xv (1/1)

есть книги для глаз,и книги в форме пистолета-1-— Так значит, вы с Мерриэлом близки? Вопрос матери застал Юджина врасплох. — Да, — ответил он и сделал изрядный глоток чая, рискуя обжечь небо. Впрочем, перспектива подавиться прельщала еще меньше — он живо представил себе собственный сдавленный кашель и густую краску, что, несомненно, набежит на его лицо. Только этого не хватало. — В известной степени, —стараясь держаться невозмутимо, продолжил Юджин и покосился на брата. Эд со скучающим видом изучал свои ногти. — Я имею в виду, — поспешил он исправить двусмысленность собственных слов (та, возможно, ему лишь привиделась, но нельзя было знать наверняка), — мы... Ну, понимаете... Эд вскинул голову и взглянул на него, подняв брови. — ...Окинава, — со значением сказал Юджин и помрачнел. Мать с отцом молчаливо переглянулись, и Юджин торопливо добавил:— И как же славно, что все это позади!.. Вкусные бисквиты, кстати.Мать скупо улыбнулась и подвинула вазочку ближе. Домашние вели себя так, будто терпеливо исполняли какой-то неясный Юджинов каприз; что-то, чему едва ли могли найти приемлемое объяснение, и попытки Юджина сгладить углы едва ли можно было назвать успешными. Отец пытливо смотрел на него поверх очков, пока Юджин мерил шагами его кабинет и сбивчиво объяснялся, что пытается разобраться в себе: понять, чем он хочет заниматься теперь, когда осознал, что в том состоянии, в котором находился последний год, едва ли годился на что-либо. О Мерриэле он больше умалчивал, чем говорил, догадываясь, как странно выглядит его поступок со стороны: бросить все, чтобы уехать на юг, за неясными перспективами найти в их фронтовой дружбе опору для собственного рассудка. Впервые на своей памяти он не был до конца откровенен ни с родителями, ни даже с братом — лицом к лицу, фронтовые письма не в счет: бумага позволяла скрывать тревожащие детали куда вернее и проще, чем личная встреча. Напоследок он провел в своей прежней комнате одну из самых бессонных ночей, которая выпадала ему в родительском доме. Кажется, он спал крепче даже перед встречей с дядюшкой Сэмом. Юджин весь измаялся на туго натянутой простыне, без привычного уже присутствия Снафу под боком. Тени безмолвно застыли в углах, в стекло первого этажа монотонно билась ясеневая ветка, за стеной, в комнате Эда, изредка скрипели пружины, когда тот ворочался с боку на бок. Юджин лежал недвижно, вытянув руки вдоль тела, поверх одеяла, то и дело возвращаясь мыслями в другой штат. Думать о Снафу было уже привычно; и хотя отсутствовал он меньше суток, разделившее их расстояние казалось Юджину ужасающим. Нестерпимо хотелось обратно, назад в маленький деревянный дом, накрытый шумной жестяной крышей, под сень узорчатых ветвей и птиц в комнате Снафу, где можно будет перепутаться с ним ногами на тесной койке, и выдыхать горячий воздух в острый зазор между их одинаково отяжелевшими телами. Не выдержав, Юджин поднялся с постели и распахнул окно. В неверном лунном свете нашарил в ящике стола трубку и банку табака, но спичек найти не сумел. Можно было поискать на кухне, но спускаться вниз не хотелось — впрочем, курить тянуло куда сильнее. Ему вдруг живо вспомнилось лицо Снафу, когда он отказался от впервые предложенных сигарет — полная насмешки ухмылка и скептический взгляд. Снафу частенько оказывался прав — на вкус Юджина, слишком уж часто. Изнанка пропагандистских плакатов и громких речей, в тени которой они барахтались, точно в густой смоле; мир, в котором Снафу находился к истине ближе всех. В какой еще извращенной реальности такое было возможно?.. —Юджин! Джин!.. На один краткий миг ему показалось, будто... Юджин запнулся коленом о тумбочку, выглянул наружу: в окне по соседству маячила растрепанная шевелюра брата. — Давай ко мне, — предложил он и приглашающе махнул рукой. — Сейчас. Юджин плотно набил трубку; пальцы немного дрожали. Он прошел по коридору, толкнул дверь и привычно придержал ее ладонью, чтобы не скрипнула. — Куришь тайком? — улыбнулся Эд от окна. — Курил бы, да огня нет, — развел руками Юджин. — Угощаю. Первая за долгий день затяжка осела в легких Юджина приятной тяжестью, придавила к полу: трубочный табак был куда крепче папиросного, и Юджин бессильно привалился к узкому подоконнику. Эд в распахнутой пижамой куртке раскуривал сигарету, склонившись к огню, и с наслаждением выпустил дым в открытое окно. — Ну, — сказал он после паузы, — рассказывай. — Да нечего рассказывать, — пожал плечами Юджин. — Разве что... Ты только не говори никому, идет?