Глава 6. Скрытый диссонанс (Мураки) (1/1)

Цузуки-сан обернулся, чтобы посмотреть на другого шинигами, затем наклонился ко мне и прошептал на ухо: – Ты сердишься?Я взглянул на него сверху, делая вид, что поражен, услышав этот вопрос. Естественно, ведь на самом деле я был осведомлен обо всем. – Нет. А должен? Я не ждал, что ты поверишь моим словам и придешь один, Цузуки-сан. Я не против его присутствия – так долго, как тебе это необходимо. Правда, само собой, заключалась в том, что я был более чем против. Не против этого шинигами конкретно. В любом случае, Ватари-сан – меньшее из зол. Он обладает здравым смыслом, адекватно оценивает ситуацию; мы даже поболтали немного за венским тортом и бокалом вина, что немного ослабило напряженность между Цузуки и мной. После ужина я предложил красавцу-брюнету прогуляться немного по улицам Токио, надеясь увлечь его в сторону моего дома, расположенного неподалеку. Я выбрал этот ресторан, потому что предпочитаю его остальным, а еще из-за близости к моему особняку. Я был уверен, что Цузуки-сан категорически откажется сесть со мной в машину, потому что увидит в этом доказательство, что я хочу увезти его в определенное место. Прогуливаясь, мы подойдем к моему дому как бы случайно…Хотя теперь любые планы по окончательному завершению нашей с Цузуки договоренности придется отложить – к нам присоединился знаменитый Ватари Ютака. Вот уж действительно – третий лишний. И все равно, хорошо, что Цузуки выбрал в спутники его. Секретарь Тацуми или этот несносный мальчишка никогда бы не осмелились дать добро на сегодняшний вечер. Цузуки-сан, видимо, выбрал Ватари из-за его большей гибкости. Он более объективен по сравнению с теми двумя. Прежний Мураки Кадзутака разобрался бы с этой наглой помехой просто – уничтожив ее источник. Не знаю точно, какими способностями обладал Ватари-сан, но насколько я мог судить со своим уровнем проникновения, они были достаточно пассивны и сдержанны. Иное дело – Цузуки: мощная сила циркулировала по его телу, схожая с тротилом, готовым взорваться при малейшем ослаблении самоконтроля. Однако убийство блондина помешало бы моим планам относительно Цузуки.Поверьте, мне нужен был этот парень. Я должен облегчить для него решение стать моим партнером. Я не могу больше убивать, если хочу заполучить его. Добровольно. Насилие не утолит моего голода, нет. Я знаю. Я хочу… хочу видеть его под собой… и чтобы он желал меня, называл по имени, видел только меня в мгновения страсти, одного меня… Это подлинная власть. Истинное господство. Обладать им, покорившимся по его собственной воле. Овладеть… и только потом раскрыть карты – как только я получаю желаемое, я освобождаюсь от того, что делает меня слабым. Сломить Цузуки его же собственным комплексом вины – единственно верный путь освободиться от него. От него… от них обоих.Я должен быть терпеливым. Нельзя терять контроль над эмоциями, как это было в Киото. Это было моей ошибкой. Я почти потерял себя в тенях безумия, которые притаились в уголках моего разума, мерцая, как пламя свечи в темной комнате. Я так долго ждал возможности отомстить… эмоции переполняли меня, и события вышли из-под контроля – даже моего. Сумасшедший – это тот, кто не в состоянии критически оценивать свои действия. Я никогда не считал себя безумным. Я нечто куда более страшное. Я точно знаю, что сделал с каждой отнятой жизнью. Я всегда контролировал себя, действуя без злости и спешки. Каждая смерть была идеальной симфонией серебряного клинка, точности, длительности и мимолетных проблесков понимания на лицах неосторожных жертв. До Киото я был способен держаться в рамках и никогда не поддавался исступлению, которое заставляет некоторых эмоционально нестабильных людей наносить куда больше ударов, чем необходимо, буквально кромсая жертв в клочья. Я был убийцей, но смерть моих жертв была относительно безболезненной. Я очень редко ошибался, метя в магистральные артерии или жизненно важные органы – разве что хотел помучить жертву, и тогда позволял ножу чуть отклониться от цели. И все же я не профессионал, не наемник, хоть и владею искусством убивать. Легко можно найти того, кто более искусен в этом деле, более приспособлен. Боль, которую я пережил, когда 17 лет назад Саки убил мою семью, оправдывает все, что я сделал, чтобы отомстить. По крайней мере, в моих глазах. Я не заботился ни о чьей боли, кроме собственной. И если честно… мне до сих пор это безразлично. Однако следует быть практичным. Если я надеюсь завоевать Цузуки, пришло время поупражняться в сдержанности. И если я так умен, как думаю, не должно возникнуть трудностей в выборе действий, которые он сочтет подходящими. Особенно это касается отношений с окружающими. Затаиться, выжидать… глядя на мир глазами моего наивного, невинного шинигами, позволить себе упасть так низко – отключить мозги. Увидеть себя его глазами; измениться так, чтобы нравиться ему. Ясно одно – я ничего не выиграю, если толкну его напарника под встречный локомотив. Впрочем, блондин вел себя вполне безобидно, чем невольно заслужил мое уважение. После краткого обсуждения ситуации на выходе, когда я вынужден был напомнить Цузуки принцип ?око за око?, мы отправились в ночь под руку; наши плащи, черный и белый, раздувались на ветру. Ватари-сан следовал за нами на приличном расстоянии, глубоко засунув руки в карманы своего экстравагантного жакета. Он не разговаривал с нами, и, казалось, был погружен в собственные мысли. Такое положение дел устраивало меня, и я склонен был позволить ему и дальше оставаться с нами, если он продолжит быть таким беспристрастным. Я наклонился к самому уху Цузуки, стараясь задеть его губами. Реакция была очевидно-предсказуемой – по его телу прошла дрожь; конечно же, из-за холодного ветра, при чем тут я? – Как часто я могу ожидать появления этого… Ватари-сан на наших встречах? – спросил я, резко придержав Цузуки на перекрестке. Взволнованный, он шел прямо на проезжую часть. Его брови сложились в фирменную гримаску, придавая лицу детски-наивное выражение. Никогда от него не устану. – Все, что я могу сказать – тебе лучше привыкнуть к нему, – фыркнул брюнет, глядя на огни встречных машин. Я слышал, как Ватари остановился позади нас и нетерпеливо скребет ботинком по асфальту. – Хорошо… – я обернулся и посмотрел на блондина, отметив, что он стоит гораздо ближе к Цузуки, чем ко мне. Многозначительно… – Не особенно привыкайте ко мне. Я должен заняться убийствами в Киото, начиная с завтрашнего дня, но будьте уверены, я буду приглядывать за вами, как только вернусь! Я проигнорировал палец, которым он указывал на меня; только что произнесенные слова об убийстве отвлекли. Насколько мне известно, Киото довольно спокойный район по данным Судебного Бюро, да и по моим впечатлениям. Казалось, в этот момент до Цузуки что-то дошло, он повернулся и мрачно посмотрел на меня.– Ты случайно не знаешь что-нибудь об этом, доктор? – я улыбнулся и поднял подбородок. – Цузуки-сан… ради моей любви к тебе я проигнорирую этот вопиюще глупый и наглый вопрос. Мрачное лицо Цузуки покраснело, тонкие линии прорезались под глазами – видно было, что он недоволен моим ответом. Недовольство – наша общая проблема. Похоже, у нас трудности в общении на некоторых уровнях; положение легко исправить, позволив говорить не устам, а телам, но сейчас я не мог раскрыть все преимущества этого метода моему милому шинигами. О-о, человек, чьи губы извергают мораль как pez диспенсер, никогда не получит от них ни пользы, ни удовольствия. Обидно, ведь я-то прилагаю все усилия…– Не вижу, что делает этот вопрос глупым или наглым, Мураки, – прорычал Цузуки, и его рука, прижатая к моему боку, напряглась. – Учитывая, что это твой лучший друг пригласил нас расследовать это дело. Да, это действительно новость. Я не говорил с Орией с той последней ночи в Киото, так что был несколько не в курсе событий в Кокакуро. Я сделал отметку в памяти разобраться с причиной, побудившей человека, фанатично защищающего свое личное пространство, обратиться за помощью к шинигами. И встретился глазами с Цузуки. – Ну, так я тебе скажу, – сообщил я. – Ория Мибу – мой самый старый и близкий друг. Его преданность мне гораздо сильнее, чем чувство долга. Если бы я совершил эти убийства, он бы скрыл их, как делал не раз. Я выдержал паузу, чтобы придать вес своим словам. Затем продолжил:– Если бы я убил кого-нибудь в Киото, Ория не стал бы звонить вам, чтобы привлечь к расследованию этого дела. Таковы его понятия о чести; по своей воле он бы не поставил меня под угрозу. Поэтому не кажется ли вам логичным предположить, что в Японии кто-то еще способен на убийство, кроме меня? Знаю, вам это кажется странным, но… – Ладно, я понял твою мысль, – махнул рукой Цузуки. Блондин мягко улыбнулся. – Должен сказать, доктор… вам, конечно, повезло иметь друга, готового постоять за вас. Большинство людей сочли бы неприемлемым поддерживать связь с хладнокровным убийцей вроде вас. Чувство приличия не позволило бы им этого. Я тихо рассмеялся и одарил его улыбкой. – Поражен вашим хладнокровием, Ватари-сан. Да, Ория всегда был… необычным другом. Его понятие о приличиях, как вы изысканно выразились, – то, чем стоит восхищаться. Светофор дал зеленый свет, и мы перешли дорогу. Ватари пошел с моей стороны. – И вы пользуетесь этим. Вы поступили так и в Киото, надеясь выиграть немного времени. Что я мог ответить на это? Я наклонил голову, чтобы обнажить мой искусственный глаз; многих пугало это зрелище. – Ватари-сан, я не люблю излишнюю прямолинейность, но мои отношения с Орией Мибу вас не касаются, – холодно сказал я. Я видел по изменившемуся выражению его лица, что он намерен вступить в спор, но Цузуки легким движением головы заставил его отступить. Он снова пошел в нескольких футах позади нас, а я наклонился к своему спутнику. – Думаю, ему есть что сказать себе самому, – произнес я. – Посоветуй ему быть осторожнее. Таких, как он, я ем на завтрак. Цузуки слегка усмехнулся; лицо выразило нечто вроде иронии.