xii (1/1)

и раз уж эта звезда не гаснет,я забуду все, что я должени сделаю таккак делают те, кто влюблен-1-Батон-Руж Юджин нашел довольно приятным. Широкие и чистые улицы, умытые недавним дождем, влажная зелень, много света и воздуха. Ближе к полудню он решил, что света, пожалуй, даже чересчур — солнце было жарким и плотным, от луж на асфальте поднимался влажный пар, точно от миски горячего супа. За то время, что он провел на фронте, мода несколько переменилась, и молоденькая продавщица в магазине готового костюма предложила Юджину ряд летних шляп с непривычно узкими полями. Юджин мимолетно удивился, заметив это только сейчас, почти через год после возвращения. Он выбрал самую легкую, расплатился и завел разговор в надежде узнать, каким автобусом сможет добраться до Капитолия и местного университета, и в итоге оказался приглашен на студенческую вечеринку неподалеку. Когда он ступил обратно на улицу, у него кружилась голова — казалось, стоило выйти в мир, как его уже подхватило широким потоком, той мирной жизнью, какой жили вокруг остальные люди — в этом городе, в этом штате, в этой стране. Едва ли он, жмущийся на окраине, в доме Снафу, способен был к ним себя отнести. Едва ли он этого хотел. Что станет он делать на закате лета? Как сможет августовским днем стоять на платформе, дожидаясь поезда, как вообще сможет он шагнуть за порог, прочь от Снафу, в другую жизнь, полную старых кошмаров и новых людей, сплошь незнакомых и чуждых?.. Они были нужны ему, но нуждался он лишь в одном человеке. Юджин мог бы посчитать подобные мысли высокомерными, выскажи их кто-то другой. Но это были его собственные мысли, и собственное чувство отчуждения — он не хотел равнять других с собой, но хотел бы уравнять себя с ними. Он не знал, как это сделать, и, что хуже всего, не знал, было ли это вообще возможно. Но он мог попытаться. — Сделай мне одолжение, — попросил он у телефонной трубки, неудобно зажав ее плечом. — Смотря какое, — смешливо сказали на той стороне. — Продай мою моторку. Несколько мгновений тишины, только мембрана щелкала у самого уха — вдохи и выдохи по другую границу штата. — Во что ты там впутался, братец? Мне приехать? — Ни во что я не впутался, — ровно ответил Юджин. — Просто деньги нужны. — Жениться, что ли, надумал? Встретил кого? Рассказывай, — произнес Эд с нажимом, ощущавшимся даже сквозь расстояние. — Кто она? — Уймись уже, — коротко рассмеялся Юджин. — Никого я не встретил, не до того было. — Тогда в чем дело? К чему тебе такие суммы, Джинни? — Ну, — начал он, прокручивая холодный и металлический кожух провода, — тот мой приятель, о котором я говорил, он... Знаешь, у него трудности, и я хотел бы помочь...— Мне приехать? — снова повторил Эд; в его голосе Юджину послышалось беспокойство. — Только если прихватишь плотника, — отшутился Юджин. — Ему бы дом в порядок привести, а он, знаешь... Одним словом, стеснен в средствах. В общем... — Я понял. Считай, что я вношу тебе аренду за лодку... ну, скажем, до Рождества. — Никто в своем уме не выведет ее в залив поздней октября, — заспорил Юджин. — Уж проще сразу утопиться. — Может, у меня контузия, — отмахнулся Эд, — и я сумасшедший. Но я не стану, не беспокойся. — Ладно, — помолчав, согласился Юджин. — С меня должок. — Само собой, — заверил брат. — Когда ты вернешься? — В общем-то, именно поэтому я и звоню, — признался Юджин и отер взмокший лоб рукавом, сдвинув шляпу на затылок. — Отец дома?..— Только мама. Позвать?— Черт... Сейчас, погоди... Он отнял трубку от уха, несколько раз шумно вздохнул и выдохнул. — Давай. — Передаю трубку, — сообщил Эд. — И жди перевода. И не пей слишком много. И найди там себе кого-нибудь!— Ой, да завались уже! — улыбнулся Юджин. — Юджин, дорогой, разве можно так разговаривать с братом? — мягко посетовала мать, и от ее голоса улыбка Юджина сделалась шире, и болезненно закололо где-то в груди, у сердца. — Мама!.. Как вы?