Глава 2. Идеальное убежище (Мураки) (1/1)

Воспоминаниями об этом монстре я не делился ни с кем. Кошмар, приходящий неожиданно, без подготовки, в любую ночь из глубин памяти. Когда ты меньше всего его ждешь. Весьма закономерно. Вот так же он некогда разрушил мою счастливую жизнь своим появлением.Монстр, который продолжает отравлять мою жизнь до сих пор. Саки Шидо. Мой брат. Или следует уточнить – сводный брат? Вечная насмешка судьбы, проклятие каждого дня, каждой минуты… то, что это создание, по чьей вине разрушилась жизнь нашей семьи, одной крови со мной, пусть и не полностью. Возрождение старого кошмара – вот что привело меня сейчас в это место. Мне было всего четырнадцать, когда случилось ЭТО. Событие, словно оставившее татуировку в моем мозгу. Как проклятие, которое я нанес на тело мальчика много лет спустя. Каждая моя частица запятнана Саки; это как след на коже, который невозможно смыть. Жестокость, которую я не выношу и хочу исправить. И в то же время повторить ее, повторять снова и снова, довести до совершенства… Это случилось в ночь после смерти моей матери. Нет… не смерти. Это слишком слабое слово, чтобы описать ее мучения до того, как я, ее собственный ребенок, вынужден был оборвать ее жизнь. Ночь, последовавшая за кровавой расправой с моей матерью. Хладнокровной бойней. Таков был подарок брата брату… то, что я никогда не мог понять, тем более – смириться. Даже сейчас, когда у меня самого руки запятнаны, я отчаянно пытаюсь понять причину, по которой он устроил для меня это жуткое представление. Она была вся искалечена, изрезана… он сделал из ее собственных волос повязки, чтобы замедлить кровотечение и тем продлить ее страдания. В глазах на покрытом блестящей кровью лице угасала жизнь… И именно я позволил ей наконец умереть. Эта минута должна была внушить мне отвращение к убийству, к отнятию чужой жизни. Ах… по иронии судьбы это не только не подавило демона во мне, а, скорее, пробудило. Причем в ранней стадии свирепости и мстительности. Когда-то я жил с чувством вины, как ты сейчас, дорогой Цузуки. Моя вина сломала меня той темной ночью, когда я буквально прочувствовал смерть моей матери – я умирал вместе с ней. Ничто, даже моя страсть к тебе, не способно даже приблизительно передать эйфорию, которую я испытываю, убивая так, как могут только наследники тьмы… Позволить им умереть внутри нас и все же продолжать жить… Я наконец понял тогда, что такое настоящая жизнь и подлинное наслаждение. Это понимание стоило мне жизни матери, но последние минуты ее жизни, ее угасающее дыхание подарили мне миг свободы. Однако наслаждение нахлынуло и ушло, как оргазм, и оставило после себя отчаявшегося мальчика, погруженного в чувство вины и ужаса перед поселившимся в нем демоном. Демоном, который хотел еще, еще, еще! Постоянный, настойчивый вопль внутри, который никогда не позволит мне отдохнуть в бесконечной погоне за чужой жизнью и спасти себя. Все для того, чтобы вернуть то чувство, когда мать умирала у меня на руках; в моих руках.Полагаю, это было частью его плана. Часть его ?подарка? мне – чтобы помочь перейти из света во тьму. Я родился заново, и будущее, скрытое прежде, больше не окутывали тени. Ибо во тьме теней нет.Тем не менее, я не понимал этого, пока не испил полностью горькую чашу страданий, пока не перенес утонченные пытки, созданные воображением демона и воплощенные с присущей ему энергией. Другими словами, человеческое во мне не погибло из-за наслаждения, смешанного с чувством вины, которое я испытал в момент смерти моей безумной матери. Она жила безумно и умерла безумно, но все же была моей матерью. Я был ее куклой, и я не беспокоился о ней. Не был благодарен ?брату? за то, что он мне дал. Это событие привело к тому, что я пробудился в состоянии, в котором очень редко оказываюсь, спустя несколько недель. Вспотевший и плохо осознающий происходящее. Я бы сказал, напуганный, но, когда это повторилось, страха я не ощутил. Страх – неподходящее слово для описания моих чувств. Возможно, в то время я был более человечен, более уязвим в силу своего возраста.Много лет назад, в ночь, следующую за ночью, когда умерла моя мать, я решился противостоять ?Саки?. Хотя я не имел доказательств того, что он – главный преступник, было что-то такое в выражении его лица, когда он и мой отец нашли тело матери, оберегавшей меня даже после смерти. В моем лице есть некоторое сходство с Саки. Нечто неуловимое, может быть, улыбка… Более чем достаточное, чтобы осознавать свою греховность. Я никогда не мог быстро бегать во сне. Даже в созданной мной ментальной реальности я не смог избежать того, что случилось в этот роковой вечер…***Саки мыл руки в ванной, примыкающей к его спальне, когда я пришел. Эту встречу я спланировал сам, без помощи отца. Я хорошо подготовился. Отца не было, он был занят организацией похорон моей матери, а слуги были в отведенных им помещениях. В ту ночь я убедился, что в поступках Саки была своя логика. Мне ни на секунду не пришла в голову мысль, что он может причинить мне вред, как моей трогательно хрупкой, слабой матери. Я был моложе его, но полагался на свои знания и способности, видя в них преимущество на случай бурной реакции с его стороны. Дверь в ванную была открыта, но я постучал, хотя до этого вошел в спальню без разрешения. Я хотел привлечь его внимание, но при этом держаться на безопасном расстоянии, если он решит на меня напасть. Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. Мой сводный брат обернулся на мой настойчивый стук; темные волосы взметнулись от резкого движения. Я еще раз постучал по дереву, да так и застыл с прижатым к дверной раме кулаком, глядя прямо в лицо своему старшему брату впервые за несколько месяцев. Плод предосудительной любви, свидетельство неверности моего отца. Его лицо ничего не выражало; голубые глаза смотрели бесстрастно, как всегда.За исключением прошлой ночи… когда он увидел ее окровавленный труп у меня на руках.– Что-то случилось? – спросил он, и в его напряженном голосе слышался отзвук преследующих меня ночных кошмаров и обвиняющий шепот из темноты. Я сопротивлялся желанию ответить ?нет, ничего? и повернуть обратно, этот голос требовал от меня мужества, он очаровывал и подавлял. Но пути назад не было; образ окровавленной, изувеченной матери – разбитая фарфоровая кукла, брошенная на землю – тяжким грузом висел надо мной. Мои руки задрожали от подавляемого гнева, ногти глубоко впились в дверную раму красного дерева, ужас и ярость охватили меня. Я заставил себя посмотреть ему в глаза.