– Это меня не удивляет, – спокойно сказал он. – Совсем не удивляет. Огни и звуки города встречались все реже и словно отдалились. Я поднял голову, ища глазами освещенный конек крыши своего особняка – как маяк среди окружавшей нас темноты. Не очень далеко… К сожалению, я не был готов к тому, что Цузуки может узнать окрестности дома. Прошлой ночью, когда я рассказал ему о призраках, он покинул особняк в таком состоянии… естественно, я предположил, что он не обратит внимания на прилегающие улицы. Я знал, что он боится призраков, как всякий, рожденный в эпоху Мейдзи, когда вера в сверхъестественное и страх перед ним достигли своего пика. Однако я не учел масштаб его паранойи, олицетворением которой стало его лицо в момент, когда он увидел особняк. – Ох… черт. Нет, только не это. – Что случилось, Цузуки-сан? Твое тело вдруг затвердело, как ветка ивы, – заметил я, подошел к нему сзади и обнял за плечи. Затем прошептал на ухо:– Позволь мне помочь тебе снять напряжение, – уверен, он правильно понял, что я имею в виду. Брюнет забился в моих руках; выражение легкой паники появилось на его лице. – Зайти в любой дом вместе с тобой вредно для здоровья, а уж… в населенный призраками! Отпусти меня! Я иду домой!– Какой же из меня хозяин, если я отпущу гостя в ночь, даже не предложив зайти? – к моему неудовольствию, он продолжал извиваться; я решил эту проблему, притянув его к себе, слегка сместив при этом центр тяжести. Слегка, но вполне достаточно для того, чтобы контролировать ситуацию за счет большей массы моего тела. Я воспользовался этим преимуществом, скрутил его и толкнул к ближайшей стене, затем завел его руки за спину и просунул правую ногу между его бедрами. Он протестующе заворчал. – Постарайся расслабиться, Цузуки-сан. Я не хочу, чтобы ты заработал аневризму посреди улицы. Что скажут соседи? – промурлыкал я, выгнув спину. При этом мои бедра приподнялись выше, прижавшись к ягодицам Цузуки. Поза совершенно недвусмысленная. Звук, который при этом издал Цузуки, было сложно интерпретировать. Вялая смесь страсти и вечной ненависти к себе и ко мне. Я усмехнулся. Забавная неспособность понять потребности собственного тела, отделить их от вечного чувства вины, которое он постоянно взваливал на себя, будто в наказание за естественные человеческие желания. Жалкое зрелище. Ребенок, и тот лучше понимает себя. Он продолжал сопротивляться; склонив голову, я захватил губами мочку его уха, слегка надавил языком. Последовал томный вздох – доказательство моего желания. Доказательство того, как сильно он заставил меня хотеть его.– Ну вот… ты можешь быть уверен, я не допущу появления призраков сегодня, Цузуки-сан, – прошептал я ему, успокоившемуся и ошеломленному. – Сегодня я – самое страшное, что есть в Токио. Привидения не посмеют посягнуть на меня… большинство из них опасается меня.Я отпустил его запястья и осторожно провел пальцем по его щеке, поборов искушение оцарапать до крови. – Так почему бы тебе не зайти и выпить со мной? Мы не имели возможности поговорить за ужином, а нам многое нужно обсудить.Ответа Цузуки на мое предложение, каким бы он ни был, я не услышал. Что-то белое внезапно появилось в поле моего зрения. Я не успел понять, что это за помеха – летающее нечто намертво приклеилось к моему лицу. Я отпустил Цузуки, подняв обе руки вверх, чтобы сорвать этот крайне раздражающий предмет. Мой приз тем временем быстро отскочил, стоило на мгновение ослабить хватку.– Что за..? – я стащил непонятный белый объект и стал рассматривать его; он продолжал биться в моей руке, как пойманная, обреченная на гибель птица. Это была салфетка из ресторана; золотой логотип сверкнул в свете ближайшего светофора. Удивленно моргнув, я снова посмотрел на Цузуки. Он стоял за спиной своего напарника-блондина, правая рука которого была направлена на меня ладонью вверх. Я почти забыл о нем.Ватари-сан внезапно сделал движение пальцами, и салфетка выскользнула из моих рук и снова приклеилась к лицу. Я оторвал ее и швырнул на землю, придавив каблуком, чтобы удержать – она продолжала сопротивляться.– Что за ребяческие, назойливые выходки! – рассердился я, не скрывая раздражения. Нож – вполне приемлемо, тени секретаря – терпимо, хоть и неприятно, но быть побежденным салфеткой… это просто унизительно. – Ватари-сан, извините за прямоту, но вы действительно невыносимы! Просто катастрофа!Парочка друзей уставилась на меня.– Я не совсем уверен, что он только что мне сказал, но предполагаю – это не комплимент… – заметил блондин, почесывая затылок. Он снова щелкнул пальцами, и салфетка успокоилась. – Мураки, я не против сопровождать Цузуки внутрь и выпить с вами, но настаиваю, чтобы вы сдерживали синдром чужой руки и держали свои шаловливые пальцы при себе. Иначе вы столкнетесь с тем, что некоторые неодушевленные предметы воспылают к вам глубокой привязанностью. И даже смогут осуществить незаконное проникновение в дом, улавливаете мою мысль?Не могу сказать, что я испугался. Это далеко не так опасно, как вихрь теней, угрожающий разорвать тебя в клочья. Да и тоне Ватари не слышалось никакого подтекста – как и в неутомимом, жизнерадостном облике. Тем не менее, я понял – сейчас мне выгоднее ?вести себя хорошо?. Каким же облегчением станет отъезд белокурой головной боли в Киото!Цузуки всегда трудно было устоять передо мной, несмотря на магические способности и помощь шикигами. В отсутствие блондина я очень скоро добьюсь своей цели. Это не займет много времени. Вот бы найти способ задержать его в Киото… Перенестись туда и подкинуть ему еще несколько трупов. Решение пришло, когда мы втроем сидели в главной гостиной и пили мое любимое вино 1992 года. Я крайне внимательно, будто речь шла о постановке важного опыта, наблюдал за реакцией Цузуки на этот напиток, отмечая мельчайшие детали его поведения. Внешность его, несомненно, безупречна. Обычному человеку, не подозревающему об эффекте скрещивания демонических генов с человеческой ДНК, его внешность покажется несколько экзотической. Мягко говоря. Глаза цвета ирисов, конечно, главная отличительная черта, указывающая на наследие демонов, но есть и другие, менее заметные, которые я, как врач, в состоянии различить. Изгибы его четко очерченных губ, казалось, были изваяны скульптором, который держал глину на самом кончике ножа. Нижняя губа была немного полнее верхней; это говорило мне о необычайно идеалистическом восприятии жизни, проявившемся в выборе способа умереть. Тонкий, легко проницаемый слой, окутывающий его истинное ?я?. Тонкая верхняя губа символизирует его; не в силах лгать всему миру, Цузуки укрылся за вечной усмешкой. Полная нижняя губа показывает его истинную сущность. Неизбежно. Строение челюстей таково, что нижняя движется, а верхняя поддерживает ее, оставаясь на месте. Однако нижняя всегда под давлением верхней. Так и губы. Так и Цузуки. Противоречия, ложь, фальшивые шуточки ?– само лицо его отражает все это.Я забавлялся этими философскими мыслями, наблюдая, как вино течет через эти мягкие зовущие губы, заманчивые, как кровь тысячи жертв. Крошечные темно-красные капельки на розовом… я с трудом сдерживался, чтобы не собрать их своими губами.Казалось, Цузуки не решается расслабиться в моем присутствии, но когда он понял, что ему ничего не угрожает, то вернулся в удобное кресло, обитое лиловой тканью, прямо напротив меня. Огонь в камине освещал его сбоку; это было пленительное зрелище. О, эти идеальные пропорции и гармония тела шинигами! Глаза глубокого аметистового цвета, в которых изредка словно танцевали огоньки, выдавали смятение, в котором пребывала его душа. Невозможные фиалковые глаза, сводящие меня с ума… временами их насыщенный, яркий, богатый цвет напоминал мне сок сливы. У него была милая форма носа; немного вздернутый, в отличие от моего римского. В этот момент я был рад присутствию Ватари, потому что он развлекал Цузуки своим пикантным юмором. Цузуки первый раз улыбнулся при мне – первый раз после нашей встречи в Нагасаки. Когда он улыбнулся, вслед за тем, как поднялись уголки губ, изменилось и все его лицо. Глаза раскрылись, щеки приподнялись холмиками; все лицо расслабилось. Ирония в том, что при обычных обстоятельствах любой, кто заставил бы моего Цузуки так улыбаться, столкнулся бы с кучей неприятностей. Но в эту ночь я ни о чем не беспокоился. Несмотря на их давнее знакомство, теплые отношения и непринужденность в общении, я не опасался того, что они могут быть парой. Не поймите превратно. Я не хотел этим сказать, что Ютака Ватари – непривлекательный мужчина. Он очень привлекателен. Хотя и в несколько… альтернативной манере, если можно так выразиться. Светлокожий, с глазами цвета меда… в нем, без сомнения, есть иностранная кровь. Судя по внешности, он умер в середине или в конце двадцатого века. Не так давно, как Цузуки; где-нибудь в районе пятидесятых или в конце семидесятых.У него длинные стройные ноги – даже длиннее, чем у Цузуки, симпатичный рот жизнелюбца и осиная талия, подчеркнутая яркой одеждой. Более того, у меня сложилось впечатление, что хотя он стал шинигами позже Цузуки, он лучше разбирается в людях и их делах. Его лицо, хотя и веселое, не имело ничего общего с беззаботным весельем человека, которому нет дела ни до чего вокруг. Взгляд его медово-карих глаз тверд и умен. Позитивный настрой, несомненно, обусловлен умением приспособиться к любым обстоятельствам. В нем нет ничего наивного, в отличие от Цузуки, чья мания помогать тем, кто плохо с ним обращается, вызвана отсутствием опыта общения вообще и с различными типами людей в частности. Понаблюдав за Ватари, я пришел к выводу, что ему легко общаться с людьми, потому что он не сомневается в себе и не боится реакции окружающих. Наверняка он и смерть свою принял так же легко.Его внешность, хотя и не столь необычная, как у Цузуки, привлекала, но были и недостатки – по его вине. Фигура, хотя он явно посвящал мало времени физическим упражнениям, все же была неплохой. Чудесного цвета глаза были скрыты за огромными стеклами очков. Выражение его лица, пока он улыбался, было простое и добродушное; это, в общем-то, обычное явление, но не факт, что он был таким на самом деле. Красивые, волнистые, светлые волосы; уверенная, но искренняя манера держать себя. Улыбка и озорной характер делали Ватари легкодоступным и дружелюбным. Особенно в сравнении с Цузуки, который казался далеким и недостижимым благодаря темным одеждам и беспросветному чувству вины. Внешнее, ничем не оскверненное совершенство придавало ему нечто почти пугающее. Абсолютно неверно подобранная пара – роднил их только глупый юмор. Непредвзятый взгляд Ватари на вещи помог Цузуки расслабиться даже в присутствии человека, которого он боялся – в моем. Так что блондин был не совсем бесполезен. К тому же он был так любезен отказаться от вина. Он преподнес это так: ?