Глава 7. Яичные роллы и другие маленькие трагедии (Ватари) (1/1)

НеизвестныйОн восхищался блондином издали в течение нескольких минут, прежде чем приблизился. Что-то в языке тела, прекрасного юного тела, не говоря уже об одежде и манерах, говорило – он не прочь. Они быстро поняли друг друга. У блондина была восхитительная улыбка. Он выглядел веселым и невинным; идеальный вариант для партнера на одну ночь. Незнакомец с восторгом наблюдал за ним, наслаждаясь каждым еле уловимым движением выбранной им игрушки, каждой деталью. Струящиеся длинные золотые волосы, округлые плечи, трепетание длинных темных ресниц на щеках, пронзительные янтарные глаза… Он поманил блондина, и тот послушно подошел. По правде говоря, до этого момента Ватари мало что понимал, лицо человека перед ним тоже ни о чем не говорило. Чувства вины и стыда притупились до такой степени, что все физическое мало что значило для него; границы реальности будто размылись. Перед глазами все поплыло; он пытался осмыслить происходящее. Было смутное ощущение, где-то на периферии сознания, что его трахают. То, что еще осталось от разума, подсказывало, что он не хотел этого, но выбрал этот путь, потому что убегать было гораздо утомительнее, чем просто последовать за незнакомцем.Он был не здесь и не сейчас. Его мысли вернулись в прошлое, в другое место и время, где происходило нечто похожее. – Откройся, – скомандовал кто-то, разводя в стороны бедра мальчика одним движением. Ватари приглушенно всхлипнул и прикусил нижнюю губу, почувствовав прикосновение возбужденного члена. Но он уже знал – сопротивление только сильнее заводит их. Лучше потерпеть – так быстрее закончится.Тот, кто был с ним, вошел одним плавным движением, приподняв бедра Ватари под непривычным углом. Слишком глубоко. Ребенок чуть было не закричал, но сумел сделать так, что низкий стон можно было принять за выражение удовольствия. Он игнорировал все: невыносимую боль, причиняемую ему каждым новым толчком, боль от острых ногтей, оставляющих длинные кровоточащие царапины на его бедрах. Его лицо, тело и разум отключились. – Ты хочешь этого, шлюха.Да, хочу. Хочу, потому что так я спасаю единственное, что дорого мне в этом мире. Трахай меня, пока я не истеку кровью и не умру, меня это не волнует. – Скажи, что ты хочешь меня. Кричи… называй меня по имени.Я хочу тебя. Как громко мне выкрикивать твое имя? Какое выражение ты хочешь видеть на моем лице? Скажи мне, чего ты хочешь. Сегодня я твой.– Ты думаешь, что не создан для такой жизни? Что стоишь большего? Что такое отвратительное существо, как ты, будет когда-нибудь чем-то бОльшим?Да. Буду. Я могу быть грязным сейчас, но это не продлится вечно. Однажды я вырвусь из тьмы и оставлю все это позади. До тех пор я буду выжидать, буду таким, как тебе нравится. Уступчивым. Буду делать, что требуется. – Ты мне противен. Ты красив… и отвратителен. Я хочу сломать тебя, разорвать на части и оставить истекать кровью у моих ног. Потому что я люблю тебя и ненавижу… так же сильно. Я сломаю тебя, даже если это будет последнее, что я сделаю. Мне до сих пор интересно, почему у тебя не получилось.ВатариЯ все еще не могу поверить в то, что натворил прошлой ночью. Идиот. С чего я решил, что это поможет? После душа я не мог уснуть. Тысячи мыслей проносились в моей голове – как только она не лопнула. Мысли о темноте, в которой я бродил этой ночью, мечты о человеке, которого я видел мельком и которого совершенно не знал – так, одно воображение. Страх того, что станется с той, которую я оставил в прошлом. Чью жизнь я купил своей смертью. И мой неизменный, вечный страх – попаду ли я в Ад за то, что сделал. Я думал – став шинигами, я получу шанс исправить все ужасные ошибки, которые совершил при жизни. Но… прошлой ночью я опять поскользнулся. Иногда я задавался вопросом, можно ли отказаться от роли, которую я сам себе навязал. При жизни я никому не хранил верность. После смерти я пытался найти себя в отношениях, которые считались подходящими и воспринимались окружающими благосклонно. Я пытался встречаться с теми, кого мои коллеги (иначе говоря, Цузуки) одобрили бы; с людьми ?нормальными?. С людьми, которым я нравился, и которых пытался полюбить в ответ.Но… похоже, мне не было важно, насколько хорошо они относились ко мне или как нежны были со мной в постели. Как ни ужасно и легкомысленно в этом признаваться, но… я обожаю секс. Просто обожаю. Проблема в том, что в сексе я предпочитаю подчинение, и без этого не бываю полностью удовлетворен. Мне нравятся сильные, грубые, даже жестокие партнеры. Страстные и со склонностью к садизму. Может быть, я чувствовал потребность наказать себя за то, что совершил в прошлом? В те времена, когда я был юным и невинным и собирался жить вечно… У меня не было шанса узнать, что первый раз может и не быть грубым. Я не помню лицо этого человека. Я сказал ему – если он хочет, может трахнуть меня, я не возражаю. Мне все равно нечем было заняться этой ночью. Кроме как спать и ждать наутро Воробья, этого старого пердуна.Я думал, что давно перерос эту стадию. Много воды утекло с тех пор, как я был партнером на одну ночь, тем более – так. В ближайшей подворотне. Он начал вполне невинно, но в процессе, следуя моим указаниям, стал из просто чувственного очень грубым. Если бы не моя исцеляющая сила – точно не восстановился бы к утру. Он ушел, прислонив меня к стене, с закрученными в невероятный узел ногами и кровоточащей задницей. Несмотря на все это, я проснулся на следующий день очень бодрым – как всегда после секса. Возможно, таково действие адреналина, который вырабатывается в ходе жестокого опыта, став неизменным спутником моей личной жизни. В душе я презирал себя за слабость. Ория хорошо сделал, убедив себя, что я считаю этот вопиюще жалкий эпизод тем, чем он и являлся. Я же по-прежнему отрицаю, что пристрастился к мазохизму. Но потом я смотрю на отметины, нанесенные мне перед смертью, и понимаю, чем ложь отличается от шрамов. Ты можешь спрятать их под длинными рукавами, но они всегда будут там. Мою истинную сущность, мои шрамы и мой позор я не мог показать тем, кого любил. Не мог позволить увидеть себя настоящего. Узнать, что помогает мне держаться и заставлять себя улыбаться.