Глава 11. Дар смерти, часть 1. (Мураки) (1/1)

Мне удалось пройти мимо сотрудников Отдела Общественной Безопасности, производивших зачистку, с Цузуки на руках. Спелёнатый, будто младенец, он судорожно сжимал израненными, окровавленными руками остатки моей рубашки; растрепанная голова прижималась к моей груди. Он рыдал, рыдал все время, прошедшее с момента гибели Пандоры, и умолк только на парковке. Фиалковые глаза были широко открыты, кончик пальца прикушен. Самое непонятное на свете существо. Прекрасный, бессмертный, с неистребимым желанием жить как простой человек и защищать всех, кто, по его мнению, в этом нуждается. Посмотрим правде в глаза: любой, кто находится в радиусе трех футов от Цузуки, нуждается в его защите, стоит ему жалобно посмотреть. Однако в его симпатии к Пандоре нет ничего забавного. Для меня, по крайней мере. Насколько я понял, они очень мало знакомы, так откуда такое горе? Он слишком щедро тратит эмоции, вкладывая сердце даже во временные отношения, будь то случайные или рабочие. Его сердце изначально было надежно ограждено от всего; он же позволил недопустимо большому количеству изнурительных человеческих эмоций проникнуть в самую его глубину. Способность любить и быстро привязываться к людям считается замечательным качеством в мире людей. Не для меня. Для меня это очевидная слабость, которую я могу использовать, чтобы крепче привязать его к себе. Однако в случае с Пандорой это досадное препятствие. Сквозь печаль Цузуки невозможно было пробиться. Я снова и снова пытался поговорить с ним, но он был закрыт для меня и всего окружающего. Прекрасные глаза, обычно такие живые и выразительные, были устремлены в недоступное мне пространство. В них была темная, оцепенелая пустота, в которой не было ничего, кроме всепоглощающего отчаяния. И слез. Они все текли и текли. Он будто завис в потустороннем мире между окровавленной дверью и прохладным ночным воздухом. Такое горе было выше моего понимания. Я не плакал так даже после смерти родителей. Ближе всего я подошел к такому отчаянию в ту ночь, когда Саки изнасиловал меня и наложил проклятие. Мальчик назвал меня ?бутон розы?… так называл меня Саки.Откуда он узнал…?Я старался не задумываться об этом. Эти мысли были слишком болезненными, что для меня нехарактерно, а любой врач знает, когда следует остановиться. Я разорвал тот контракт всего несколько месяцев назад, едва не уничтожив себя из-за жалкого, маниакального желания отомстить. Гнев испепелил тонкую грань, отделяющую меня от безумия, сжег броню вокруг моего сердца, возникшую шестнадцать лет назад в тот печальный день. Тогда я позволил самым темным и греховным эмоциям победить мой здравый смысл. И был за это наказан.Уже три месяца я не убиваю. Никогда не лишал себя притока духовной энергии умерших так надолго, а ведь для меня это такая же насущная потребность, как еда и вода. Моя нематериальная сторона сжималась и увядала. Я силой подавлял этот голод. Он буквально кричал во мне. Мучительный голод рвал меня на куски, терзал нервные окончания. Будто осколки стекла втирали в мою кровь… Каждый удар сердца заставлял мое тело дрожать в мучительной агонии. Напряжение уже начинало сказываться. Не на физическом уровне, нет. Энергия мана, которой я запасался, сначала для того, чтобы противостоять проклятию Саки, а потом чтобы отомстить, убив его своими руками, начала убывать. Я мечтал освободиться от причиненного мне зла, смыть пятно шестнадцатилетней давности. Мана была частью меня. Я рассчитывал, что рядом с Цузуки, пусть неохотно, но все же помогающим мне снять проклятие, она сохранится хотя бы до тех пор, пока я не сломлю его. Я ожидал, что мои магические силы истощатся, но был шокирован тем, как мало их осталось уже сейчас. В кинотеатре я едва мог пошевелить пальцем, чтобы помочь Цузуки. Не хочется это признавать, но, если бы не Пандора, я мог бы закончить вечер, превратившись в кучку пыли под экраном.Осознание этого оскорбляло меня. Я был сильно обеспокоен. Если бы на нас снова напал демон, связанный с этим… Миткиэлем, маловероятно, что я смог бы ему эффективно противостоять. Мои силы слабеют с каждым днем. Один раз они меня уже подвели. Пацан упомянул, что Бальбан не самый сильный воин хозяина. Как я смогу защитить своего возлюбленного? Кое-чем по части самообороны я владел, но природного дара Ории у меня не было. В моем нынешнем состоянии я не мог противостоять не то что демону, но и простому шинигами.Скорее всего, Цузуки не простил бы мне еще одного убийства. Он умолял меня не лишать Пандору жизни…, и я послушался. Исключительно из-за эмоций в его голосе. Как он просил меня не нарушать его собственные принципы…Я должен решить эту проблему, чтобы подготовиться к следующей атаке. Никогда не намеревался полностью уничтожить мана внутри меня. Не уверен, что есть альтернатива убийству с последующим отнятием духовной силы. О, я настоящий духовный вампир… губка для впитывания чужой энергии. За долгие годы я усовершенствовал этот метод, чтобы поддерживать и укреплять мою нематериальную сторону. Но сейчас моим самым большим желанием было удержать Цузуки. Его присутствие несколько ослабляет проклятие, но будет ли этого достаточно?