Не сочтите за грубость, но я за рулем?. Следовательно, он не собирается остаться и помешать мне соблазнить Цузуки. Хотя до сих пор мне приходилось терпеть выходки деталей собственного интерьера, которые при попытке нарушить десятифутовую зону безопасности вокруг Цузуки внезапно оживали и преграждали мне дорогу, вынуждая опуститься обратно в кресло подобно примерному мальчику.Это раздражало. Ватари целенаправленно вынуждал меня соблюдать обет ?праведности? и держать свои руки так, чтобы он мог их видеть. Довольно затруднительное положение.Примерно через полчаса я решил, что получил передышку. Ватари надоело изучать меня, и он переключился на фотографии, висевшие над камином. Когда он повернулся спиной, я медленно и осторожно встал и двинулся по направлению к дивану прямо напротив огня. Сняв очки, я положил их на стеклянный журнальный столик и сел, опираясь спиной на мягкие подушки. Затем немного взъерошил волосы, вздохнул и посмотрел на Цузуки. Он с удивительно несчастным видом уставился в пустоту, сжимая ножку бокала. Я был осторожен и не позволил ему выпить слишком много, чтобы не дать его чувствам притупиться хотя бы в малейшей степени, пока он со мной. Алкоголь – мощный ингибитор, способный легко заставить его все забыть на следующий день. Я не хотел, чтобы все свелось к простому сексуальному удовлетворению. Нет, мой возлюбленный должен отчетливо помнить каждую секунду, проведенную в моем обществе. Чтобы воспоминания обо мне впечатались в его память… как воспоминания о Саки – в мою. Это цена, которую должен заплатить мой Цузуки за то, что сделал со мной в Киото. Боль от удара ножом, желание, превосходящее ее… месть, которую я вынашивал семнадцать лет… Нет, всю жизнь. Все пропало, потому что я отвлекся. Я оставил нож около Цузуки, позволив чувствам на время победить здравый смысл. Так же легко, как некогда Саки наложил свое проклятие, Цузуки ранил меня и теперь должен заплатить. За то, что заставил меня желать его так сильно… за то, что моя страсть сокрушила все, над чем я трудился, за потерю контроля над всем, что я считал в своей власти, в том числе – над собой…Я любил его. Да… любил. Как унизительно – влюбиться так же глупо и безрассудно, как эта дурацкая кукла, Принцесса Цубаки, влюбилась в меня! Типичная человеческая слабость взяла надо мной верх в конце концов. Меня почти убило создание, которое я сам намеревался убить. Теперь, когда я все потерял, он будет наказан по полной программе – любовью монстра по имени Мураки Кадзутака! Ты это заслужил, Цузуки. Ты ответишь за то, что растерзал мою душу – как я рвал на части жизни других. Поэтому я хочу, чтобы ты все запомнил. Ты должен помнить, как помню я. Саки лишил меня привилегии забывать, а я усовершенствовал его технику. Я превзошел его ожидания и могу делать то, на что он был неспособен. Я заставлю Цузуки желать меня так же сильно, как хочу его я. И помнить. Это единственное, чего я хочу.И это будет полностью исходить от него. Некий необъяснимый для Цузуки и остальных сбой в работе его бессмертного тела. Что бы не возникло между Цузуки и мной, это будет не потому, что я заставил его… не потому что был под каким-то влиянием… а потому что он искренне хотел меня. Тогда проявится истинная сила проклятия Саки. Мгновение я смотрел на Цузуки, затем улыбнулся разочарованному выражению его лица. – Ты увидел дно своего бокала? – он поднял глаза, услышав мой голос, и тут же его выражение сменилось на безразличное.– М-м… да… – подтвердил он, бокал слегка дрожал в его пальцах. Я потянулся через стол и достал бутылку оттуда, где оставил ее в последний раз. Держа ее за горлышко на уровне своего лица, я продолжал улыбаться. – Может, подойдешь и сядешь рядом, Цузуки-сан? Получишь еще стаканчик, если сделаешь мне это маленькое одолжение.Я был наполовину уверен, что он перевернет бокал и скажет, что уже достаточно выпил, и был приятно удивлен тем, что вместо этого он с усталым вздохом встал, подошел к дивану и сел очень близко ко мне. Должно быть, удивление отразилось на моем лице, потому что он что-то тихо пробурчал, выражая свое недовольство, выхватил бутылку из моих рук и налил себе вина. – Это хорошее вино, – сказал он в качестве оправдания. – Кроме того, я знаю, что ты будешь шантажировать меня всей этой чушью насчет Хисоки, говорить, как много ты потратил на меня и что я должен быть более терпимым к твоему гостеприимству, бла-бла- бла… Так что мне нужна поддержка. Пока я пью, могу потерпеть весь этот вздор. Я совершенно не обиделся. Скорее, это меня обнадежило – неумолимый маленький бойскаут, сытый по горло моими насмешками с сексуальным подтекстом, наконец-то уступил, пусть совсем немного. Между нами, даже самая маленькая уступка со стороны моего возлюбленного была крупным достижением. Вдохновленный неожиданной удачей, я решил развить успех и придвинулся поближе – так, чтобы наши бедра соприкоснулись. Крепко обвив его талию рукой, я прижал Цузуки к себе. Затем медленно вытащил его рубашку из-за пояса брюк и начал поглаживать обнаженное тело круговыми движениями. Цузуки промолчал, но я заметил, что он наполнил свой стакан чуть больше, чем требовалось. Без своего шикарного готического плаща он всегда выглядел более уязвимым, а теперь еще и пиджак снял, так что крепкое подтянутое тело под белой рубашкой предстало во всей красе. Когда я последовал его примеру, сняв верхнюю одежду и галстук, он, казалось, смутился еще больше, чем накануне ночью, когда я полностью обнажился. Однако – весьма неожиданно – не сделал попытки вырваться, даже когда я достаточно провокационно прикоснулся к нему. И я решил действовать. Надо же было испытать его. Резко изменив положение своего тела, я приподнял Цузуки и усадил его на свое колено. При этом он как бы оседлал мои бедра; спина прижалась к моей груди. Восхитительная позиция… дающая возможность детально отслеживать степень его возбуждения. В настоящее время я ничего не предпринимал, но одно соприкосновение его паха с моим телом заставило его задрожать; он произнес мое имя таким низким соблазнительным голосом, что любая из девушек Ории выпрыгнула бы из своего кимоно. Думаю, это получилось ненамеренно, к тому же не поручусь, что сам полностью контролировал себя. О, прекрасные воспоминания…– Ш-ш-ш, – успокаивающе шептал я ему на ухо, крепко обвивая его руками пониже талии; мои пальцы робко поглаживали его живот. – Разве ты не сказал – пока я пью? У тебя в руках бокал, Цузуки-сан. Значит, ты должен сделать так, чтобы мне было комфортнее с тобой. Вместо ответа он сделал большой глоток. Прекрасные глаза были немного грустными. Я крепче сжал его талию, затем сдвинул его пониже, чтобы иметь возможность и дальше шептать ему на ухо. Я не дразнил его, как обычно, искренне удивляясь сам себе. Я был близок к чувству неуверенности, незащищенности… насколько это возможно для такого, как я. – Это действительно так ужасно – быть близко ко мне, как сейчас? – спросил я хриплым шепотом. – Все, чего я хочу – держать тебя вот так. Очень хочу. И это все.Цузуки взглянул на меня краешком глаза. Выражение его лица было не злым, как можно было ожидать – только печальным и несчастным. Я не понял тогда, что это значит, за что ругал себя впоследствии. По словам Цузуки, он испытывал ко мне сострадание. Из-за ненависти к самому себе он жалел всякого, кто жаждал его так же сильно, как я.– Все становится таким запутанным, когда… когда ты рядом и мы… соприкасаемся… – мягко сказал он, стараясь, чтобы не услышал Ватари, чье внимание по-прежнему было приковано к камину. – Мне не нравится это. Не нравится мое… тело, оно сбивает меня с толку, не нравятся игры, в которые ты играешь, используя мой разум. Не нравится, что ты играешь с жизнями людей. Единственная причина, по которой… я позволяю себе быть рядом с тобой, это Хисока.При упоминании имени маленького паршивца я ощутил, как мое лицо исказила ярость. Я быстро справился с этим, не желая, чтобы Цузуки увидел хотя бы намек на постоянную ревность, которую вызывали у меня их отношения. Сейчас это будет некстати и уж точно не улучшит ситуацию.– Мураки, ты… ты убил стольких людей… как я могу доверять тебе? Как?В этот момент его глаза встретились с моими; думаю, нас обоих поразило то, как напряжены наши лица. Он опустил руку, очень нерешительно, и коснулся моей, обвивавшей его талию.– Думаю, в этом ты искренен. В своем физическом влечении. Что до остального… не знаю. Я больше не знаю, чему верить. Я даже себе верить не могу! – Полно, полно, – сказал я, взял его за женственно-красивый подбородок со складочкой посередине, обвел его кончиками пальцев и нежно поскреб ногтями щеку. – Не беспокой себя подобными мыслями, Цузуки-сан. Я хотел бы завоевать твое доверие, но здесь и сейчас я счастлив. С тобой, в этот самый момент. Думаю, ты был бы дураком, если бы поверил мне без доказательств. – Мураки…– Только подожди, любимый, – еще тише сказал я, касаясь губами его уха на каждом слоге. – Однажды я дам тебе основания верить мне. Неважно, сколько времени это займет. И ты знаешь, как я настойчив, когда чего-то хочу.– К сожалению… это правда… – сказал Цузуки с намеком на юмор, но юмор этот тут же сошел на нет, когда я прикусил его шею – в том месте, где она переходит в плечо, покрытое мягкой бархатной кожей. Кожа пахла сладостями, которые он уплел за ужином, но была соленой на вкус, как от пота. Меня немного разочаровало то, что он не воспользовался одеколоном, собираясь на встречу со мной. Да если еще учесть, сколько усилий я приложил… но я должен быть ему благодарен за то, что он вообще пришел. Я ощутил, как проклятие на моей груди активируется, как оно колется и жжет мою кожу. Обычно в таких случаях меня начинали преследовать неотвязные мысли об убийстве, и только оно могло погасить этот огонь. Насилие или похоть – только это успокаивало. И разве Цузуки не для этого здесь? Помочь мне предотвратить эти порывы, перевести их в менее разрушительное русло. Я готовился к этому весь сегодняшний день; ведь проклятие должно было проявиться в полную силу теперь, когда я забрал обратно часть надоедливого щенка. Это было тяжело – как я и ожидал. Но Цузуки был в моих руках; у меня было то, чего я так долго жаждал и не мог получить. Это уменьшало боль. Я лихорадочно, почти на грани дозволенного, впился губами в его кожу, прикусывая зубами слегка загоревшую плоть, стараясь, впрочем, не оставлять следов. Атака проклятия ослабела. В эту ночь я спасен. До поры до времени я вне опасной зоны. Я был удивлен тем, как спокойно все прошло по сравнению с предыдущими случаями.