VIII (1/1)

Лето подходило к концу. Дни сменялись все быстрее, солнце словно торопилось бежать по небу. Снафу побывал еще на паре вечеров у Бергдорфов и еще несколько раз привозил Рашель в Новый Орлеан. Она совсем пообвыклась и по-свойски болтала с Отто, и даже отправлялась гулять одна. Случаи, подобные тому, который произошел на вечеринке у Бергдорфов, повторялись еще несколько раз. Один раз, когда Снафу спал, Рашель попыталась его разбудить. Через мгновение она оказалась на спине, а парень пятерней держал ее за шею, коленом придавив руку. Увидев, что он творит, Мерриел взвыл и чуть не повыдергивал свои собственные волосы. Еще как-то раз его напугал звук лопнувшей шины. Шелтон словно выпал из реальности, в голове у него звенело, лицо ощерилось, как оскал зверя, а сам он бешено заозирался на небо.—?Мерриел… Мерриел, что с тобой? —?обеспокоенно спрашивала у него Рашель.Идущие мимо них прохожие начали посмеиваться.Рашель взяла парня за обе руки и погладила их. С лица парня на нее смотрели дико вытаращенные глаза. Через несколько секунд он успокоился.Он так и не завел близких друзей. Ему было тяжело с кем-то сблизиться. Даже для Рашель он шел на огромные внутренние уступки. Возможно, он смог бы общаться с кем-то, кто тоже прошел через то, что прошел Снафу, но штука в том, что с другими морпехами ему было бы просто незачем разговаривать. Они научились понимать друг друга без слов, на фронте это полезное умение. А другие люди… Они просто никогда бы его не поняли. Они недоумевают, почему Шелтон упрятал подальше свой китель, почему иногда сидит и просто пялится перед собой невидящим взором, и сквозь маску клоуна проскальзывает испуганный мальчишка, охреневающий от пустоты внутри себя. Почему в одиночестве он начинает бояться темноты. Почему иногда напивается до состояния нестояния.Однажды ночью Снафу ворочался в одиночестве на своей кровати. За то время, что Рашель приезжала к нему, он все больше привыкал к тому, что она лежит рядом, и пустующее место его часто угнетало. У него было тонкое обоняние, и без ее запаха рядом было грустно. Прохладно-синяя темнота, прошитая серебристыми отсветами луны, при всем своем усердии не могла подарить ему покой, и парень сдался, смирившись, что в эту ночь ему не уснуть. Он приподнялся на локтях и оглядел свою комнату. Она была бело-седой, с голубоватым ночным отливом, непривычно холодная, непривычно… неуютная. Мерриел поежился, повыше натягивая одеяло, как в детстве, когда он боялся болотных привидений. Он ведет взглядом от одного конца комнаты к другому плавно, как вдруг… стоп. Что это в углу? Темноватое пятно начинает оформляться, и Шелтон понимает, что это человек. Он в недоумении, он смущен и возмущен.—?Что… кто…Но тут же он умолкает. Что-то не так. Он запирает дверь на ночь. А фигура молчит. Молчит и только походит какой-то мерзкой деловитой рябью, как ландшафт на горизонте в жаркую погоду. Шелтона сковывает страх, и он понимает, что не может пошевелиться. Фигура становится чуть ближе, она переплывает, и вот уже начинает оформляться лицо. Эти необычные, раскосые темные глаза, широкие скулы, темные волосы. Это японец! Фигура подплывает еще ближе, и Шелтон видит, что на лице и на руках, и на одежде у японца запекшаяся кровь, и у него сердце леденеет от ужаса.—?Нет… —?стонет Снафу, и его трясет.Комнату затопляет бешеное зловоние, аж глаза режет. Эта вонь заползает глубоко в легкие Шелтона, проникает в кровь, кости и мозг, душит его, вываливается молочным облаком на улицу через окно. В глазах у японца копошатся черви, им приятнее всего начинать свою работу именно оттуда, где мягкое глазное яблоко, податливое и упругое, влажное. Белые, толстые и короткие, они извиваются, скручиваются в кружочки и вытягиваются. Снафу всхлипывает. А японец как-то все равно, не взирая на червей, смотрит прямо на парня.