Да, дилемма. Дилемма, вечная дилемма… Один день из жизни Мураки Кадзутаки. Я осторожно подошел к машине и как можно деликатнее попробовал привести в чувство Цузуки. В какой-то момент он потерял сознание, и я был рад этому. Он бил меня, царапался, пинал ногами и вопил, когда я оттаскивал его от двери. А потом превратился в безвольного зомби с остановившимся взглядом. Не знаю, что хуже. К тому же моему бедному телу и так досталось, и до этой истерики. Он издал слабый звук, который поглотили остатки моей рубашки. Я согнул колени, чтобы опустить его на землю; в ответ он прижался лицом к моей груди. Я попытался поставить его на ноги, придерживая за талию, но он покачал головой и закрыл глаза, все сильнее прижимаясь ко мне и бормоча что-то непонятное. – Нет… не отпускай меня… – больше я ничего не смог разобрать. Он попытался снова запрыгнуть ко мне на руки, но я решительно поставил его на асфальт. Цузуки застонал. – Подними меня… подними меня…– Цузуки-сан, мне нужно вытащить ключи из кармана, – объяснил я, крепко удерживая его одной рукой. Он снова застонал, будто его тошнило, и всем весом навалился на меня, едва не упав вниз лицом. – Возьми себя в руки. Мне надо, чтобы ты постоял минутку самостоятельно, пока я открою дверь и помогу тебе сесть. Казалось, он хочет снова заплакать, но у него нет на это сил. Его руки обвили меня, сомкнувшись на спине, так крепко, что я спросил себя – не пытается ли земля под нашими ногами поглотить его? Понятно, что, увидев собственными глазами смерть невинного, Цузуки на время потерял контроль над собой. При других обстоятельствах он бы не цеплялся за меня, не просился на руки, как ребенок. Не скажу, что мне это не нравится. Он весит немного, так что нести его скорее приятно; его руки обнимают меня, а умоляющий голос такой красивый… Но это не совсем то, на что я рассчитывал. Во имя чего я приложил столько усилий? Все это не имеет ко мне никакого отношения. Я просто пытался защитить своего возлюбленного, и в лучшем случае попытка была средненькой. Его поведение сейчас – результат отнюдь не моих усилий. Что-то вторглось в наш вечер и положило конец моим планам соблазнения.А ведь тогда Цузуки явно хотел меня. Тело выгнулось от моего прикосновения; он глубоко дышал, лицо покраснело, из полуоткрытого рта выглядывал кончик розового языка. Недавно, в машине, мы были во власти друг друга. Он соблазнил меня, а я – его.Впервые с того момента, когда я взглянул на него, полный противоречивых чувств, я ощутил его желание. Ощутил жажду, которой он никогда не удостаивал меня прежде. И сейчас я желал только одного – пусть он уставший и ослабевший – распахнуть заднюю дверцу, уложить его и… буквально сожрать каждый сантиметр его прекрасного, восхитительного тела. Этот вечер мог закончиться в постели. Я собирался сделать его своим сегодня. Мы могли бы наконец заняться любовью – теперь, когда его страсть сравнялась с моей. Пылкие, горячие вздохи, тысячи поцелуев, переплетающиеся в чувственном экстазе конечности… вот что занимало все мои мысли с того момента, как он очутился возле моего порога.А теперь… Цузуки думает только о демоне, который послал своего подручного за нами, и об убийстве этого мальчишки, который так раздражающе похож… Да как он смеет. Как смеет он завладевать разумом моего любимого? После всех моих усилий как смеет он и дальше тратить мое время впустую?Гнев терзал мои нервы подобно стальным когтям; я дважды уронил ключи, прежде чем сумел открыть двери и усадить Цузуки. Выражение его глаз было бессмысленным, будто он не понимал как следует, где находится. Полные слез, они были мутными и совершенно пустыми. Я щелкнул пальцами перед его лицом, пытаясь привлечь его внимание. Его потерянный вид немного смягчил мой гнев. Я погладил его по щеке. Встречаясь с моими, его глаза всякий раз немного оживлялись. Потом он полез в карман и дотронулся до двух ?даров?, оставленных Пандорой. И снова зарыдал, словно пораженный какой-то внезапной мыслью. Теперь я понимаю – он подумал о сестре. Вероятно, этот платок действительно был похож на тот, что она вышила для него. На тот, что он вложил ей в руки перед погребением. Но в этот момент я не знал этого и был разочарован. Разочарован и достаточно далек от проблем Цузуки. Просто злился на демона, осмелившегося так расстроить моего любимого. Цузуки – мой. Только я имею право ранить его. Ни демон, ни смертный, ни даже шинигами не имеют такого права. Мой гнев вспыхнул с новой силой. Будто кто-то подошел и дал мне пощечину. Мне, а потом и Цузуки. И исчез прежде, чем я смог ответить.– Прости меня, – прошептал я, не слишком озабоченный тем, сможет он меня простить или нет. Слишком много было всего, что невозможно простить или забыть. И все-таки он пришел ко мне, зная все, что я сделал. Еще один эпизод уже не имеет значения. – Я прошу прощения… что колебался, когда дело дошло до помощи этому мальчику.Я был почти уверен, что он ударит меня, но события вечера, думаю, наконец-то его утомили. Однако прекрасный, измученный шинигами вновь поразил меня. Покачав головой, он осторожно коснулся моего лица и отвел в сторону прядь волос, обычно скрывающую мой искусственный глаз. Кончики его пальцев очертили бровь, затем нежно коснулись шрамов. Я затаил дыхание, чтобы не спугнуть это удивительное мгновение, эти прекрасные скоротечные секунды. Наклонившись вперед, он поцеловал мои шрамы… Так мягко, так нежно… я закрыл глаза, чтобы в полной мере насладиться этим ощущением. О, это выходило за рамки простого физического влечения. Это не похоть, владевшая нами в кинотеатре… И это не связано с потрясением, которое он испытал. Он чувствовал ко мне не только физическое притяжение. И ожидал того же от меня.Обожание, восхищение… не что иное, как побочный эффект слепой похоти. Иллюзия. Бредовые фантазии, глупые бессмысленные сказки, порождение праздного ума, воплощенное в сотнях тысяч нацарапанных энергичными писаками романов в сотнях тысяч домов по всему миру. Любовь. Дьявол, ну и запутался же я! Должен ли я в принципе использовать подобные слова, имея в виду свою собственность, пусть даже безупречную физически? Говорить, что он единственный, кого я любил, говорить такие слова ему; а ведь у меня не было выбора – только уничтожить его, ибо я любил слишком сильно. Какая ирония. Не я ли недавно упрекал его в том, что он слишком щедро тратит эмоции, слишком быстро впускает в сердце незнакомцев? Как мог я позволить себе так отдаться рискованной привязанности? Финал точно будет непредсказуемым, странным и удивительным. Пришла наша очередь познать горькую истину – мы тоже подвержены этому обману. Мой божественный, обожаемый Цузуки, ты должен понять, почему я хотел тебя убить – только так я мог избавиться от своего отвратительного недуга. От тоски по тебе. От неотступного желания, вышедшего далеко за пределы обычного физического влечения. Прибавь месть за то, что ты осмелился запретить мне всякое зло и убийство (пусть я только дразнил тебя) с этим твоим драматическим блеском в глазах и неподражаемо серьезным выражением лица.