Часть 2 (1/1)

Джейсон понимает: он липнет сам. Прямо — действительно — берет и обхаживает со всех сторон, кружится под боком, а после и вовсе наваливается на плечо.— Ты мне никогда не нравился, Уэлби.Грубо и рычаще.Только чтобы спрятать колкое нечто, засевшее в глотке. У него, кажется, острые шипы.— Слышишь?Да ну, это все бредни.Рэд сам поворачивает к нему лицо, на губах улыбка. Опасно пьяная. Когда у Уэлби такая, он никого не боится. Он гребанный супергерой в супер узких брючках и супер пестрой рубашечке. И ему абсолютно плевать, что засело и скрипит в голове Диксона.Хотя они оба чувствуют: у Уэлби волосы на руках дыбом. А еще от него пахнет клубничным коктейлем, и, блять, у них вообще продают такие? Это законно?— Да неужели? — хмыкает, будто бы подначивает.Рыжая худая жердь.Кулаки чешутся разъебать миленькое личико о ближайшую горизонтальную поверхность. Разложить бы его на том же самом бильярде и...Рэд задевает носом щеку, ведет по ней узкую черту. В голове ярко-красным вспыхивает "ебтвоюмать".— Мне всегда казалось иначе.Он смеется. Диксону в лицо. Мальчишка, считающий себя бессмертным. Полгода назад вылетел из окна, неделями шарился по городу на костылях, а теперь — посмотрите-ка на него. Грудь выпячивает и хорохорится.Словно вообще не боится.— У тебя инстинкты самосохранения отбиты нахуй, — доверительно интересуется Джейсон, в висках у него мягко стучит выпитый виски, — да?Наверное, стоит сказать, что таких, как Рэд, он привык есть на завтрак, обед и ужин. И в гробу видал его модные выкрутасы.Но почему-то язык совсем не поворачивается.— А что тебе мои инстинкты? — У Уэлби выразительно вскинута вверх бровь, а в глазах сплошь и рядом черти, крупные и вконец охамевшие. — Думаешь, останься они при мне, что-нибудь было бы иначе?Он осторожно опускает руку с кия, нервные длинные пальцы разрезают воздух в выразительном жесте. Диксон отрешенно ловит себя на мысли о том, что даже Рэдовский фак больше похож на произведение искусства. Больше, чем его обгоревшая рожа в крайнем случае.Джейсон хмыкает невразумительное:— Возможно, — и прикладывается к бутылке.Уэлби смотрит на него нечитаемо, на лице выражение из разряда "пошел бы ты".Пошел бы, да. Когда-нибудь, но не сегодня.Вместо ответа Диксон считает веснушки на бледной коже. Похоже, их там миллиарды — целое маленькое звездное небо, удивительно красивое в своей исключительности.Потом липнет еще крепче, костяшки пальцев невзначай задевают мягкую кожу шеи, и это прикосновение как удар электрошока. Протрезвляет и поражает наповал одновременно.Наверное, ты прав, малыш. Между нами ничего бы не поменялось.— Ебанутый, — шепчет ему Рэд, и не нужно видеть, чтобы почувствовать: внутри него напряжена, горит алым пламенем каждая клеточка. — Ты совсем, окончательно поехал по фазе, Ди-и-иксон.Джейсон не может не согласиться.Джейсон не может... он даже не находит причин.Рука Уэлби на поверхности бильярда становится матово-белой. Ее будто макнули в краску, и со стороны это выглядит странно, но завораживающе. Диксон даже отставляет виски и тянет к ней свою ладонь.— Даже не думай, блять, — пальцы Рэда делают неуверенную попытку сбежать, но он ловит их на половине пути. Мальчишка захлебывается собственным возмущением. — И после этого ты говоришь, что я тебе... никогда, да, блять?!Захлебывается — и тут же расцветает пятнами красного. Роняет кий, но вместо этого впечатывает всю пятерню Диксону в пах. Рычит, сверкая почерневшими глазами.— Говорят, служители закона не врут.Ха. Интересно, Уэлби и вправду думает, что, взяв его за яйца, сможет скомпрометировать? Да он людям головы в пух и прах разносил выстрелами из табельного, и ничего.— Я на испытательном сроке, детка.Джейсону от вседозволенности кружит голову, и, кажется, весь мир вокруг замирает: остаются лишь он, Рэд и бильярдный стол, к которому неплохо бы прислониться в поисках опоры. Но он цепляется за хрупкие запястья и впивается ногтями, будто пытаясь продрать до мяса, содрать к чертям кожу, покрытую родинками.Они все еще пробуют вывести все это на драку?Рэд снова хохочет — абсолютно, блять, сумасшедше — в его лицо.— Вы только посмотрите на Диксона, — голос как у кошки, низкий и мурчащий, и от него вышибает последние пробки. — Большой мужик меня не боится?Перед глазами — маревом — туман. В поле обозрения только белые зубы и по-змеиному тонкие губы. Джейсон не против откусить их к хуям.Ловкие пальцы крадутся за его ремень, и Рэд вдруг — сам! — оказывается прижат к нему вплотную. Его сиплый шепот дразнит волоски за ухом.— Соскучился по полетам из окна? — улыбается Диксон.— Не думаю, что ты в этот раз меня выкинешь, — бормочет Уэлби, а потом прижимается ртом к изгибу плеча и лижет, широко и мокро.Джейсон охает, жмурится. Под веками — бесконечные веснушки.Касание — словно еще один ожог, который вспыхивает разом. От ощущений спазмом скручивает легкие. А Рэд — рыжая сука — отступает к стене и оценивающе оглядывает его с ног до головы.— Так что делают с пидорами на Кубе, Ди-и-иксон?Джейсон делает шаг. Вдох. Второй. Третий.Уэлби рядом нет.— Блядский боже, — плюется сквозь зубы, а местечко на шее, где совсем недавно были узкие губы, зудит. Его бы прикрыть рукой, его бы выдрать с корнем, да только вот не получится. — Блядский, мать твою, боже.Поднимать кий приходится самому.Когда Диксон вываливается на улицу, перед глазами все еще маячат еле заметные пятнышки-точки на чужом лице.Сука.