– Я знаю, это сделал ты… – прошептал я с трудом, голос плохо слушался меня от ненависти. Он склонил голову набок, будто не слышал, и шагнул ближе, сокращая расстояние между нами. – Что ты…– Я знаю, это был ты! – зашипел я, отступая, в свою очередь, в спальню, в темноту. Свет из ванной уже не достигал меня. Саки выглядел, как безумный ангел, стоя в светящемся проеме в виде арки. Пародия на ангела Гавриила. Ангела смерти. – Ты сотворил это с моей матерью! Я понял это, увидев выражение твоего лица, когда ты нашел нас! Ты это сделал… и оставил ее умирать, как… Я искал признаки замешательства в глазах Саки. Но вместо того, чтобы выразить негодование или возмущение, естественные для невиновного человека, он был до отвращения спокоен. Он лениво улыбнулся; рот его походил на рану, нанесенную ножом.– Такое смелое заявление… – промурлыкал он с похотью и насмешкой в глазах. И опять сделал шаг ко мне, а я снова отступил – будто мы исполняли некий примитивный танец. Его улыбка, казалось, затягивала меня в бездну вместе с каждым словом, которое цедили тонкие, бескровные губы. – А если бы я признался в этом… зверстве, от которого так пострадала наша семья… то что из этого? Что бы ты со мной сделал, мой дорогой Кадзу?– Не называй меня так! – огрызнулся я, чувствуя в темноте за спиной спасительную ручку двери. Я начал понимать, что моя попытка противостоять ему была ошибкой. – Ты не имеешь права обращаться ко мне так, словно мы близки! Он проигнорировал мои слова и быстро, резко наклонился вперед, нарушая мою зону комфорта; широкая, сумасшедшая улыбка исказила его лицо, сделав его старше. Безумие таилось в глубине его глаз – то, чему он не хотел сопротивляться или хотя бы как-то ограничить.– Так что ты будешь делать, Кадзутака? Что будешь делать? Куда ты пойдешь? – эти слова – некая издевательская мантра – были созвучны со стуком моего сердца; он надвигался на меня в темноте, его зубы блестели от слюны.Я чувствовал, как ускоряется мой пульс.– Я… я скажу отцу! И он отошлет тебя! – пролепетал я и, споткнувшись, почти упал, спешно пытаясь покинуть комнату. А он незаметно приближался, двигаясь непостижимо легко; мое сердце стучало, как молот, посылая сигналы тревоги во все уголки моего тела. – Далеко-далеко, где тебя запрут навсегда! В психушку, откуда тебя никогда не выпустят! Никогда! – я сам был сумасшедшим в эту минуту, запертым в четырех стенах; и другой сумасшедший придвигался все ближе, чтобы заставить меня замолчать раз и навсегда. Эта комната стала для меня ловушкой, где я превратился в безумца. Окончательно и бесповоротно.Я видел, как кобальтовые глаза Саки оценивающе, похотливо блуждают по моему телу, и внезапно ощутил чувство обреченности. На мне было шелковое юката, сшитое по моей худощавой фигуре, одно плечо обнажено – я считал, что это модно и красиво. Я потянул ткань, чтобы прикрыться; глаза Саки манили и соблазняли. Приманка демона.Поцелуй, запечатавший мой рот, отдал меня в его власть. Я испугался еще больше, чем когда думал, что он может убить меня, как мою мать.Жестокость, болезненная дотошность и нездоровое воспитание психопата, на чьих ногтях запеклась кровь…Мне следовало знать, что в случае неудачи моим наказанием будет нечто худшее, чем сладостная, всепрощающая нежность смерти. Бледная рука протянулась из темноты, потрепав меня по щеке… ложная надежда на его милосердие. Злоба чувствовалась в прикосновении этих запятнанных кровью пальцев, в тяжелом учащенном дыхании.– Скажешь отцу?– деланно невинно спросил он. – Скажи мне… Кадзутака: ты намерен сделать это с помощью молитвы? И где он сейчас? Как он должен услышать тебя, если не через молитву?Я застонал, ударившись спиной об стену, и бросил быстрый взгляд влево. Я перепутал углы! Дверь была в восьми футах от меня! Я попытался добежать до нее, но Саки крепко держал меня за лицо, ногти слегка вонзались в плоть; я был как рыба на крючке. Был его добычей и призом. Никогда еще мне не было так страшно.– Когда отец вернется…– Когда отец вернется?! – повторил он; издевательский тон рушил все мои надежды. Потом засмеялся; плечи поднимались и опускались от смеха. Смеялись его голубые глаза под тяжелыми веками; впечатление было такое, будто я рассказал очень смешной анекдот. Хотя что тут смешного?– Просто прислушайся к интуиции! Когда отец вернется? Я думаю, мы оба знаем, Кадзутака, что ?отец? не вернется.Глумливый смех Саки утих после этих слов, сменившись жестокой ухмылкой. Как же я был наивен… и вот подтверждение этому. Мои глаза широко раскрылись; правда его слов стала совершенно очевидной.Мне хотелось закричать в ответ – это невозможно, я бы заметил, что он ушел! Саки прочел эти мысли на моем лице и засмеялся снова; его голова откинулась назад, словно была слишком тяжелой для его шеи.– Ты прав, Кадзутака! – взвизгнул он, наклонив голову вниз, хихикая сквозь зубы и продолжая удерживать меня одной рукой. – Ты уловил сейчас самую суть, мой неискушенный маленький брат! Не так ли?! Ты теперь совсем один в этом мире, мальчик. Никто не придет за тобой.– Нет… – я едва слышал себя.– Боюсь, что да, – сказал он без малейшего сочувствия. – Автомобиль никогда не покидал гараж. Я подарил ему быструю смерть, в отличие от этой глупой суки, так что ты должен быть мне благодарен. Смерть еще одного любимого человека не будет на твоей бедной невинной совести. Хотя мне очень понравилось выражение твоего лица, когда у тебя не было выбора – только оборвать несчастную жизнь твоей милой мамочки! Прекрасно…Он еще ближе придвинулся ко мне, подняв другой рукой вверх мой подбородок и жадно изучая мое лицо. Тепло моего тела перемешалось с его теплом; голос дрожал.– Ты… ты ублюдок, – вяло пролепетал я. Известие о смерти отца колокольным звоном отдавалось у меня в голове. Уверен, что Саки сказал это специально, чтобы лишить меня сил перед тем, что он задумал со мной сделать.Его глаза оглядывали мое тело – так опытный землевладелец осматривает свои владения. И точно так же я сразу понял, что мое тело может ему дать, в каких темных искусствах он может усовершенствоваться с моей помощью…И то, как он может использовать меня в своих интересах.– Лицо ребенка красивее всего, когда оно отмечено душевной травмой. Эта наивность… чистота… неподдельное смущение…– грубая похоть и восхищение смешивались во взгляде Саки; его рука переместилась со щеки на шею и начала гладить ее в такт моему дыханию. Его губы легко прикоснулись к моим бледным губам, и от этого холодная дрожь пробежала по всему моему телу. Саки одобрительно усмехнулся. – Ах, Кадзу… Разве это не лучше, хотя… ты этого хотел, в конце концов, – выдохнул он, используя это имя, чтобы подчеркнуть свою близость ко мне и дать надежду на милосердие. Милосердие, подобное дарованному нам истинным Спасителем в обмен на свою собственную жизнь, предлагал мне сейчас человек, который предал меня и вверг в самые глубины ада. Я молился… о, Иисус, прости меня за утрату веры в Господа. Я не хотел умирать в эту ночь вот так. Только не так. Ради милосердия Саки я был готов предать свою веру и поклоняться ложному Богу вместо Христа. Я отдал бы ему все, что угодно, лишь бы не умереть в этой комнате. Пусть даже смерть, только бы в другом месте, только не от его мерзких рук…Он оценивающе оглядел меня еще раз; губы, задев мой висок, сложились в слабую улыбку – я увидел ее краешком глаза. – Кадзутака…– прошептал обманщик; его глаза сияли в темноте.