Многие не поймут, о какой любви может идти речь, если я готовился пересадить голову Саки на твое тело, убить тебя ради долгожданного мщения брату. Я и не жду, что кто-нибудь (будь то обычный человек или гений) поймет меня и мои мотивы. На самом деле нет никакого противоречия между моей страстью к этому шинигами и желанием его уничтожить.Все просто. Долгие годы моей единственной эмоцией была всепоглощающая, все усиливавшаяся жажда мести. Асато Цузуки сделал мне невероятный подарок – шанс совершить то, что занимало все мои мысли день и ночь после жестокого убийства родителей. Через него я мог наконец отомстить. Как я мог не полюбить его за это?Как мог не отплатить ему за такой дар? Единственное, что я мог дать своему возлюбленному – это позволить ему умереть вместе с Саки. Печаль, терзающая его душу, была такой огромной, такой невыносимой. Она душила его, хоть он и старался все время улыбаться. Внутреннее напряжение сказывалось в том, что самая незначительная неприятность или разочарование вызывала слезы на его глазах. Каждый день, входя в Министерство и выходя из него, скользя, как тень, между людьми, чьи жизни он поклялся защищать, он искал, но так и не нашел место, где бы он был в мире с самим собой. Шрамы на его запястье рассказали мне все. Он хотел умереть, но жестокое безупречное тело позаботилось о том, чтобы этого не случилось. И мой возлюбленный вынужден был жить, невыносимо страдая, испытывая такие муки, что и представить себе невозможно. Наконец он покончил с собой, но злая судьба против воли вернула его к жизни в качестве шинигами. Отвратительно. В каком-то смысле он был изнасилован жизнью почти так же, как меня изнасиловал Саки. Мы оба были отмечены и травмированы ситуацией, с которой надеялись больше не сталкиваться. Но мы не могли от этого избавиться. Это было с нами навечно. Я хотел подарить ему то, что никто не осмеливался предложить ему. Дар смерти. Проявление доброты, лучшее, что можно было предложить его измученной душе. В глазах его товарищей с их недалекими представлениями о самодовольном благородстве, это было немыслимо. Только такой убийца, как я, осмелился на это.Мы долго молчали. Однако молчание наше было разным: беспокойное у Цузуки и вполне медитативное у меня. Мои ноги устали от неудобной позы, но я не шевелился, чтобы не спугнуть согласие, которое наконец пришло. Согласие, которое я всегда считал невозможным. До этой минуты. Цузуки нерешительно поднял руку, положил ее на мой затылок и неловко привлек меня к себе. Говорю ?неловко? из-за неудобного положения, в котором я сидел, а не из-за колебаний с его стороны. Я придвинулся ближе и позволил ему прижать мое лицо к его груди. Губы мои опасно приблизились к V-образному вырезу его самого лучшего костюма. Мне все еще нравился этот костюмчик! Некоторая моя часть все еще способна была замечать такие вещи. Жаль только, не хватило времени, чтобы достойно оценить его. – Все хорошо, – сказал Цузуки в ответ на мои извинения. Я чувствовал, как он гладит меня по волосам, изредка задерживаясь на сожженных прядях. Прощальный подарок моей старой подруги Сузаку. Другой рукой он поддерживал мою обожженную спину. Как трогательно. – Я думаю, что на самом деле никто из нас не мог ничего сделать… и я не должен был требовать от тебя защищать его.Я приподнял голову от его теплых рук и груди:– Цузуки-сан… что ты должен понять, так это…– Я понимаю, – он решительно прервал меня и снова прижал мою голову к себе. Затем прижался щекой к моим волосам и тяжело вздохнул. Никогда не слышал ничего более одинокого и грустного, чем этот вздох. – Я ни в чем тебя не виню, Мураки. Это просто реальность, и мне пора начать признавать ее, если хочу когда-нибудь получше узнать тебя. Некоторые вещи о тебе я не хочу знать, но кое-что я действительно хочу выяснить. Ты был готов умереть там, Мураки, чтобы защитить меня. Ты бы сделал это только для меня? И если да, то почему?Я тяжело сглотнул и оторвался от утешительного тепла его тела. Сжав его руки, я посмотрел ему прямо в глаза. Его лицо было все еще в крови Пандоры, хоть он и пытался стереть ее. Я уже и забыл об этом пацане. Я и сам, вероятно, выгляжу как полотно Пикассо.– Только для тебя, – заверил я его, растирая круговым движением его бицепс, чтобы снять ощутимое напряжение. Он всегда был напряжен в моем присутствии, к сожалению, не там, где надо.Цузуки, казалось, вовсе не был польщен моим откровением. Его глаза… будто кто-то выпустил пулю в стекло, и осколки разлетелись во все стороны. Руки сжали остатки моей рубашки, и то, что было моим галстуком, упало вниз. – Как ты можешь говорить такое? Ты едва знаешь меня, но осмеливаешься заявлять подобные вещи? – его прекрасное лицо исказилось. – Это… ужасно! А как же Ория? Ты знаешь его со времен старшей школы, и он защищал тебя в течение стольких лет, когда другие давно послали бы тебя куда подальше! Хочешь сказать, ты не помог бы ему?– Я бы тоже помог ему, если бы Ория убил кого-нибудь, – заявил я и вытер подсыхающую кровь со щеки Цузуки. Он позволил мне это, однако дернулся, когда я взял его за подбородок, чтобы он не смог отвести глаз. – Но Ория – особый случай. Он и не ожидает, что кто-то умрет за него, тем более я. Он так благороден, что никому не позволит отнять у него право на смерть.– Ах, как поэтично и красиво, – на лице Цузуки было отвращение.Я проигнорировал его сарказм.– Любовь моя… ты больше не можешь позволить себе быть таким наивным. Разве я не говорил тебе час назад, что я больше демон, чем человек? Ты ведь не забыл? Демоны не похожи на людей. Привязанности их ненадежны и скоротечны. Ория – хороший человек, я ему доверяю; он – исключение. Он друг. А ты… ты другой.