—?Хвати-ит,?— скулит парень.Фигура подплывает еще ближе, она тоже начинает трястись и выть, пытаться сказать что-то, и вылетает какая-то тарабарщина, но тело уже слишком сильно разложилось, и нижняя губа с отвратительным чавканьем отваливается и шлепается на досчатый пол.—?Нет, нет, нет, уйди, уйди… —?Снафу лихорадочно шепчет, он как ребенок цепляется оледеневшими пальцами за одеяло.В волосах у японца глубокая рана, слипшиеся темные волосы там представляют омерзительную массу. Шелтон уже воет, он рыдает без слез и задыхается, ему не хватает воздуха.Появляются другие. Новые и новые лица, и многих он помнит. Помнит японского мужчину, у которого осталась только одна половина черепа, и Снафу кидал в нее камешки, забавляясь влажным бульканьем. Только теперь у видения открыты глаза, и они направлены прямо на парня, и в глазах у японца застыла безумная злоба, а зубы скрежещут, превращаясь в пыль. Японская девушка с острова Окинава, которая попала под обстрел, в тот самый раз, когда из-за неправильно прочитанной карты досталось и морпехам. Она тряслась и плакала перед смертью и с детским непониманием смотрела на свои обожженные, мертвые руки и прижимала их к пухлым щекам, губы ее дрожали, как у младенца, который вот вот заревет. В глазах недоумение?— за что? Она бредет прямо на Шелтона, и у того начинает от страха и вони мутнеть в глазах. Все эти женщины были здесь, в которых они стреляли просто по инерции после взрыва динамита, разряжали винтовки в живую плоть, нашпиговывая ее свинцом. И та, что умоляла забрать у нее ребенка, потому что на ней был динамит?— ее кровь, кусочки ее тела Мерриел чувствует на своем одеяле, лице. Наверное, она разлетелась ошметками вместе с ребенком на всю Японию, и каждый отдельный кусочек, каждая жилка, каждая кровинка вопила от боли и ярости и отчаяния, и вопила вся Япония! А теперь вся оставшаяся от нее требуха поместилась в маленькую комнату Снафу, и все эти кусочки затапливают комнату своим плачем. В комнате яблоку негде упасть, она полна трупов. Они протягивают к Снафу руки, хватают его холодными, склизкими пальцами за плечи, запястья, тянут за густые курчавые волосы. Снафу орет на всю мощь своих легких, он орет так, что выхаркивает кровь, и думает, что сейчас умрет от инфаркта, в голову ему впиваются сотни и тысячи игл, достают до кости, пронзают его тело, это иглы ужаса, боли, безумия!Что это дрожит там, в тумбе? Это зубы, зубы, которые он алчно выдирал у мертвецов, теперь они хотят выбраться наружу, к своим хозяевам! Шелтон закрывает глаза и ВСЕ РАВНО ВИДИТ! Видит горы ТРУПОВ, реки КРОВИ, он видит мертвого, с пробитой головой Следжа, видит Бергина, у которого прямо меж его умных, внимательных глаз зияет дыра от пули, видит капитана Халдейна, укрытого шинелью. Живые и мертвые мешаются в его голове, хрипят и просят о помощи, или яростно вопят.—?Нет, нет, ХВАТИТ! Я НЕ ХОТЕЛ ЭТОГО! —?Вопли переходят в истерические рыдания, и Снафу начинает безумно раскачиваться на кровати, как помешанный, обхватив себя руками.Снафу хватает свой кольт и стреляет по трупам, но это трупы, и им плевать. С них падают на пол насекомые, течет кровь, многие без одежды, но мертвые сраму не имеют, и разлетающиеся от выстрелов пистолета ошметки только падают ему на лицо, и он еще больше сходит с ума.Снафу воет так, что глохнет, и надеется умереть от сердечного приступа, но тут он теряет сознание.