнуло о рёбра, - сына великого Ахиллеса, троянского царевича Гектора. Молодой итакиец скользнул по троянцу изумлённым взглядом; он, вероятно, спрашивал себя, как могло случиться, что великий герой оставил сына в поверженной Трои. Но он был так хорошо воспитан, что не стал задавать вопросов, а в следующий миг все следы удивления стёрлись с его лица. Улыбка озарила правильные черты, когда он шагнул к Гектору.- Рад приветствовать тебя на землях моих предков, царевич Гектор. Вся Греция скорбит о твоём отце, и я вместе с нею. Того, кого мой отец зовёт своим другом, я назову братом, а твой меч, я верю, принесёт нам победу. Это были учтивые речи, достойные доблестного воина и будущего царя, и на них следовало ответить так же, но язык Гектора словно присох к нёбу. Видя его замешательство, Одиссей широко ухмыльнулся и поспешил отвлечь сына.- Что слышно о наших врагах, Телемах?***Когда войско Одиссея встретилось лицом к лицу с войском Антиноя, первого среди кандидатов на руку царицы Пенелопы, Телемах был по правую руку от своего отца, а Гектор – по левую. Сердце юноши успокоилось, рука крепко стискивала щит и копьё с резным древком – подарок Лаэрита. Страх, ещё недавно заставлявший его сердце стучать чаще, а ладони потеть, исчез бесследно, стоило троянцу увидеть врагов. Они были точно такими же мужчинами, как и те, с кем плечо к плечу сражался сегодня Гектор: бородатыми, закованными в броню и хмурыми. Никто не отпускал похабных шуточек, не пытался вывести из себя врага бахвальством или поношениями. Они впились молчаливыми взглядами в лица друг друга, словно стараясь запечатлеть их на веки вечные. Или выбирали себе жертв. Гектору казалось, что они все, и он вместе с ними превратились в каменные изваяния, высеченные в честь бога войны, а время остановилось и больше никогда не шевельнётся. Но это молчание всё-таки длилось не больше минуты, а затем отчаянно и хрипло над застывшим войском взвыл рог. Металл грянул о металл, оглушая, и Гектор инстинктивно зажмурился, но ему тут же пришлось открыть глаза: всё вокруг пришло в движение, воины Одиссея побежали вперёд, расталкивая друг друга на пути к победе и подзадоривая себя и других воинственными кличами, а вражеское войско метнулось им навстречу. Ещё не успев опомниться, троянец вонзил в кого-то своё копьё и выдернул его, оставив врага на песке умирать. Он пригибался, прыгал, уворачивался, был копьем и перехватывал древком удары, а когда, иссечённое добрыми мечами, оно переломилось пополам, рванул из ножен меч. Разум его не поспевал за движениями, но все чувства разом обострились до невозможности; тело, наученное шуточными боями с братом и уроками Одиссея, само отвечало на удары и уходило от них. Гектор шёл и шёл вперёд, а за ним оставалась полоса мёртвых и умирающих мужчин. Кто-то сбил с него отцовский шлем, и троянец, обозлившись, едва не напополам перерубил обидчика острым ахиллесовым мечом, дав себе зарок затем вернуться за дорогими сердцу доспехами. Он больше не видел Одиссея или Телемаха, он перестал узнавать мужчин, с которыми плыл на Итаку. Рот его наполнился кровью, когда выскочивший из пустоты противник ударил его по подбородку рукоятью меча, но, сплюнув алую струю на песок, Гектор проткнул доспех нападающего, как отрез шёлка. Чей-то меч полоснул по его плечу, оставляя за собой кровоточащую полосу, и рука, держащая тот меч в следующий миг упала на песок, а троянец ногой оттолкнул от себя искалеченного итакийца и развернулся к следующему. Вдруг из водоворота лиц, доспехов и мечей вынырнула курчавая голова Одиссея. Парень заметил, что царь Итаки ранен в голову, но легко, лишь со лба его сочилась кровь, заливая глаза. Во взгляде Лаэрита ему почудилась гордость, и ещё, совсем немного, - беспокойство. - Ты прирождённый воин, - крикнул тот, оглядываясь вокруг. – Нет, ты – сама война. Ты просто дьявол, мой мальчик, - в этом восклицании не было ничего постыдного, ведь в нём восхищение переплелось с гордостью. Прежде, чем Гектор успел ответить Лаэриту, Одиссей