Он услышал, как я подчеркнул это слово, и был недоволен. Его глаза светились в лунном свете. – Другой?Я провел рукой по его лицу; пальцы задержались под неистово сверкающими фиолетовыми глазами. Я буквально чувствовал жар, исходящий от их яростного, пронзительного сияния.– Другой, – повторил я. Это была последняя капля. Слишком слабо сказано; но определения точнее я не знаю.Я быстро увернулся, когда он бросился на меня, ожидая повторения пинков, ударов, криков и истерики. Но Цузуки внезапно содрогнулся на полпути; казалось, его сейчас стошнит. Он справился с этим и вновь устремил сверкающий взгляд на меня. Кулаки скользили по моей груди, пытаясь дотянуться до лица. Но я был начеку и вовремя отводил его руки. Его гнев был таким безудержным, таким необузданным, что казался божественным. Мое тело начало реагировать… боюсь, не совсем уместно в данной ситуации.– Значит, ты защитишь меня, потому что я чертов урод?! – взвизгнул он, ткнув меня в грудь левым кулаком. Довольно сильно, так что ему удалось на мгновение вывести меня из равновесия. Я хмыкнул, выпрямляясь, и отразил второй удар – в челюсть. – УБЛЮДОК!!! ВСЕ, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ, ГЛЯДЯ НА МЕНЯ, – ЭТО ДЕМОН! МОНСТР! Я презираю тебя, слышишь? Ненавижу всем сердцем! Почему ты никогда не видишь во мне человека?! Почему бы тебе просто не швырнуть в меня горсть камней побольше вместо того, чтобы оскорблять?!– Что за… Цузуки-сан? О чем ты, черт побери?Он будто не слышал моих слов. Он весь был в своем далеком прошлом и бушевал, вспоминая людей и поступки, которые были теперь вне досягаемости. Но я был здесь и способен был услышать его.– Нет ничего постыдного в том, чтобы признать это, Мураки! Почему бы и нет? Никто не чувствовал себя виноватым, забрасывая камнями монстра! ?Эй! Пошли, закидаем камнями чудовище!? – кричали они, а потом гнались за мной до тех пор, пока я не думал, что умру от усталости… – теперь он рыдал, а кулаки стучали по моей груди, как дождь по крыше. – Ты хоть знаешь, каково это, Мураки? Хоть представляешь, как я устал? Я точно камень в океане, долгие годы разрушающийся от бесконечных волн ударов и оскорблений… а я был всего лишь ребенком… и не понимал, почему они ненавидели меня и приставали ко мне, просто из-за цвета глаз… потому что я отличался от всех… так что… ты должен просто избить меня, как они все…Пошел легкий дождь. Не драматический ливень, как можно было ожидать в данной ситуации, а скорее непрерывная бархатная ласка, почти незаметная, хоть и приводящая волосы в полный беспорядок и делающая одежду тяжелой и мокрой. Почему-то это показалось мне более уместным.Глаза Цузуки покраснели от слез; он был так близко… взгляд его был устремлен куда-то влево. Некоторое время мы просто сидели. Сквозь открытые окна проникали капельки дождя, оставляя крошечные блестящие бусинки на волосах. Мне хотелось обнять его, но я не решался нарушить шаткое равновесие. И впервые у меня не было подходящих для спасения ситуации слов. Я не был уверен, что он хочет от меня услышать. Как же хотелось проникнуть в эту красивую голову и прочесть мысли. Чего же он ждет от меня?Разве не сам я говорил, что отношения должны быть спонтанными? Возможно, сейчас надо молчать. Или сказать правду.– Глупый, – прошептал я.Я хотел, чтобы он посмотрел мне в глаза, услышал меня…, и он послушался. Его голова резко повернулась ко мне, красивые губы искривились; нижняя губа была закушена.– Какой? – воскликнул он.– Глупый, – повторил я так мягко, как мог. Словно шелк прозвучал мой голос. – Глупо, любовь моя. Глупо думать, что я смотрю на тебя как на монстра.Цузуки нахмурился.– Три месяца назад ты без колебаний назвал меня именно так. Перед тем, как поцеловать и восстановить мои проклятые воспоминания. Вот я и предположил… Ты всегда недвусмысленно стремился показать мне, какой ты холодный, пустой, бессердечный ублюдок.– Потому что монстр – это я, любимый. Я говорил, что во мне больше от демона, а в тебе – от человека. Называя тебя монстром, я хотел, чтобы ты принял эту сторону себя. Ты ведь и понятия не имел о том, кто ты, до моего появления.– Я мог бы и дальше оставаться в счастливом неведении.– Смог бы? – ласково спросил я.Снова молчание. Он лгал относительно желания остаться в неведении, и сейчас был недоволен собой. Однако в его смущении было что-то приятное, и не только для меня. Выражение глаз уже не было таким яростным, но не было в них и недавней пустоты. Казалось, он возвращается в реальность…– Ты полудемон, любовь моя, – сказал я и взял его двумя пальцами за подбородок, заставив посмотреть мне в глаза. Трещина на очках раздражала все больше; я снял их и бросил на переднее сиденье. К слову, в них не было необходимости. Я прекрасно вижу и без них. – Но и человек – наполовину. Анатомически, физически. Вот правда, Цузуки-сан. Не могу сказать, что ты не отличаешься от других людей. Но эмоционально, духовно… ты гораздо ближе к людям. В этом нет ничего плохого. Это не делает тебя уродом. Я – такой же, хотя никогда не сталкивался с травлей. Я позволил себе погрузиться в свою демоническую часть, чтобы защитить душу от болезненных эмоций. Мы с тобой как две стороны одной медали, Цузуки. Вот почему я умру за тебя, и ни за кого другого. Неважно, какой ты, важно, КТО ты для меня. Мы разные и совершенно одинаковые одновременно. Мы шли разными путями, и можем научить друг друга всему тому, что узнали. И, может быть, именно вместе мы обретем гармонию, дополняя… ты меня, а я тебя.– Обретем целостность? – неуверенно спросил он. Я решил привести пример:– В синтоизме, Цузуки-сан, говорят, что у небесного бога две стороны его бессмертной души: Ара-ми-тама и Ниги-ми-тама – грубая, воинственная и мягкая, нежная. Они существуют независимо, но только их единство делает бога Богом.