Когда блуждавшее в потемках сознание юноши начало проясняться, перед его глазами забрезжил слабоватый свет. Но как только Снафу попытался чуть посильнее открыть глаза, его голову пронзила ТАКАЯ адская боль, что он тут же зажмурился посильней. Ему казалось, что просто не может быть так больно, но тут же боль впилась еще и в правый бок, и в сердце. В уши ему словно наложили ваты, и звуки вокруг него были глухими, как будто он был под водой. Он застонал и попытался пошевелиться. Тело было тяжелое, мягкое и совершенно обессиленное. На плечо ему легла ладонь, и она была живая, теплая.—?Ну ну, лежи… —?эти слова Снафу успел расслышать, его вырвало, и он снова провалился в тошнотворное беспамятство.Шелтон был на каком-то огромном открытом пространстве. Он не знал, как понял это, но он был уверен в том, что его догадка верна. Сквозь веки пробивался белый свет, в ушах шелестел ветер, хотя юноша совсем не чувствовал этого. Потихоньку Мерриел открыл глаза, и белое полотно перед глазами начало наполняться красками. Это было похоже на его детские рисунки. Да он и сам был ребенком! Поглядев вниз, он уверился в этом окончательно: ноги и руки были коротенькими и еще даже немного пухлыми. Это вызвало приступ раздражения и испуга. Ему не хотелось вспоминать о своем детстве и о своей семье. Слишком много там было острых иголок и булавок, которые торчали в разные стороны и впивались куда-то вглубь, за легкими. На фронте Шелтон редко получал записки от матери и еще реже пытался понять хоть что-то. Он практически видел, как ее рука выводила на бумаге эти закорючки, и иногда останавливалась, чтобы немного продвинуться вперед, для удобства. И это тоже была иголка. Очертания мира становились все ярче, приобретая в своих линиях резкость и жесткость. Шелтон был посреди летного поля, того самого летного поля на Пелелиу, на открытой местности. Инстинкт солдата тут же завопил, завыл в нем, требуя прижаться к земле, прильнуть к ней всем своим телом, распластаться как можно сильней, а если можно, то и вовсе слиться! Стать с землей единым, зарыться, забиться как можно глубже! Нет ничего страшней для солдата, чем находиться на открытой местности, где ты обнажен, как нерв! Снафу хочет рвануть к яме, которая образовалась от только что разорвавшегося снаряда?— в одну воронку два раза попадает редко, но тут понимает, что все застыло. Словно кто-то выключил ход времени. Мальчик видел летящие ракеты, застывшего в броске Хиллбилли?— его протянутая в сторону рука еще держит в руке ручную гранату, в этом он один из лучших в роте. Глаза его смотрят прямо перед собой, на лице выражение сосредоточенности и решимости, он даже не смотрит, куда попадет брошенный им снаряд, точно зная, что попадет в цель. Люди застыли в движении, лица?— дикие маски ужаса и ярости, каждая клеточка подчинена основному инстинкту: бежать, чтобы выжить, еще одна перебежка, еще один бросок пластом на землю, еще десять метров?— все, чтобы вырвать себе еще десять секунд жизни.В одну секунду все приходит в движение. В землю ударяет очередной снаряд, в воздух взметнулись комья земли и осколки мины, они свистят и шипят, рассекая воздух, вспарывая тишину, как вспарывает нож мягкую кожу! В одно мгновение все погружается в хаос, земля подымается до небес, смешиваясь с облаками, и Мерриел чувствует, как под ним ходуном ходят земные плиты, будто планета сошла со своей оси. Ужас электризует его, он бежит, но внезапно ракета взрывается совсем близко от него, и он падает. Снафу лежит и не может пошевелиться, пока мимо него бегут сотни ног.—?Вставай же! —?кричит ему кто-то, и он повторяет это, прежде чем снова оказаться в темноте.В следующий раз пробуждение было не таким мучительным, но света в глаза било куда больше, и голову снова как будто прошило раскаленным прутом. Он заворочался?