– Я вижу тебя на ложе из роз… кровавый поцелуй очерчивает твои губы. Как красиво смотрятся алые лепестки на твоей бледной коже. Аромат роз окутывает твое тело… и на его волнах, в потоке света, ты уносишься в нежные объятия смерти.Саки с восторженным выражением лица взял меня за подбородок двумя пальцами.– Думаю,такой я хотел бы увидеть твою смерть.Ты не должен умереть, как они. Не обманывайся на их счет, Кадзутака, только потому, что они твои родители. Слабые людишки, ничего более! Они были ничто по сравнению со мной! Со мной… и с тем, каким можешь стать ты! Я сделал так, чтобы ты забрал ее жизнь, потому что я знал –ее смерть покажет тебе, какими способностями, каким потенциалом ты обладаешь! Я хотел лишить тебя выбора, лишить сомнений, сделать так, чтобы ты не мог вернуться к идеям гуманности и благородства! Да, это несправедливо – ее украденная жизнь, Кадзу! Ее кровь – на твоих руках, и от этого ты никогда не сможешь убежать.Я хотел отбросить его слова, опровергнуть их; страстное желание выжить и отомстить за мою погибшую семью двигало мной. Отомстить за себя, оставшегося одиноким в этом мире, наедине с безумным извращенцем, моим братом. Я хотел разорвать ногтями его лицо и услышать его вой. Хотел видеть его истекающим кровью, молящим о пощаде, захлебывающимся своей кровью.Я хотел раздробить его конечности, выколоть ему глаза…заставить его окончить свои дни жалкой сломанной куклой… как он заставил меня отнять жизнь у матери. И именно из-за этого желания я не мог ничего сделать. Он был прав. Я не был прежним; я не мог жить, как прежде. Не сейчас. Он угадал, он увидел жажду крови во мне. Неотступное, болезненное желание насладиться единственным в своем роде, несравненным моментом смерти, когда я мог ощутить, как ускользает душа. Когда я почти что видел, как тонкие пальцы смерти гасят свечу…Монстр был прав. Я жаждал пережить этот момент снова и снова. Я видел ту же жажду в нем. А он – во мне.Однако я продолжал отвергать его всей душой! Прав он или нет, я ненавидел его всем сердцем! Я отвернулся; он с силой вернул мою голову обратно, чтобы видеть мое лицо. Его собственная физиономия выражала насмешливое, деланное изумление. – Убегать, убегать, убегать! Полагаю, ты будешь убегать всю оставшуюся жизнь, Кадзу?Я не ответил и сделал вид, что не слышал его слова. А он мягко, вкрадчиво бормотал:– Да… думаю, в один прекрасный день я увижу тебя мертвым на ложе из роз. Я подарю тебе смерть… не такую, как им, Кадзутака. Нет… ты будешь моим лучшим произведением искусства. Нежная бледная кожа, оттененная алым румянцем роз. Твои губы смягчит кровь. Ах… тех, кто заботится о тебе, огорчит твоя смерть, но можешь ли ты представить себе слова, которые они скажут??Какое горе, что Мураки Кадзутака умер, ведь он был совсем молод. Но, Господи, пусть это звучит ужасно, но он так прекрасен в смерти, лежа среди всех этих роз. Наконец-то он выглядит умиротворенным?.– Они не будут знать, с кем ты провел свои последние минуты, кто подарил тебе такую совершенную смерть, но со временем поймут, каким удивительным художником я был в отношении тех, кого любил. Кадзу… ты позволишь мне усовершенствовать мое искусство. Я покажу тебе смерть в ее самой чудесной, соблазнительной форме. О, тебя запомнят! Это будет самый красивый дизайн… – я чувствовал его губы возле своего уха. – Через тебя… я завершу свое дело, оставлю свой след. И все те, которые причастятся твоего тела, все те, которые падут жертвами твоего безумия… помни, что именно я призвал тебя. Это я подарил тебе кроваво-красную луну…Издав звук, похожий на мягкое шипение змеи, он медленно провел рукой по моей спине, задержавшись на ягодицах. Я громко вскрикнул, когда его липкие пальцы впились в мою нежную плоть, оставляя синяки.– Хватит, Саки! – я пытался придать голосу твердость, но мой сводный брат помешал мне, проведя своим длинным пальцем по моей спине еще раз.?Господи…? – подумал я, не в силах признаться самому себе, что это ощущение мне приятно.– Отпусти меня! Пожалуйста, позволь мне уйти!– Ты хочешь умереть этой ночью, моя совершенная кукла? – прошептал Саки, покрывая мои щеки лихорадочными поцелуями.Я содрогался как от его ласк, так и от этого жестокого напоминания об одержимости мной моей матери.?Ее совершенная кукла… А теперь я должен стать ?восхитительным? творением Саки…? – я не мог принять это, просто не мог. Все, чего я хотел, – это свернуться калачиком и умереть.– Да… – пробормотал я, а потом закричал, когда Саки грубо схватил меня за плечо и укусил его. – Да! Просто дай мне умереть! Убей меня, как убил ее! Позволь мне умереть так же, как она! Я уже орал. Орал, чувствуя, как слезы жгут мои глаза.– Выдави мне глаза! Изуродуй мое тело, оторви пальцы по одному! Сделай меня уродом! Уродом!!! Я не хочу быть ничьим ?совершенством?! Никогда больше!Поистине, я был сломан в эту ночь – как не ломалась ни одна кукла. Саки удалось это сделать, приложив минимум усилий. Вот чего я и не надеюсь достичь, несмотря на весь мой опыт. Умоляя Саки о смерти, я тем самым дал ему права на меня. Я как бы дал ему ключ ко всему, чем он хотел овладеть: к телу, к сознанию и подсознанию… И, несмотря на отсутствие света в комнате, я ясно увидел, что ему известно, что я сдался.Его голубые глаза сузились; демоническое желание, демонический голод излучали они. Мое разрешение сделало его хозяином положения. Он внимательно смотрел на меня. Саки был ненамного крупнее меня, но внутри него была сила, которой бесполезно было сопротивляться.Владеющий им демон проникал в его сознание – так глубоководное животное медленно поднимается на поверхность моря. И Саки откликался на его зов, не в силах, да и не желая, противостоять соблазну.– Но ты идеален… – он почти мурлыкал, гортанно, как-то первобытно-примитивно. Казалось, в его глазах разгорается свет. – Кадзу…мое идеальное творение. Моя идеальная кукла. Ты заслуживаешь столь же идеальной демонстрации моей силы. Совершенство ранит, но делать что-то наполовину – убийственная насмешка…Я с трудом подавил крик, когда Саки безжалостно смял мои губы; подняв руки, я уперся ему в грудь и пытался оттолкнуть его, но его тело было твердым, как бетон. С жуткой ухмылкой он засосал мои сопротивляющиеся губы и протолкнул язык в мой рот, хотя я яростно пытался избежать этого отвратительного вторжения. Терпеть такое насилие от кого бы то ни было ужасно само по себе, а уж от сводного брата… Ведь это кровосмешение. Все равно что бросить песком в лицо самому Богу. Это так отвратительно, что не могло быть объяснено только его одержимостью демоном. Это часть ?