II (1/1)

Мерриел думал, что город должен измениться после войны. Трудно было сказать: ждал ли он изменений внутри страны или внутри самого себя, но и в том, и в другом случае его ожидания не оправдались. Не то чтобы Шелтон задумывался, уважают ли его в обществе, но полагал, что на ветерана войны будут смотреть по-другому. Так оно и было. На его мундир глазели с удовольствием, однако он сам с удивлением обнаружил, что хочет поскорей забиться куда-то, чтобы избежать всех этих взглядов. В конце концов, должна быть хоть какая-то радость от возвращения в родные края! Но ее не было. Мерриел не чувствовал той связи, той принадлежности к старому миру, которая была у него раньше, которая подогревала кровь, помогала жить и двигаться. Вот знакомые аптеки, булочные и бакалейные, но это все словно ненастоящее, картонное. Как будто из окна трамвая парень смотрел на афиши?— афиши его прошлой жизни: суетливой, громкой и крикливой, наполненной особенной нервно-раздраженной рутиной, кое-где смазанной и неразборчивой от алкоголя, где-то побитой, а где-то голодной и довольно деловитой. Почему-то теперь Снафу не чувствовал себя причастным, не чувствовал себя, как раньше, хозяином улиц. Гудки клаксонов и трамваев пугали его до дрожи, суетящиеся люди раздражали.До войны Шелтон служил в Гражданском корпусе охраны окружающей среды. Это была программа государственного трудоустройства безработных в рамках ?Нового курса?, которую предложил Рузвельт. Так однажды юный каджун и перебрался из родного Джексона поближе к Новому Орлеану. По всей стране сотни безработных ребят, большинству которых не было больше двадцати, жили в лагерях с суровой дисциплиной, вечно недоедали и были одеты в старые тряпки. Может быть, поэтому Мерриел довольно быстро освоился в армии: к лишениям и строгим порядкам ему было не привыкать. Наглый, хитрый как пампасская кошка, Шелтон настолько быстро взбесил этим весь командный состав, что к нему попросту перестали придираться. Все молодые ребята в составе Корпуса были неграмотны, только часть из них, среди которых был и Снафу, посещали школу, почти все болтались в плохих компаниях, и когда в сорок втором корпус распустили, все эти парни и девушки попросту оказались на улице. Без образования, без опыта работы, без видов на будущее. Тогда еще не получивший своего прозвища Мерриел Шелтон проиграл последнее в карты, умудрившись при этом остаться в долгу, и, плюнув на все, записался в морскую пехоту.К ?Отто? Снафу добрался в скверном расположении духа, но внутри ему стало только хуже. Спускаясь в подвал, Шелтон погружался в мягкий полумрак, который раньше доставлял ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Раньше за ним всегда следовала отличная партия в покер или развеселая попойка с приятелями, или, может, даже немного внимания девчонок, а теперь такого не было. Стены сжимались вокруг него, дыхание с хрипом вырывалось из груди. Он слишком много времени провел в лесах, в море и на фронте. Там другие стены. Незримые, но куда более реальные: стены огня, взрывов и непроглядной ночи. В помещении Мерриелу становилось нестерпимо душно.Снафу одной рукой уцепился за стену, другой?— за деревянные перила, недовольно скрипнувшие, когда парень навалился на них. Лакированное дерево приятно и знакомо холодило кожу, Шелтон большим пальцем нащупал уже сгладившуюся зазубрину. Он знал, какой она формы и глубины, как найти ее, ведь он сам когда-то давно, в прошлой жизни, расковырял ее ножом, когда стоял облокотившись на перила, скучал и разглядывал хохочущих в объятьях офицеров красивых девушек, распространявших вокруг волнующий аромат. Шелтон вздохнул пару раз, досчитал до десяти и преодолел последние ступеньки. Внутри ничего не изменилось, что удивило и одновременно успокоило Снафу. Он словно вернулся в прошлое, когда войны еще не было, а ему самому было восемнадцать.Снафу окинул взглядом комнату: зеленые, помутневшие от времени и дыма сигарет обои, на них еще угадывается тонкий вертикальный золотистый узор. Справа коридор ведет еще в одно помещение, где все столы отделены друг от друга деревянными, перетянутыми зеленой тканью перегородками почти до потолка и каждую образовавшуюся комнатку освещает желтоватый, бумажный абажур. Здесь собираются дельцы посерьезнее Шелтона или его непутевых дружков, не преступный бомонд, но те, кто по-настоящему знает Новый Орлеан. У этих людей свежее рубашки, у всех есть галстуки и получше сигары. Они носят шерстяные пиджаки, кожаные куртки, французские штаны из денима. Глаза у них быстрые, внимательные. Они знают, когда ушел пароход с самым лучшим зерном и куда придет партия экзотических фруктов из Вьетнама, договариваются с каджунами о совместной охоте на аллигаторов. В основном помещении сидят студенты, модники и мексиканцы, разодетые в огромные костюмы Зут, их нелепо-длинные цепочки часов свешиваются до пола, старые работяги в комбинезонах, ворье, жулье, и картежники, среди которых болтался и Снафу. Слева находится бар, с высокими полками, заставленными переливающимся в неярком свете ламп бутылками. Стойка и шкафы выполнены из старого, темного дерева с приятным, красноватым отливом, и отрадно спьяну смотреть, как играют блики на рюмке и гладкой доске бара. Дальше?