Удовлетворить свою страсть. Это как сигарета для заядлого курильщика. Как еще одна порция выпивки для алкоголика. Иногда мне хотелось плакать. Я слишком хорошо себя понимал. Я не хочу позволять любовникам ранить себя физически и духовно. Я хочу быть с тем, кто защитит меня от себя самого и даст мне любовь и нежность, о которых я мечтал. Один взгляд. Одно мгновение. Вот все, что мне потребовалось, чтобы понять – мне нужен такой человек, как Ория. Он сражался с Хисокой и пролил его кровь, и все же был достаточно благороден, чтобы признать, что не имеет права вмешиваться в дела такой важности, как это было в Киото. Он нашел идеальный баланс.Впервые за всю мою жизнь я нашел человека, с которым я на самом деле хотел быть. Человека, в которого я мог бы влюбиться. Ория Мибу…Там был еще один человек, которого я любил. Девушка с фотографии. И это было более чем достаточной причиной, чтобы сбежать прошлой ночью. Шеф Коноэ сказал мне, что она ушла из дома много лет назад. Мне нельзя навещать ее до конца ее дней. Любая мелочь может вызвать тяжелые воспоминания о времени, когда я был жив.Разумно это или нет, но я до сих пор презираю компромиссы; и еще, я доказал свою любовь тем, что действовал только в ее интересах. Я поклялся, что те, кого я люблю, никогда не будут страдать подобно мне. Но мое исчезновение из ее жизни привело к тому, что я не смог предотвратить сделанный ею выбор пути…Я подскочил, когда Гушошин нетерпеливо постучал клювом по моей руке. Я задремал было на сиденье автобуса, подставив кулак под голову; согнутая рука упиралась в подлокотник. Естественно, птица заняла место у окна, чтобы не бросаться в глаза, хотя это особо ничего не меняло. Меня такое положение дел раздражало. Не только потому, что меня часто укачивает; я устал и хотел бы уткнуться лбом в стекло, чтобы немного поспать. Впрочем, моя неудобная поза не помешала мне сделать это. Ночь была тяжелой. И даже во сне я не мог избавиться от мыслей, заполнявших каждый уголок моего мозга ежечасно, с тех пор, как я взялся за это дело. Я потер лоб и улыбнулся Гушошину. В его широко открытых глазах было любопытство. – Ты стонал во сне. Как будто видел плохой сон, – объяснил он, отложив документы, которые изучал, и полностью переключившись на меня. – Прости, если сон был хорошим. Я снял очки, сложил их и сунул в карман пиджака. 003 спала у меня на коленях, и я опустил руку, чтобы маленькой щеточкой пригладить ее растрепанные перья. Она вздрогнула и загудела во сне. Было время, когда я жил прошлым. Сейчас оно не имело значения, и я предпочитал не думать о нем. Какой в этом смысл? Ненавижу, когда меня жалеют и выражают сочувствие. Я был рад, что Гушошин разбудил меня. Еще немного, и настроение могло испортиться. Я посмотрел на него, весело ухмыльнулся и снова закрыл глаза. – Да… не очень хороший сон, – уточнил я и слегка взъерошил волосы. – Мне снилось, что я на мели, стою на обочине, а мимо проезжает шикарный мужчина на шикарной машине и предлагает меня подвезти. Затем…– … он похитил тебя и отвез в свое тайное логово, где тысяча полуголых юных красавчиков бесстыдно трогала тебя, нагло приставала и не давала уйти, пока каждый из них не совершил с тобой нечто в высшей степени неприличное и порочное, – закончил за меня Гушошин, закатывая глаза. – Ты когда-то воспользовался этой отмазкой, когда опоздал на работу, кретин! Господи, наш шеф готов был выйти из себя…– Не говоря уже о том, что Тацуми вычел из моей зарплаты, – проворчал я, пытаясь вытянуть затекшие ноги так, чтобы не разбудить сову. – Он использовал мою же шутку, как предлог, чтобы отнять у меня деньги! Жадина…– Да уж… пусть это будет тебе уроком, чтобы не шлялся по барам допоздна, – наставительно сказал мой компаньон и вновь углубился в заметки, лежащие перед ним. Мотор под нами взревел, и нас слегка подкинуло на сиденьях – мы наехали на ?лежачего полицейского?. Я подумал, что водитель бывший гонщик ?Формулы-1? – он нажимал на педаль газа до упора и брал повороты на двух колесах. Быть может, вам интересно, что я, бывалый житель Киото, делаю в этом автобусе. Что ж, охотно объясню.Я не ожидал торжественной встречи по поводу моего возвращения в Киото. Я не настолько самонадеян, чтобы требовать красную ковровую дорожку, духовой оркестр, громкоговорители и тому подобное. Киото – мой родной город, место, где я родился. Самое любимое место на свете. Здесь я встретил будущую жену. Здесь я женился. Здесь похоронено мое тело, обретя вечный покой. Киото всегда был для меня сказочным городом. Я идеализировал его с детства. Все хорошее в моей жизни было связано с Древней Столицей. Тем не менее, реальная моя жизнь проходила в соседней Осаке. В городе, который никогда не засыпал и где женщины носили красное. Невозможно было сопротивляться живительной, бодрящей атмосфере этого города. Большинство приезжало в Осаку в поисках секса и находило его на улицах, окутанных сигаретным дымом, как правило, совершенно случайно. В Киото встреча глаз означала нечто романтическое. В Осаке взгляд был вполне определенным предложением.