совершенного? плана Саки – нарушение всех законов Бога, изложенных в Библии. Мужеложство, подкрепленное инцестом. Мои попытки вырваться сошли на нет, когда Саки одной рукой схватил меня за шею, а другой – за задницу, приподняв над полом. Я всхлипнул, когда он прижал меня к стене; я был донельзя смущен.Смущен не столько его насильственными действиями, но больше тем фактом, что он, казалось, собирается просто целовать меня. Отчего я так смутился? Поцелуй – это очень интимно, и этого я не ожидал от него.– Не отказывай мне, Кадзутака… – прорычал он, оторвавшись от моих губ. Мгновение он изучал мое залитое слезами лицо, затем восхищенно улыбнулся. – Ты очень красивое дитя… когда сломлен и разбит, как сейчас. Что за зрелище…я ни за что не отвечаю. Не теперь, когда ты выглядишь так восхитительно.– Саки! – закричал я, пытаясь оторвать его пальцы от моей шеи. – Ты уже осужден небесами за то, что сделал с моими родителями! Не совершай еще один грех, иначе никогда не сможешь покаяться и получить прощение! Пожалуйста… не испытывай терпение Бога!Внезапно он грубо бросил меня на пол. Я попытался встать, невольно всхлипывая от боли, разливавшейся по позвоночнику. Каким же я был дураком, когда думал, что смогу самостоятельно заставить Саки признаться в своих грехах! Я должен был пойти с кем-нибудь из слуг. Или взять с собой винтовку из кабинета отца. Или бежать без оглядки из этого дома, оставив навсегда весь этот ужас и кровь, похоронив мысли о мести в самом дальнем уголке моего сознания.Все, что пришло мне в голову в тот момент – звать на помощь. Слуги жили не очень далеко от дома; если мне повезет, кто-нибудь из них будет во дворе и услышит мои крики.Правда, окна были закрыты, но моя мать всегда говорила, что в младенчестве у меня были отменной силы легкие. А с возрастом они должны были стать еще сильнее, не так ли? Да… признаю, это была очень слабая надежда, но я цеплялся за нее, как утопающий за соломинку. Один из немногих моментов слабости в моей жизни. Но тогда надежда придавала мне сил, чтобы сопротивляться и не дать разуму упасть в черную бездну. Приподнявшись на локтях, я открыл рот, чтобы закричать изо всех сил, но Саки схватил меня за горло и сжал так сильно, что я смог издать только задушенный писк.– Ты действительно думаешь, что мне не по барабану на Бога? – выплюнул Саки, до крови впиваясь ногтями в мое горло. – Для меня он ничего не значит, как и эти детские мечты о божественном прощении и вечной милости Божией. Если все это существует, то где он сейчас? Почему он не остановил меня, когда я делал все эти ужасные вещи? Нет никакого Бога! У него нет никакой власти против меня, он ни разу пальцем не пошевелил, чтобы остановить меня. У него нет права осуждать меня. Никакого! И меня не связывает лицемерие, которое ты именуешь религией. Спаситель, который умер за наши грехи? Ха! Что за бред! Меня теперь ничто не спасет. Ни мою запятнанную душу, ни мои запятнанные руки. Да я и не хочу этого. Именно поэтому я возьму тебя, Кадзу, хочешь ты этого или нет. Если Христос действительно любит тебя, он оставит Небо и всю благодать и сострадание его Святого Отца, чтобы удержать мою руку.С этими словами он снова впился в мои губы – дико, бешено, как обезумевшее животное. Я начал понимать ход мыслей Саки, и меня охватил страх. У меня есть любимая цитата, в какой-то степени объясняющая его поведение в ту ночь. Кристофер Марло однажды сказал: ?… мы все в аду, и там, где ад, должны мы вечно оставаться?.Это был акт неповиновения Саки. Отречение от Христа, от самого существования всего, во что я верил, разочарование в человечестве, утрата надежды на отпущение грехов и спасение души от проклятия. План Саки состоял в том, чтобы вырвать эту надежду из моего сердца раз и навсегда – как он уничтожил жизнь моей матери. Взять меня, своего брата. Он хотел, чтобы я был осужден вместе с ним.Грех инцеста. Полная утрата самоуважения. Эта тварь всегда знала, где уязвимые места других. Охваченный паникой, я отчаянно заметался, изо всех колотя его в грудь. Саки с рычанием отстранился.– Чертов ублюдок! Отстань от меня! – бормотал я, задыхаясь; ледяные голубые глаза изучающе смотрели на меня. Последовало долгое молчание, мучительная пауза, во время которой ни один из нас не сдвинулся ни на дюйм. Мое сбивчивое дыхание касалось бледных щек Саки; он склонился надо мной, вплетая пальцы в мои отросшие серебристые волосы. Я был почти уверен, что сумел остановить его, и сейчас он начнет искать себе подходящее оправдание.Он болен. У него шизофрения. Раздвоение личности. Он одержим дьяволом, и мы должны были сразу отвести его туда, где бы его изгнали. Все это должно побудить меня простить...Вместо этого он резко дернул меня за волосы и ударил по губам. Ощутив вкус крови, я понял, что удар рассек губу пополам. Ошеломленный, дезориентированный, я едва мог понять, что Саки кричит мне в лицо. Пока он не начал меня трясти, с корнем вырывая мои волосы. – Молчи! – взревел он, нажав большим пальцем ямку над моей ключицей так сильно, что я едва не отключился. – Лежи спокойно и молчи, глупый мальчишка! Я могу сделать так, что тебе будет гораздо больнее, чем могло бы. Выбор за тобой, Кадзу.– Саки! – ахнул я, не веря своим ушам. Это не могло быть правдой. Господи, этого просто не может быть.– Саки, ты не можешь сделать это со мной! Только не со мной! Я твой брат! Брат!Белый пар, отдающий зловонием разлагающегося трупа, просочился между зубов Саки. Я всхлипнул, осознав, что вижу нечто действительно ужасное. Нечто, вышедшее из ада, укоренившееся в сознании моего брата и полностью подчинившее его своей воле и желаниям. Это был не мой брат. ЭТО не могло быть тем юношей, которого я знал под именем Саки Шидо.– Это смертное имя… ничто для меня. Кадзу, – прохрипел он, словно услышав мои мысли; пар хлынул у него изо рта, и внезапно температура окружающего нас воздуха упала до отрицательного значения, хотя комната была натоплена. Его рот приблизился к моему, тонкий язык начал жадно слизывать кровь с моей рассеченной губы. Саки разочарованно застонал, как будто ему было этого мало. – Я мог бы проглотить тебя живьем… что за вкусное дитя.– Убирайся! – заорал я, занес кулак и двинул его по физиономии так сильно, как только мог. Я надеялся оглушить его хоть на мгновение, улучить момент и бежать. В силе я не мог с ним сравниться, здесь мои шансы равнялись нулю. Единственная надежда – тактика. Саки, без сомнения, не глуп, но я умнее. Чтобы спастись, я должен задействовать свой мозг, ибо моя физическая выносливость ограничена. Паника помешала мне как следует прицелиться. А хорошо было бы нанести ему смертельный удар, повредив мозг.