— тело начало подавать признаки жизни. Однако тут же его попытки отвернуться или спрятаться были пресечены очень хваткой и крепкой ладонью.—?Да, доктор, все еще спит. Как вы и сказали, не будила его и не трогала…—?Когда очнется, дайте ему вот эту настойку. Ну и что-нибудь общеукрепляющее, теперь ему долго придется…Звуки снова стали смешиваться, в ушах начинал шуметь ветер. Стоп. Или это волны? Ну точно, это волны. Вот только где море? Шелтон повернул голову вправо и увидел море, которое и правда приятно шумело, иногда напоминая человеческую речь. Песок налип на его левую щеку и засыпался в короткую черную бороду. Но ему было приятно. Пригревало солнце. В отдалении слышались голоса его команды, он даже различал, что Следж с Бергином о чем-то оживленно спорят. Глуповатое хихиканье Де Ло. Наверное, только что вышли из воды, пока он прохлаждался на песочке. Море шумело все ближе и ближе и наконец накрыло его с головой. Мерриел озадаченно посмотрел на поверхность воды, которая была теперь высоко-высоко над ним, и выпустил удивленное облако пузырей. Но вскоре оказалось, что находится под водой не так уж и трудно, нужно только было проглатывать воду и вместе с нею глотался и воздух! Так Шелтон и дышал. Довольный, он захотел рассказать о своем удивительном открытии друзьям, но нигде их не видел, как, в общем-то, не видел и берега. Огорченный, он погреб куда глаза глядят, иногда запутываясь в ламинариях. Внезапно ему встретилась рыба, и он подплыл к ней поближе.—?Извините, вы случайно, не знаете, где мои друзья? —?вежливо спросил Снафу у рыбы.—?Снафу, ты, что ли, и глаза пробухал? Это я, Бергин,?— засмеялась рыба, и, приглядевшись, Снафу понял, что это точно Бергин и есть. Густые брови, открытое, мальчишеское лицо и умные голубые глаза.—?Да уж точно, Снафу, теперь тебе долго пить не придется,?— подплыл к ним Юджин. —?Ты же все мозги так бездарно продуешь, вот и видится тебе всякое. Белая горячка это не шуточки. Забыл про своего деда, который под белочкой застрелил собственную жену?Снафу совершенно запутался и хотел было уже спросить, откуда, вообще-то, Юджин знает про дедушку Джерома, но Юджин продолжил.—?Теперь тебе придется одному выбираться из этих окопов. И тут посложнее, потому что у тебя здесь совсем нет опыта, а мы тебе помочь не сможем. За нас не переживай, у нас есть семьи, которые помогут нам. Но тебе придется сделать это самому, друг.Снафу открыл было рот, чтобы сказать, как он тоскует по другу, как ему не хватает их общества, но море внезапно стало растворяться. А с ним и образы Юджина и Бергина.Последнее, что он услышал, было грустное: ?А у меня пес умер…? Следжа, произнесенное очень тихо.В глазах больше нет яркого света, только теплый, желтый, и его совсем немного. Он уже может открыть глаза и даже немного шевелиться. Первое время он ничего не понимает, и окружающий пейзаж кажется ему абсолютно незнакомым. Но тут все мазки приобретают ясность и четкость, и он понимает, что он у себя в комнате, на своей кровати, за окном ночь. Значит, он проспал не так уж и долго? Ведь правда?—?Ну вот, наконец-то очнулся,?— услышал он скрипучий голос. —?Слышишь меня? Видишь? Понимаешь? —?над ним показалось черное, сморщенное, как у маленькой обезьянки, лицо, в котором постепенно Снафу узнает свою хозяйку комнаты, мадам Гибралтар. Ему трудно сказать что-то членораздельное, к тому же в горле пересохло, казалось, оно слиплось от сухости или туда навалили песку. Поэтому парень просто кивнул.—?На-ка вот это, выпей,?— у губ оказалась чашка с каким-то травяным ароматом, и Мерриел послушно выпил жидкость маленькими глотками. Она была с легким привкусом алкоголя и луговых трав, и Шелтон чувствовал, что с каждым глотком в него потихоньку вливается жизнь. Когда он допил, старушка отставила чашку в сторону и удовлетворенно посмотрела на него.