Это нельзя было объяснить только присутствием Цузуки, тем более, что мы ограничились одними прикосновениями. Ничего, я подумаю об этом потом, когда сложу с себя обязанность развлекать гостей. А Цузуки ничего даже не заметил. Должно быть, он просто забрал проклятие в момент, когда я вел себя немного агрессивно под влиянием страсти. Теперь я успокоился и поднял голову, покоившуюся на плече Цузуки. Он потягивал вино, а я снова посмотрел на Ватари и, не потрудившись понизить голос, спросил:– Чисто из любопытства, Цузуки-сан… есть ли… у Ватари партнер? В романтическом смысле? Цузуки посмотрел на меня краешком глаза. – Почему ты спрашиваешь?Я пожал плечами.– Просто я подумал… он кажется таким шумным и энергичным. Такие люди не имеют проблем со вниманием со стороны окружающих. Я прав?По правде говоря, у меня была причина этим интересоваться, но прежде всего я хотел убедиться в беспочвенности моих подозрений. Цузуки кивнул и ласково улыбнулся. – Думаю, можно и так сказать. В действительности это не совсем о Ватари, но люди находят его очень харизматичным. Уж не себя ли он имеет в виду?– Проблема Ватари в том, что он всегда такой жизнерадостный и оживленный, и эта слишком яркая индивидуальность отпугивает людей. По этой причине у него часто менялись напарники, когда он занимался оперативной работой.Я снова взглянул на Ватари, немного беспокоясь о том, что он найдет нечто неподходящее среди фотографий. Чужое прошлое обычно никого не интересует. Сначала я решил, что этот интерес – просто из вежливости, чтобы не мешать мне ухаживать за Цузуки. Но правда была в том, что он вообще ничего не заметил. Он ушел в себя еще с тех пор, как Цузуки, игнорировавший меня на улице, наконец снизошел до разговора со мной. Что же послужило темой для беседы...?Ватари-сан оглянулся на меня и указал на фотографию, которую изучал до этого. Не заметил даже, что Цузуки сидит у меня на коленях!– Скажите, Мураки, что здесь изображено? Что-то я не пойму… – как-то слишком весело спросил он. Я наклонился вперед, пытаясь вспомнить, что там было. Чтобы рассмотреть как следует, мне пришлось бы встать.– Думаю, это ваш покорный слуга примерно в возрасте пятнадцати лет, – я наконец вспомнил. Я запомнил эту фотографию, потому что в тот день я был действительно счастлив… в последний раз. Теперь в доказательство этого осталась только фотография. – Припоминаю… выиграв спор у моего друга Ории, я заставил его заплести косички и так пойти в школу.Цузуки испытующе посмотрел на него и потупился. – Так вы уже тогда были злобным, не так ли? Мне следовало это знать. Я не ответил, пристально вглядываясь в лицо блондина. Глаза, изучавшие фото, имели очень мягкое выражение, а поза говорила о том, что ему отнюдь не кажется остроумным унижение Ории. В отличие от меня тогдашнего. Розовые ленточки, вплетенные в косички, надолго врезались всем в память. Снова и снова Ория клялся, что обреется наголо, чтобы никто потом не смог его узнать, но я был уверен – никогда он этого не сделает. Слишком он любил свою длинную каштановую шевелюру.Ватари-сан смотрел на моего лучшего и единственного друга с отталкивающе-пресным выражением тоски. Ну что сказать? Работая среди множества медсестер, я научился распознавать подобные взгляды. Все эти плохо скрытые фантазии с участием некого высокого светловолосого доктора… Я взял со стола очки и аккуратно надел. Затем поправил их, чтобы лучше видеть.– Вы случайно не… интересуетесь Орией Мибу?Я ожидал, что он будет отрицать. Покраснеет, начнет протестовать, яростно размахивать руками … упадет в обморок… как Цузуки в подобной ситуации. Отнюдь. Ютака Ватари прекрасно знал, как себя вести. Он только улыбнулся, немного дерзко:– Несложно было заметить, да?Чудесно. (Жаль, эти строки не передают сарказма его слов.) Что до Ории, то это человек, который целенаправленно избегал к чему-либо обязывающих отношений и тем не менее вечно связывался с самыми неожиданными людьми, пренебрегая моими советами. Никто, естественно, не запрещал ему выбирать, с кем встречаться, да он и не послушал бы. Но в целом он скорее избегал сколько-нибудь значимых отношений, предпочитая проводить время в одиночестве в закрытом саду Кокакуро, покуривая трубку и попивая сакэ. Романтические отношения не имели в его глазах никакой ценности. Несколько близких друзей, и все. К работавшим у него девушкам он относился, скорее, по-отечески – ведь у него не было детей. Одиночество не беспокоило Орию. Ему нравилось собственное общество; на людях он был немного замкнут, несмотря на свое влияние и знакомство с важными персонами. Сказанное не означает, что Ория был равнодушен к вниманию со стороны своих поклонников; он не пренебрегал им – и тем охотнее, чем больше уважал этого человека. Предпочитая женщин, он время от времени проявлял интерес к мужчинам. Смутно припоминаю, как он однажды признался в пристрастии к блондинкам, особенно умным и жизнерадостным по натуре. Признаться, это заставило меня обеспокоиться. Иметь дело с шинигами достаточно просто для создания вроде меня, но для Ории… не уверен, что он справится с последствиями. Если ввяжется в это.Хотя… Ория не уважал людей риска. Его восхищали упорство и острый ум. Есть еще одна причина, по которой эти отношения вряд ли разовьются. Уж очень они с блондином разные. Строгий, церемонный, слегка угрюмый, серьезно встречающий невзгоды, не расположенный терпеть ребяческие выходки Ория и этот попрыгун. Они как мел и сыр – та еще парочка. Я хмыкнул и откинулся на подушки, увлекая Цузуки за собой. – Выслушайте меня, Ватари-сан, и поймите правильно. Я не хочу вас обидеть, но Ория Мибу во всем превосходит вас. Я бы посоветовал вам держать дистанцию и восхищаться им издалека. Оттуда, где находится большинство его обожателей… – внезапно я умолк. Одна мысль пронзила мой мозг, как взбесившийся локомотив. Боже мой, почему я раньше не подумал об этом?!Цузуки в замешательстве посмотрел на меня, когда я аккуратно ссадил его с моих колен. Я встал, разгладил складки на брюках и отправился на кухню. – Извини, я на одну минуту, только что вспомнил – мне надо сделать очень срочный звонок. Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, я скоро вернусь. Рискованно было оставлять Цузуки одного, но я решил, что это хороший повод проверить, насколько он мне доверяет. Кроме того, игра стоила свеч. Войдя на кухню, я закрыл двойные раздвижные двери и направился к телефону, висящему на стене над скамьей. Сев на табуретку, я снял трубку и набрал номер. Слушая гудки, я ждал, терпеливо изучая свои ногти. Наконец я услышал щелчок – на том конце провода сняли трубку. Я рассчитывал услышать знакомую девушку на ресепшен, так что голос самого Ории стал для меня сюрпризом.– Ресторан Кокакуро, говорит Ория Мибу. Чем могу быть полезен?Не скрою, мне было чертовски приятно услышать вновь его голос. Спокойный, хрипловатый, такой привычный; не слишком низкий, но и никоим образом не женственный – заставляющий вспомнить о дорогом выдержанном виски. Одновременно успокаивающий и будоражащий. Задумчиво-созерцательный и откровенный. Я скучал о нем; он напоминал мне, каким человеком был его обладатель. Друг, которым я дорожил, сознавая при этом, что манипулировать им по своей прихоти нельзя. Ория не позволял себе быть чьей-либо марионеткой, и тем более – моей. Не могу понять до конца, по какой причине он помогал мне снова и снова. Его преданность не имела ничего общего с этой гнилой иллюзией – любовью; нет, это было нечто твердое и осязаемое. То, что человек науки и логики, вроде меня, должен оценить по достоинству. Но ответа у меня по-прежнему не было.Улыбка, которую я себе позволил, лишь в очень маленькой степени отражала мои чувства.– Давно не виделись, Ория, – сказал я, полез в карман рубашки и вытащил смятую пачку сигарет. Я был уверен, что и Ория, узнав меня, схватится за свою трубку. Последовало долгое молчание – Ория осмысливал мой внезапный звонок из ниоткуда. Я почти слышал, как вертятся винтики в его голове. – А, это ты… – сказал он наконец. Не похоже, что обрадовался. – Мне было интересно, когда ты удостоишь меня своим звонком. Все еще жив, полагаю? Хотя в Киото и призрак вполне способен нанести мне визит.Я слегка усмехнулся. Остряк… У Ории было редкое умение выдать нечто, не соответствующее его интеллекту, и сдобрить напоследок грубоватым юмором. Я сунул в рот сигарету и полез за зажигалкой, на этот раз в карман брюк. Кончик сигареты засветился оранжевым, и я резко выдохнул – желание закурить становилось с каждой секундой все сильнее. Я совершенно не был готов к такому разговору и чувствовал себя неловко – Ория единственный человек, который мог бы пробудить во мне угрызения совести или чувство вины. Если бы упрекнул. Чего он никогда не делал.– Да, Ория. Сожалею, что причинил лишнее беспокойство, – искренне сказал я. – Я пролежал три месяца в больнице, но сейчас в полном порядке. – Ты… ты самый безмозглый, дебильный, глупый человек, которого я когда-либо встречал, – его тон ясно показал мне, как сильно он волновался за меня. – Я сомневаюсь, что даже ты смог бы назвать мне таблетки, которые следует принимать, чтобы я не беспокоился в эти несколько месяцев. Надеюсь, ты понимаешь, какой бардак мне пришлось разгребать после тебя!– Я прошу меня извинить.– Извинения не прокатят, Мураки! Не в этот раз, – его голос был так напряжен, что я только сейчас осознал, как сильно он страдал после событий в Киото. – Ты исчез с радаров. У меня ум за разум зашел!! Куда ты направляешься, когда вернешься и вернешься ли вообще, все, что ты мне сказал – ты должен исчезнуть. Как, черт возьми, я должен был принять это, ты, ублюдок?! Ты понимаешь, что такое подобная неопределенность?! Это ПЫТКА! Я только надеюсь, что этот чертов Саки перестанет создавать тебе проблемы хотя бы ненадолго. Потому что, говоря откровенно, тогда и я смог бы взять тайм-аут.Я дал ему пару минут, чтобы собраться с мыслями, и, возможно, покурить. После долгого тяжелого молчания я понял, что он взял себя в руки. Когда он снова заговорил, голос его был уверенным и спокойным.– Мы пришли к соглашению, – сказал он. – После завершения эксперимента ты меня больше не беспокоишь.– Этот звонок обеспокоил тебя, Ория? – разыграл я недоумение. – Если память мне не изменяет, старый друг, ты был в первую очередь недоволен этой сделкой, разве не так? И если ты хочешь быть точным, договор подразумевал, что я исчезну после завершения эксперимента. Но раз эксперимент не удался, думаю, это отменяет соглашение, тебе так не кажется?