В реальности люди просто одержимы сексом и смертью. Осака, аккуратная и благопристойная днем, ночью превращалась в город греха, олицетворение человеческой одержимости. Смерть и секс были частью повседневной жизни. Такова была реальность, и люди принимали ее такой, как есть. Я тоже этому научился. Такова была Осака. Но Киото был для меня городом грез, и ирония здесь неуместна. Всякий раз, приезжая туда, я бродил по его улицам точно во сне. Все чувства были точно приглушены, затуманены чем-то легким и прозрачным. Казалось – все мечты осуществимы, и недостижимых целей просто нет. В сущности, Киото – это я, и он всегда будет частью меня. Вернувшись, я чувствовал себя так, словно никогда не покидал его. Думаю, то же чувствуют изгнанники, возвращаясь домой. Снова обретаешь воспоминания, заново переживаешь свое детство… Долгая разлука помогает понять, что это самое дорогое для тебя место на земле. Я до сих пор не усвоил это. Я прибыл в Киото в тот день такой же легкомысленный, как и всегда. Несмотря на то, чем я собирался заняться, я не позволю чему-либо запятнать для меня Киото. Ни по какой причине. Я приехал работать, но есть и тайная цель. Цель моя, как сон или мечта – о ней приятно думать, но надежд на осуществление очень мало. Я четко осознал это в автобусе, пока ехал в Кокакуро. Приняв это дело, я совершаю прощальное путешествие. Я приехал в Киото, чтобы найти повод попрощаться с ним навсегда. Печальные, но освобождающие мысли. Если честно, на что я надеюсь с таким человеком, как Ория Мибу? Образованный, красивый, умеющий хорошо говорить… аристократ, словом. По крайней мере, таким он мне виделся. Ну, а я… просто мужлан из Осаки. Что такого он может увидеть во мне?И все-таки я надеялся. Я все еще верил в то, что мои мечты сбудутся, какими бы невозможными они не казались. Такова магия Киото! Для этой поездки я оделся во все самое лучшее. Зеленый пиджак, черная водолазка, черные брюки и красные сапоги на небольшом каблуке, чтобы ноги выглядели длиннее. Встал я очень рано, чтобы помыть голову и уложить волосы идеальными волнами, использовал тушь и свой самый дорогой одеколон.В итоге я выглядел и чувствовал себя на миллион иен. По крайней мере… я так думаю. Надеюсь, мой самурай хотя бы заметит меня, если уж мне не удастся полностью завладеть его вниманием.Это было три часа назад. Покидая самолет, я рассчитывал, что кто-нибудь встретит нас и отвезет в Кокакуро. В конце концов, нас же наняли для расследования. Однако, позвонив, я к своему ужасу узнал, что мы должны добираться сами. И это не было бы проблемой в ясный солнечный день. Но была, возможно, самая ужасная погода в этом году – лило как из ведра. Серое небо, мокрые скамейки… да еще подъехавший к остановке автобус окатил меня грязной водой. Стоило тратить столько времени на прическу и макияж… Сражаясь за место в автобусе, я с ужасом почувствовал, что поскользнулся – надеюсь, что на вчерашнем яичном ролле, а не на чем-то похуже. В отчаянной попытке избежать падения и тем спасти свою гордость, я схватился за поручень, к которому кто-то только что прилепил жвачку. Я с отвращением отпустил поручень; автобус тронулся, и я рухнул на колени обалдевшему от такого поворота подростку. Сначала ему даже понравилось, но потом он понял, что я мужчина, багрово покраснел и попытался спихнуть меня на соседнее сиденье на противоположной стороне. И я почти уже сел; но автобус в очередной раз наехал на ?лежачего полицейского?, и я повалился на пол, улучшив свой с таким трудом созданный образ несколькими окурками, прилипшими к моим шикарным белокурым локонам. Кажется, целая вечность понадобилась, чтобы избавиться от них; я дополз до сиденья и тут вспомнил, что забыл Гушошина и 003. Кое-как я извлек себя из автобуса под пристальными взглядами присутствующих и шел обратно под проливным дождем две остановки. Следующий автобус пришел через полчаса; обошлось без приключений, за что я благодарен судьбе. Я не из тех, кого могут сломить подобные мелочи, и даже сумел посмеяться над ними, оказавшись в относительной безопасности на своем месте. И все же я был немного раздражен. Мы опаздывали на час. Я оглядел себя, чтобы оценить масштаб разрушений. М-да, выглядел я… Мибу-сан точно не сойдет с ума при виде мокрого дрожащего идиота в очках, заявившегося к нему в дом с окурками в некогда великолепно уложенных волосах. Первую половину поездки я судорожно пытался исправить положение, но с промокшей одеждой мало что можно было сделать. Я измучился, мне все надоело; наконец я уснул, когда Гушошин заверил меня, что разбудит по приезде в Кокакуро. Посмотрев на часы, я убедился, что спал ровно 45 минут. – По моим расчетам, мы будем на месте минут через 20, – сообщил я своему пернатому другу. – Скажи, есть ли в этом деле подробности, о которых я должен узнать до прибытия?Гушошин сделал гримасу. – Ватари, не пытайся казаться умным. Ты похож на Риз Уизерспун, разыгрывающую адвоката в фильме ?Блондинка в законе?.Я язвительно приподнял бровь.– Это могло бы обидеть меня, если бы я хотя бы примерно представлял себе, о чем речь. Это, случайно, не американский фильм? Последний западный фильм, на который я ходил, – ?Под солнцем Тосканы?. И весь сеанс рыдал у Цузуки на плече, а он изо всех сил старался успокоить меня. Гушошин отмахнулся от моего жизнерадостного комментария, но я успел увидеть, буквально за долю секунды, что мое скромное замечание ему не понравилось. Служебные романы всегда были главной темой для обсуждения в Бюро, и предположения о моей возможной связи с Цузуки всплывали постоянно, как бы случайно и не совсем случайно. Хотя о Цузуки и его предполагаемых романах болтали постоянно. Жаль, что маленький Целомудренный мальчик совершенно не подозревал о своей сексуальной привлекательности. Я как-то пытался объяснить ему, почему другие люди находят его привлекательным, но думаю, что тонкости химии не для всех. – Действительно, файл, который нам дал для изучения Тацуми, кое-что проясняет, – сказал Гушошин, вручая мне лист бумаги. Я вернул на место очки, чтобы прочесть мелкий шрифт. – Это касается выжившей девушки.