Моя уловка, казалось, сработала: голова Саки мотнулась назад, из одной ноздри сочилась кровь. Воспользовавшись этим шансом, я вывернулся из-под него и, шатаясь, встал на ноги. До двери было всего около пяти футов. Я успел сделать два шага и почувствовал, как рука Саки схватила меня сзади за юката. Меня так сильно и быстро потянули назад, что я споткнулся и упал на живот. Наверное, с точки зрения Саки это было провоцирующе. Падение вышибло воздух из моих легких; задыхаясь, я ощутил, как по-кошачьи вкрадчивые руки разводят в стороны мои ноги. Я вскрикнул, когда Саки задрал мое юката и что-то твердое прижалось ко мне. Под юката на мне были лишь тонкие боксеры. Слишком тонкая ткань красноречиво обрисовывала ягодицы, приглашая к дальнейшим действиям.– Ты хочешь этого так же сильно, как и я… – насмешливо сказал Саки, крепко удерживая меня за обнаженные бедра. – В противном случае ты уже был бы за дверью. Времени у тебя было достаточно. И что меня теперь остановит? Что помешает мне взять свое?Я вцепился в ковер, едва не разрывая его в безумной попытке освободиться. Я снова решил кричать, но в глубине души понимал, что это бесполезно. Слишком поздно, и слуги слишком далеко. Стены нашего особняка были толстыми, а комнаты – очень большими. Будет чудом, если меня услышат тараканы под половицами, не то что слуги.Возможно, Саки улыбался. Я не уверен, но когда я вижу его во сне, он всегда улыбается. Это вполне согласуется с его характером. Подцепив пальцами резинку моих боксеров, он начал сдергивать их с моей талии. Я метался как рыба, вытащенная из воды, все еще не допуская мысли, что это может случиться со мной. Я мог бы вытерпеть любую боль, физическую или любую другую, только не изнасилование собственным братом. – Пусти меня! – заорал я, чуть не плача, сам слыша недостаток твердости в своем голосе. Хотелось бы быть менее напуганным. – Саки, не делай этого со мной! Пожалуйста, не делай этого!– Заткнись, – рявкнул Саки, так больно ущипнув меня за задницу сквозь ткань, что я вскрикнул. – Я предлагаю тебе приятный переход к достойной смерти, а ты смеешь вынуждать меня стать мясником? Твои крики достали. До сих пор я терпел, потому что мне нравилось видеть тебя таким после того, как ты очень долго задирал нос передо мной. Я всхлипнул, когда он перевернул меня на спину и прижал мои запястья к полу у меня над головой. Он на мгновение прекратил избавлять меня от нижнего белья и приблизил свое лицо к моему; его белые зубы блестели в окружающей нас тусклой темноте.– С тех пор, как я приехал сюда, никто из вас ничего не сделал для меня, вы лишь заставили меня чувствовать себя нежелательным гостем в вашем маленьком идеальном мирке! Никто из вас даже не попытался принять меня – ни он, ни она и, безусловно, не ты, Кадзутака. Я делаю больше, чем ты заслуживаешь! После всех твоих насмешек, ехидных замечаний и подножек я достаточно щедр, даруя тебе изысканную смерть. И вот твоя благодарность! Ты жалок, Кадзутака! Даже твой драгоценный Бог не может любить такого, как ты!Гнев отвлек его ненадолго, а потом он продолжил стаскивать с меня белье одной рукой – другая рука удерживала мои запястья. Мне нечего было ответить. Это было правдой… Я пренебрежительно отнесся к нему, когда он впервые появился в нашем доме. Я не хотел иметь брата, с которым мне пришлось бы соперничать. Во всем – будь то образование или любовь родителей. Мое обращение с ним было резким, почти грубым. Однако, когда я привык к его присутствию, то сделал все возможное, чтобы подружиться с ним, хотя это было очень трудно. Ведь Саки был плодом измены моего отца…Некоторое время спустя, когда мать рассказала мне детали этой истории, появление Саки в моей жизни казалось мне результатом исключительно сексуальной распущенности отца. Его изменой. Его грехом.Я был просто не в состоянии принять это. Но я пытался принять Саки. Теперь, когда я столкнулся с его интерпретацией событий и понял его чувства, я не мог отрицать, что слишком мало уделял внимания его трудностям. Сейчас я думаю иначе, хотя именно они могли привести Саки к столь гнусным поступкам по отношению к семье. Возможно, в какой-то степени мы заслужили то, что с нами случилось, и были наказаны за лицемерие, пытаясь преуменьшить и оправдать свои грехи.Впустив Саки в нашу жизнь и притворяясь, будто он один из нас, мы успокоили свою совесть и расслабились, полагая, что поступили с ним справедливо. И эту неискренность не загладить простым извинением. Я продолжал бессмысленно корчиться, и Саки сел на мои колени, придавив ноги и сделав меня совершенно беспомощным. Несомненно, он чувствовал себя всемогущим – теперь я это понимаю.Саки перестал строить из себя святого, и страсть овладела им, мощная и пьянящая, как чистейший спирт. Я извивался, пытаясь сбросить его движением бедер. Несмотря на это, он продолжал стаскивать с меня боксеры, пока не увидел то, что хотел. Одним движением он немилосердно сжал мой член и начал жестко двигать рукой, с улыбкой наблюдая, как он увеличивается под его пальцами. Я прикусил кровоточащую губу, изо всех сил борясь с нежеланным возбуждением, безрезультатно пытаясь уклониться. Колени болели, хоть Саки весил немного, лицо горело от недавнего удара. Но наибольшим оскорблением для меня было это внезапное наслаждение. Я его не хотел. Мне навязали его силой. На секунду я попытался представить себе, что со мной мой любимый – темноволосый ангел, которого я видел на фотографиях у своего деда. Неизвестный, так легко захвативший в плен мое сердце и мои мечты… Одним только видом своего прекрасного лица. Попытка не удалась. Мой ангел ласково склонился бы надо мной, нежно соблазняя… Саки же был беспощаден и небрежен, заботясь только о себе. Большим пальцем он коснулся входа, и я вскрикнул. Меня как будто ударило током. – Ты как кошка во время течки, – с дьявольской усмешкой промурлыкал в ответ мой брат, ущипнув нежную кожу под моим подбородком. – У тебя нет сил бороться со мной. Ты будешь умолять трахнуть тебя еще до конца этой ночи.– Я уже умолял тебя забрать мою жизнь… я не опущусь так низко, чтобы умолять тебя забрать и мою невинность! – резко мотнув головой, я врезал ему подбородком прямо промеж глаз. Острая боль пронзила мою челюсть, но моему сводному брату пришлось еще хуже. Он покачнулся вправо, шея с противным хрустом запрокинулась. Его хватка немного ослабела, впрочем, вполне достаточно. Я изо всех сил ударил его кулаком по макушке и, даже не посмотрев, какой это возымело эффект, бросился к двери, сбросив по пути мешающие боксеры, путаясь в длинных полах юката. Мои пальцы уже коснулись дверной ручки… и тут Саки настиг меня.Он схватил меня за запястье и прижал к двери всем своим телом. Что-то твердое уперлось во внутреннюю сторону моего бедра; на его лице было выражение какой-то истерической радости. Одна сторона его лица дергалась, глаза блуждали, словно видели нечто недоступное другим. Я был напуган больше, чем готов признать сейчас, особенно тем выражением, с каким его глаза блуждали по моему телу. Этот, прежде никогда не испытанный, страх переполнял меня. Страх человека, отданного на милость насильника.