ix (1/1)

но кажется, что это лишь играс той стороны зеркального стекла;а здесь рассвет, но мы не потеряли ничего-1-Юджин поднял голову от тетради и прислушался. Карандаш застыл над нелинованным листом, узкие убористые строчки своенравно убегали наверх. Еще мгновение он слушал, потом торопливо сунул тетрадь под матрац, но Снафу прошел мимо. Скрипнула дверь его спальни; еще через пару минут до Юджина донесся стон труб и шелест воды из ванной. Он вернулся к чтению самоучителя, заложив карандаш за ухо, но не смог разобрать ни строчки. Все думал о Снафу, об охватившей его полупрозрачной водной глазури, о запрокинутой голове и беззащитном горле с тонкой и смуглой кожей. Он мучился тем ночным образом, фантомным призраком, сотканном из желаний и страхов, и — едва ли это было последним в списке — похоти. И хотя само слово казалось Юджину грязным, запятнанным тысячей отпечатков, греховным, искупления он едва ли желал.В конце концов, он делал вещи и похуже. Он засыпал и просыпался теперь рядом со Снафу, на узкой койке в тесной бледно-голубой комнатке, залитой косым столбом глубоководно-зеленого света. Он просыпался: наскоро одевался, не глядя на Снафу, точно случайный любовник, смущенный недавней близостью, и выходил на террасу, щурясь со сна. Он просыпался: один в постели, со скованными простыней ногами и пересохшим горлом, под низко нависшим потолком пустого гулкого дома. Он просыпался: запах сгоревшего кофе и яичных тостов, грубоватый тычок в спину и бережно переданная сигарета, первая за день, головокружительно крепкая. Он просыпался.Снафу уезжал на смены, натянув серый плотный комбинезон, и оставался, сбросив рубашку и потягивая пиво в скрипучем плетеном кресле. Юджин чертыхался и выскребал краску металлической щеткой со стен коридора, и устраивался рядом с бутылкой ?Дикси?, раскрыв на коленях купленную потрепанную книгу. Снафу насмешливо проходился по его выбору, заметив на обложке изящную женскую руку с веером игральных карт, и упорно повторял, что чтение не заменит практики, что нельзя выучиться играть по книжке, и что Юджин попусту тратит время. Еще несколько дней он действовал Юджину на нервы, но потом потерял к этому интерес, напоследок бросив, что ближайший четверг расставит все по местам. Юджин ждал четверга почти нервически, отчасти желая доказать Снафу, что игрок из него выйдет не самый паршивый, отчасти — самому себе, что сумеет во всем разобраться, если подойдет к вопросу с холодной головой. Была и еще какая-то грань, смутно связанная с поцелуем и недавней грозой, и тоном Снафу, когда тот говорил про блеф. С того вечера он затих, ложился в постель молчаливо и скупо, ничем не давая понять, будто у его действий есть другая сторона, изнанка, где оба они лежат в чернильной густой темноте не спина к спине, но лицом к лицу, сплетя руки и ноги, в резонансе вдыхая и выдыхая наэлектризованный воздух. Изнанка, где Снафу будет к нему ласков и нежен, где Юджин обхватит его лицо бледными пальцами и припадет к его рту сухими горячими губами, где все смутные желания перестанут мучить его, обернувшись реальностью. Юджин знал, что эта реальность возможна, или же хотел так думать, но дни скользили мимо, ночи наплывали на них, а Снафу не делал шагов навстречу, и времени оставалось все меньше. Четверг наступил, но Юджин не чувствовал себя готовым, не пытаясь, впрочем, своего обещания избежать. Шум воды стих, Юджин отложил книгу и принялся ждать, стиснув ладонями край матраца. Он волновался — это показалось ему абсурдным, учитывая все, через что ему довелось пройти, — и он ждал Снафу, уже заранее представляя тот аккуратный и выхолощенный образ, который находил до последнего жеста пресным. Потом спохватился, распахнул шкаф, загремел плечиками. Выбрал серую. -2-— Чего это? — спросил Снафу, сложив руки на голой груди. — Рубашка. Примерь, — предложил Юджин и прошел в его комнату. Разложил рубашку на застеленной кровати, кивнул. — Размер вроде тво... — Я вижу, что это, — перебил его Снафу и ребром ладони почесал выбритый подбородок. — Я спра-ашиваю, что это за херня такая, ну... Это что, так принято у вас в Алаба-аме? Это какой-то намек?.. Ты решил за мной поухаживать? Это лестно, Следжи, я, вроде как, даже сражен...