Мои глаза невольно расширились, но я взял себя в руки и попытался казаться равнодушным. – Да, я помню, у нее глубокий порез на шее. Также припоминаю, что злоумышленник, возможно, намеренно оставил ее в живых, потому что ее травмы были гораздо менее тяжелыми, чем у остальных трех девушек. Я опустил листок вниз и задумчиво потер ямочку на подбородке. Глупо оставлять жертву в живых. Ведь она может дать показания. Какова же была цель преступника? Зачем было убивать остальных?Гушошин показал мне ее фотографию. Той, которую я любил. Тяжело смотреть на нее и сохранять деловой тон – такая знакомая и так меня любила… Избитое, покрытое синяками лицо было бы довольно привлекательным при других обстоятельствах – чудесный рот, уголки губ вечно приподняты в намеке на улыбку, совсем как у меня. Длинные светлые волосы блестели, в карих глазах, напротив, блеск был приглушен. Хотя она была довольно веселым человеком. Она выглядела немного старше того возраста, в котором навечно остался я; вероятно, ей около тридцати трех. Думаю, без этих травм она была очень красивой и излучала тепло. Теперь же ее глаза казались стеклянными от непролитых слез, которые она удерживала, чтобы не мешать фотографу запечатлеть ее пострадавшее лицо. – Бедное дитя, – пробормотал я, нехотя позволив Гушошину забрать фотографию. – Никто не должен проходить через подобное. И ты это понимаешь лучше, чем кто-либо, не так ли, Ютака?… Автобус накрыла тьма. Мгновение я продолжал сидеть в нерешительности, ожидая, что свет вот-вот зажжется. И только потом понял: был полдень, и даже если бы электричество отключилось, такой темноты просто не могло быть. Исчезло все: салон автобуса, пассажиры, Гушошин и даже 003. Я по-прежнему сохранял сидячее положение, хотя сиденье исчезло. Вокруг была только тьма. Непроницаемая, чернильно-черная тьма. Без дверей. Без точки возврата. Я думал о прошлой ночи; о подворотне и случившемся там. Все казалось теперь нереальным, искаженным…– О черт… только не это, – я огляделся вокруг, ища что-нибудь знакомое, за что можно было зацепиться перед лицом надвигающегося безумия. Глаза медленно привыкали к темноте, и я смог кое-что разглядеть. Старинные напольные часы. Кровать с балдахином. Дверной проем, увитый лозами. Покосившиеся картины в рамах. Трещины в углах потолка. В воздухе висел тяжелый запах секса, напоминающий дешевые духи.– Нет, – прошептал я. Невозможно. Я не активировал перемещение. Как же я тут оказался? Этого не могло быть. Я бежал отсюда сорок два года назад, не имея намерения когда-либо возвращаться. Однако я был именно здесь.Но было во всем этом нечто неправильное. Подойдя ближе, я прикоснулся к часам. Твердые, холодные, реально существующие. Но это были не те самые часы, которые всегда там стояли. Не те, которые были однажды обагрены моей кровью. Это была как бы их копия, воссозданная по памяти. Только образ тех часов; мелкие детали не совпадали. Но почему? Кто и зачем воссоздал их? И по какой причине я здесь?– Ва-та-ри-саа-аан… – раздался голос из темноты. Голос тоже был знакомым, пробуждающим давно забытые чувства. Отбросив эмоции, я протянул вперед руку, сложив пальцы в магическом жесте. Энергия мана так и просилась наружу; мои способности сохранились и в этой реальности. – Скрытый призрак, яви свой облик, раскрой свою сущность… – произнес я слова заклинания, призванного рассеять тьму и дать мне увидеть противника, дергающего за ниточки. Однако его магические силы превосходили мои, и заклинание не достигло нужного эффекта. Голос справедливо посмеялся надо мной. – Ах, как жаль! Как жаль! Заклинание оказалось бесполезным! – беззаботно пропел голос, отдаваясь звоном в моих ушах. Резкое движение, и кто-то появился в дальнем от меня углу. Он стоял, прислонившись к стене, и смотрел на меня. Слышно было, как он постукивал ногой об пол. Я развернулся; пальцы сложились в оборонительный жест, но противник снова исчез. В темноте кто-то хмыкнул. – Сююю-дааа, – игриво поманил голос. Я затаил дыхание, когда шаги, отдаваясь эхом от стен, приблизились ко мне. В глубине души я знал, кто это. Кто выйдет сейчас из чернильной тьмы. И все-таки предчувствия было недостаточно, чтобы я удержался от восклицания.Казалось, его тело сливается с тенями, и только молочно-белая кожа выделяется на фоне темноты. Когда он подошел ближе, мне вспомнились все до одной причины, по которым я обратился однажды к этому существу, а также те, по которым, в конце концов, я решил бежать. Огромный широкоплечий средних лет блондин с взъерошенными грязными волосами, струящимися по затылку. Морщинистое, обманчиво добродушное, харизматичное лицо с широким ртом; он улыбался мне точно так же, как в тот раз, когда я имел глупость довериться ему. Той самой улыбкой, которой он завлек немало молодых идиотов в свой дом и в свою постель. Постепенно она сменилась насмешкой. Я подавил желание бежать, понимая, что деться мне некуда. В комнате не было ни окон, ни дверей. Никогда не было.Я подождал, пока он подойдет совсем близко. Его улыбка стала еще шире, когда он заметил мой страх.– Привет, Ватари-сан, – мелодично произнес он. Я ему не ответил. Во всяком случае, словами. ШМЯК! Мой удар почти снес ему голову. И снес бы, будь он обычным человеком. Я шинигами, и физическая сила, частенько подводившая меня при жизни, стала теперь гораздо больше человеческой. Его колени подогнулись, и он упал навзничь, держась за пострадавшую щеку и глядя на меня. Тут только рассеялась иллюзия, порождение моего собственного разума. Передо мной был не мужчина, а подросток с грязными светлыми волосами и поразительно яркими голубыми глазами. Такие я видел только у одного человека…– Больно… Ватари-сан, – пробормотал он; глаза смотрели на меня без удивления, как будто побои были для него чем-то привычным. Я отступил на два шага, чувствуя, как что-то задело мою поясницу; легкая рябь, как будто сзади была вода.