В ответ я услышал негромкий язвительный смешок на другом конце провода.– Три месяца… – сказал он больше для себя, должно быть, деланно-изумленно качая головой. – Я рассчитывал избавиться от твоей травмоопасной дружбы немного дольше, чем на эти три крохотных месяца.Снова неосязаемое молчание; Ории нужна была пауза, чтобы обдумать сказанное. Зная его, я ожидал, в лучшем случае, какой-нибудь колкости. – Что ж, полагаю, ты делаешь то, что должен. Нет смысла плакать над пролитым молоком, – наконец-то тон его изменился от ?слегка раздраженный старший псевдобрат? до ?обрадованный школьный друг?. – Какое утешение – узнать, что ты жив и здоров. Снова работаешь в Токийской многопрофильной больнице?– Да.– Отрадно слышать. Хотя не думаю, что это надолго – тебя снова одолеет эта маленькая жажда крови. Или… – Ория подозрительно понизил голос. – Что в действительности означает этот звонок? Надеюсь, сфера твоих интересов не увеличилась, и ты не перенес свою деятельность туда, где это запрещено. Я знал, что он имеет в виду убийства в Кокакуро, и это предположение обидело меня по-настоящему. Как мой самый старый и самый близкий друг, Ория должен бы знать, что я никогда не посягну на его заведение или его персонал. Как говорится, не кусай руку, которая тебя кормит. В данном случае – убирает после меня.– На самом деле после Киото я был паинькой, – уточнил я, дотянувшись до пепельницы и поставив ее прямо перед собой. Для моего удобства они были разбросаны по всему дому. – Я теперь изучаю другие методы удовлетворения своей жажды.– Почему мне не нравится, как ты это говоришь? – застонал Ория. Я почти слышал его мысли; он уже прикидывал, к кому лучше всего обратиться, чтобы спасти мою задницу. В этот раз я не удержался от смеха. – Ах, похоже, ты очень обеспокоен, Мибу… – пробормотал я, оглядываясь на двойные двери в гостиную. Шагов, показывающих, что мои гости устали от моего затянувшегося отсутствия, я не слышал, но шинигами могут быть весьма коварными. Надо поскорее закругляться. – Тебе не нужно волноваться. Я сейчас с тем, кого люблю. Он, как и я, создание тьмы. Я обнаружил, что его присутствие как-то успокаивает меня и одновременно приглушает действие проклятия, начертанного Саки на моем теле. В прошлом мы ссорились из-за его гуманного отношения к людям. При пожаре в университете я потерял биоматериал для эксперимента, все это потеряло смысл, зато я обрел партнера. Не в моих силах снять проклятие, но я нашел альтернативное решение. – Опять? – тон Ории был вроде бы добродушным, но в нем сквозило раздражение. – Все еще гоняешься за журавлем в небе? Я понимаю, ослабление пагубной страсти, интересные эксперименты и все такое… но почему бы тебе не успокоиться с Укё? Или, на худой конец, с хорошенькой медсестрой?Я вздохнул и раздраженно потер висок. Нелюдимому, сдержанному Ории никогда не понять, что такое страсть, которая захватывает всего тебя, многолетняя одержимость кем-то. И не смотри на меня, как он, ты знаешь, что это правда. – Я расторг помолвку с Укё этим утром, – сообщил я, уставившись на сигарету отсутствующим взглядом. Она превратилась в длинный цилиндр пепла. – Если бы меня привлекали женщины, возможно, были бы основания продолжить отношения. Я чувствую, она тоже в глубине души знала, что свадьба – бесполезная затея. Полагаю, она рада, что я наконец прояснил этот вопрос и глупый фарс закончился. – Я бы принял это вымученное предложение, но знаю, что ты найдешь какой-нибудь хитрый способ избежать свадьбы, – пробормотал Ория приглушенно; возможно, помешал черенок трубки. – Все лучше, чем признать правду – ты не что иное, как законченный гомосексуалист. Это был коварный выпад, и я не собирался игнорировать его.– Весьма мило – услышать такое от сутенера, который часами оттачивает свою технику владения мечом. Верю, что ты способен сделать собственные выводы, мой друг.– Ладно-ладно, мы квиты, – проворчал он, как всегда недовольный тем, как холодно я констатировал факт его двойной жизни. – Кстати, это здорово, что ты преуспеваешь и все такое, Мураки, но… ты еще не спросил, как у меня дела. Хороший способ поприветствовать старого друга. Как насчет: ?Боже, Ория, у тебя немного усталый голос. Спасибо, что ты из кожи вон лезешь, чтобы спасти меня от тюрьмы, я действительно очень ценю то, что ты делаешь для меня, несмотря на то, что сам по уши в разных малозначительных вещах вроде… ну, не знаю… твоей собственной жизни?.Туше.– Боже, Ория. У тебя усталый голос. Ну и спасибо, что ты из кожи вон лезешь, чтобы спасти меня от тюрьмы, даже когда ты по уши в…– Заткнись, умник, – зарычал мечник, и все недоразумения и проблемы, с которыми мы когда-либо сталкивались за долгие годы нашей дружбы, исчезли в один миг. Мы снова стали мальчишками, учениками старшей школы, готовыми смеяться над любой глупостью… Воспоминания – всего лишь воспоминания, и хотя времена беззаботного смеха миновали, мы снова стали друг для друга тем, чем были всегда. Близкие, но еще немного официальные отношения; он никогда не мог видеть меня и не нахмуриться. По правде говоря, я скучал по его улыбке. Он редко улыбался, особенно в моем присутствии. Как и Цузуки… я вдруг задумался об этом.– У меня к тебе просьба, Ория. Уверен, он закатил глаза при этих словах. – И как я не догадался? Такая честь! Видимо, я должен был прочесть твои мысли.Не люблю, когда Ория становится саркастичным. Это как вынужденно сносить гнев капризного ребенка. – Я знаю, что у меня нет права просить тебя, но если ты выслушаешь меня, буду очень благодарен.– Продолжай.Он сказал это без колебаний. Хороший знак.– Со мной сейчас Цузуки Асато и еще один шинигами. Они сообщили мне, что ты обратился в Бюро Приговоров с просьбой помочь в расследовании убийств в Кокакуро. Голос Ории немного потерял свою уверенность, как будто он ожидал, что я рассержусь на то, что у кого-то появится возможность обвинить меня.– Винома-сан связался с ними по моей просьбе. Он посоветовал мне обратиться за помощью в Министерство; я согласился, но неохотно. Однако сверхъестественный характер убийств требует вмешательства Сектора Вызова; только его сотрудники смогут определить, было там вмешательство демонов или нет. Сначала… прости, что я это говорю, но я подозревал, что ты мог приложить руку к этим убийствам. – Вот как, – я задумался. – Полагаю, сложно понять намерения убийцы, даже если это твой близкий друг.– В комнате был символ, который навел меня на такие мысли, – невыразительно промычал он. Ория был явно встревожен характером убийств, бросающих вызов его собственным навыкам самурая. У смертного не было никаких шансов против Ории Мибу, да и некоторым бессмертным мог бы составить хорошую конкуренцию. Но если убийца действительно демон, таланты Ории абсолютно бесполезны. Демон смог бы совершить преступление, если бы захотел. – Мы еще не убрали тела. Я временно закрыл эту комнату, но запах крови все еще сильно ощущается. Я отпустил большинство девушек до тех пор, пока не очистят место преступления, и почти все согласились. Думаю, они боятся, что станут следующими. Даже моя секретарша хочет уволиться, вот почему я сам принимаю звонки. Небольшая группа девушек осталась, они говорят, что обязаны продолжать работу, но я считаю, они просто хотят составить мне компанию.– Как мило, – заявил я, подумав, что настоящей причиной было то, что все они сохнут по Ории. – На самом деле, Ория… моя просьба косвенно касается этих убийств. Вернее, шинигами, которого послали расследовать это дело. – Что ты имеешь в виду? – настороженно спросил он. Тревога в его голосе привела меня в замешательство.– Шинигами, посланный в Кокакуро, также является телохранителем моего любимого, из-за соглашения, которое мы заключили… – осторожно сказал я. Ория молчал – знак того, что все его внимание обращено на меня. – Из-за моих прошлых поступков Цузуки-сан мне не доверяет. Что вполне понятно. И все же… не доверяя своей способности контролировать меня, он попросил другого шинигами постоянно сопровождать нас. Незначительная деталь, но она лишает меня пространства для маневра, если ты понимаешь, к чему я клоню. – И…? – подстегнул меня Ория. – Пока этот телохранитель будет занят расследованием в Кокакуро, Цузуки придется сопровождать меня в одиночку, когда я его попрошу. У него не будет выбора. Это даст мне возможность наладить более… личные отношения с ним. Сейчас это немного сложно, учитывая свидетеля. – А ты не можешь попросить его уйти в другую комнату или что-нибудь вроде этого?Я пожалел, что он не может видеть выражения моего лица в эту минуту – оно было бесценно. – Друг мой, это не Кокакуро, где совершенно естественно, что все находятся в отдельных комнатах и читают журналы под какофонию стонов и криков страсти, доносящихся через стены. И не колледж, где никого не беспокоило отсутствие отдельной комнаты, достаточно было свободного угла. Кроме того, он едва позволяет мне находиться рядом. И то я каждую минуту опасаюсь атаки разных предметов обстановки. – Хорошо, – сказал Ория. – Если я правильно тебя понял, ты считаешь, что чем дольше я задержу у себя третьего лишнего, тем больше времени у тебя будет для соблазнения твоей игрушки? Нежити.Я поморщился, втянув носом воздух. – Ты груб, Ория. Прав… но груб, – он что-то утвердительно промычал в ответ. – Мураки… Уверен, ты и сам это знаешь, но ты весьма заковыристый тип. Лицемерно говоришь о грубости, но грубость – цветочки по сравнению с некрофилией. Я проигнорировал его слова, и он, наконец, понял, что я говорю серьезно. В его голосе появилось почти профессиональное ?я знаю, что буду сожалеть об этом?.– И как именно мне задержать его для тебя, Мураки? Огреть по голове дубиной, упаковать в ящик и отправить на остров Рисири?– Звучит привлекательно, но нет. Единственный способ – затянуть расследование. Сделать так, чтобы ему было трудно решить эту задачу. Долгая, неловкая пауза; я понял, что Ория не совсем в восторге от моего предложения. – Я тебя понял. И позволь мне сказать тебе кое-что, прежде чем ты скажешь хоть слово… – холодно произнес он. Когда Ория злился, его голос становился более тонким и отчужденным, в отличие от моего, в котором в таких случаях нарастало раздражение. – Мураки, мне дороги мои девушки. Я хочу найти того, кто это сделал с ними. Ты предлагаешь мне скрыть доказательства, спрятать улики, не делиться информацией, чтобы найти ублюдка было крайне сложно, не так ли?