Снафу дурашливо схватился за грудь и покачнулся. Юджин смерил его скептическим взглядом, слабо улыбнулся. Ставшие уже привычными шуточки и намеки вернулись — он вдруг представил, как отвечает на них взаимностью, и как Снафу, раздраженно поджав губы и прищурив глаза, теряет к этой игре всяческий интерес. Переодевшись, Юджин отправился на террасу, опустился в плетеное кресло, пустовавшее, пока Снафу был занят своим костюмом. Тепло уходило из воздуха, край небосвода подернулся холодно-розовым цветом — впрочем, и вполовину не таким ярким, как тихоокеанские закаты. Таилось в тех что-то тревожное, словно с уже привычных глазу красок сдернули вуаль, и это было, наверное, даже справедливым — в каком-то поэтическом смысле. Извечная красота против непрерывной жестокости; уже через несколько месяцев становишься милосердно равнодушен к обоим. Но этот закат, бледное и осторожное подобие островного, вдруг смутил его. Вспомнились лица взвода, и Юджин вздрогнул, потянулся за сигаретами. Хотел отогнать память табачным дымом, как отпугивают злых духов бросаемыми в огонь травами, подумал следом — но что есть духи, если не память? — и обернулся к двери, заслышав стук ботинок. Снафу разглаживал на груди новенькую рубашку, поправил галстук и улыбнулся Юджину. Такую улыбку Юджин видел на его лице всего раз или два, и не был даже уверен, что та ему не привиделась. Чуть застенчивая, эта улыбка касалась даже сумрачных глаз Снафу и словно бы освещала все его смуглое лицо ровным теплом; светлый брат-близнец того темного огня, что волновал Юджина по ночам. Он заметил вдруг, как, в сущности, молод Снафу, — и вспомнил внезапно, что тот старше его лишь на год. Юджин улыбнулся тоже, потому что нельзя не улыбнуться такому лицу в ответ, и протянул Снафу вскрытую пачку сигарет. Они закурили, Юджин привольно вытянул ноги, Снафу устроился позади, небрежно оперевшись ладонью о спинку, изредка и щекотно касаясь пальцами его шеи. Он долго молчал, и молчание это было не затишьем, но покоем, и Юджин вспомнил набережную и серебристые по краям тучи, и чувство, будто что-то надвигается, тревожное в своей неотвратимости, но ему, Юджину, все равно — не потому, что он безразличен к жизни, но потому, что все плохое, что только могло в ней случиться, уже позади.Позади, даже если его воспаленный разум стремился убедить его в обратном. Ехали быстро, Снафу будто торопился приехать до темноты — должно быть, желал занять нужный стол. — Галстук сюда не подходит, — заметил Юджин уже в дороге, и Снафу коротко бросил, перебирая ладонями руль:— Насрать мне на галстук. Лучше б за дорогой следил. Но тон был мягким, и даже в набирающих плотность сумерках с его лица не сошел еще бледный свет. -3-Свою первую игру Юджин запомнил накрепко — то свойство памяти, которое мучило его, не позволяя бледнеть воспоминаниям о первом блице и первом выстреле. Точно сам его разум был фотопленкой, затвор щелкал и щелкал, и Юджин знал лишь, что даже не он нажимает на кнопку спуска. По правую руку от него сидел солидного вида мужчина, то и дело отиравший лоб клетчатым носовым платком. По левую — высокий парнишка, чуть старше самого Юджина, с перешитыми манжетами и какими-то вкрадчивыми, почти заискивающими жестами. Оба они скорее напугали его, чем вызвали интерес. Первые несколько партий Снафу наблюдал от стены, потягивая виски и откровенно ухмыляясь, не сводя с игроков глаз. Впрочем, Юджину и без того казалось, будто все смотрят на него одного; он пришел новичком, и, быть может, так оно и было. Не сказать, чтобы он играл хорошо: волнуясь, он часто пасовал, когда на руках у него был не самый плохой расклад, и, напротив, несколько раз шел на повышение с откровенно слабыми картами. Впрочем, не играл он и отчаянно — манера, выдающая неопытность игрока еще вернее, чем дрожащие от нервов руки. Поначалу он чувствовал себя лазутчиком, самозванцем, который может одним неосторожным словом или жестом выдать себя, но время шло, и к нему потеряли интерес. Отчасти сделалось проще, но только Юджину казалось, что он сумел найти какой-никакой баланс, как игра насмешливо разрушала его построения и выкладки, а игроки, которых, как он полагал, уже успел узнать, внезапно действовали совсем не так, как Юджин того ожидал. Одну партию, уже ближе к утру, он и сам попробовал сыграть в той же рваной и непредсказуемой манере, пытаясь сбить с толку игрока справа, что