— Лучше скажи, как твои дела. Когда ты вернешься домой? — Я... — его улыбка угасла. Юджин стиснул трубку, и кольцо впилось ему в палец. — Я, вроде как, остаюсь здесь. На время. — Как это понимать — остаюсь? Юджин, о чем ты говоришь?..— О том, что не вернусь. Не к сентябрю. — Но как же учеба? — на том конце провода что-то зазвенело, и Юджин вздрогнул. Он видел лицо своей матери будто наяву: сведенные брови, поджатые губы, пальцы нервно терзают нитку жемчуга. Эд, вытянув ноги из кресла, слушает их разговор с легкой усмешкой на загорелом лице. Он скучал по ним — больше, чем желал признавать. Скучал, но не мог вернуться, не через несколько недель, не после всего, что... — Я все узнал сегодня, думал взять вечерний курс, и, может, пересдать некоторые дисциплины... Есть еще и открытые лекции, а ведь это университет штата, и общий уровень... — Юджин, милый, — вздохнула мать, — послушай меня. Весь прошлый год... — Прошел впустую, я знаю, — прервал ее Юджин. Помолчал и добавил: — Быть может, мне просто нужно чуть больше времени, чтобы... Еще немного времени, понимаете?.. Он подумал недолго и произнес, прикрыв глаза:— Я, кажется, счастлив здесь, мама... — ...Пусть решает отец, — после долгого молчания сказала она. — Он вернется со службы и перезвонит. — Вообще-то, я на почтовой станции. Боюсь, у моего приятеля нет телефона.— О Господи!.. — вздохнула мать; вдалеке Юджину почудился хохот брата. — Где ты вообще живешь, Юджин? Ты хорошо питаешься? Кто-нибудь за тобой ухаживает?— Да, — невольно усмехнулся Юджин. — Все хорошо. Мне пора идти, мама... Передайте отцу, что я позвоню в субботу. И что я остаюсь, — добавил он с нажимом. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, дорогой. Я понятия не имею, что я делаю, пронеслось в голове у Юджина, но он ответил таким уверенным тоном, на какой только был способен в разговоре с собственной матерью:— Да. Да, конечно. -2-Снафу не приехал ни в пять, ни в половину шестого. Юджин маялся с полчаса, потом решил прогуляться до мемориала напротив, посчитав, что сумеет заметить Снафу, если только тот не говорил о каком-то другом Капитолии — может, есть такой бар, или что-то подобное... Если, конечно, он вообще придет. Юджин начал было опасаться, что Снафу вздумал его разыграть, затем — что тот мог попасть в какое-нибудь дорожное происшествие; Снафу порой водил совсем отчаянно. Но тот появился около шести, как ни в чем ни бывало подошел к Юджину и задрал голову, козырьком приложив ладонь ко лбу. — Славный был мужик, — помолчав, признал Снафу. — Прижима-ал толстосумов к ногтю, пока те его не шлепнули... Видал дырки?— Нет, и не хочу, — поморщился Юджин. Говорили, будто в стенах Капитолия, на том месте, где застрелили Лонга, все еще различимы были следы от пуль, — но они всегда остаются, думал Юджин, всегда остаются, даже если на первый взгляд и не видны. — Переодеться заехал, — объяснил Снафу, — поэтому так долго... Ну, как зна-аешь. Тогда куда теперь? — Знаешь хороший комиссионный?..Проигрыватель Юджин приметил не сразу: тот был завален старыми журналами по подписке и выцветшими картами. Снафу вывернул к нему из прохода, громко чеканя шаг. На плечах у него была траченная молью бледно-серая шинель со срезанными погонами, на лице — дурашливая ухмылка. Он подошел ближе и водрузил на голову Юджина женскую тиару с перьями. — Фу, они пыльные, — заметил Юджин, стащив ее с головы. Он морщился и судорожно вздыхал, чтобы не расчихаться от перьев, а Снафу, казалось, забавлялся все сильней. — И сними шинель, похоже, ее еще конфедераты носили. — Ста-арые добрые времена, — ухмыльнулся Снафу. — Может, я ее куплю, знаешь...— Я твои слова Дожу передам, — пообещал Юджин, и Снафу закатил глаза. — Такой ты скучный!.. Юджин отложил тиару, зачем-то огладив напоследок выцветшие поредевшие перья. Когда-то она была расшита бисером, и он мимолетно подумал о сотне убористых стежков, о девушке, что носила ее прежде, о быстротечности времени. — Все эти люди... интересно, где они теперь? Что с ними стало?.. Снафу искоса взглянул на него и дернул плечом. — Надо думать, тридцатые раздавили их напомаженные головки. — А ты никогда не думал...