Цузуки поднял бровь.– Хочешь сказать, что вместе мы сродни Богу?– Да, – решительно сказал я. Думаю, он не понял, что я шучу; руки его опустились.– И ты еще меня называешь глупым, – заявил он, одновременно качая головой и улыбаясь. – Думаю, это имеет смысл. Я действительно… беспокойный.Он на мгновение остановился; нижняя губа задрожала, рука беспокойно теребила вырез костюма, будто пытаясь что-то убрать. Потом он склонился ко мне так, что его губы оказались в дюйме от моих. Я удержался от желания попробовать эти губы на вкус, помня, что сейчас главный – он. И был приятно удивлен тем, что он поцеловал меня сам – мягко, целомудренно. Это длилось одно мгновение, но я успел ответить и был вознагражден – он прижался ко мне, склонив голову мне на грудь. – Я… прости, – чуть слышно сказал он наконец. Его тело дрожало – то ли вследствие пережитой ярости, то ли еще от каких-нибудь эмоций. Подняв голову, он шепнул мне на ухо: – Пожалуйста… обними меня.Я немедленно подчинился и крепко прижал его к себе, осторожно покачивая это израненное, невозможное существо. Так отец утешает ребенка, увидевшего страшный сон. Мне хотелось как можно дольше продлить эти моменты нежности, но Цузуки отодвинулся, опустил голову и уставился на кончики своих туфель, будто на них что-то выросло.– Мураки… – пробормотал он, странно всхлипнув. – Мы оставили там свои вещи.– О, – сказал я, оглянувшись на кинотеатр через плечо. Полиции не было, но чиновники Отдела Общественной Безопасности сновали повсюду, допрашивая посетителей. Хорошо, что нас они еще не заметили, и у меня не было никакого желания испытывать удачу. – Я могу купить тебе новый плащ, если хочешь.Цузуки покраснел и покачал головой. – Знаю, это хлопотно, но мне нравится этот… – он казался таким хрупким в моих руках, что мне казалось – стоит напрячь мышцы, и он сломается. Его пальцы сжали мою руку, и он нерешительно взглянул на меня: – Но… Мураки… я не могу вернуться туда сейчас.Что ж, это принесет мне несколько важных очков, к тому же будет не лишним забрать одновременно и мой пиджак. Ведь от рубашки мало что осталось.– Все нормально, – сжав его руки, уверенно сказал я и поцеловал его в лоб. Его глаза закрылись; он весь потянулся навстречу моему прикосновению. Это меня порадовало. – Жди здесь. Я вернусь, и мы сразу уедем.– Хм… я действительно должен поговорить с сотрудниками, – предложил он, проведя рукой по своей спутанной гриве, как будто это могло привести ее в порядок. Попытка, заранее обреченная на провал. – Я скажу им, что ты только собираешься забрать нашу одежду. Надеюсь, они не будут задавать тебе вопросы.– А если будут?– Скажи им: ?Без комментариев? по-английски, – воскликнул Цузуки, протягивая руку жестом, призванным остановить воображаемого любознательного сотрудника Службы Безопасности. Посмеиваясь, я снял остатки рубашки и бросил их на заднее сиденье. Прикосновение обгоревшей ткани было невыносимым. Наверняка часть ее прилипла к ожогам на спине, надо будет дома все тщательно осмотреть. Я протянул шинигами руку и только тогда заметил, что этот восхитительно красивый мужчина слегка покраснел и изо всех сил старается не смотреть на меня. Забавно. Впрочем… конечно. Я и не подумал о том, какую реакцию может вызвать у моего собеседника удаление рубашки. Всегда подозревал, что Цузуки неравнодушен к моему телу. Я заметил этот бессознательный магнетизм еще в самую первую встречу. Думаю, он не отдает себе отчета в том, как глубоко это влечение проникло в его подсознание. Что касается моей внешности, что ж… я приложил немало усилий, чтобы улучшить свои природные данные и быть в форме во всех смыслах. Всем известно, что в современном обществе привлекательный человек имеет более высокий статус. Как личный, так и любой другой.Цузуки повезло: он может не заботиться о своей внешности. Не то, что другие, относящиеся к этому с религиозным рвением. Естественная, царственная красота, усиленная кровью демона. Демону выгоднее иметь сильное, здоровое и красивое тело. Вечно молодое. Демоническая ДНК целенаправленно обеспечивает это. Моего тела это тоже касается, но в гораздо меньшей степени, чем у Цузуки.Он сильно привлек меня с того самого момента, как я впервые, подростком, увидел его фотографии. Страсть моя сильно возросла, когда я наконец встретился с ним лицом к лицу. Очаровательные глаза, чистая кожа и скульптурные формы…И внезапно острое желание поразило меня. Безумное, неистовое желание мгновенно поработило, сжало, будто кольцами змеи, мое тело, завладело всеми моими чувствами. Он был здесь, рядом. И я не отошел еще от пережитого в темном зале кинотеатра. Ничто больше не имело значения.Я должен попробовать его. Должен вонзить зубы в его плоть, разорвать его на куски и вкусить его горячей, сочной, бессмертной крови. Должен оплести его собой, сжать, задушить… Смотреть, как он дрожит, вертится, стонет и выкрикивает мое имя. Пока в его голове не останется ни одной мысли – только яркие вспышки чувств, только бледное, порочное порождение мрака, которое всецело владеет им в эту минуту.Потянувшись к нему, я медленно провел пальцами по его руке; большой палец проник под рукав, выписывая восьмерки. Его дыхание прервалось на секунду; вероятно, он заметил, как изменилось выражение моего лица. Не дав Цузуки опомниться, я рванул его на себя. Он задохнулся, попытался оттолкнуть, но только больше раззадорил меня.С тихим возгласом Цузуки впился ногтями в мою грудь; гладкие ладони прижались к моим и без того напряженным соскам. Я, забыв обо всем, припал губами к его шее, крепко обнимая его сильное, стройное тело. Сложив руки, он изменил позу; его неопытность взывала, молила удовлетворить столь долго сдерживаемые желания. Не так было на корабле, когда он отворачивался от меня с грустным и потерянным выражением, пока я вот так же целовал его шею. Теперь я почувствовал отклик. Он вздрогнул, пальцы коснулись моего соска; страсть вспыхнула во мне, я повернул голову, чтобы поцеловать его в губы. Прими мой яд, Асато Цузуки. Прими его и стань моей добычей.