– Ты… почему ты здесь? – тихо спросил я, глядя в темноту. Казалось, она колышется, и это сопровождалось звуками, отдаленно напоминающими детские голоса в трущобах. – Что происходит..?– Это место… эта тьма… они играют с сознанием людей… – сказал мальчик, медленно вставая на ноги и отряхивая штаны на коленях. – Прошу прощения за то, что напугал тебя, Ватари-сан… но так мало существует мест, где мы с тобой можем поговорить. – Чего ты хочешь? – прошептал я. Я чувствовал себя как в библиотеке и потому понизил голос. Паренек массировал щеку; казалось, он где-то далеко. Теперь, когда он был так близко, я мог лучше его рассмотреть. Мягкие, мышиного цвета волосы с тонкими светлыми прядями, длинные стройные ноги и узкие бедра. Лицо казалось дружелюбным и при других обстоятельствах могло быть выразительным. Одет он был иначе, чем прошлой ночью, в большем соответствии со своим юным возрастом – брюки длиной три четверти, красные кеды и свободная футболка с ничего не говорящим мне изображением поп-идола на груди. Звук его шагов был громким на деревянном полу.Его красота была того же рода, что и у Хисоки. Но характер был совершенно другим. Присущая ему уверенность в себе отразилась в более сексуальном облике.Он покачал головой; длинные пряди волос скользнули по его шее. Выражение его лица постепенно стало более расслабленным и, в конце концов, почти веселым. Именно это слово пришло мне на ум.– Ты… это за тобой я пошел вчера ночью, так?Мальчишка улыбнулся и сел на край кровати. Странно было видеть, как он использует для простого отдыха предмет, который внушал мне такой ужас в прошлом. Он выглядел на ней как-то неуместно.– Неа! – сказал он, болтая ногами, будто сидел на качелях. Но мне это движение – вперед и назад – напомнило о… ну, сами понимаете. – Возможно, это был я, который не совсем я. Это имеет какой-то смысл для тебя?Нет. Признаться, я был обескуражен. Это было задолго до того, как мы узнали о его способности изменять облик. – Ты… который был не ты? – спросил я. Чертовски хотелось быть не столь невежественным. Он лишь улыбнулся и огляделся, изучая отвратительную обстановку, знакомую мне слишком хорошо. – Итак, это место, которое запомнилось тебе лучше всего, – непринужденно сказал он. Я старался успокоить дыхание, пытаясь не поддаться панике и не позволить кошмару завладеть мной. Мне казалось, что стены надвигаются на меня. – Что-то плохое случилось здесь, Ватари-сан?Я проигнорировал вопрос. Мне пришлось проигнорировать его. – Какого хрена тебе нужно? На кой черт ты явился мне прошлой ночью в Токио? И для чего, мать твою, ты заманил меня в это… странное место?!Пацан слегка нахмурился; он выглядел раздосадованным.– Я уже сказал тебе: кто знает, кого именно ты видел прошлой ночью?Я услышал звук, похожий на сдавленный всхлип. Ну, все, сейчас у меня будет взрыв мозга. – Так… ты был там… и в то же время тебя там не было. Как я глуп, что сразу не понял, – мне хотелось прыжком пересечь комнату и трясти его до тех пор, пока его собственные мозги не затрещат. Но я не хотел приближаться к кровати. Потом я подумал о том, что могло бы подтвердить мои подозрения. – Ты сказал, тебя зовут…– … Пандора, – радостно подтвердил он с широкой глупой улыбкой, так не вязавшейся с образом соблазнителя, в котором ?он? предстал прошлой ночью. Он взглянул на меня и улыбнулся еще более лучезарно – я и в собственном зеркале едва ли видел подобную улыбку. Мальчишка захихикал. – Но не Пандору ты встретил прошлой ночью, глупый Ватари. Как я уже говорил.Он встал с кровати и подошел ко мне, протягивая руку. Я уставился на нее, не в силах пошевелиться и пожать ее. – Почему ты колеблешься? Разве ты не хочешь убедиться в том, что я не призрак?Он улыбался так очаровательно, так ласково, что я отбросил сомнения и осторожно взял его руку. Он казался таким знакомым… Пандора снова улыбнулся, мы пожали друг другу руки, а затем он притянул меня ближе, чтобы обнять. Я побледнел, но это объятие казалось вполне естественным, как будто мы давно знали друг друга.– Я впервые в Киото… – пронзительно вскрикнул он, отпрянув и улыбаясь еще шире. – Я пришел сюда, чтобы найти маму и папу! Думаю, моя мама еще здесь, но… насчет отца не уверен. Его немного трудно будет найти. Он постоянно ездит туда-сюда. Я слабо улыбнулся: откровенность малыша, счастливо поверявшего мне семейные тайны, напомнила мне… ну, нечто не совсем хорошее, случившееся со мной много лет назад… в другом измерении. Я посмотрел на него и слегка усмехнулся про себя.– Боже мой… ты выглядишь совершенно, как он. – Как кто? – его улыбка стала чуть строже.– Хисо… – в последний момент я сдержался, отлично зная, что упоминание имен умерших может иметь катастрофические последствия, если об этом узнают высшие силы. – Э… я имею в виду – мы вместе работаем. Сходство просто удивительное! Твои волосы, лицо, голос! Ты мог бы сойти за его близнеца! Только одежда и…Что-то странное произошло с Пандорой в этот момент. Дружелюбное всего несколько секунд назад выражение сменилось на моих глазах холодным и бесстрастным. Слова застряли у меня в горле, когда я увидел, как сдвинулись его брови.– Я не твой Хисока, Ватари-сан, – сказал он. Голос прозвучал очень грубо. Внезапная перемена заставила меня немного отстраниться. Не скрою, я забеспокоился. – О-оф… конечно, нет. Ты Пандора, не так ли?В конце концов, он успокоился, поверив в мою искренность; голос и манеры стали прежними, чувственно-соблазнительными. – Точно.