— дверь на кухню. Царствует здесь Отто Крюгер по прозвищу Лысый (прозвище появилось по не совсем очевидным причинам, ведь по краям его плешивой головы еще сохранилось несколько черно-белых вихров) и это его цитадель. Молчаливый и внимательный, он похож на тихую заводь, но это обманчивое впечатление. Он мало говорит, громко дышит (комплекция у него крупная, только благодаря тому, что он все время на ногах, Отто не становится тучным), у него мощные руки, покрытые густым черным волосом, водянистые серые глаза и искривленный в полуухмылке рот. Он может выкурить сигарету в три затяжки, и это вызывало неизменное уважение.Сейчас он навалился всем своим мощным телом на стойку и попыхивал сигаретой. Посетителей было мало, пара сонных машинистов, да компания парней в углу, поэтому Отто отдыхал, однако видимая сонливость тут же слетела с него, стоило только парню подтянуться и сесть за барный стул.—?Шелтон, неужто ты? —?недоверчиво стрельнув глазами в сторону вошедшего, Отто немного напрягся и предупредил:?—?в долг не дам.—?У меня есть деньги, Лысый,?— заверил его Снафу.—?Покажи.Мерриел вывернул карманы и показал деньги. Этого было маловато для начала новой жизни, но более чем достаточно, чтобы Олли переменил к нему свое отношение. Старик расслабился, но недостаточно для полного удовлетворения, потому что с такими как Шелтон, спокойствие было относительно и недолговременно.—?Давно же тебя не было,?— протянул Отто. —?Я думал, ты спился или тебя зарезали за долги.Снафу сложил руки на барной стойке и облокотился на нее так, что голова была почти на одном уровне с плечами. Он, хмурясь, смотрел прямо перед собой на полки со спиртным.—?Отто, я был на войне.Хозяин бара почесал гладкий затылок и озадаченно посмотрел на парня. Этот юнец по его расчетам не должен был дожить до своего двадцатилетия, но вот он перед ним, и, глядя на лицо паренька, совесть не давала сказать, что тот врет. Брови сведены к переносице, губы плотно сжаты, а в глазах застыла настороженность, Отто знал этот взгляд, у него был такой же, до того, как он сменил имя и перебрался в Америку в далеком уже 1919-м.Лысый деликатно промолчал и налил Шелтону виски. Он поил его с пятнадцати лет, приговаривая, что лучше дитё выпьет под присмотром старшего, чем в компании таких же отморозков. Правда, тогда все эти отморозки сидели рядком, крутя большими птичьими головами и ежась, словно от холода, но на деле от того, что крепкий алкоголь был им еще не по вкусу.—?Ох ты ж твою сраную мать, Шелтон! —?раздалось из угла, и на Снафу навалился один из его давних товарищей. —?Где ж носило твою тощую задницу? Сколько тебя не было? Год, два? Мы сбились со счета, думали, ты решил свалить от нас в Нью-Йорк, так говорили многие… Охренеть, ты живой, ну и где же ты был?Шелтон молчал. Когда говорил Чад, можно было не отвечать, тот сам ответит на все свои вопросы. Раньше Мерриел влез бы со своими историями, больше чем на половину состоящими изо лжи, но сейчас он просто слушал гогот приятеля. Подтянулось еще несколько знакомых, с которыми Снафу коротал вечера своей юности. Теперь что-то изменилось, юноша понял, что он неуловимо отличается от своих прежних товарищей. Он не был выше, сильнее, умнее. Он перестал быть ребенком, но он не был и зрелым мужчиной. С Чадом Делакруа и Луи Леду они частенько занимались незаконными делами. Друзья вели себя возмутительно… обычно. А сейчас он смотрел на них: их глаза блестели, они смеялись, вспоминали, как вместе пили, дрались и учились и были абсолютно нормальными, будто не было этих долгих лет, пропахших для Снафу разложением. Только он открыл было рот, чтобы рассказать им о том, как пока они прохлаждались, он спал на камнях в окружении трупов и рассыпал горстями пули, он тут же передумал делать это. Возвращение что-то изменило в нем, заставило по-другому ощутить пространство… Он понимал, что для них это было не важно, они все равно бы его не поняли. Теперь для него принадлежность к нормальной жизни с работой или учебой кажется нереальной, сама мысль об этом ошеломляет. После того, как ты убивал японцев, думал Мериелл, отдавал команды на поле боя, прыгал, как шальной заяц, в овраг, уворачиваясь от шрапнели, что со свистом рассекала воздух, вот так взять и вернуться на школьную скамью? Слушать нудные нотации учителей? Как оказалось, умение подшивать портки и драить пол зубной щеткой куда важнее, чем какое-то там правописание.