— Могила. — В общем, Снафу, ну, Шелтон то есть, он... — замялся Юджин, — ну, он играет иногда. Пару раз я с ним ездил, так уж вышло, и теперь...— И теперь у тебя долги, — вздохнул Эд и поморщился. — В общем, что-то такое я и подозревал. И крепко ты влип?.. — Да нет же, — замотал головой Юджин, перехватив нагретую трубку. — Я хотел сказать, я теперь горячий поклонник би-бопа. Даже проигрыватель купил, представляешь? Эд расхохотался. — Мама все опасалась, что ты по неопытности попадешь в какую-нибудь сомнительную компанию, — отсмеявшись, признался он, понизив голос. — Что же, теперь я со всей ответственностью могу сказать ей, что ты совсем не изменился. Тоже мне, порок, — снова засмеялся он и пятерней взъерошил Юджину волосы. — Уж какой есть, — улыбнулся Юджин. — Дай мне время, перейду на что похуже. — Ну да, конечно! — недоверчиво отозвался Эд и взглянул на его руки. — А синяки откуда?..— Плотник из меня неважный, — отшутился Юджин, отступив в тень. — Лучше расскажи, как сам? — О, — Эд, казалось, смутился. — Я, если можно так выразиться, осваиваю эпистолярный жанр. — И мама еще за меня переживала!.. — подначил Юджин. — Что нас ожидает? Только не говори, что пишешь стихи. — Скорее, роман в письмах, — Эд щелчком отправил сигарету в окно и взглянул в небо. — Веду переписку с одной итальянкой, познакомились под Римом, в общем... Мечтательная улыбка набежала ему на лицо, и тут уже был черед Юджина смеяться. — Такой ты влюбленный, — выдохнул он, — просто ужасно!.. — Погоди немного, я на тебя посмотрю, — пригрозил брат и ткнул Юджина локтем под ребра. — А потом спрашиваешь, откуда синяки, — усмехнулся Юджин, растирая место удара ладонью. — Рад за тебя. На самом деле рад, правда. — Я знаю, братец. Я знаю. — Скажи, Эд... Ты... на самом деле чувствуешь, будто вернулся? Домой, я имею в виду, — решился наконец Юджин. Эд долго молчал, разглядывая его лицо. Так долго, что Юджин уже решил, будто он не ответит. — Это чувство, — наконец сказал он, едва слышно, на грани шепота, — в конце концов, это чувство пройдет, Юджин. Я тебе обещаю. -2-В остальном Юджин обернулся быстро: уехав из Батон-Руж утром, он вернулся уже на следующий вечер, нагруженный отцовскими справочниками и чередой напутствий от матери. Эд подбросил его до станции, напоследок хлопнув по спине широкой ладонью. — Ты приезжай, — попросил он, щуря глаза от солнца. — Если почта потеряет мои документы, то приеду раньше, чем ты думаешь. И спасибо, — добавил Юджин. — Перевод не забудь получить, — напомнил брат, подавая Юджину тяжелую сумку. — Господи, ну ты и набрал!.. И передавай привет этому твоему Шелтону! — Передам, — пообещал Юджин сквозь шум тормозного компрессора. Обратная поездка вышла совсем иной: было до головокружения приятно знать, что Снафу ждет его, желает их встречи, думает о ней. Мобил начал казаться Юджину лишь перевалочным пунктом, вехой на пути к чему-то большему, чему-то настоящему; быть может, к настоящему себе. Он вспоминал влюбленное выражение на лице Эда, трепетное и светлое, сравнивал его с улыбкой Снафу, той самой, что заставляла его сердце запинаться и слабеть, и сам улыбался так упоенно и схоже с братом, что в это мгновение, стой они рядом, их могли бы принять за близнецов. На знакомой уже автостанции крепко сбитый мужчина, по всей видимости, Кинси, сообщил Юджину, что Снафу взял себе пару дней отгула. Добраться до дома оказалось непросто: Юджин терпеливо ждал в кафе напротив, когда закончится смена, в надежде, что один из приятелей Снафу согласится подбросить его. Три молочных коктейля и пару часов спустя Юджин высадился у поворота, и, чертыхаясь, взвалил сумку себе на плечи, чувствуя, как пот щедро пропитывает рубашку. Еще через двадцать минут он понял, что Снафу попросту не было дома. Юджин непечатно выругался, крепко подергав дверь, и обошел дом, сбросив ношу на террасе. Кухня тоже была заперта; он вглядывался в забранное сеткой дверное стекло до рези в глазах, но не нашел в доме ни движения, ни звука. Подъездная дорога была пуста, ребристые следы шин на ней впечатались в мягкую пыль. Куда, черт возьми, он мог подеваться?.. Игорный зал в это время еще закрыт, а больше ничего и не шло на ум. В конце концов Юджин решил, что Снафу мог уехать за продуктами или пивом, и принялся ожидать, вытянув гудящие ноги, привалившись спиной к опоре. Раз Миссисипи. Два Миссисипи.