Я схватил его за плечи и слегка сжал. Не хотел произвести впечатление грубого человека и напугать его, но с меня было довольно. Сыт по горло и устал от этих мистификаций.– Хватит с меня этого дерьма. Думаю, пришло время дать мне прямой ответ.Пандора слегка улыбнулся и легко освободился от моего захвата. Вернувшись на кровать, он весело посмотрел на меня.– Я здесь для того, чтобы дать тебе шанс победить.– Шанс победить?Он продолжал счастливо и абсолютно спокойно улыбаться, хотя, по всей видимости, воспринимал ситуацию серьезно. – Я пришел предупредить тебя, но чтобы поговорить, пришлось создать эту маленькую щель меж двух миров. К сожалению, я смог использовать только то, что занимало особое место в твоей памяти. Вот эту комнату. Прошу прощения, но я не мог рисковать. Мой хозяин не должен узнать о том, что я сделал.– Хозяин? Тогда… ты, должно быть…– Шлюха демона. Домашняя зверушка. Именно это я и собирался сказать, но Пандора меня опередил.– Да, Ватари-сан. Все так, – пробурчал он; его улыбка стала только чуточку менее сияющей. Сверкнули жемчужные зубы. – Говорят, лучше быть правой рукой дьявола, чем встать у него на пути. И к легионам Миткиэля это как нельзя лучше относится.Я никогда раньше не слышал это имя; уверен, мое невежество отразилось на моем лице. Улыбка Пандоры стала печальной. Я видел, что мальчик очень несчастлив под своей маской веселья. Вот только мало чем можно помочь тому, кого демон избрал своей игрушкой. Вмешаться… это означало лишь одно: демон явится собственной персоной и займется тобой. Я знал о подобных случаях.Я приготовился к защите; мыщцы напряглись на случай, если схватка станет неизбежной. Но драка, видимо, не входила в намерения Пандоры. – Я хотел сказать тебе кое-что, Ватари-сан, – промурлыкал он, вставая с кровати и делая шаг ко мне. Я отступил назад, но он молниеносно схватил мою голову одной рукой и грубо притянул к себе. Я невольно закричал от боли; мой голос перешел в сдавленный всхлип, когда другая рука обхватила меня, крепко прижав к его телу. Я вздрогнул, борясь с желанием вырваться. Не то чтобы он был грубым – скорее, подобно ребенку, не осознавал собственную силу. Казалось, малышу просто был необходим физический контакт. Я нерешительно положил руки на его талию, и он со вздохом спрятал лицо у меня на плече. Его пальцы изо всех сил вцепились в мой пиджак.– Мой отец всегда обнимал меня так, – задумчиво пробормотал он, встретившись со мной глазами. – Это было очень давно. Мне нравилось стоять вот так… это было до того, как я стал нечистым.Слезы выступили у меня на глазах; он заметил и смахнул их большим пальцем.– Думаю, ты понимаешь меня, Ватари-сан, – прошептал он. – Ты тоже терял… и знаешь, каково это. Я… хотел бы, чтобы мы могли… вернуть это друг другу. Но это невозможно, не так ли? Мы никогда не могли получить даже то, чего хотят другие. Мои родители уже не там, где были всегда, а я все еще гоняюсь за несбыточной мечтой по бесконечному кругу. И точно так же гоняешься ты… Я отстранился, но Пандора не обиделся. Он повернулся с удовлетворенной улыбкой, будто я безмолвно подтвердил его слова. Пандора уходил прочь; тени искажали его очертания, и он стал почти неразличим. Дойдя до дальней стены, он остановился и оглянулся на меня через плечо.– И мертвые были судимы по их делам, так записано в книгах. И море отдало мертвых, которые были в нем. Смерть и Ад отдали своих мертвых, и все были судимы по делам своим. Затем Смерть и Ад были низвергнуты в огненное озеро. Огненное озеро – это вторая смерть, и все, чье имя не найдено в книге жизни, были брошены туда. Таков Суд Мертвых.Я почувствовал, как кровь стынет в моих жилах.– О чем ты говоришь? – мой голос напоминал шелест сухой травы, продуваемой ветром и готовой загореться. Мягко шикнув на меня, Пандора скользнул обратно в темноту. – Я с трудом защищаю тебя. По крайней мере, сейчас, но его легионы действуют быстро, собирая осколки, разбросанные ветром…. – его голос прозвучал мрачно. – Он обрушит кольцо бушующего огня и очистит мир. Затем с чистого листа создаст свое собственное царство… сожалею, что принес дурные вести, Ватари-сан. В самом деле, сожалею. Однако думаю, ты должен знать, особенно теперь, когда ты сам являешься частью всего этого. Возможно, ты сможешь остановить этот ужас. Пожалуйста. Я больше не могу…С тяжелым вздохом Пандора исчез, оставив меня размышлять над кошмарными намеками, содержащимися в его последних словах. И вдруг… ослепительная вспышка, и я упал туда, где началось мое видение.Рука ощутила тепло перьев 003; глаза увидели тусклый свет за окном автобуса. Все мое тело била дрожь; я был охвачен холодом и внутри, и снаружи, но он не имел ничего общего с моей мокрой одеждой.– Эй, ты в порядке? – пронзительный голос Гушошина раздался где-то рядом. Я чувствовал, что он смотрит на меня. – Выглядело так, будто ты отключился на мгновение. Я ослабил хватку, отпустил перья 003, и мои пальцы медленно соскользнули с нее, словно с мокрого шелка. Тем временем погода начала улучшаться. Я повернулся к своим спутникам, готовый рассказать обо всем, но тут внезапная мысль поразила меня, и я начал смеяться.– Ватари-сан? – поднял бровь Гушошин.Я не мог сказать ему. Слишком много компрометирующих подробностей о моем прошлом… я не был готов говорить об этом. Понятия не имею, что означают загадочные слова Пандоры об огненном озере, тем более – о неминуемой гибели мира потом.Я даже не связывал их с нынешним делом, поэтому похоронил эти странные высказывания в дальнем уголке тьмы, окутывавшей мое сознание, чтобы рассмотреть позднее. Когда они износятся и запылятся.Пейзажи проносились за окном со скоростью сто миль в час. Я отдался настоящему.