—?Ну вот, хоть ожил, а то ведь на мертвого был похож. Да я и думала, что ты того, душу Богу отдашь. Надо ведь, столько мучился, сутки лежал и в лихорадке метался. А зубами скрипел как! Прямо как в аду, правильно писал блаженный Августин, ?плачь и скрежет зубовный?…У него была лихорадка… Стоп, что? Он лежал в отключке сутки?!—?Что… что со мной случилось? —?тихо спросил он, наконец.—?Что со мной случи-илось,?— передразнила его старуха. —?Это ты нам скажи. Перебудил мне весь пансион своими криками, размахивал пистолетом и дрыгал руками да ногами, как клоп! Тебя двое мужчин не могли утихомирить.Снафу с ужасом пытался осмыслить только что сказанное хозяйкой.—?Святые угодники, и куда вы теперь, после войны, с больной головой? —?воскликнула мадам Гибралтар. —?Ведь отбитые же наглухо, дети, за что вам это?Она поцокала языком и промокнула парню лоб марлей. Тут он понял, что весь в холодном поту, и что все постельное белье тоже сырое и холодное, и ему безумно неприятно и мерзко. Он поежился.—?Черт, я же работу пропустил… —?с ужасом пробормотал парень.—?Вот еще о работе говори, дурень! Какая работа, ты на ногах стоять не сможешь, не то, что до лесопилки дойти!Она зашаркала по комнате и приоткрыла окно.—?Звонила какая-то дама. Представилась как мадемуазель Рамбо, говорит, она ваша подруга. Вот и пусть с вами, припадочными, ваши девчонки маются, я на такое не подписывалась. И ведь лежит и стонет, и плачет, и все зовет кого-то, а сам-то, сам-то?— бледный, как смерть, весь в поту?— ужас…—?Мадам Гибралтар, я… Мне правда жаль, что так вышло, простите… Я вам очень благодарен, — Снафу смущенно и понуро смотрел прямо перед собой.Старушка поглядела на него, и в глубине ее мутноватых глаз на секундочку проскакивает жалость и тоска. Затем она снова принимает вид независимый и суровый, и отвечает:—?Благодарности твои принимаются… Хотя их в карман и не положишь. Лежи, сейчас накормлю бульоном, а то совсем на скелет похожим станешь. Кстати, эта дама с кошмарным голоском сказала, что приедет завтра утром.Шелтон воспрянул духом и обрадовался. Но тут же снова сник. Куда она приедет? Зачем? Смотреть на него, бледного, больного, не способного-то толком до туалета дойти и обслуживать себя нормально. Ну нет, она не должна его таким видеть.—?Мадам Гибралтар,?— окликнул он старушку и продолжил. —?А может, можно позвонить мадемуазель Рамбо? Сказать, чтобы она не тащилась в такую даль.—?Вот еще выдумал глупости! —?возмутилась женщина. —?И по какой же причине, позволь узнать? Ты думаешь, я смогу одна тут с тобой справляться? Доктор сказал, что ты пробудешь в постели еще пару дней. Думаешь, мне не нужна будет помощь?—?Я вполне справлюсь сам, честно…—?Да что ты несешь опять, малахольный? Видать, и впрямь мозги тебе отшибло. На дворе второй час ночи, все спят давно!Снафу приподнялся на локтях и схватит наручные часы с тумбочки.—?Но сейчас только только без четверти двенадцать!Старушка развернулась к нему, и парень даже испугался: в глазах у нее промелькнул злой огонек.—?Ты шандарахнул их об стену, осел. Как раз к полуночи. Вот они и остановились. А теперь заткнись, ради бога, и лежи смирно, чтобы тебя не пришлось связывать.Снафу был в отчаянии, но больше со старушкой не спорил. Вот как значит. Время снова остановилось. Он с тоской посмотрел на часы. Они прослужили другому морпеху, погибшему на Глостере, и затем верно служили ему. А теперь и они плюнули на весь этот сумасшедший дом, в который превратился земной шарик, и отказались тикать дальше. Когда остановятся стрелки его жизни? Хотя очень часто Снафу казалось, что они уже давно не в порядке и часто останавливаются, когда он выпадает из реальности, а потом, с потугами, идут дальше. Сколько покажут часы, когда ход времени для него остановится навсегда?