— Не, — отрезал Снафу. — Не-а, даже не начина-ай, Следжи. Такие мысли до добра не доводят, ясно?.. Давай уже, бери свой графофон, и поехали домой. — Ага, — рассеянно отозвался Юджин. Пальцы кололо, а горло перехватило от пыли — от чего же еще, думал он торопливо, конечно же от нее, не от слов же про дом, ну в самом деле?.. Господи, каким же сопливым я стал.Он отвернулся, пытаясь взять себя в руки, и наткнулся взглядом на собственное отражение в глубинах старого трельяжа. У него было бледное, обескровленное лицо, будто после ранения, совершенно растерянное. С минуту он смотрел на себя, словно на незнакомца: рыжеватый юноша в дурацкой шляпе. Старые глаза на молодом лице. По крайней мере, подумал он невпопад, от нее осталась тиара, а что осталось от капитана? От Освальда, из чьей фляги они оба пили? От Хэмма? Что останется от меня? Отражение Снафу позади его собственного пришло в движение. Юджин обернулся: тот мазнул по нему взглядом, молча подхватил проигрыватель и направился к прилавку, чуть припадая на левую сторону из-за тяжести. Шинель он так и не снял. -3-— Я сегодня звонил домой, — сказал Юджин, дуя на пальцы. Огонь в кострище, сложенном Снафу, догорал — как и солнце, плеснувшее напоследок желтизной и пурпуром. Юджин перехватил соскользнувшую с колен миску, стараясь не запачкать брюки, и отставил в сторону.Снафу приготовил ребрышки в перце и меду, и губы Юджина сладко горели, а прозрачный мясной сок стекал по рукам и капал с локтей на траву. — М-м.— Мама, конечно, не в восторге, что я тут... застряну, — признал Юджин, утирая руки и губы полотенцем. Снафу оторвался от своей порции, медленно прожевал, и, сглотнув, произнес, подняв брови:— Нет? А чего та-ак?— Учиться хотел пойти, — объяснил Юджин. — В сентябре. Но...— То есть, ты остаешься, — медленно уточнил Снафу, не глядя на Юджина. На лице его промелькнуло какое-то смутное выражение, какое Юджин уже видел прежде, но, сколько бы не пытался, он не мог вспомнить, при каких обстоятельствах заметил его впервые.— Ты же сам сказал, помнишь?..— Зря, — заявил Снафу, отобрав у него полотенце. — Я прям чувствую, что это твое, Следжи. В смысле, умничать. Юджин рассмеялся и прикурил ему сигарету. Придвинулся ближе, касаясь бедром и локтем, лениво жмурясь от дыма. Оранжевые искры шипели, взлетая с костра вверх, к куполу неба, темному в сердцевине. Дом скрипел позади них, редкие птицы щебетали вдалеке вечернюю песнь, Снафу мерно вдыхал и выдыхал табачный дым, потом передал сигарету Юджину. Было приятно сидеть с ним рядом, делить на двоих этот вечер и ночь, что придет после — жаркую и томительную, или же, напротив, тихую и покойную. Августовскую и густую, точно мед, ночь — сколько их еще будет, думал Юджин, теперь, когда он решился уже на все, без оглядки и без сожалений...— Где, кста-ати, твоя пижонская трубка? — Дома оставил, — пожал он плечами. — Все равно, как вернулся, особо и не курил. — Ну-ну, — хмыкнул Снафу, глядя на его глубокие затяжки. — ...И вовсе она не пижонская!— Да-а уж, трудно быть пижоном, когда уминаешь шпина-ат, — усмехнулся Снафу. Юджин затушил сигарету о подошву и молча привалился к нему. Потянулся сухими губами, поцеловал тонкую кожу за ухом, зарывшись носом в тугой завиток волос. Пахло мылом и дегтем, и душной пылью — наверное, перемерил в комиссионном все шляпы, подумал Юджин. Нечаянная нежность затопила его, поднимаясь изнутри, чистая, как свежевыпавший снег. Он тихо скользил губами по коже, зажав свои ладони между холодных коленей, чтобы они не слишком дрожали. — Отъебись, — поморщился Снафу, — щекотно... Юджин шумно выдохнул носом, пытаясь сдержать улыбку, и Снафу повел плечами, но отстраняться не стал. У самого горизонта разгорались бледные звезды.