– Мы не можем… – промычал он, пытаясь отвернуться, и бессильно застонал, когда я снова накрыл его губы своими. Поцеловал меня в ответ, засасывая мою нижнюю губу и лаская мою шею. – О… прекрати… нет… Пожалуйста, просто иди… иди за нашими вещами.Я оторвался от его жаркого соблазнительного рта и снова уткнулся лицом в его шею, губами отыскивая пульс, желая завладеть этим бьющимся живым теплом. Мое тело обернулось вокруг его тела, словно ножны. Словно он был мечом, который я призван защищать. Прижав его к спинке сиденья, я скользил рукой по куртке, по загорелой коже, пока не наткнулся на маленький бутон его соска. Как же хотелось немедленно сорвать мешающую, будто дразнящую одежду, насладиться этим божественным неземным совершенством… Цузуки вскрикнул от моего прикосновения, его щеки ярко вспыхнули, глаза расширились, ногти впились в мою плоть. Опрокинуть его, сорвать ненавистные брюки, раздвинуть бедра… насладиться горячим, бархатисто-мягким телом… познать наконец рай.– Не здесь… мы не должны… – захныкал он. В ответ я только сильнее стиснул его, пытаясь уложить и навсегда подавить его протесты. Краем глаза я увидел поднятую руку, но не успел избежать удара. Я немедленно отпустил Цузуки. Страсть отступила так же неожиданно, как и пришла. Шинигами уставился на меня. Его грудь тяжело вздымалась; румянец заливал щеки. Пытаясь справиться с неуместным возбуждением и выглядеть равнодушным, он привел костюм в порядок. Впрочем, весьма неловко. – Довольно, – заявил он как мог твердо непослушным голосом. Вздохнул и снова попытался укротить свои волосы. Поморщился и сердито посмотрел на меня, словно это я виноват, что его шевелюра неуправляема. – Как ты можешь даже думать о таком после того, что мы увидели?Я не хотел говорить ему, что именно запах крови и то, что мы увидели, возбудило меня. В обществе это считалось неприемлемым. Мало кто понял бы меня. Огонь, что так жадно горел во мне несколько мгновений назад, угас, превратившись в упрямое маленькое пламя свечи. Почему я вдруг потерял над собой контроль? Обычно я мог с минимальными усилиями обуздать мою тягу к некому темноволосому созданию. Проклятие, понял я. Проклятие Саки. Уменьшалась моя магическая сила, и вместе с ней – контроль над телом и разумом. Пугающая мысль. Я не мог позволить себе этого. Я должен серьезно сосредоточиться на том, чтобы скрыть свои истинные побуждения. Ничто не должно помешать моим отношениям с Цузуки. Он все еще смотрел на меня, ожидая объяснений. Я склонил голову, чтобы показать свое раскаяние. – Приношу свои извинения, – сказал я и выпрямился. В который уже раз я говорил, что мне жаль, а потом отказывался от своих слов. – Моим действиям нет оправдания. Не знаю, о чем я только думал.Блестящие глаза настороженно смотрели на меня, ожидая подвоха. И в этом он был прав. Наше воссоединение было задумано мной именно на введении его в заблуждение, но знать об этом он не должен как можно дольше. Последовала долгая мучительная минута; он наконец расслабился и принял мои извинения с резким кивком.– Я тоже не знаю, о чем ты думал, – согласился он, разглаживая куртку. Потом потер засос на шее, который исчезал на глазах, что меня порадовало. – Но… я готов пойти тебе навстречу и предположить, что все дело в проклятии. Твоя магическая сила уменьшилась. Но на гормонах это не отразилось.Никогда не считал своего любимого особо сообразительным. Простаком он не был, но с интуицией дело обстояло неважно, хотя его профессия и возраст предполагали обратное. Наивный почти до глупости, слишком доверчивый, слишком полагающийся на первое впечатление. Некоторые сочли бы его пустоголовым, особенно познакомившись с его веселым, шутливым нравом. Хотя я очень редко видел его таким, если вообще видел. Но сейчас он меня удивил, не поспешив обвинить и приняв во внимание мое проклятие. И я был доволен. – Как щедро с вашей стороны, Цузуки-сан, – сказал я, слегка улыбнувшись. Он кивнул, потом взглянул на мою обнаженную грудь, и его собственные губы сжались.– Ты действительно пойдешь туда в таком виде?Я только улыбнулся. Цузуки откинулся назад. Буквально рухнул, словно у него произошла остановка сердца. Затем, нахмурившись и покраснев, кинулся на меня.– Идиот! Ты не можешь! Какого черта?– Эти лохмотья раздражали кожу, – объяснил я, желая одного – чтобы он не приближался так сильно, когда мне только что удалось восстановить контроль. А тут новая угроза моему самообладанию. – Я просто войду и выйду. Никто не заметит.– Конечно, заметят! – Цузуки запнулся, пытаясь выскользнуть из куртки. Как бабочка, сбрасывающая кокон. Наконец он снял ее и передал мне. – Вот. По крайней мере, надень это.Мысль прекрасная, но куртка короткая, к тому же меньше на два размера. В лучшем случае она прикрыла бы только верхнюю часть моего тела. Топик – не совсем то, в чем принято находиться в кинотеатре. Я постарался донести это до Цузуки с помощью поднятой брови. Надеюсь, достаточно выразительно. Он вздохнул и снова надел куртку. – Хорошо. Давай покончим с этим. Вечер длился достаточно долго.Я взял его за руку и повел обратно к кинотеатру, где к нему тут же обратились три сотрудника Общественной Безопасности. Я не стал ждать, пока он объяснит мое присутствие, и пошел прямо в зал. Не успел я сделать двух шагов, как осознал, что это будет одной из самых сложных задач в моей жизни. – Боже мой! Тот шикарный парень совсем без рубашки!Вспышка.Это была та самая группа школьниц. Они заметили меня, когда я пытался проскользнуть мимо горстки силовиков, которые допрашивали сотрудников кинотеатра. Скорее всего, пытаясь убедиться, что они ничего не видели. И без этих девчонок достаточно трудная задача. А они накинулись на меня, как стая гончих, и следовали за мной по пятам, как обнаглевшие вконец репортеры.