—?Святые угодники, Шелтон, неужто ты и правда был на фронте? —?Луи увлеченно и удивленно рассматривал его форму. Особенно его интересовали разноцветные нашивки. Благодарность президента, боевая ленточка, лента за битву при Пелелиу и Окинаве, и яркая синяя нашивка на плече?— отличительный знак морпеха.—?Эй, парни, полегче, дайте ему дух перевести,?— раскатисто засмеялся Отто. —?Вы ж задавите его.В углу подруги Чада и Луи стали недовольно окликать их, и парни похлопали Снафу по плечу, предложив присоединиться, если он захочет.—?Ну и чем же ты собираешься теперь заняться, Шелтон? —?Отто задал этот вопрос ненавязчиво, но от его внимательного, беглого взгляда не укрылись ни напряженные, сведенные плечи, ни обкусанные ногти, ни хмурый, твердый взгляд.—?О чем ты? —?мрачно спросил он, пригубив виски. Он прекрасно понимал, о чем говорил Отто.—?После войны придется снова искать себе место в мире. Кому ты здесь нужен, уплыл за океан?— считай, потерял свой стул.—?А тебе какое дело?—?Ты прав, Шелтон, никакого. Но я бы на твоем месте призадумался,?— бармен сделал было шаг в сторону, но Снафу немедленно переменился в лице.—?А какие у меня варианты-то? —?в голосе его сквозило отчаяние.—?Ты ходил в школу,?— веско сказал старик.—?Ну какая это была школа, Отто? И сколько раз я появлялся там, можно посчитать на пальцах.—?Ты вышел в чине капрала. Это уже что-то.—?И что с того, старик, я ж нихрена не умею, кроме как стрелять в живую мише-ень. —?протянул Шелтон с горькой усмешкой.Лысый пыхнул в него сигаретным дымом, протер бокал и облокотился на стойку мощными волосатыми руками.Снафу уставился вниз на темное дерево и принялся ковырять ногтем выбоину, которая сгладилась от времени. Эта доска столько может рассказать о жизни, о тех годах, что она здесь находилась, как много рук на нее опиралось, сотни ладоней, крупных, мужских и тонких, в перчатках, женских. На нее выворачивало молодых студентов, на ней не раз засыпал Мерриел. Пожалуй, это дерево знает о похождениях Шелтона больше его собственного отца.—?Отто, помоги мне немного, а? —?Мерриел внезапно поднял полный мольбы взгляд на мужчину. —?Ты ж знаешь, я не буду просто так клянчить. Мне негде спать, а я, кажись, готов проспать вечность.Отто Крюгер задумчиво посмотрел на него. Прежде Шелтон никогда не входил в категорию людей, внушавших доверие. Напротив, с ним всегда следовало держать ухо востро, алкоголь на замке, а кассу запертой. Но с другой стороны, притон Отто и был местом, где в промышленных масштабах разводили такой вот сорт. Парню в каком-то смысле, можно сказать, повезло?— если бы у него было побольше дисциплины и организованности, он бы уже давно стал отпетым мошенником и из этого болота его было бы не вытащить. Отто привык, что в его кругу вращаются люди с темными, внимательными глазами и резкими, как у змей, движениями, он привык, что он снимает сливки, и что его могут обчистить, но Шелтон всегда казался ему искреннее остальных, даром что искренность проявлялась по-разному: и в доброте, и в бесконечных потоках самой грязной ругани, которую он обрушивал на голову неугодных.—?Я думаю, что можно отдать тебе на время одну из комнат здесь, в подвале, где хранится старье… —?начал Отто, и увидев, как загорелись у парня глаза, утихомирил его восторг. —?Но не за просто так. Денег я не прошу, но…—?Я буду таскать все тяжести,?— не дав ему договорить, затараторил Снафу. —?После миномета это как два пальца обоссать. И буду делать что-нибудь по хозяйству, ты знаешь, я могу.Шелтон действительно был ухватистым и сноровистым. Если он был трезв, и брался за что-то, это почти всегда выходило, может, неказисто, но надежно. Хорошо чинил, хорошо пилил, стругал, хорошо мухлевал в картах и хорошо избегал закономерного возмездия.—?Только бы мне найти работу…—?Не все сразу, найдем что-нибудь. И еще одно,?— Отто нахмурил кустистые брови и строго глянул на Шелтона, а тот вытянулся, показывая, что он весь во внимании. —?К бару даже не суйся. Я знаю, что вы там, на фронте, водку ведрами дули.Снафу довольно фыркнул, и повеселел. Значит быть, решено: сначала поесть, потом шлюхи, а потом и притягательная незнакомка в Лафурше.