Через несколько минут старушка и вправду вернулась, держа в руках тарелку, от которой шел пар. Снафу опасливо отодвинулся, его еще слегка подташнивало. Женщина взглянула на него с такой яростью, которая частенько проскакивала в глазах его матери и останавливала в разгар драки с братьями.—?Или ешь сам, или я тебя кормлю, как грудничка.Парень протянул руки и послушно взял тарелку. Бульон был наверняка очень вкусным и теплым, и ароматным, но он побаивался, что его вывернет прямо в тарелку.—?Маленькими глоточками,?— скомандовала хозяйка пансиона.Шелтон повиновался. После того, как первый приступ тошноты прошел, дело пошло на лад, и, хоть и долго, но в конце концов Мерриел разобрался с тарелкой. После еды он разомлел.—?Вот, другое дело… —?пробормотала старуха. —?На, вот, выпей это теперь.Перед носом у Снафу оказалась деревянная кружечка, сжимаемая ладошками старой женщины, которые тоже напоминали темные обезьяньи лапки. Напиток пах травами, но уже какими-то другими. У парня промелькнула мысль, что его будут поить каким-то народным креольским лекарством.—?Давай-давай, единым духом… —?проворчала Гибралтар.Шелтон выпил, жидкость была еще горячей, и ему показалось, что он залпом выпил болото. Это не было неприятно, просто странно. Горячий травяной отвар заструился по пищеводу, он прямо-таки чувствовал, как жидкость проскальзывает вниз, к желудку, и тут же он почувствовал что комната начинает расплываться. Ему стало очень тепло и сонно.—?Который сегодня день… —?приглушенно спросил он, уже проваливаясь в сон.—?Да спи уже, чтоб тебя,?— ответил ему старческий голос, но все было как в тумане. Его головы коснулась маленькая морщинистая ладонь, слегка надавила на голову, и он наконец упал на подушку, еще пытаясь шевелить руками, как жук, которого опрокинули на спинку.Ему снился мыс Глостер. Новая Гвинея. Тихие деньки перед началом бешеного кошмара.Но Снафу всегда умел извлекать выгоду из каждого момента, и пока многие морпехи нервно накручивали себя, тот старательно отлынивал от любой общественной работы и предавался всяческому безделью. Сон-воспоминание был невероятно реальным, с ветром, морем и запахом гниющих водорослей.—?Где Шелтон? Где рядовой, мать его, Мерриел долбанный Шелтон? —?сержант Хейни вышагивал меж палаток и орал на лагерь. Отзываться Шелтон, естественно, пока не собирался. Он уже очистил две бочки из-под горючего и считал, что свой ежедневный долг перед родиной выполнил. Тем более, что ругань Хейни не производила на Шелтона особого впечатления. Он слышал о себе и похуже, его собственный отец был виртуозом в этом деле: если уж Джозеф Шелтон решал высказать кому-нибудь, что он о нем думает, то вороны снимались с насиженных мест или как минимум начинали беспокойно каркать. Поэтому к орущему Хэйни Мерриел испытывал даже более нежные чувства, чем к спокойному. Прям как дома. Раскрывать крабов в поисках вкусного нежного мяса, раскидывать карты ему было куда интересней, чем раскидывать пули или драить бочки, или, и того хуже, возиться с новичками, как со слепыми котятами. Да что там?— слепые котята лучше морпехи, чем это мясо. Шелтон копался в песке в надежде найти краба, пока вопли Хейни раздавались все ближе. Посчитав, что сержант достаточно выпустил пара в воздух, парень лениво поднялся с колен и вразвалочку прошлепал на голос.—?Шелтон, сукин ты сын, где тебя носило, ушлепок? —?выдал с пулеметной скоростью Хейни.—?Искал кра-абов, сержа-ант,?— протянул Мерриел, глядя куда-то в землю рядом с ногами мужчины, имея скучающий и абсолютно честный вид.