Сигарета в моих пальцах догорела до фильтра. Я раздавил ее в пепельнице и зажег новую. Я не заядлый курильщик, но табак спасал от перенапряжения, помогая расслабиться и умственно, и физически. – Я не предлагаю сделать невозможной поимку виновного, Ория, – объяснил я, молясь про себя, чтобы какой-нибудь Бог снизошел к моим молитвам и избавил меня от проповедей. Для этого у меня есть Цузуки – в соседней комнате. – Все, о чем я прошу, – чтобы его нашли не слишком быстро. Если для этого надо выбросить улику или потерять несколько жизненно важных записей, пусть так и будет. – Сменил тактику… – пробормотал он, не пытаясь скрыть свое раздражение. – Мы сейчас разговариваем только потому, что тебе что-то нужно. Неужели не настанет тот драгоценный день, когда ты позвонишь мне просто для того, чтобы спросить, в порядке ли я. Со времен Высшей школы ты превратил мою жизнь в сущее наказание. Я до сих пор не оправился от того, что ты заставлял меня делать. Когда ты заставил меня заплести волосы в косички, да еще эти розовые бантики… это было подло даже для тебя. Даже сейчас я просыпаюсь с криком.Обычно он не был так утомителен. Прежде Ория не тратил время на пустяки и жалобы, это было не в его характере. Я спрашивал себя, должен ли я поделиться с этим проницательным наблюдением, пока он окончательно не вывел меня из себя. Он тяжело вздохнул – будто взвалил на свои плечи ответственность за судьбу всего человечества. Кодекс чести предков-самураев, видите ли.– Если ты пообещаешь вести себя нормально хотя бы еще три месяца… Я окажу тебе эту маленькую услугу.Я услышал, как женский голос окликнул его, затем приглушенный ответ Ории. Вернувшись к нашему разговору, он сказал:– Сейчас все ложатся спать. Я должен идти. Что-нибудь еще?– Только одна маленькая деталь, которая может оказаться полезной в деле обезвреживания этого парня, – понизив голос, я проверил комнату на четвертом уровне проникновения, чтобы убедиться, что я действительно один. И только потом продолжил: – Кажется, он к тебе неравнодушен. – О-о, – откликнулся Ория. – Понятно. Значит, это один из трех, посетивших меня в Ко-Каку-Рю той ночью в Киото. Я не имел удовольствия видеть других шинигами. Я кивнул, хотя он не мог меня видеть. – Их было трое. Сейчиро Тацуми, Ютака Ватари и мальчик, Хисока Куросаки. – Мальчик был восхитительно настойчив… – заявил Ория, как будто каждый, кто способен провизжать имя Цузуки, достоин уважения. – Может быть, это его послали?– Нет, он напарник Цузуки. К тебе отправили шинигами, отвечающего за этот район. Это Ютака Ватари. Пауза. – Высокий парень с прилизанными темными волосами, да? – в его голосе появилась опасная интонация, словно призывающая меня ответить правильно. Или пострадать от последствий. Но в данный момент я был совершенно не в курсе его предубежденности и не знал, какой ответ в моих интересах.– Нет, у него длинные светлые волосы, – на другом конце провода послышался какой-то треск. – Ты разгрыз свою трубку? – поинтересовался я.– Скажи своему приятелю-шинигами, чтобы назначили другого. Я специально просил не присылать блондина. Я не знал об этом. Это не похоже на Орию – испытывать к людям антипатию без веской причины. – Чего ради? – спросил я, весьма заинтригованный. – Он очень интеллигентный, практичный, представительный, к тому же – блондин… его компания не будет неприятной раку-отшельнику вроде тебя. В чем проблема?– Тебе не нужно знать, в чем дело, Мураки, – огрызнулся мечник. – Для тебя достаточно знать, что у меня есть свои причины. Ничего личного. Это связано с тем, как он выглядит.– Ох, и что это, как не личное? Он не совсем подходит под твои стандарты? Могло быть и хуже. Поверь мне, бывало гораздо хуже. Я упоминал, что он блондин?Я слышал в его голосе нарастающее напряжение. Очевидно, были веские причины возражать против присутствия Ватари, но у Ория не мог рассказать мне о них приемлемым для него способом. – Мураки, еще раз – не в этом суть, – сказал он, как мог спокойно. – Скажи ему, что я польщен его вниманием, но им лучше послать кого-то другого. – Он будет у тебя завтра утром. Другого не пришлют. – Черт побери, Мураки! – я почти видел, как он топнул ногой, словно расстроенный ребенок. – Что мне делать?Я от души затянулся.– Попробуй все время улыбаться ему; он примет это за дружелюбие. Ну и … можешь пофлиртовать с ним немного. Создай впечатление, что он привлекает тебя сексуально, если ты не забыл, как это делается.– Мураки, я хозяин борделя! Как, черт возьми, я могу забыть основы флирта?!Я проигнорировал это заявление.– Поверь мне, Ория: если ты будешь флиртовать с ним, он не будет против. Как я заметил, он довольно… распутный, и его легко будет отвлечь от расследования. Самое большее, что тебе придется сделать, это скрыть улики. Немного романтики послужит компенсацией.– Ты… ты просто невероятен, Кадзутака Мураки… – прошипел мой друг. – Только имей в виду, ты будешь мне должен. Очень много должен. Это действительно очень обременительно. И что значит распутный, дьявол тебя побери?!– Сексуально раскрепощенный. И по сравнению с моими предыдущими просьбами это не столь большое неудобство, нэ? – жизнерадостно спросил я.Ория насмешливо фыркнул и снова вздохнул. Голос у него действительно был усталым – следствие суток, проведенных без отдыха, когда он держался исключительно силой духа. – Хорошо… – согласился он. Я бы сказал, что вторая часть задания понравилась ему еще меньше первой. – Итак, я должен продлить срок следствия путем сокрытия доказательств и флиртовать с некой глупой блондинкой, чтобы ты мог поиграть в ?Меч в камне? с маленькой мисс Лавандовые Глаза. Я ничего не пропустил?– Как насчет поблагодарить меня за знакомство с очаровательной блондинкой? – напыщенно осведомился я.Последовало долгое молчание.– Ты самый большой мудак на планете, – ядовито прошипел Ория. – Я собираюсь лечь в постель и насладиться последними минутами свободы, прежде чем я должен буду играть роль кормилицы шинигами бог знает сколько времени. – Кормилицы? – Знаешь, умник, порой ты не замечаешь очевидного, – сказал он. – Может быть, если бы ты задействовал хотя бы маленькую часть своего мозга, занятого исключительно почившей частью человечества, ты бы понял, к чему я клоню. Я до сих пор не понял, что он имел в виду. Отсутствие реакции с моей стороны, похоже, усугубило раздражение Ории. Он тихо вздохнул. – Очевидно, есть вещи, которые даже ты не можешь понять. Всегда рад тебе, Мураки. Спокойной ночи. И… – его голос был просто квинтэссенцией сарказма, – спасибо, что свел меня с милой блондинкой. Ты всегда был хорошим другом. Боже… какая восхитительная инфантильность. Я хотел это сказать, но несносный ребенок повесил трубку, лишив меня этой возможности. Я изумленно уставился на трубку, изящно положив ее на рычаг. Если не считать отношения Ории, я чувствовал, что удачно договорился насчет моего дорогого друга Ватари. Это воодушевило меня, хотя и было почти предательством по отношению к Цузуки и нарушением обещания, которое я ему дал. Как будто я истосковался по греху, и это каким-то образом утолило мой голод.Необходимость помогать мне не радовала Орию; он так и не смог приспособиться к существу, которым я стал. И к существу, которым я заставил стать его. Как бы он не старался притвориться, что это не так, фактически он стал моим соучастником. Подчищая за мной, помогая мне, когда я попрошу. Я никогда не говорил вслух о его соучастии в убийствах, потому что он избегал определенности. Она ранила его тонкую благородную душу – как будто слово, сказанное вслух, увеличивало тяжесть содеянного. Избегая правды, постоянно упрекая меня, он стремится завуалировать подробности своего собственного участия. Да уж, он отнюдь не эксгибиционист по натуре, и если он и ощущает какую-то вину, то предпочитает держать это при себе.Я усмехнулся про себя, вновь поражаясь его реакции на предстоящий приезд блондина. Хоть он и вызывал у него отвращение, я прекрасно знал – несмотря на протесты, с того момента, как мы договорились, Ватари находится под его защитой. Впрочем, их отношения будут зависеть не только от его желания и усилий, ведь планы Ватари мне неизвестны.Потушив сигарету, я услышал странный шум в гостиной. Заинтересованный, я встал и распахнул двойные двери. Войдя, я увидел весьма забавное зрелище. В комнате заметно похолодало; это указывало на присутствие вышеупомянутого привидения, часто посещающего мой дом. Это был призрак слуги предыдущих владельцев, который повесился на балке лестницы третьего этажа. Из года в год я регулярно накладывал защитные заклинания, чтобы сдержать блуждающих призраков с их возможными недоброжелательными намерениями. Однако этот был безобидным. Теория каменной ленты, по которой призраки – всего лишь запечатленные в камне записи былых событий, которые можно проиграть при определенных условиях, много чего утверждает, но на деле вреда от полтергейста немного.Я мог бы объяснить все это дорогому Цузуки-сан и развеять его страхи, но чувствовал, что эффект будет спорным. Кроме того, он был совершенно очарователен, и наблюдать за его реакцией было просто восхитительно. Он стоял на одной ноге на верхушке дивана, обтянутого дорогой замшей, вытянув руку с фудой в сторону призрака. Его так трясло, что он мог свалиться в любую минуту. Чувство равновесия явно пострадало от выпитого им вина.Ватари-сан, гораздо менее Цузуки обеспокоенный появлением духа, пытался успокоить брюнета и уговорить его прекратить истерику. Призрак, туманный полупрозрачный пожилой джентльмен, просто двигался по комнате, не обращая внимания на двоих моих гостей. По поведению Цузуки можно было подумать, что он набросился на него с окровавленной булавой.– О нет… – тоненьким голоском пропищал Цузуки. Он действительно был сильно напуган и чувствовал себя как в ловушке. Я будто видел, как перед его мысленным взором прокручиваются слайды со сценариями спасения, и он отчаянно пытается выбрать подходящее решение. Решение было вполне в его духе.– Цузуки! – взвизгнул Ватари, споткнувшись о ногу Цузуки, который кувыркнулся с дивана и попятился назад через двойные двери с выражением такого ужаса на лице, словно стал свидетелем убийства собственной матери. Ну, а я стал свидетелем того, как самый могущественный шинигами Министерства удирал в полной панике – как женщина, только что заметившая паука. Крича: ?