растворился в шуме боя, брызгах крови и песка, взметающихся из-под ног воинов. Слова мужчины наполнили тело царевича невиданной лёгкостью, и он с ещё большим неистовством принялся работать мечом. Казалось, сами Боги вели его сквозь ревущую толпу врагов и своей властной рукой отводили от троянца удары – единственной его раной так и остался тонкий порез на плече. Он даже не сразу заметил, что битва окончена; просто враз стихли крики и лязг мечей, и остались только стоны раненых да шум прибоя, разбивающегося о камни. А Гектор так и остался стоять посреди притихшего пляжа, недоумённо опустив меч, казалось, насквозь пропитавшийся чужой кровью. Рядом с ним вдруг оказался Телемах; юноша хромал и из рассечённой брови кровь капала ему на лицо, но глаза сына Одиссея светились восторгом, когда он похлопал царевича Трои по плечу.- Думал, такие воины живут только в легендах!Наверное, ответ был ему не нужен, потому что он тут же поковылял к своим людям. Одиссей, подошедший к нему, что-то негромко сказал сыну и направился к Гектору. - Мы победили. Антиной и Евримах мертвы, а с ними ещё полсотни самых отъявленных наглецов. Остальных женихов, - он покривился, - Пенелопы я взял в плен, они поклянутся мне в верности или мне придётся убить их всех.Слуга поднёс им воды, чтобы они могли умыться. Аккуратно вернув натрудившийся клинок в ножны, Гектор плеснул на лицо воды, только сейчас ощущая, как коркой засохшей крови неприятно стянуло кожу.- И ты поверишь им? Тем, кто хотел отобрать у тебя жену, трон и жизнь? – он не мог перестать думать о том, что его дед и дядя когда-то вот так же опрометчиво поверили врагу. Поверили Одиссею. И о том, чего им это стоило. Вероятно, он был трусом или глупцом, или и тем, и другим, раз вместо того, чтобы напоить свой меч кровью Одиссея, пошёл драться за него. Итакиец будто прочёл его мысли. Покончив с умыванием, он усмехнулся.- Я поверю им, но глаза свои не закрою. Не думай об этом, парень, - он беззаботно хлопнул его по плечу, как до этого его сын. – Сегодня мы празднуем победу, а думать о политике будем завтра. Или нет, послезавтра… - широкая улыбка осветила его лицо. – Идём-ка в город. Я познакомлю тебя с моей женой и дочерью.Гектор не имел ничего против ночлега в царском дворце, хорошей еды и сладкого вина, а потому лишь знаком приказал слуге привести коня. Вороной жеребец, застоявшийся в своём крохотном стойле на корабле, ткнулся в хозяйскую руку и нетерпеливо заржал. Вскочив в седло, троянец велел прислужнику непременно разыскать отцовский шлем и отправился вслед за Одиссеем. Итакиец был с самыми преданными своими людьми и Телемахом, но старые товарищи Лаэрита безмолвно посторонились, давая место подъехавшему Гектору. Его уже давно мучила странная и, наверное, не слишком пристойная мысль, он не хотел спрашивать, опасаясь праведного гнева Одиссея, но теперь, когда его встреча с дочерью была так близка, троянец всё же решил спросить. Ему так не хотелось, чтобы Одиссею причинили боль теперь, когда он, наконец, был так безмерно счастлив. - Скажи, - тихо, так, чтобы не слышали другие, начал он, - ты уверен, что твоя дочь…твоя? – Гектор совершенно глупо покраснел, когда Одиссей обратил на него свой изумлённый взор, но всё-таки продолжил: - тебя не было дома двадцать лет, и ты никогда не видел её… Может статься так, что она от другого мужчины? И что ты станешь делать, если это в самом деле так?Но не только опасения за честь и душу друга подталкивали его к этому разговору; однажды Гектор и сам хотел предстать пред очи царя Фтии, своего деда, если милостивые Боги позволят ему это, и юноше хотелось знать, способен ли мужчина распознать свою кровь в тех, кого никогда не видел. Молчание Лаэрита пугало его, он не хотел обидеть того, кто стал его вторым отцом, но добродушная улыбка мужчины развеяла все его опасения.- О верности моей Пенелопы слагают песни, Гектор. Может быть, ты даже слышал одну или две. И уж точно нам бы не пришлось сражаться сегодня со всеми этими мужами, если бы эти песни лгали.