—?Тебе было поручено чистить долбанные бочки с горючим, кретин! —?рявкнул сержант. Вид он имел крайне суровый, как, в общем, и всегда, лицо у него покраснело, а прозрачные голубые глаза от гнева, казалось, сейчас вылезут из орбит.—?У меня перекур, сержант. Тот, кто поручил мне это, сказал, что я могу уйти на перекур.—?Так перекур не длится час!—?У меня нет часов, сержант,?— ответил ему Шелтон, искренне посмотрев тому в глаза.Хейни заскрежетал зубами и велел ему вернуться к работе. Мерриел лениво побрел обратно, пиная ногами камешки.—?БЕГОМ!Мерриел зашлепал чуть быстрее.Наконец, когда ему промеж лопаток прилетел мелкий камешек, он ускорился достаточно, чтобы ярость Хэйни улеглась. В тот день Шелтон понимал, что Хэйни злится не на него, а на то, что два новобранца едва не отстрелили по неосторожности друг другу яйца на стрельбище, а потом был небольшой конфликт в столовой (пролитая похлебка и два спорящих повара), и поэтому он все еще слегка на взводе, вот и отыгрывается на человеке, который всегда всех бесит.Потом в этот сон стали примешиваться и другие воспоминания. Бар в Мельбурне, знакомство с Берги, первая муштра. Юный Мерриел Шелтон падал и вставал под крики сержанта, прыгал через препятствия и драил полы в казарме. Тот памятный выговор от Ромула.—?Сколько у тебя денег?Снафу озабоченно пересчитал свою мелочь.—?Думаю, че-то около двух фунтов и десятки унций. Хватит чтобы перекинуться в покер и выпить, а? —?ухмыльнулся парень.—?Ты знаешь, кто ты, Шелтон? —?спросил Берги. —?Ты просто один хренов Снафу, который только и ищет повода приключиться.Это было смешно, и это было вызовом. С тех пор Снафу еще долго цеплялся к Бёргину и нарывался на стачку. Все решил рукопашный бой с Бёрги и его мощнейший удар в поддых Снафу, от которого у того вышибло весь воздух из легких. Это было началом крепкого товарищества, бесспорно. Эти сны были беспокойными, но не страшными.Утром пришел доктор. Он был пожилым, седым и худым, но с небольшим брюшком, отчего полы его пиджака немного натягивались.Он посмотрел на Шелтона, поцокал языком, пощупал живот, послушал дыхание и сердце, очень внимательно рассматривал белки его глаз. Затем он попросил Мерриела наклонить голову и легко ощупал его затылок. Наконец он сел, и с суховатой деловитостью обратился к Снафу:—?Раньше обмороками и вспышками агрессии страдали?—?Нет… Не помню. Нет, наверное,?— вообще-то Снафу был всегда очень даже агрессивным. Особенно это усугублялось, когда он пьянел или был очень взволнован. Но почему-то парень был уверен, что его спрашивают совсем не о том.—?Что помните перед обмороком?Снафу напрягся, по спине у него пополз холодок.—?Было жарко… —?прошептал он. —?Я не мог уснуть. Потом… —?тут он примолк и отвел взгляд. Он не хотел рассказывать о том, что видел. Не дай боже придут люди в белых халатах, наденут на него красивую смирительную рубашку и будут пичкать таблетками.—?Потом начались зрительные и звуковые галлюцинации? —?быстро спросил врач. —?Давайте начистоту, ни к чему секретничать.Снафу тяжко вздохнул и кивнул.—?На фронте были?Парень слабо кивнул. Говорить ему не хотелось, хотя мужчина имел очень располагающий к себе вид.—?Сотрясения, ушиб головного мозга, переломы… —?доктор перечислял разные травмы, и Снафу неуверенно пожимал плечами. Он не знал. Ну может стукался головой пару раз, ну с кем не бывает? А врач продолжал:—?Контузии? Попадали под ударную волну от мины?Шелтон минутку подумал и ответил:—?Ну один разок было такое, упал и встать не мог долго.Врач на секунду закатил глаза, и Снафу уже хотел было начать спорить и оправдываться, но тот не дал ему сказать и слова:—?Не напрягайтесь сильно пару дней. Я выпишу вам седативные,?