*****************Спустя двадцать минут Гушошин, 003, наш завидный багаж и я прибыли к месту назначения. Хотя большая часть Японии сейчас подверглась влиянию Запада, облик Киото в основном остался традиционным, и улица, на которой мы оказались, подтверждала это. Современные гейко, или как там женщины Ории предпочитают называть себя, до сих пор живут в традиционной группе домов, именуемых ?окия?. Их строят в районах, известных как ханамачи – ?город цветов?. Гейко – слово из специфического киотского диалекта и означает то же самое, что и гейша. Ну, вы понимаете. Тем не менее, насколько мне известно, женщины на службе у Ории были не совсем гейшами, не в полном смысле этого слова.Однако я, со своим убогим жизненным опытом, наименее подходящий человек для того, чтобы объяснять вам эти тонкости; ужасно невежливо с моей стороны даже пытаться. Одно могу сказать с уверенностью – несмотря на специфику работы, и сам Ория, и их ?клиенты? относились к ним справедливо и с уважением, не покушаясь на достоинство гейко. Я знал, что некоторые девушки добились финансовой независимости от окия; они жили отдельно, но предпочли сохранить связи с Кокакуро по каким-то личным соображениям. Брали напрокат кимоно, советовались по финансовым вопросам… не могу сказать точно, что еще.Думаю, Ория мог бы объяснить лучше меня. ?Кокакуро? – название конкретного окия, точнее, борделя, владельцем которого был Ория. Не уверен, есть ли какой-то смысл в этом названии; ?куро? (черный) как бы намекает на тьму, ночь… что-то в этом роде.Из материалов дела мне было известно, что до убийств было восемь гейко, проживающих в окия, и еще одна, живущая отдельно. Еще был администратор, который занимался всем – звонками, организацией встреч, расписанием девушек, три горничные, две молодые и одна среднего возраста, и повар. Старшая горничная и повар жили рядом с Кокакуро, как и профессиональный костюмер и парикмахер; они приходили почти ежедневно, чтобы готовить девушек для вечерних мероприятий и тому подобное. Ория Мибу, как владелец, жил в Кокакуро и фактически выполнял работу ?Матери? окия, или о-каа-сан. Обычно о-каа-сан сами были бывшими гейшами.Конечно, это была необычная роль для мужчины. Семейная традиция, как я узнал позднее, и обязанность, которую он унаследовал после смерти старшего брата своего отца. Ория заботился о гейко и других работниках, ежедневно решая множество вопросов. До сих пор не знаю точно всех его обязанностей в качестве владельца, в просмотренных мною файлах слишком мало информации. Я понял одно – человек он очень занятой, весьма влиятельный и могущественный. Также он очень богат, хотя никогда не говорил о деньгах и не коллекционировал предметы роскоши, что вполне мог себе позволить.Девушки со своей стороны старались угодить своему покровителю, который, полагаю, был с ними справедлив, выполняя их просьбы. Теперь три гейко были мертвы, а четвертая находилась в больнице. Администратор и горничная, нашедшая тела, уволились. Кто-то может сказать, что Ории теперь будет проще, но, откровенно говоря, жизнь в ханамачи теперь не так ужасна, как это было в прошлом. Деньги стали совсем другими, и окия, располагая десятком гейко или около того, а также обслуживающими их служанками, вполне может давать приличную прибыль. Что до Кокакуро, это было лучшее заведение в Киото. Здешние гейко старались угодить своим клиентам и были настоящими игрушками в руках богатых и влиятельных. Позднее я узнал, что в Кокакуро жили знаменитые гейши, а одна из них считалась второй или третьей по популярности гейшей во всей Японии.Вот уже несколько лет она является любовницей министра иностранных дел; это приносило и приносит немалую выгоду Кокакуро. Самое традиционное и старомодное место, какое вы можете себе представить; это обеспечивало заведению престижных клиентов. Вы можете предположить, что оно находится в центре района, известного в народе как карюкай (мир ив и цветов). Конечно, это Гион-кобу, где древние традиции гейш ревностно сохраняются по сей день.Однако это не соответствует действительности. На самом деле Кокакуро находится на другом берегу реки, в менее известном Понточо. Я провел большую часть своей жизни в Киото, но никогда не был настолько успешным, чтобы покровительствовать гейшам. Вот мой отец, тот был достаточно деловым и состоятельным, и ему посчастливилось получать приглашения на приемы, где гостей развлекали гейши. Они всегда проводились в районе Гион с его извилистыми улочками. Понточо находился на другой стороне реки Камо, туда можно было попасть по мосту Сидзё. Он состоял из одной длинной аллеи, которая протянулась вдоль реки. Большинство считает знаменитый район Гион-кобу более гламурным, но мне лично Понточо представляется утонченным и элегантным. Как стрекоза – удлиненная, обтекаемая, сияющая яркими цветами. Как красота, которую встречаешь там, где меньше всего ждешь. Плакучие ивы, грациозно склонившиеся над ласкающими их водами реки; милые деревянные веранды на сваях, стоящих в воде… все здесь одновременно навевает сладостные воспоминания и говорит об упадке. Сердце несколько раз подпрыгнуло у меня в груди. Я дома; напоминающие об утрате, утомительные звуки города, в котором я жил так долго, остались позади. Киото всегда дарил мне покой и некое двойственное чувство. Я никогда не был в Понточо и поэтому не мог притвориться, будто это нечто вроде возвращения домой, но сердце говорило мне, что я на знакомой территории и найду здесь отдых и утешение… без стыда и неловкости, будто вернувшись в объятия матери. Я снова стал собой, несмотря на ужасную миссию, которая привела меня сюда.Кокакуро было первым или вторым зданием, построенным в Киото, и в пору расцвета находился в центре города. Теперь, когда дороги и мост изменили свое местонахождение, это было центральное здание района Понточо; высадившись из автобуса, мы прибыли на место меньше чем через пять минут. Это было красивое, ухоженное здание с простой вывеской на фасаде; думаю, чтобы не привлекать особого внимания. К этому моменту дождь немного поутих, и этого оказалось более чем достаточно, чтобы воскресить мою веру в Бога.