– Не могли бы вы перестать фотографировать? – спросил я. Надеюсь, это прозвучало вежливо и разумно. И тут же получил вспышку прямо в лицо.– Итак, тот брюнет – твой друг? Или тайный любовник?– Ну…– Вы так прекрасно смотритесь вместе!– Уверен, что мы…– Не возражаешь, если мы сфоткаем, как вы целуетесь? Наши друзья с ума сойдут от зависти!– Не знаю, правильно ли это…– Я не видела такой красивой пары с тех пор, как Шиндо Шуичи и Юки Эйри соединились!– Юки… кто? О ком вы, девочки, говорите?– Почему ты без рубашки? Он сорвал ее с тебя?– Нет-нет. Это долго… – хотел бы я, чтобы это было так.– Чем ты красишь волосы?– Я с ними ро…– Когда вы познакомились? Как далеко вы зашли? Вы влюблены? О, как это романтично! Что ты думаешь об однополых браках? Как ты думаешь, это странно, что Сакума Рюичи возится в тридцать один год с игрушечным кроликом?И так далее, и тому подобное.Боже, ну зачем я пообещал никого не убивать?Я пытался вырваться, когда одна из них обняла меня, вцепившись мертвой хваткой. Прямо в обожженную кожу спины. Боль пронзила меня, охватила огнем.– Оставьте меня в покое, – заявил я и направился в сторону мужского туалета, чтобы дать им понять – интервью окончено. – Раз и навсегда, – добавил я. Мой голос тащился за мной, как опадающий хвост воздушного змея – так мне казалось. А они продолжали тащиться за мной – как школьники за учителем во время экскурсии. Я вспомнил Цузуки и отрезал, обернувшись через плечо: – No comment!Девчонки остановились, выпучив глаза от восторга, почти как у мультяшек. Меня охватило чувство, что я допустил роковую ошибку.– Он говорит по-английски! – завопила одна из девчонок. – Эй, скажи еще что-нибудь! – Never tickle a sleeping dragon on the nose. (Не щекочи спящего дракона).– Ого, это было круто! Твой английский очень хорош, мистер… Хм…По-разному меня называли в свое время, но ничего более лестного, чем мистер Эм, я не слышал. Думаю, мой статус повысился на три пункта.– Мистер Мураки, – сказал я, надеясь, что эта информация не побудит их искать мой адрес и потом просеивать мой мусор в поисках доказательств мнимых любовных утех с Цузуки. Девчонки как по команде хихикнули и поклонились мне. – Спасибо, мистер Мураки! – взвизгнула одна из них. Я поклонился, то есть слегка склонил голову и повернулся, чтобы пойти в зал, где мы сидели с Цузуки. Одна из девчонок хлопнула меня по спине, и боль снова пронзила меня.– Спасибо, что поговорили с нами, мистер Мураки! Передайте привет своему парню!– I’ll kill you in your sleep, little bitch. (Я убью тебя во сне, маленькая сучка).– Ой, он опять говорит по-английски! Что вы сказали, мистер Мураки?Я выпрямился, считая про себя до двадцати и пытаясь представить себе прекрасное тело Цузуки. Только так я мог справиться с яростью и желанием немедленно ее убить.– Это значит: ?Мне было приятно познакомиться?.– Ой, вы такой милый, мистер Мураки! Приятного вам вечера!– Тебе тоже, – сказал я, надеясь, что все они попадут под машину и сдохнут. Мерзкие хихикающие сучки. Оказавшись вне зоны их видимости, я подошел к кинозалу. Шесть сотрудников Общественной Безопасности и два неизвестных лица стояли перед закрытой дверью, тихо обсуждая что-то. Заметив меня, неизвестная мне пара тут же подошла, приняв оборонительные позы. Я ждал, зная, что теперь слишком поздно для того, чтобы незаметно пройти.– Мы можем чем-нибудь помочь? – спросил высокий мужчина, проведя рукой по иссиня-черным волосам с остро торчащими кончиками. Его напарница, молодая, кудрявая, привлекательная женщина была слишком занята изучением моего обнаженного торса, и ей было не до допроса. Я кивнул и указал на вход.– Я и мой спутник оставили здесь верхнюю одежду. И подумал, не будете ли вы столь любезны принести ее.Молодой человек подозрительно посмотрел на меня. – Вы случайно не были в кино, когда произошел инцидент?Я снова кивнул.– Я действительно стал свидетелем этого инцидента. Мой спутник сейчас делает заявление одному из сотрудников снаружи. Он шинигами, – добавил я, прекрасно осознавая, в какой опасности нахожусь. Отдел Общественной Безопасности – нечто вроде спецслужбы при Министерстве. Они уполномочены стирать воспоминания смертных, особенно в таких случаях.– Ах, значит, вам все известно, – сказал темноволосый мужчина; его взгляд сфокусировался на моем лице. Я заметил странные красные символы под его глазами. Они выглядели как татуировки и не были похожи на следы усталости. – Как зовут этого шинигами?– Я не вправе называть его имя. Почему бы не спросить сотрудника, с которым он беседует?– Я спрашиваю вас. Вот еще умник выискался. Меня раздражала эта чрезмерная подозрительность.– Извините, но я не думаю, что обязан вам что-то рассказывать. Я сделаю заявление тому же сотруднику, если понадобится. А сюда я подошел только для того, чтобы забрать нашу одежду.Наконец заговорила женщина, хриплым и одновременно успокаивающим голосом. На ее злобного спутника он произвел именно такое действие. – Пожалуйста, не ссорьтесь, – она обратила на меня внимание и очень искренне улыбнулась, глядя мне в глаза. У нее была гетерохромия: один глаз зеленый, а другой карий. – Вы можете сделать заявление тому же сотруднику. Извините, мы не можем принести вашу одежду. Дверь заклинило, и быстро мы ее не сможем открыть. Мы уже пытались…Мгновение она колебалась, потом понизила голос:– Мы пытались пройти внутрь, чтобы осмотреть сцену, но не можем открыть дверь. Там какой-то барьер, блокирующий нашу магию. Поэтому с одеждой придется подождать. Если вы дадите нам адрес и назовете свое имя, мы свяжемся с вами потом.М-да, мое имя. Оно наверняка есть в их базе данных. Серийный убийца, который создавал столько проблем в прошлом. Особенно с ?Королевой Камелией?. Слышал, Министерству тогда потребовалось много времени для очистки.