В глазах Саки было что-то, парализующее волю, когда хочешь вырваться, но сил уже не остается. Кровь двумя струйками текла у него из носа, смешиваясь на губах. Тем не менее, мое нападение, казалось, оставило его совершенно равнодушным.– Прекрасный ребенок… – проворковал он, взял мое лицо обеими руками и поцеловал в распухшие губы. Я попытался сжать их, чтобы избежать ненавистной близости, но он раздвинул их языком. – Ты борешься, как раненая лисица, загнанная в угол… Ах, мой идеальный бутон розы… мое совершенное творение… ты заставляешь меня желать тебя еще больше. Каждый сантиметр твоего тела, каждую каплю твоей крови. Моя восхитительная кукла…– Прекрати, Саки, – взмолился я, чувствуя, как силы оставляют меня. Я не мог больше сопротивляться, и Саки поднял меня и понес к кровати. – Ты делаешь мне больно. Пожалуйста… остановись. – Когда ты говоришь со мной таким голосом, то неужели действительно ждешь, что я оставлю тебя? – тихо спросил мой брат, стянув с моего худого тела юката и отбросив его в сторону. Я был совершенно беззащитен; мне негде было укрыться от его похотливого взгляда. – Твое тело хочет. Твое тело хочет внести свой вклад в мой идеальный дизайн. Я хочу тебя во всех смыслах… хочу раствориться в тебе. Ты мой, Кадзу. Я возьму тебя, когда захочу.– ПРЕКРАТИ! – заорал я во всю мощь своих легких, отталкивая его настойчивые руки. – Я понятия не имею, кто ты такой. Ты не Саки! Ты не ОН! НЕ ОН!Саки взревел с какой-то первобытной яростью, толкнул меня обратно на кровать, придавил и устроился у меня между ног. Ледяной белый пар снова просочился у него между зубов, обдав холодом мои щеки. – Ты прав… Я гораздо больше Саки, глупый ты малыш. И ты будешь моим.Удар по лицу оглушил меня. Второй удар едва не лишил меня сознания. Ослепленный болью, я продолжал сопротивляться, но Саки все же удалось зарыться лицом в мой пах. Рыдая, я безуспешно пытался оттолкнуть его ослабевшими руками. Все вокруг казалось мне размытым, нереальным, как бы выцветшим… Саки оторвался от меня и, словно ядовитая змея, укусил до крови внутреннюю сторону моего бедра. Я вскрикнул и ударил его ногой в плечо, пытаясь оттолкнуть. В ответ Саки бросился вперед и впился зубами в мою шею, прямо в гортань. Я закричал, пытаясь удержаться от резких движений, чтобы Саки не порвал мне кожу на горле, и, всхлипывая, тихо лежал, пока мой брат слизывал густую горячую кровь, сочащуюся из раны.Саки сорвал с себя рубашку; посыпались пуговицы. С некоторым трудом расстегнув брюки, он так же поспешно отбросил их в сторону. То чувственно покусывая мою шею, то облизывая подбородок, то целуя в губы, просовывая внутрь свой язык, он положил свою руку между моих ног, вызвав целую серию новых ощущений. Я громко стонал, испытывая смешанное чувство вины, удовольствия и отвращения от его близости. Постепенно я пришел в себя настолько, что смог изо всех сил вонзить ногти в спину Саки.Я царапал и раздирал ее ногтями, оставляя длинные кровавые полосы, кусал его плечи и кричал – как дикое животное, которое поймали в пустыне и заперли в клетку.Саки удовлетворенно промычал что-то и прижался своими бедрами к моим; постыдное, примитивное, невероятное наслаждение заставило излиться мой член. Впервые в жизни. Это было ужасно.Ужасно, если вспомнить, кем был Саки и чего требовала от меня моя вера. Если вспомнить, каковы будут последствия. Но еще более отвратительным был тот неоспоримый факт, что это настолько приятно.– Да… кусайся, царапайся, заставь меня истекать кровью, мой розовый бутончик, – промурлыкал Саки, просунув свою руку под мои ягодицы. Вот чего я никак не мог понять и принять; тысячи возражений теснились в моей голове. Это странно, это слишком не только для меня, но даже для Саки.– Обожаю, когда ты делаешь мне больно. Это делает ситуацию еще более захватывающей, тебе не кажется?– Сумасшедший ублюдок! – я попытался оттолкнуть его ногами. – Не знаю, на что ты рассчитываешь! Все, что ты получишь – это моя ненависть!Устав от этой игры, Саки сел, схватил меня за лодыжки и задрал мои ноги к себе на плечи. Кровь бросилась мне в голову, когда я почувствовал, как он толкнулся в мой девственный вход. Я закрыл лицо руками, не желая видеть, как он похищает то, что я берег для любимого, хотя уже потерял надежду встретить его в этой жизни. Отвратительно терять невинность вот так. Не с этим… извращенцем, которого я некогда называл братом. Саки отвел мои руки.– Смотри на меня, маленькое насекомое! Я хочу видеть, как исказится твое хорошенькое личико. Хочу видеть твое раскаяние в грехах, которые ты совершил против меня.Он наклонился ближе, будто доверяя мне какую-то тайну.– Это будет нечто, что останется с тобой до самой смерти. Мы связаны друг с другом. Теперь я – твой Бог, и только я один могу отпустить твои грехи. Смотри мне в глаза и проси у меня прощения. Молись, чтобы освободиться от оков греха, связывающих тебя. Молись мне, Кадзутака. Молись мне…Я застонал от отвращения; пальцы сжались в кулаки, я пытался отвернуться, чтобы не видеть его взгляд. Я хотел, чтобы порвалась нездоровая связующая нить между нашими глазами, не хотел видеть в его взгляде отражение происходящего.В эту минуту я не мог ни о чем думать. Ни о чем, кроме затопившей мой мозг непростительной ненависти к нему и ко всему с ним связанному. Ненависти, которая осудила меня на вечное проклятье. Я не прошу милости. Но вы позволите мне опустить занавес над произошедшим далее. Посягательство ?Саки? на меня не требует таких подробностей. Мысли о нем до сих пор причиняет мне такую боль, что я порой сомневаюсь в подлинности моих воспоминаний. Я бы дорого дал, чтобы все это произошло лишь в темных глубинах моего сознания.Но это случилось на самом деле.Доказательство оскверняющего насилия Саки - следы глубоких укусов, разбросанных по всему моему телу, будто по прихоти ребенка. Первобытный рев вырвался из его горла, когда он кончил, оросив семенем глубины моего тела. От облегчения я не смог сдержать слез. Сильная боль наконец отступила. Задыхаясь, я плакал, глядя в потолок, пока Саки медленно, дюйм за дюймом выходил из моего измученного тела. Кровь и сперма покрывали мои бедра; у меня все еще была эрекция. Саки остановился на минуту, очевидно пережидая оргазм. Потом его глаза медленно открылись; в них все еще горел огонь. Его рука быстро прошлась по моему бедру, усилив мое так и не удовлетворенное желание. Он лениво осмотрел свою руку и смочил алой жидкостью – моей собственной кровью – мои губы, очерчивая их контур. Затем, улыбаясь, запятнал кровью простыни вокруг моей головы. Я позволил ему это. Его больные игры меня больше не заботили.– Лежа на ложе из роз… – прошептал он, лаская правую сторону моего лица, как будто я на самом деле был одной из фарфоровых кукол, столь ценимых моей матерью. Я позволил и это. Что толку в сопротивлении… Все уже случилось.