Помогите! Помогите! ПОМОГИТЕ!!!? во всю мощь своих легких. Блондин огляделся, увидел меня, стоящего у двери, и пожал плечами с беспомощным видом. Я покачал головой, улыбнулся снисходительно-насмешливо и произнес несколько слов. Призрак недовольно оглянулся на меня и покинул комнату, просочившись сквозь дальнюю стену. Слышны были истерические пляски Цузуки в коридоре – он явно свернул не туда. – Идиот! – крякнул Ватари и бросился к двери, за которой только что исчез мой возлюбленный. Я последовал за ним. Цузуки повернулся к нам, прыгнул на Ватари и повис у него на шее. Вцепился – не оторвешь. Прекрасные фиалковые глаза нервно метались взад и вперед, ища призрак на втором уровне проникновения. Я немного согнул колени, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.– Теперь можешь расслабиться, Цузуки-сан. Я уже говорил тебе, что призрак не причинит тебе вреда. Он доброжелательный. – Мне. Все. РАВНО!!! – рявкнул шинигами, яростно пытаясь ударить меня головой. – Ты явно недооцениваешь мою фобию! Я не боюсь признать, что привидения пугают меня. Что-то скрипнуло в глубине дома, и Цузуки закричал, прижавшись к Ватари еще теснее. Хотя куда уж больше. – Мураки, пожалуйста, мы можем сказать, что ночь уже наступила? Я хочу домой… мой дом не посещают призраки…Адекватный ответ касательно того, кем населен его собственный дом, я, к сожалению, не мог озвучить. Я взглянул на большие напольные часы, возвышавшиеся в огромном коридоре. Действительно поздно. Через несколько минут полночь. До меня вдруг дошло, что мы провели вместе четыре с половиной часа. Это рекорд. И он, несомненно, свидетельствует об увеличившейся терпимости по отношению ко мне. Хоть мне и хотелось побыть с Цузуки гораздо дольше, к тому же часть времени ушла на незапланированный звонок Ории, я все же уступил. У меня будет достаточно времени… потом, когда Ватари не будет.Я улыбнулся (надеюсь, доброжелательно) и кивнул.– Конечно, Цузуки-сан. В самом деле, довольно поздно. Спасибо за прекрасный вечер.Слабый румянец окрасил его щеки, выдавая смущение. Неудивительно, если учесть, во что я его втравил. Да, это была самая сложная роль, которую мне когда-либо приходилось играть. Если бы я мог откровенно выразить мои чувства… я бы запихнул Ватари в свободный шкаф, бросил Цузуки на ближайшую горизонтальную поверхность и продемонстрировал, как сильно я хочу задержать его. Вместо этого я вынужден быть сдержанным, воспитанным и любезным, подавив свое необузданное либидо. Впрочем, награда ничего не стоит без жертвы, не так ли?Я провел их в гардеробную и вручил им верхнюю одежду. Помог Цузуки надеть пиджак, а потом плащ. Ласково сжав его плечи, я сделал то же для Ватари. Хороший шанс показать себя с лучшей стороны не только Цузуки, но и его другу. И это сработало. Любимый смотрел на меня озадаченно – с тем самым выражением, которое я обожаю. Все-таки он очень мил… на свое счастье.Когда оба оделись, я проводил их до входной двери. Ватари оставил несколько больших пакетов у стены; он их подобрал и пристроил на сгибе левой руки. Я прошел мимо него и включил внешнее освещение, чтобы им было видно, куда идти, затем протянул руку к дверной ручке. – Как он умер? – я едва узнал голос Цузуки, до того он был тихий. Сам он стоял совсем близко позади меня; его лицо отделял от моей лопатки какой-то дюйм. Я оставил ручку и повернулся к нему лицом. – Дух? Это произошло задолго до того, как моя семья купила поместье. Я слышал, что он повесился, – я изучал спокойное выражение его лица, пытаясь понять, повлияло ли мое объяснение на возможное (или окончательное) предположение, которое он уже сделал. Его глубокие, яркие глаза встретились с моими, и мне захотелось когда-нибудь увидеть его одинаково обоими глазами. Мой искусственный правый глаз видит на втором, третьем и четвертом уровне проникновения, а левый – только на первом. Это было одной из причин, по которой я ношу длинную косую челку. Чтобы скрыть искусственный глаз и устранить неудобную, за исключением особых случаев, разницу в зрении.– Я подумал, что… – он буквально выплюнул эти слова. Я уже знал, что последует дальше. – Я подумал, ты мог быть его убийцей. Я изо всех сил старался не показать, как меня забавляет все это. – Боюсь, я не несу за это ответственности, Цузуки-сан. Если, конечно, ты не хочешь сказать, что я убил его в прошлой жизни.Я надеялся, что Цузуки правильно воспримет это легкомысленное замечание. Что-то прошло по его лицу; верхняя губа задралась вверх, выдавая гнев. Сжав кулаки, он процедил сквозь зубы: – Не-смей-смеяться-надо-мной.– Цузуки-сан… – пробормотал я и ласково коснулся его щеки. Он оттолкнул мои пальцы и стиснул собственными руку Ватари. Затем свободной рукой открыл дверь и резким рывком подтащил к ней своего друга. Я больше не пытался прикоснуться к нему и отошел в сторону, чтобы не мешать, сделав непроницаемым выражение моего лица.В дверях Цузуки задержался и глянул на меня уголком левого глаза.– Мы должны идти… – сказал он, хотя не надо быть гением, чтобы догадаться об этом. – Спасибо за ужин. И… вино.Ватари сделал попытку улыбнуться, не знаю, насколько искренне. Не скажу, чтобы это меня особенно волновало. Я бодро кивнул ему и подошел вплотную к Цузуки. – Асато, ты позволишь мне поцеловать тебя?Я почувствовал, как он весь съежился в ответ. Я воспользовался его минутным замешательством, нежно сжал его плечи и провел руками по его рукам сверху вниз, коснувшись обнаженной кожи запястий. Ватари, освободившись, вышел на улицу, не глядя на нас и что-то рассеянно напевая себе под нос.Цузуки сердито глянул на меня через плечо. – Не называй меня так. Ты еще не доказал, что достоин подобной интимности.Я развернул его лицом к себе, обнял за талию и притянул к себе. Он ахнул; участившееся дыхание выдавало все, что он скрывал от самого себя. Он смотрел прямо на меня, и я ласково прошептал, нежно поглаживая его щеку тыльной стороной ладони:– Тогда, возможно, это означает, что ты дашь мне шанс заслужить эту честь?Его веки затрепетали; глаза на мгновение закрылись. Придерживая ладонью его лицо, я приблизил губы к его губам; их разделял какой-то дюйм. Я слышал, как бьется, оживая, некогда умершее сердце, его ритм звучал как музыка, слышная и понятная только нам двоим. Цузуки приоткрыл глаза и закусил губы, осознав, насколько я близко. Его руки по-прежнему были по швам, но кулаки разжались. Значит, он не совсем против. – Если ты выполнишь свою часть сделки… – сумел выдавить он, – тогда я выполню свою. – Так мы договорились?Возлюбленный мой на секунду задумался; я отнял руку от его щеки и протянул ее ему вверх ладонью. В первый раз мы обменялись рукопожатием, когда познакомились. Не думаю, что Цузуки тогда имел малейшее представление о том, во что ввязывается, познакомившись со мной. Наши руки соединились, имена были произнесены; охота началась. Человеческая рука с противопоставленным большим пальцем сделала нас поселенцами, строителями и производителями. С помощью рук мы можем прикасаться, лечить, молиться, говорить, жестикулировать, утешать, удерживать, строить, подтверждать, отрицать, препятствовать, приманить… список бесконечен, как пространство и время.Моя рука в твоей… Олицетворение моей мечты о том, что в один прекрасный день наши тела соединятся, невысказанное обещание… Рукопожатие – знак доверия; как я хотел, чтобы ты понял, что оно означает для меня. Шанс ослабить твою защиту и войти в твой внутренний мир. Шанс увидеть тебя однажды в моей постели как любовника. Как спутника жизни.Цузуки-сан изучал мою ладонь со всех сторон, будто проверяя, не плюнул ли я на нее. Наконец, прикусив губу, он грубовато вложил свою ладонь в мою. Я крепко сжал его руку. – Договорились, – проворчал он, совсем как Ория, когда я попросил его об одолжении. На тот момент для меня этого было достаточно. Удовлетворенно улыбнувшись, я позволил своей руке выскользнуть из руки Цузуки, пройтись по его бедру и медленно переместиться на спину. Цузуки метнулся в сторону; его глаза неуверенно блуждали вдоль линии перемещения моей руки, а руки повисли в воздухе, будто он собирался драться со мной. Он молчал. Наши губы были близко, очень близко. Я наклонил голову и уничтожил это расстояние. Поцелуй получился сравнительно целомудренным – мои губы были сомкнуты. Я уделил особое внимание его верхней губе, напоследок поймав ее своими губами и жадно облизнув. До сих пор наши отношения были довольно безличными. Верхняя, более тонкая губа Цузуки, олицетворяющая бессмысленный фарс, который он навязал себе и другим. Фальшь, которую он выбрал, ложная жизнь… Вот все, что он пока что мог мне предложить. Я не мог засвидетельствовать свое почтение нижней губе, пока он не готов к близости со мной. Не готов доверять мне и чувствовать себя комфортно со мной. И с тем, кем в действительности был он сам.Я закрыл глаза и другой рукой обнял его за плечи, чтобы крепче прижать упрямца к себе. Однако Цузуки использовал мой маневр, чтобы немного отодвинуться, положив обе руки мне на плечи. Не прерывая поцелуя, он пытался восстановить прежнюю дистанцию между нами. Что ж. Я переместил руки на его талию, не поддаваясь искушению углубить поцелуй, и вдруг почувствовал, что он отвечает. Слабо, неуверенно… не знаю, были ли тому виной его смешанные чувства, сомнения в моей искренности или неопытность. Его рот неспешно дразнил мою нижнюю губу; я нашел это восхитительно ироничным. Цузуки побуждал меня к большей близости по моей же теории, и по ней выходило, что он принимает меня таким, какой я есть. Не будь я так захвачен происходящим, то рассмеялся бы. Вместо этого я открыл глаза и взглянул на него сверху вниз. Его глаза были закрыты, но лицо было напряженным, словно он пытался дистанцироваться от испытываемого наслаждения. Мои губы дрогнули в улыбке, и я разорвал поцелуй. Дотронувшись до его лица, я погладил большим пальцем щеку. Он выглядел потрясенным, и это порадовало меня. – Спокойной ночи, Мураки, – сказал он, слегка сжав мои руки. Большей интимности он не мог себе позволить без ущерба для себя. – Спокойной ночи, Цузуки-сан, – ответил я и был поражен, услышав дрожь в своем голосе. Я прочистил горло и ощутил, как привычная насмешливая улыбка возвращается на мое лицо. – Скоро ты обо мне услышишь. Он кивнул, видимо, все еще пытаясь прийти в себя. Ватари оглянулся через плечо, увидел, что мы уже обменялись поцелуем, ласково улыбнулся, подошел к Цузуки и осторожно взял его за руку. – Пошли, приятель, – усмехнулся он и помахал рукой перед растерянным лицом моего любимого. Цузуки очнулся, невпопад промычал что-то утвердительное и позволил увести себя в ночь. Как только они исчезли за углом, я закрыл дверь и выключил свет снаружи. Цузуки– Ну, мы собираемся выйти сегодня ночью с Ичи? – спросил я, сомкнув пальцы вокруг руки Ватари и положив голову ему на плечо. – Да? Я должен тебе выпивку за все, что ты сделал сегодня.