– Господи, спасибо! – прокричал я небу. 003 гудела, весело выписывая восьмерки вокруг моей головы. Гушошин смотрел на нас, как на идиотов. – Вот это правильно. Пусть на нас вся улица смотрит, – проворчал он. Как будто парящая в воздухе говорящая курица привлекает меньше внимания! Кроме того, улица была совершенно пуста. По-настоящему ханамачи оживает лишь ночью. Все нормальные, разумные люди были дома, занимались бумажной работой, спали, а если повезет, обнимали своих любимых и занимались кое-чем поинтереснее. Внезапно перед глазами возникла смелая фантазия с участием некоего прекрасного мечника: мы лежим, обнаженные, перед старым камином, потягивая легкое светлое пиво. Улыбаясь друг другу… пиво слегка расплескалось, увлажнив нашу кожу… он смеется над замечательной шуткой, которую я только что выдал. Картина была настолько хороша, что я тут же решил воплотить ее в жизнь, когда ближе познакомлюсь с объектом своих грез.– Что ж, тогда познакомимся с нашим работодателем! – пропел я, подлетая к парадному входу в Кокакуро. Причем летел я буквально – мои ноги были в трех дюймах от земли. – Я уверен, что он уже ждет нас!Внезапно неприятная мысль поразила меня. Нечто, о чем я никогда не задумывался прежде. Нечто настолько очевидное, что я мог только поражаться собственной глупости.Что, если Ория не одинок?! У меня не было ни одного убедительного доказательства, что это не так, хотя я не увидел на его пальце обручального кольца в ту ночь, когда мы искали Цузуки. В ту ночь в Кокакуро я был очень занят. Может быть, он похож на Хью Хефнера и у него целая куча подружек? В конце концов, у него бордель и он достаточно привлекателен… Облако отчаяния окутало меня при мысли о полуодетых полногрудых красавицах-блондинках в его объятиях. А я-то так и не закончил свое зелье для смены пола! Какой ужас! Почему я раньше не подумал об этом?! Как может человек его возраста, внешности и статуса быть одиноким и обратить внимание на кого-то вроде меня? Безнадежно обыкновенного и… безгрудого?С чего я решил, что Ория интересуется мужчинами? Я всерьез сомневался в том, что он гей… или хотя бы бисексуал. А если бы даже был… где гарантия, что из всех мужчин он выберет меня? Острый приступ депрессии накрыл меня с головой.Я еще не забыл, как разозлился, когда Ория не организовал для нас транспорт. Однако в этот момент нервное возбуждение, которое охватывало меня всякий раз, когда я представлял себе встречу лицом к лицу со своей случайно встреченной ?истинной любовью?, окончательно покинуло мой полуразрушенный мозг. Ибо Ория Мибу наконец отозвался и открыл дверь. И увидел двух птиц в сопровождении ухмыляющегося, пускающего слюни дебила. О, я не осуждаю его за первую реакцию… он вздрогнул и потянулся за мечом… туда, где он обычно находился. Тем не менее, я надеюсь, что оценив мою шевелюру, он пришел к выводу, что мы и есть те самые идиоты из Министерства, которых прислали ловить убийц.– Итак, – произнес он. – Должно быть, вы те самые парни из Министерства. Видали? У меня природный дар читать мысли. Но тут он окинул меня внимательным взглядом, и я подумал, не спешу ли я с выводами, не выдаю ли желаемое за действительное. Моя перепачканная водолазка прилипла к все еще мокрому телу – смотреть, действительно, было не на что. – Да! – заявил я, плотнее запахивая пиджак. Он изогнул идеально очерченную бровь. – Ютака Ватари, Гушошин и 003 в твоем распоряжении, красавчик! – и тут же смутился и испугался, что был слишком дерзок, перешел черту и обидел его. К счастью, Ория вырос в Киото и прекрасно знал, как вести себя. Он бросил на меня взгляд, которым обычно смотрят на тех, кто считает себя очень умным, хотя на деле это совсем не так. Ория был одет в удобное, по-летнему легкое юката, которое позволяло различить хорошо развитую грудь и длинные мускулистые ноги. Я даже не пытался прекратить разглядывать его. Длинные темные волосы были собраны сзади, позволяя рассмотреть точеные черты лица, в которых было нечто женственное, может быть, благодаря великолепным чувственно-пухлым губам. Я, наверное, выглядел как потерявшая голову фанатка, уставившись на него в полном экстазе. Смелые оттенки красного, оранжевого и желтого сочетались в его одежде с простым узором из колосьев пшеницы и колес – типично летний мотив. Но в нем самом не было ничего легкомысленного. Улыбка была безжалостно умной. Я был окончательно сражен.– Должны ли мы проходить через утомительные формальности? – спросил он, стараясь не замечать 003, которая, казалось, имела непреодолимую симпатию к одной из прядей его волос. – Почему бы нам не опустить все эти любезности? В конце концов, времени у нас немного. Он слегка улыбнулся, и мое сердце ёкнуло. Это, определенно, не было стимулом вести себя благоразумно.– Хорошо, – сказал я, вложив все свое кокетство в это единственное слово. – Мы могли бы просто пропустить их. Ория кивнул; похоже, он счел мой ответ удовлетворительным и разумным. – Хорошо, – сказал он. Полные губы изогнулись в медленной приветливой улыбке; он склонился в глубоком старомодном поклоне. У меня перехватило дыхание. Появилась надежда, всего только надежда, узнать настоящего Орию. С самого начала и до самого конца.– Добро пожаловать в Кокакуро, – сказал он так же гортанно, как и в тот, первый, визит, когда я пришел с Хисокой и Тацуми. Его глаза встретились с моими, и я различил в их глубине маленькие зеленые искорки. – Меня зовут Ория Мибу. Я искренне надеюсь, что вам понравится пребывание здесь. Мой дорогой шинигами из потустороннего мира.