Саки очень внимательно изучал меня с минуту или около того; затем, казалось, потерял интерес. И, брезгливо проворчав что-то, толкнул мои ноги в сторону.– Иди, – холодно сказал он, рассматривая свой член, скользкий от спермы и крови. – Иди вымойся.Я не знал, что делать, но, во всяком случае, оставаться, чтобы разобраться в мотивах поведения Саки, не собирался, поэтому опустил ноги вниз и попытался встать. Вот тогда-то я и почувствовал это. Будто раскаленное копье вонзилось в спинной мозг, посылая волны боли по всему телу.Или огромный штопор прокручивали в нижних позвоночных дисках, и миллионы несущих страдание импульсов расходились вверх, пронизывая все – кости, мышцы, кровь и плоть. Все жилы напряглись; жар и холод попеременно охватывали мое тело; бессмысленный шум стоял в ушах. Я застонал. Пальцы ног скрючились, колени подогнулись, и я рухнул на пол.В этот ужасный момент рассудок и способность думать оставили меня. Я лежал, растянувшись на ковре; кровь, казалось, текла отовсюду. Будто заново повторилось изнасилование.Затем клетки моего тела словно взорвались. Задыхаясь от ужаса, я увидел толстые черные и красные линии на своих руках. Потом почувствовал, как те же линии ползут по спине, груди, плечам, рукам и ногам. Загадочные письмена покрыли все мое тело, буквально въевшись в мою плоть.Я начал кричать. Задыхаясь, я кричал на пределе своих сил, моя грудь судорожно вздымалась на каждом вдохе. Ногтями я пытался соскоблить цветные линии, врезавшиеся в пылающее тело. Саки сзади рассмеялся.– Итак, теперь ты знаешь, что значит страдать… в мягком голосе Саки не было обычного яда. – Ч-что ты сд-делал со мной? – я уже рыдал.Саки лежал на животе, подняв согнутые в коленях ноги – так девушка болтает по телефону с подругой. Лицо его несколько оживилось.– Прежде всего, Кадзу, я бы посоветовал тебе расслабиться немного – это сделает процесс немного более сносным, – успокаивающе произнес он. Я продолжал корчиться на полу. – Ты хочешь знать, что это… что ж. Это мое творение, это я сам. Он рассмеялся, глядя в мое залитое потом лицо, весело откинул свои волосы назад и слизнул немного крови со своих пальцев. Потом тихо вздохнул с видом знатока изысканных вин.– Чувствуешь, мое дорогое дитя? Сжигая кожу, просачиваясь внутрь костей, растекаясь по венам с каждым биением сердца, скручивая внутренности, ЭТО проникает все глубже и глубже, чтобы разорвать саму душу. Ты чувствуешь это, не так ли?Глаза его приняли ужасное выражение; они сияли тем светом, которого не было и не могло быть в этом темном, мерзком логове. Тогда мне казалось, что это просто намеренная жестокость со стороны этого несчастного, призванная лишний раз подчеркнуть то, что хотелось бы укрыть в ночных тенях. Порочная сущность и отсветы адского огня отражались в его глазах, ибо только ад мог породить подобное зло.– Ты хотел этого, сам знаешь… и у всего есть цена. Я требую платы за исполнение твоих самых заветных желаний. И теперь, когда ты сполна получил все, что хотел, я, в свою очередь, тоже хочу получить компенсацию. Его рука метнулась вниз, обхватила мой подбородок и потянула меня в сторону кровати; я ударился затылком о ее железный край. Боль пронзила мой череп в дополнение ко всему, что довелось пережить моему телу.– Я называю то, что ты сейчас чувствуешь, Кадзутака, знаком Shukusatsu. Для чего же я посеял свое семя, как не для того, чтобы оно, лишившись почвы, проросло и пустило корни?– он осторожно постучал пальцем по одной из линий, медленно проявляющейся на моем теле.– Эта боль, которую ты ощущаешь… это корни, они растут, тянутся , чтобы достичь своими усиками твоей души, накормить ее и тем утолить мой несравненный голод. Они проходят сквозь твою плоть в поисках пищи и воды, чтобы окрепнуть. Они переплетаются, как ветви соседних деревьев… как мы недавно… и теперь ты привязан ко мне. Моя судьба, мои собственные побуждения, мой голод станут нашими побуждениями и голодом. Вот мой идеальный дизайн для тебя, Кадзу.Я разрушил в тебе человеческое. Ты вечно будешь одержим демонической жаждой крови и сможешь познавать мир только через меня. Моими глазами. Ты будешь жить, но душа будет умирать внутри тебя... и будут погибать другие души. У тебя не будет другого пути, чтобы удовлетворить свое ненасытное желание… не будет спасения. Если не будешь грешить, твоя жизнь увянет, неизбежно сократится. Демон отныне будет жить в твоей крови, он не выпустит тебя из своих объятий... ты будешь убивать снова и снова. Итак… Кадзутака Мураки: вот твой идеальный подарок – жить во тьме преисподней после ночи со мной. Отринь Бога, не сомневайся, не терзайся душевными муками и прими эту жизнь.Его пальцы схватили меня за волосы и потянули назад так сильно, что я почувствовал, как отрывается кожа в некоторых местах. Я вскрикнул; моя пылающая спина оказалась снова на краю кровати, а задранное вверх лицо Саки оказалось прямо надо мной. Я увидел у себя на груди линии тайного проклятия. Мне они показались случайными и лишенными всякого смысла. Саки насмешливо фыркнул.– Если хочешь уменьшить влияние этого знака, передай его другим. Как я одарил им тебя, Кадзу, так и ты можешь одаривать им других. Чем чаще ты будешь это делать, тем меньше будет убийственный голод. Все, кто любит тебя, кто будет отдавать тебе свое тело, станут, как гейши, передавать из рук в руки это произведение искусства. Ты будешь распространять мое имя, как брошюры для непосвященных. Делай это в память обо мне.Итак, в конце концов он нашел способ вечного существования своей темной одержимости смертью. Он лишил меня всего, что я любил и ценил в этом мире. Он лишил меня Небес. Я осужден еще до совершения греха. ?Мы все в аду, и там, где ад, должны мы вечно оставаться?.Эти линии опутали меня, полностью поработили мое сознание. Обычно они видны тем, кто обладает шестым чувством от третьего уровня и выше. Но в каждую годовщину той ночи они становятся совершенно отчетливыми. Как он и предсказывал.******… Я открыл глаза и резко сел, сцены из сна были еще свежи в памяти. Я покачал головой: отвратительно, что мне все еще снится кошмар о давно умерших мальчиках. Один погиб во всех смыслах, другой – благодаря стараниям скрыть свою сущность, постепенно теряя все человеческое. Обреченный человек, попавший в кошмар, от которого не было спасения. Кошмарное убежище, где он никогда не мог бегать достаточно быстро…Полагаю, вы могли бы сказать, что я был вовлечен в нынешнюю историю в ночь годовщины проклятия Саки. Это было через год после событий в Киото, когда я почти полностью излечился от ран, нанесенных мне Цузуки-саном. Я возвратился в свой дом в Токио, сменив несколько больниц в надежде избавиться от слежки шинигами, если таковая имелась. Однако через некоторое время стало ясно, что я предоставлен самому себе. Это меня вполне устраивало. Я не хотел неприятностей. По крайней мере, пока не заживут раны. Даже мои силы имеют предел, и было бы глупо оставлять палец в загоне для росомахи, когда вся нога уже на свободе. Другими словами, я сидел тихо.