пришел на смену мужчине с платком, и поймал блестящий, взволнованный взгляд Снафу из-за соседнего стола. Тот коротко покачал головой и дернул уголком рта. Его это забавляет, подумал Юджин, и в следующем круге удвоил ставку. Снафу молчаливо поднял брови и отвернулся, вернувшись к своей игре. И все же Юджин чувствовал, будто тот изредка за ним присматривает, но всякий раз встречный взгляд Снафу ускользал от него. Последнюю партию Юджин проиграл с треском, истратив чуть больше, чем обещал себе еще за порогом, в машине. Ему казалось, будто в подобных играх главное, помимо удачи, — а может быть, самое главное — это уметь вовремя остановиться. И все же заманчиво было поставить все на кон, попытаться взять реванш, отыграться еще одной партией — черное или белое, аверс или реверс, все или ничего. Рискованное, притягательное стремление, которое Юджин переборол не без усилия. Он поднялся на ноги, весьма нетвердо. Он почти не пил, но в голове шумело, а глаза слезились от яркого света ламп и желтизны карточных рубашек. Юджин несколько раз моргнул, допил свою порцию джина — мерзкий, теплый привкус растаявшего льда, точно лечебную спиртовую настойку разбавили водой, — и тут уже наткнулся на Снафу. Его лицо выплыло из дымного сумрака, обратилось к Юджину — жажда, пришло вдруг ему в голову слово для этого взгляда, — и Юджин вспыхнул, вспомнив схожий вкус на губах и языке Снафу. Тот постучал пальцами по запястью, и Юджин согласно кивнул, выскользнув из зала. Неяркий свет, легкая музыка, запах домашней еды — после прокуренного полутемного зала контраст показался разительным. Захотелось холодного грейпфрутового сока, и Юджин снова подумал об изнанке, о том, сколько скрывает за собой реальность и как просто и страшно бывает до этого дотянуться. Другая сторона, азарт и алчность — он стряхнул их с плеч, но все же чувствовал, будто они пристали к его подошвам. Юджин заторможенно кивнул сонному Дожу и выбрался на воздух, в оглушительно тихий рассвет. Руки подрагивали, глаза сухо жгло — бессонная ночь, нервные партии, теплый джин, — Юджин закурил, пытаясь согнать с себя это странное состояние. Разум его работал, словно механизм на высоких оборотах, но вхолостую. Игра окончилась, информационный поток обмелел, а после и вовсе схлынул: почти пустая автомобильная стоянка, перезвон монет в карманах, сухой дым. Снафу нагнал его у машины, в нескольких домах от бара. Тронул за локоть, развернул к себе, вгляделся в лицо. Улыбнулся:— Ну как? Продул? — Ага, — ответил Юджин и ощутил странную легкость, словно вместе с деньгами лишился чего-то гнетущего. — Решил на этом закончить. — Умно, Следжи, умно, — забормотал Снафу и рассеянно принялся искать ключи по карманам. Вид у него сделался почти отсутствующий, взгляд застыл. — Ты же у нас из таких... Осторожничаешь вечно, зна-аешь, ну будто в белом костюме пытаешься в печную трубу залезть, того и гляди удар хва-а...Юджин шагнул к нему, накрыл ладонями плечи, и Снафу запнулся, вскинулся. На миг Юджину почудилась тонкая усмешка, скользнувшая по его губам, но уже в следующее мгновение они исступленно целовали друг друга, и Юджин помнил только о другой улыбке, смотреть на которую было все равно, что смотреть на опрокинутые в океан закаты. Ощущение нереальности накатило резко, но отступило, когда Юджин почувствовал под пальцами влажные на затылке волосы Снафу, вьющиеся мелкими упрямыми завитками. Юджин мимолетно подумал, что прежде от близкого солнца и соли волосы и кожа дубели, ботинки трескались на сгибе, а форма стояла колом. Но волосы Снафу были мягкими, и слабый ветер доносил до Юджина не терпкий и океанский запах, но илистый и речной — все было по-настоящему, будто одним этим шагом Юджин перевернул реальность, точно игральную фишку, и выбрал такой рассвет, где он мог целовать Снафу за углом незнакомого дома в незнакомом городе, опьяненный незнакомым чувством. Чувством, которое казалось ему прекрасным, но в тот же миг ужасало — такую власть оно имело над ним. Краем разума Юджин помнил еще, что действует безрассудно, что их не должны увидеть, что стоит сейчас отстраниться, именно в эту секунду, потому что чем дальше, тем больше он теряет контроль, и тем сильнее желает его утратить. Когда он сумел наконец отступить, встрепанный и задыхающийся, Снафу больше не улыбался.