Я махнул рукой:– Да все в порядке. Обойдемся без нее. Спасибо, что уделили мне время. Женщина тепло улыбнулась, а ее спутник уставился на меня так, как будто узнал. В моей голове раздался сигнал тревоги, и я поспешно ушел. Ничего не поделаешь. Как бы Цузуки ни любил свой плащ, придется ему обойтись без него. Замена будет хорошим подарком. Улыбаясь про себя, я шел в уборную, думая о том, как бы я мог одеть его, идеально дополнить его прекрасное тело. Свободный приталенный пиджак с окантовкой… кожа или даже что-то темно-синее. Я одел бы его, как куклу, в лучшие наряды, которые можно купить за деньги. Все глаза были бы прикованы к нему, одетому в дорогие изысканные одежды. Он и без того привлекает к себе всеобщее внимание. А я бы сделал из него настоящего бога. Ах, мой милый Ниги-ми-тама. Моя нежная половина. Закончив свои дела, я подошел к раковине, чтобы вымыть руки. Холодная вода чудесно освежала исцарапанную кожу. И вдруг… справа, перед высоким зеркалом. Что-то черно-белое.Я закрыл кран, вытер руки бумажным полотенцем. Подошел ближе. Плащ Цузуки туго завязан вокруг моего пиджака, как петля, черные рукава как бы сжимают белые лацканы. Символика предельно ясна.Ваш любовник убьет вас за ваши преступления.Когда я вошел, этого не было. Я оглядел тихую, белоснежную комнату. Я всегда остро ощущал чужое присутствие, а последние три месяца еще и оттачивал этот инстинкт, готовясь к появлению шинигами у меня на пороге. Я был один, когда вошел в туалет, и никакой одежды тут не было. В течение минуты, не более, кто-то вошел, завязал свой узел поэтической справедливости и вышел. А я ничего не заметил.Впечатляюще. Все кабинки открыты и пусты. Никто не прячется там. Я пожал плечами и потянулся за одеждой. Когда мои пальцы коснулись ткани, что-то холодное охватило мое запястье, причинив боль. Я не сдержал крика – это была окровавленная рука, пробившая зеркало. Стекло при этом не разбилось. Грязные пальцы были словно слишком тугой браслет. Я посмотрел туда, где должно было быть мое отражение.И увидел Саки.Видение потрясло, сокрушило меня. Высокий, одетый в черное, весь в крови – она текла из раны на правой лопатке; спотыкаясь, он брел сквозь туман в месте, которое я не узнал. Неведомые силы втянули меня в зеркало, и я последовал за ним. Мы вошли на кладбище. Тысячи разбитых могил с вычеркнутыми именами. Я старался не приглядываться – вдруг имя окажется знакомым. Наконец темная окровавленная фигура остановилась. Четыре надгробия, четыре открытые могилы. Он подошел к одной из них и некоторое время стоял, будто проверяя имя на надгробии. Внезапно он наклонился и упал в шестифутовую яму с громким стуком. Я не хотел подходить, но против воли вдруг оказался на краю могилы. Я не хотел читать имя, но глаза сами устремились к надписи на камне.?Саки Шидо. Дитя неверности. Первый?.– Это больно… это больно…? – раздался голос из дыры. Я посмотрел вниз и увидел движение рта Саки.– Я проснулся в Аду. В тот день я пошел спать. Уснул на ложе боли и проснулся в Аду. Я не смеялся, Кадзутака. Не тогда, когда ты говорил, что я смеюсь.– Ты смеялся. Как и в первую нашу встречу.– Я никогда не смеялся. Почему это единственное, что ты помнишь обо мне? Я смеялся с тобой, я смеялся только потому, что ты смеялся вместе со мной. Разве это делало меня злым? – Ты наложил проклятие на мое тело! Ты уничтожил мою семью!Труп наклонил голову, черные пустые глазницы беспомощно смотрели на меня. А рот кричал:– Перестань! Перестань это говорить! Перестань наконец отрицать мои слова! Отпусти меня! Отпусти меня! ПОЗВОЛЬ МНЕ УЙТИ, КАДЗУТАКА!– Я никогда не отпущу тебя! – взревел я в ответ. – Не отпущу, пока ты не заплатишь за то, что сделал со мной. Я обречен провести остаток жизни в муках из-за убийств и моих безумных отвратительных желаний, из-за того, что ты сделал со мной!– И я буду вечно умирать снова и снова, пока ты не отпустишь меня! Забудь о прошлом, живи сейчас! Пожалуйста, отпусти меня! Пожалуйста, отпусти! Отпусти, умоляю! Дай мне уйти!Я закрывал уши, но ничто не могло его заглушить. Его голос сверлил мой мозг, снова и снова, и мне уже хотелось вырвать собственные глаза – лишь бы прекратилась эта пытка.– Нет! Я не отпущу тебя! Я накажу тебя за все, что ты сделал! За ту улыбку, с которой ты поднял меч, чтобы убить меня!– Я не улыбался, – настаивал он. Лжец.– Я не улыбался.– Я не улыбался.– Лжец! – заорал я. Это сон, сказал я себе. Я могу проснуться в любое время и победить этот кошмар. Но когда я попробовал проснуться, Саки все еще смотрел на меня из ямы, и кровь все еще текла из пулевого ранения. – Лжец! – кричал я на него сверху. – Оставь меня в покое!– Тогда позволь мне упокоиться с миром.Я начал забрасывать его грязью, желая похоронить, навсегда заглушить его слова. Как смеет эта мертвая мерзость пытаться вселить в меня сомнения! Повернуть все против меня. Сделать меня злодеем. Я совершил тысячи злодеяний, это так, но стал я таким существом с помощью дьявола, который вошел в мою жизнь через подлые, грязные увлечения моего отца. Он уничтожил мою семью своей изменой. Он породил такого ублюдка, как Саки Шидо. Даже имя его указывает на то, что он монстр. Шидо. ?Ши? — значит ?смерть?. Саки и есть смерть. И он принес смерть в мою жизнь. Именно из-за него я стал убийцей, неспособным справиться со своими извращенными желаниями. Все из-за него! Из-за его самодовольной, надменной, злобной, мстительной улыбочки!– Ненавижу тебя! Разорву тебя на куски! Снова вырву тебя из Ада и брошу обратно, чтобы смотреть, как ты горишь, и смеяться! Сгори дотла, а я просею твой пепел сквозь пальцы и снова брошу в огонь! Гори вечно!Я смотрел, как земля покрывает его. Скрывает его пустые глазницы, заполняет протестующий рот, душит, убивает его. Его кровь превратилась в багровую грязь. Вскоре он исчез. Он снова ушел, и его голос умолк, не было слышно даже шепот. Три пустых места рядом с его могилой. Еще три тела будут сброшены сюда для вечного сна. Я откуда-то знал, что их имена очень важны. Но прежде, чем я смог прочитать хотя бы одно, видение закончилось, унося с собой тайну могил и память о Саки.