Коротко чертыхнувшись, я убрал руку от ручки выдвижного ящика прикроватной тумбочки, где я держал заряженный пистолет. Этот рефлекс стал моей второй натурой. При моем-то образе жизни...– Да уж, против мертвеца пистолет не поможет, – тихо пробормотал я и с некоторым усилием сел. В туманном свете уличных огней я увидел пульсирующие блики толстых линий на своей обнаженной груди. Проклятие стало видимым еще раз. Только на спине оно не проявлялось. Эту часть я передал мальчику, и он был так любезен принять ее.Я потер ребром ладони правый глаз – небольшое раздражение старых шрамов – и взглянул на электронные часы, стоящие на тумбочке. Почти четыре часа утра. Не думал, что так рано. Я лег в час, следовательно, проспал три часа. За последние три месяца это был самый долгий сон.Да, теперь сон стал для меня роскошью. После Киото, попав наконец в больницу, я провел множество бессонных ночей, просто глядя в потолок. Я опасался преследования со стороны вспыльчивых Хранителей смерти. В том состоянии мне трудно было предугадать, когда может произойти нападение. Мои духовные силы были почти исчерпаны. Даже сейчас мне трудно избавиться от привычки спать вполглаза. Я закрыл глаза, думая о повторяющемся кошмаре и о его влиянии на мою жизнь. Сон полностью соответствует реальным событиям, есть лишь одно исключение. Конец.Тогда Саки позволил мне покинуть его комнату живым, но вернулся на следующую ночь, чтобы завершить начатое. На этот раз я подготовился, полный решимости убить его и тем покончить с проклятием на моем теле. Но я был ограблен, лишен моей законной мести. Я никогда не забывал эту несправедливость и всю жизнь стремился ее исправить. Странно, что прошло семнадцать лет… Очень редко время воспринимается адекватно. Иногда кажется, что прошло сто лет, а иногда – это случилось только вчера. Недостаток сна и постоянный выброс адреналина при каждом шорохе начали сказываться на мне. Я желал хоть немного очиститься от грехов, чтобы начать жизнь заново, теперь, когда голова Саки погибла в пламени пожара в Университете много месяцев назад. Какая досада. Я определенно думаю, что Саки никогда не выглядел лучше, чем в ту минуту: голова дергается на верхушке позвоночного столба, мертвые голубые глаза невидяще смотрят сквозь дребезжащее стекло, слегка напоминая золотые рыбки. Я испытал нечто вроде мрачного удовлетворения, увидев эту маленькую смерть.… Слабо улыбнувшись, я протянул руку и потрогал черно-красные линии, выступившие на бледной коже. Я чувствовал себя грязным. Уступая чисто человеческой потребности очиститься, я встал с постели и прошел в ванную, зная, что этой ночью мне уже не уснуть. Даже в смерти Саки нашел способ вмешиваться во все, что я делал. Что за кошмарное создание!Принимая душ, я с некоторым опозданием принялся обдумывать первый этап плана по восстановлению моей жизни. Прежде всего надо разорвать помолвку с Юкио. Честно говоря, у меня не было желания продолжать отношения, тем более – жениться. Да, я все еще любил ее, но не мог себе представить, как буду с ней жить. Не после всего, что произошло. Освободить ее от этого кошмара сейчас, когда она еще молода и может найти свою судьбу. В сущности, это проявление доброты.Я больше не нуждался в ней. Та часть меня, что желала ее физически и эмоционально, умерла. У меня были… другие предпочтения в этой особой области.… Горячая вода обожгла мою бледную кожу, заставив ее в покраснеть в считанные минуты. Цвет напомнил мне об одном неотразимом создании, с которым я встречался несколько раз в прошлом году.Три месяца наедине с воспоминаниями о нем… Это пробудило демонический голод, навязанный Саки, и мне стало трудно даже контролировать его. Я хотел убивать; насытить эту отчаянную потребность в честь моего возлюбленного, избранного мной совершенства. Я заставлял себя спать по ночам вместо того, чтобы выйти в эбеновую черноту и забрать душу любого, кто попадется мне на глаза. Цузуки-сан…Машинально я коснулся одного из шрамов, которые ты мне оставил. Розовое утолщение, нарушившее былую безупречность кожи, – след твоего ножа. Некрасивая рана, но в ней есть что-то от тебя. Ее форма напоминает мне твой импульсивный, застенчивый характер, и стоит мне коснуться ее, как дыхание становится таким же неровным, как ее края.О, Господи…Ты лишил меня совершенства. Я хотел узнать, что чувствуют мои жертвы, когда я вонзаю нож в их сердце, дарующее жизнь. Ощущение холода от лезвия, бесстрастно и неуловимо быстро разрезающего мышцы и изменяющего ток крови. Я не мог поверить в происходящее, даже зная о силе, которой ты обладал в прошлом. Мне хотелось просить тебя ударить меня ножом снова, погубить меня. Так же, как я умолял Саки изуродовать меня, лишить меня совершенства, причем не в таком уж отдаленном прошлом. Но я никогда не был увлечен безумием Саки так, как грезил твоей неизменной невинностью. О, я хотел быть единственным, кто заберет ее. Как некогда Саки. Сделать тебя своей собственностью, опередив всех остальных. Я считал это своим правом, и я стремился утвердить его настойчиво и терпеливо. Как всегда, когда хотел чем-либо обладать. Было так много возможностей, когда я мог просто взять тебя, не встретив особого сопротивления. Не так ли, любимый? Но я хотел большего. Я был уверен, что все время в этом мире – мое. И как же мало времени оказалось. Когда ты напал на меня, я хотел направить лезвие, чтобы помочь тебе убить меня. Я был бы счастлив умереть у тебя на руках и увидеть безумие в твоих прекрасных глазах. Пробудить в тебе то, что Саки пробудил во мне. Но ты доказал, что сильнее, не так ли? Или гораздо слабее? Кто знает? Не думаю, что кто-то знает ответ.Ударив меня, Цузуки-сан, вы изменили в моей душе что-то большее, чем раны, изменившие мое тело. Вы пробудили во мне глубинные, самые потаенные желания. Изначально я хотел только использовать тебя, чтобы осуществить давно назревшее желание отомстить Саки. Брату, который обрек меня на проклятую жизнь. Жизнь во тьме. Но что-то изменилось, когда я немного лучше узнал тебя, понял, что скрывается за удивительными глазами и восхитительным телом. Алые слезы, текущие из моих ран, освободили меня от желания отнимать жизнь и уничтожили мою неутолимую жажду. Корни и ветви проклятого дерева продолжали пронизывать мое тело и душу, но когда я смотрел на тебя, жажда ослабевала. Ее зов я еще ощущаю, но только как небольшое раздражение. Саки сказал, что есть только один способ уменьшить эффект Shukusatsu. Возможно, он прав. Но я нашел альтернативу. И той ночью, Цузуки-сан, я решил, что ты станешь моим убежищем. Моим идеальным убежищем.