Три...Юджин очнулся, когда уже занимался закат. Снафу не было, и на долю секунды он вдруг испугался, что тот больше не вернется, никогда не вернется, и неважно, до каких астрономических чисел дойдет этот мысленный счет. Ему стало зябко. Он обернулся к дому и, наконец, приметил белый бумажный обрывок, сунутый между рамой и оконным стеклом. Угловатым почерком Снафу там было выведено всего одно слово, и сердце Юджина тревожно сжалось. Он подошел ближе, внутренне обмирая от дурного предчувствия, но когда сумел разобрать написанное, облегчение резко ударило ему в грудь. ?Уитмен?. Как он и думал, ключ от двери нашелся под крупным камнем в густой траве. -3-Поставив пластинку и откупорив бутылку ?Дикси?, Юджин добросовестно разобрал вещи: повесил в шкаф рубашки и брюки, устроил на подоконнике книги, которые намеревался прочесть, остальные аккуратными стопками сложил на кухонном столе; все равно назавтра придется снимать полки в гостиной, и не было никакого смысла расставлять их по авторам и жанрам. Навел порядок на кухне, сходил в душ, потом снял затихшую пластинку с проигрывателя и осторожно убрал в бумажный конверт. Подумал, что им стоило бы обзавестись еще и радиоприемником. Открыл вторую бутылку пива, подогрел банку консервированных равиоли, покурил на террасе, наслаждаясь косыми и низкими лучами, пробивавшимися сквозь длинные и узкие сиреневые облака. Поразмышлял, в какой комнате удобнее лечь, и остановился на спальне Снафу: так можно было представить, будто он вернется с минуты на минуту. Может, он и вправду вот-вот вернется, убеждал себя Юджин, хоть и понимал подспудно, что, будь это действительно так, Снафу не стал бы оставлять ему ключ. Он устроился в постели Снафу, скомкав под затылком подушку, которая, он теперь это понял, была в доме единственной, и которую Снафу уступил ему по приезду. Хотел почитать на ночь, но через несколько минут понял, что лишь бездумно глядит в страницу, прокручивая в голове вчерашний разговор с братом. Бежал ли Юджин от жизни на самом деле? Сюда, в это дом, к кому-то, кого знал до самых темных глубин, и кто знал его?.. И если он, Юджин, и в самом деле прятался в этом доме, то как мог Снафу здесь жить? Хотел ли он жить здесь, или у него просто не было выбора? Это была хорошая жизнь, тихая и размеренная, но это была их единственная жизнь, потерянная и вновь обретенная, когда военная машина вдруг замерла и со скрежетом остановилась. Снафу выделил ему спальню и пустил в собственную постель, Снафу оставил ему ключ под камнем в высокой траве, Снафу шептал ?Ты меня убива-аешь?, звал его в сонной ночной тишине, угощал горьким кофе и сигаретами, целовал его на пороге, привалившись спиной к двери, он... Юджин хотел показать ему все, что когда-то давно, еще до самого худшего, мечтал увидеть сам: ровную белизну первого снега, от которого утром светлым-светло в комнате, и рыже-красный обрыв Большого каньона; пенные воды Ниагары, и цвет каштанов на набережной Сены, и египетские пески под небом с горизонтальным полумесяцем. Красоту и милосердие этого мира, все самое лучшее, что только есть на свете, все самое лучшее. И в то же самое время он хорошо понимал, что Снафу останется к этому равнодушен. В конце концов, он тоже был беглецом, просто иного толка; он не прятался, никогда не прятался в собственной же тени, но, напротив, сроднился с ней, горделиво набросив на плечи, точно мантию из горностая, подбитую кровавым шелком. Юджин заснул в окружении этих мыслей, шумно вдыхая носом едва уловимый запах дегтярного мыла. Утром, забывшись спросонья, он поднялся с постели, потянул на себя скрипучую створку и нашел в шкафу револьвер.