Блондин хмыкнул и несколько утрированно пожал плечами. – Я как бы не могу ничего обещать. Мне и так тяжело будет вставать, – он зевнул, подчеркивая, как невероятно сложна его задача, и крутанул сумки в правой руке так, будто хотел, чтобы шикарные тряпки и сексуальное белье вылетели. Потом улыбнулся, и я понял, что для того, чтобы перестать меня дразнить, он устал недостаточно. Вот черт. – Итак, Цузуки-сан… хммм?– Оооох! Даже не начинай! – предупредил я и слегка толкнул его в спину.– Ты видел, что я сделал с рукой Мураки, но ты не захочешь увидеть, что я сделаю с твоим горлом, если не прекратишь!– Я уже видел, что ты можешь сделать с моим горлом, – с явно фривольным намеком подмигнул Ватари. Я почувствовал, что краснею, и толкнул его посильнее, но вызвал только приступ неудержимого смеха. Ватари проворно подлетел ко мне, дружески положил руку мне на плечо и двумя пальцами взял за подбородок:– Ой, не принимай это близко к сердцу, здоровяк! Но ты знаешь… ты выглядел довольным, что вернулся туда. И не утруждай себя старой отмазкой ?это только игра?, я все видел, а твоя игра явно не тянет на ?Оскар?.В темноте я видел тень улыбки на его лице и попытался хладнокровно отнестись к этому оскорблению. Закономерно и в то же время удручающе – единственное существо, к которому меня потянуло после всех этих лет, – злодей-социопат. В этом есть нечто показательное. Возможно, Мураки – физическое воплощение моей вины, и я вызвал его, чтобы наказать себя за ужасное прошлое. Раскаяние и самобичевание ограничили мой выбор партнеров для романтических встреч, хотя привлекал я очень многих.Отбросив в сторону соображения морали, скажу – я уверен, захоти я отдаться кому-нибудь телом и душой, то сделал бы это уже много раз. Но ничего этого никогда не было. Я никогда не знал никого, кто заслуживал бы связи с таким мерзким существом, как я. Всех, кто интересовался мной, я убеждал в своей глуповато-шутливой манере в том, что они достойны гораздо лучшего. А может, я был до такой степени наивным, что они сами теряли интерес. Одно мне всегда было ясно – если бы я хотел только секса, он бы у меня был.Эта мысль заставила меня задуматься.– Ватари? – позвал я.– Да?– Помнишь, когда мы с тобой напились…– На самом деле не просто напились, парень.Я сердито надул щеки. – Ты дашь мне закончить? Тот раз, когда мы… почти… ну, ты знаешь…Хотя Ватари, как правило, не щадил чью-либо скромность, в этот раз он оказал мне услугу и просто кивнул. – Мммм?Я чувствовал, что мои щеки горят от стыда так, что на них можно было жарить омаров. Мы остановились под фонарем на перекрестке. Он мерцал. Вокруг угасающего света кружились мотыльки. – Я не очень хорошо помню… – признался я, спрятав руки в карманы и подняв плечи; мне хотелось спрятаться, чтобы Ватари мог слышать только мой голос. – Но… почему мы не?Он поднял бровь. – Имеешь в виду, почему мы не прошли весь путь до конца?– Да. Я имею в виду… Я был готов.Казалось, Ватари обдумывает это; он пропускал сквозь пальцы свою длинную челку, будто изучая текстуру волос. Мимо пролетел автомобиль на скорости километров 140 в час, и волосы Ватари на затылке приподняло ветром. – Ты не был готов, Цузуки, – заключил он наконец. – Ты был в неподходящем состоянии для чего-то подобного. Ты настойчиво просил меня взять тебя в позах, о которых я никогда не слышал, не говоря уж о том, что не пробовал. Некоторые из них были запрещенными. Снова и снова ты рассказывал мне, как сильно ты хотел меня со дня нашей первой встречи и как каждую ночь, ложась спать, ты мечтаешь обо мне. И представляешь, каково это – заняться со мной любовью. А когда ты начал читать все эти стихи, которые ты сочинил обо мне, я совсем смутился. И все это мелочи по сравнению с тем, как ты терся об меня словно влюбленный голубь и говорил такие слова… я даже не думал, что ты их знаешь. Затем ты начал бегать вокруг меня с трусами на голове и налетел лбом на мой комод. Ты вырубился, а я слишком джентльмен, чтобы воспользоваться ситуацией. Поэтому я просто сделал несколько хороших фото для будущего шантажа, а копии наклеил на доску объявлений в нашем отделе. Потом укрыл тебя одеялом и лег спать на диване. Признаюсь, я видел порочные сны в эту ночь.Весь мир точно споткнулся и замер. Я в ужасе поднес руки ко рту:– Ты серьезно?Его лицо расплылось в широкой улыбке; он засмеялся. – Конечно, нет, ты, здоровый балбес! Но так гораздо интереснее, хм?Я не верил собственным ушам. Как можно шутить на подобную тему. Я угрожающе сжал кулаки, решая, что сломать первым – ногу или нос.– Ватари…– На самом деле, правда не столь увлекательна, – хмыкнул он, снял очки и, держа их в вытянутой руке, стал разглядывать стекла в поисках пятен. Затем стал тереть очки о свой жакет. – Это было до того, как я узнал подробности твоей смерти. Я пытался снять твои часы, а ты – закатать мои рукава. И никто не хотел показывать свои шрамы. Я не знаю, зачем Ватари сказал мне это, потому что до сих пор понятия не имею, как умер мой друг. Он никогда не говорил об этом, не потому, что его это сильно расстраивало, просто он вообще не любил говорить о прошлом. Ватари жил настоящим и считал, что прошлое – это только его дело. – У тебя есть шрамы? – невинно спросил я.Ватари посмотрел на меня. Очень редко его взгляд бывал таким… предостерегающим, что ли.– Цузуки…– Знаю, знаю, мы договорились никогда не говорить о том, как мы умерли, – проворчал я, отлично зная, что договор этот давно стал односторонним. Соблюдал его в основном Ватари. Я смотрел, как он закончил протирать очки и надел их обратно на нос. Затем с хрустом потянулся, при этом на плечах резче обозначились косточки.– Лучше давай решим, надираемся мы сегодня или нет, – весело сказал он, прищурив один глаз. – В конце концов, я должен поспать, чтобы решить вопрос о соблазнении фехтовальщика, – он помахал сумками, и я улыбнулся, недоумевая, как он может быть так уверен в успехе.– Здорово, Ватари, – сказал я, неестественно широко зевнув, чтобы продемонстрировать свой интерес к его планам. Он показал мне палец. – Очень смешно, умник. Можешь забыть о подарках.– Ооох, – сказал я, издевательски шевеля пальцами. – А я-то так ждал грибы Мацутаке. Слышал, после них можно увидеть розовых слонов. Выражение его лица стало еще опаснее, и он направился прямо ко мне, в бешенстве ткнув мне в грудь указательным пальцем. – Ну, все. Когда мы попадем в пивную, я попрошу бармена запереть тебя до конца ночи, мистер, – пригрозил он. В этом месте я обычно вставал на колени и умолял о пощаде, но прежде, чем мои колени коснулись бетона, Ватари внезапно стал необычайно серьезным. Его глаза встретились с моими. – Цузуки… Когда я уеду в Киото… Я хочу, чтобы ты рассказал Тацуми про свои дела с Мураки.– Что?! – воскликнул я. – Я не могу!– Нет, Цузуки. Ты должен, говорю тебе, – никогда еще его голос не был таким строгим. Таким тоном отец отчитывает своего ребенка; обычно сияющие глаза потемнели. – Мураки может казаться довольно безобидным, но я не смогу доверять этому скользкому извращенцу, когда буду так далеко, что не смогу плюнуть в его лживые глаза. Он просто ухватился за шанс заполучить тебя, когда ты будешь один, и даже такой Целомудренный мальчик, как ты, должен это понимать.– Но… разве это не адекватная цена, если речь идет о спасении жизней? – упрямо спросил я. – И не называй меня Целомудренным мальчиком.– Дорогой, – сказал он, и с этого момента я действительно начал воспринимать его слова. Ватари никогда не произносил это слово попусту. Это было редкостью – как розы в пустыне – и говорило о том, что он очень серьезен. – Послушай. Меня не будет, и я не смогу вмешаться в его действия. Мураки нужен не просто секс. Думаю, ты и сам это знаешь. Я не собираюсь оставлять тебя один на один с этим сукиным сыном, понимаешь? Я не позволю ему причинить тебе вред. У меня было предостаточно мерзавцев, и я знаю, как легко такая, казалось бы, незначительная вещь, как секс, может сломать человека. И я достаточно знаю Мураки, чтобы понять – он прячет в рукаве нечто большее, чем взбитые сливки и презервативы. Таков уж он. Ватари на мгновение опустил голову, а когда снова поднял ее, глаза у него были мрачными. – Пацана ты не сможешь призвать на помощь. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя виноватым, Цузуки, но он не простит и не поймет тебя, учитывая, что сделал с ним Мураки. Тацуми не особенно обрадуется, но он поймет необходимость этого. И он достаточно силен, чтобы защитить тебя, если док будет слишком напорист.– Ватари… – начал я.– Тихо, – отрезал он, но то, как он это сказал, не имело ничего общего с грубостью. – Я хочу, чтобы ты рассказал Тацуми, иначе как я смогу сосредоточиться на завоевании моего милого фехтовальщика, если буду постоянно волноваться за тебя? Просто сделай это. Если продолжишь возражать, я накарябаю что-нибудь очень неприличное у тебя на лбу, оживлю это и заставлю вернуться в Мейфу.Я от души рассмеялся, и Ватари, наконец, выдавил из себя улыбку. Он все еще пытался быть суровым, но, взглянув мне в глаза, сломался. – Цузуки, я никогда не прощу себе, если с тобой что-нибудь случится. Ты знаешь, как сильно я тебя люблю.Я вытаращил глаза. – Конечно, платонически и все такое! – поспешно заверил он, размахивая руками. Я облегченно вздохнул и обнял его. Как друга, разумеется. – Можешь быть уверен, я еще не дошел до того, чтобы стыдливо хихикать при одном упоминании твоего имени. Я снова покраснел, и он ласково взъерошил мои волосы. – Просто скажи Тацуми, ладно? Я имею в виду только это. Никто не думает, что ты помешаешь, попросив помощи. Я не нахожу это неудобным, и для всех будет гораздо лучше, если ты избежишь неприятностей, которые могут последовать. Если он похитит тебя или еще что-нибудь в этом роде. Как в Киото. Я кивнул, хотя уже был в ужасе от предстоящего разговора с Тацуми. Я так и видел, как он беспощадно урезает мне зарплату. – Хорошо. Я скажу ему, – произнес я. – Отлично! – прощебетал Ватари, выбросив обе руки в воздух, словно праздновал победу. Как я и думал, пакеты открылись, и ворох разноцветных тряпок вспыхнул в темноте ночи, как радуга. – Вот дерьмо! – ожидаемо выругался он. А меня просто поразил этот блеск.