Часть 5 (1/1)
Мирно тикал будильник, верещал возле печки сверчок и под потолком летали комары. Дверь в соседнюю комнату, где спали отец с матерью, была открыта. Оттуда слышался шепот. Мать читала отцу мораль.- Кто так обращается с детьми? К ним подход нужен, а ты битьем да битьем. Озлобил их вконец.- Сама же говорила…- Надо постепенно… Огрубел ты на войне….- Откуда я знаю, как с ними надо… Пришел, а старший уже совсем взрослый… Все знает, учит даже… Шел, думал – помощники есть, хату свою построим, козу купим, кроликов разведем. А тут бои похлеще, чем на войне.- Поигрался бы с ними… Дети ведь… Да и не знают они тебя. Привыкли одни… Книжку, как с ними надо, почитал бы. Говорят, есть такие книжки…- Может, и есть… Да после всего, что там было, чего насмотрелся… нервы не держат…- Отец помолчал. - Книжки. Меня отец кнутом драл… Вот и вся грамота…- Ты не такой… ты хороший… Мы тебя так ждали. А потом, когда пришла похоронка… когда пришла похоронка…- Не надо…- Взяла… и не помню ничего… Головой об комод…- Не надо…Они то затихали, то снова начинали шептаться, и мать долго еще всхлипывала. И чтобы успокоить ее, отец рассказывал, как бежал из плена. Он рассказывал каждую ночь, этому рассказу не было конца, потому что отец забывался и повторял по многу раз одно и то же, всегда с новыми подробностями. Особенно часто вспоминал он один момент. Они перешли линию фронта, развели костер, напекли картошки, достали заветную флягу спирта и отпраздновали конец четырехмесячным скитаниям. А ночью отец проснулся оттого, что на него кто-то смотрит. Это были немцы. Как потом их били сапогами, как вели старым путем в лагерь, как вешали, он рассказывал вскользь, но вот о том, как он проснулся и встретился с чужим взглядом и как это было страшно, он говорил каждый раз многословно, сбиваясь и повторяясь.И тогда начинала его успокаивать мать. Обычно она рисовала картины нашего близкого будущего.– Вот подожди… ремонт сделаем… Купим козу…Услышав о козе, отец затихал, и они начинали придумывать козе имя и гадать, какая она будет. Вот и сейчас мать шептала:- Давай выберем со звездочкой на лбу.- Вот еще… при чем здесь звездочка?- У ней молоко жирнее.- Чепуха…- Спроси у любого пастуха.Родители перестали шептаться, я выдержал минут пятнадцать, чтобы они уснули. Прокрался к ним в комнату, поджег бомбу.Посреди комнаты зашипело, и желтый столб пламени взвился вверх.Я удивился реакции отца. Из нашей комнаты было видно, - он, как кошка, сорвался с кровати и растянулся на полу. Наверно, он это сделал машинально, как на войне, когда рядом что-либо взрывалось. Полежав немного, он встал и ничего не делал минут пять. Мать тоже ничего не делала. В темноте белели их неподвижные фигуры. Порох сгорел, и малиновая консервная банка медленно остывала посреди комнаты.- Ах, негодяи, вот негодяи, - пробормотал отец. - Где мой ремень… Я им сейчас… Где ремень?..Слышно было, как отец шарил по стульям, ища брюки. Я поджег вторую бомбу. Послышалось новое шипение и под ногами отца полыхнуло. Он отскочил. На улице слышался возмущенный лай Рекса.- Ах, негодяи!- Толя! Не ходи! Они взорвут тебя! – закричала мать.- Это не дети! Разве это дети?При свете догоравшей консервной банки было видно, что отец вытащил наконец свой страшный ремень и идет к нам.– Вад, бежим! – крикнул Витя.Я вскочил на кровати во весь рост. - За родину! Смерть оккупантам! – крикнул я и метнул очередную пылающую банку, как гранату. Горящий порох рассыпался по всему полу, преградив босому отцу дорогу.- Завтра у меня получите! - выкрикнул отец.На утро, проводив мать на работу, отец выяснил, что виноват в ночном происшествии только я, Витя не при чем. Диктатор конвоировал меня в огород и под угрозой ремня заставил собирать крапиву голыми руками для последующей порки. - Ремень не пробрал, попробуешь крапивы.Я посчитал, что порка крапивой не такая болезненная, как тяжелым солдатским ремнем. А крапивой - погладит, и через десять минут жжение пройдет. Вчерашняя шалость была убойной, и ответные боевые действия были вполне допустимыми. Я согласился на порку крапивой. Сорвал несколько стеблей, жгутся ужас. - Рви еще, - приказал отец.Я сорвал еще пару, протянул букет из крапивы Диктатору. Руки жгло жесть как. Диктатор взял крапиву голыми руками. Пусть его тоже жжет!- Пойдем, сын, в дом.Дома отец приказал мне снять штаны и лечь на кровать. Я это сделал. Я был готов к порке. Ответные боевые действия. Наказание заслужено. И мне хотелось испытать себя, как я вытерплю эту порку? Главное не говорить: "Хватит, не надо больше".Первый удар. Жжет, но не сильно.- За банки с порохом!Хлесть, хлесть крапивой.- За взорванную печку.Хлесть.- За вчерашнее ночью.Хлесть, хлесть. Жгло уже очень сильно, я весь извивался, пытаясь улизнуть от крапивы. Даже попробовал прикрыться рукой. Обожгло и руку, и попу.Отец порол меня долго. Листья со стеблей крапивы отлетели и отец порол меня уже голыми стеблями. Уже не жгло, а было больно, как от ремня.- А вот так секут, - объяснил отец. - В следующий раз возьму прутья, но и стебли хорошо тебя проберут.Я начал кричать. - Только попробуй мне что-нибудь еще взорвать!Хлесть, хлесть. Жесткие стебли впиваются в кожу.- Скоро уедем в Утиное и я за вас возьмусь. Буду учить всему. Прежде всего учить не хулиганить. Не воевать с отцом.Отец перестал меня пороть. Он догадался, что лучше не спрашивать от меня извинений. Я бы не ответил и порку надо было продолжать, превращая ее в экзекуцию.- Воевал, ждал окончания войны, дождался, пришел домой. А тут сыновья со мной воюют, взрывают, - в сердцах сказал отец.- Анатолий, а вы поплачьте, - саркастично сказал я.- Называй меня папа. Назови.- Я привык называть аптекаря папой.Это было неправдой, но, хотелось сказать что-нибудь, что заденет Его.Отец прикрыл глаза рукой.- И куда я попал.