— мужчина написал на бумажке что-то размашистым почерком,?— в течение месяца попейте что-то из этого. Не идите в центральную аптеку, там это будет стоить очень дорого. Я напишу вам адрес, куда лучше обратиться.Он встал, накинул пиджак и обратился к Снафу:—?Еще у вас уплотнена печень. Вы, наверное, много пьете?—?Может быть,?— неохотно ответил тот.—?После серьезных черепно-мозговых травм и контузий не стоит злоупотреблять спиртным. Это лишь совет. Однако, если вы не последуете ему, состояние может ухудшиться, могут усилиться галлюцинации и бред.Доктор оделся и ушел, оставив юношу одного, в тишине.Шелтон сполз по спинке кровати вниз, лег на матрас и укрылся одеялом с головой. Ему было погано. Погано так, что появись даже прямо сейчас посреди комнаты Рашель, он бы не высунул носа, так и оставшись лежать мордой в подушку. ?Не стоит злоупотреблять спиртным?! Да если б только знал этот старикашка, чем на фронте была водка! Да с бутылкой Шелтон бы не расстался, даже если б тут же его произвели в сержанты! До чего ж хорошо было между битвами прополоскать луженый солдатский желудок чем-нибудь крепленым, отчего опостылевшие пальмы да солдатские палатки смешивались в один разноцветный калейдоскоп, а в голове наступала блаженная легкость, и мир вращался быстро-быстро, как на аттракционе, но и одновременно замедлялся, будто бы в кино. И как будто бы со стороны видишь свое глупое, довольное лицо, хохочущих товарищей, для многих из которых это станет последней посиделкой за стаканом. Все что угодно стоило этого; и взрывы, и пулеметы, и даже танки, хотя, казалось бы, нет ничего страшней в их замкнутом, кровавом мирке. На картинках они казались какими-то огромными и нелепыми, но, когда японские танки стали наступать, и морпехи слышали хищный, голодный перестук гусениц, сердца их замирали от ужаса?— и танки быстро превратились в самых страшных, самых опасных монстров, которые встречались им на земле. Они небрежно и быстро скользили по земле, усыпанной трупами, раскатывая все это в одну серо-кровавую массу из кожи, земли, волос, костей и зубов, являя собой воплощение ужаса?— военная машина, которая сметает все на своем пути, легко, без особых усилий. Но когда ступор отпускал, взгляд на две тысячи ярдов становился более осмысленным, и они возвращались в лагерь, все только и мечтали о куске хлеба да глотке спирта. Даже спать порою хотелось меньше, чем ввести внутриутробную анестезию.Предприимчивый, хозяйственный Шелтон довольно быстро смекнул, что настойка на кокосовых ядрах под южным солнцем получится ничуть не хуже, чем брага из фруктов, изготовлением которой они с друзьями забавлялись еще подростками. Поэтому дело быстро было поставлено на поток. А в Мельбурне они быстро стали завсегдатаями баров, воздавая каждым стаканом хвалу славной далекой родине, которая позволила им отправиться на фронт, оплатила амуницию и дала возможность спиваться и умирать под непрекращающимися выстрелами.Алкоголь был особенно необходим, когда у Снафу начинало ?бродить?: именно так для себя он описывал состояние, которое часто случалось с ним по вечерам, когда становилось неспокойно, тревожно, откуда ни возьмись появлялась энергия, которая бурлила в нем и не могла найти выхода. Ему хотелось то бежать дальше, чем видят глаза, то прийти в подвал Отто и говорить, говорить, и пить, или позвонить Рашель, но в это время звонить было невежливо, да и о чем он ей расскажет?Шелтон начинает догадываться, что боится чего-то, что пока еще прячется только в его голове. Так же он начал понимать, что не все условные ?опасности?, которые окружали его, принадлежат реальному миру. И в этот раз темная сущность из его головы выбралась наружу, и это тяготило.