viii (1/1)

я где-то читало людях, что спят по ночам-1-Юджин лежал, вслушиваясь в темноту, в ночь, в дождь. Холодный лунный свет изредка выплывал из-за рваных туч, трогал изголовье, рассекал лицо, укрытое тонкой тканью — белой, как венчальные одежды или погребальный плат. Юджин ждал — бессильно и обреченно, как ждут рассвета — и наконец дождался.Тихие шаги Снафу прозвучали в коридоре, пересекли порог его комнаты, двинулись к нему. Полотно соскользнуло с лица, и Юджин покорно вытянул руки вдоль тела, пытаясь удержать дыхание в легких. Снафу, совершенно нагой, забрался на постель, оседлал его бедра, сдернул ткань вниз. Обхватил руками запястья Юджина, развел в стороны, словно пригвождал к кресту — склонился над ним, пытливо и остро вглядываясь в его лицо, пылающее в полумраке стыдом и желанием. От Снафу шел жар — жгучими были ладони и бедра, и губы — губы показались Юджину горячее всего. Влажный юркий язык разомкнул его губы, пощекотал кончик его языка, прошелся по небу, сладкий и острый — и в тот же миг Снафу задвигался над ним. Затанцевали смуглые бедра, медленно, плавно, потом быстрее — Юджин тут же взмок под жалкой преградой одной лишь простыни, забился, пытаясь прекратить эту муку, но Снафу лишь вывернул его руки выше, лишь вжался теснее, стиснув бока острыми худыми коленями. Все его тело пело, он извивался, как на костре, в какой-то языческой, древней пляске, исходя потом и пламенем. Взгляд его из-под полуопущенных век вспыхивал, когда лунный свет прозрачно касался его глаз, и тогда Юджин вздрагивал, не в силах его перенести. Взгляд человека, который затерялся в наслаждении, но не желает и думать об исходе — самозабвенный, лишающий воли, искушающий. Юджин смотрел ему в лицо, влажно блестящее от пота, потянулся губами — сам, билось в висках, сам — короткая щетина ожгла распахнутый рот, а потом их губы нашли друг друга, и зубы столкнулись, а языки сплелись — и Юджин пошел на дно. Снафу оказался прав: Юджин словно в жизни не целовался, ни с кем и никогда, и только теперь узнал, каково это, содрогаясь всем телом. Снафу выпустил его руки и потянулся к паху, запустив ладонь под простыню, царапнув ногтями живот. Он опоздал — влажное липкое пятно уже расплескалось между их телами, и Юджин сглотнул, чувствуя, как заалели уши и щеки, но Снафу лишь ухмыльнулся и ничего не сказал. Вместо слов он повернул его голову за подбородок к себе, надавил на щеки, раскрывая челюсти ловко, точно устрицу — и вложил влажные терпкие пальцы Юджину в рот, как жемчужину. Плотный соленый вкус разлился по языку, и Юджин засипел, пытаясь отстраниться, но Снафу держал крепко, прижав его к постели всем своим весом. Пальцы его скользнули глубже, и Юджин заметался, боясь задохнуться, но ощутил лишь прикосновение к собственным коренным зубам. Снафу покачал один, крепко засевший в десне, тронул подушечкой острую кромку и улыбнулся. Лицо его стремительно менялось: глаза запали, а черты обострялись, пока кожа на скулах не сошла вовсе, обнажая желтоватую кость. Он все еще улыбался — не улыбкой, но оскалом, последней усмешкой умирающего, который насмехается над всеми, кто остается жить, не решившись броситься в хрипящую тьму вслед за ним. В другой его руке тускло сверкнул бурый от крови ?ка-бар?. Юджин слишком, слишком хорошо знал, что последует за этим. Он было взмолился, не зная, кого просить о милосердии, но слова не шли с языка. Мгновение Снафу смотрел на него, а потом перехватил нож поудобнее и склонился над Юджином, над его безвольным, податливым слабым телом. Они даже не золотые, хотел сказать Юджин, но с губ сорвался лишь обессиленный тихий стон. Они даже не золотые, Мерриэл!..-2-Сворачивая постельное белье в один измятый ком (?Хочешь постираться — гони вещички?), Юджин не мог отделаться от мысли, что прежние его сны были куда плотнее связаны с реальностью. Словно бы все, чему он стал свидетелем на другом краю света, обрело в его памяти вторую жизнь, и сны отражали ее, точно в кривом зеркале: искаженная сознанием перспектива, где он видел себя словно бы со стороны, на отдалении, как если смотреть в перевернутый полевой бинокль. Сегодня все было иначе. Отчасти Юджин отдавал себе отчет, что какая-то толика всего этого, что-то внутри кошмара, было соткано не из одного лишь страха, и что сам страх этот, должно быть, густо замешан был на желании — но как только он доходил до этого признания, разум вспыхивал, мысли коротило, и стыд заливал алым шею и уши. Он ненавидел в себе это свойство — краснеть густо и стремительно, как все рыжие, и знал, что Снафу доставляет особое удовольствие вгонять его в краску, — а значит, не пройдет и пары дней, как он снова выкинет... что-то. Сложно сказать, что именно. Снафу нашелся на кухне, крутился у плиты, набросив на голые плечи длинный блеклый халат, в первое мгновение показавшийся Юджину больничным. Он обернулся к Юджину с ножом в руке и сигаретой в углу рта, волосы упали на лоб — светлое отражение ночного образа, настолько нормальное, насколько к Снафу вообще можно было отнести это слово. Юджин напрягся, готовясь отразить насмешку (неминуемую, он был уверен), но Снафу молча махнул ножом в сторону стула и тут же отвернулся, застучав острием по доске. Через пару минут он снял сковороду с огня, обернув ее полой халата, и небрежно поставил рядом две тарелки. — Вилки дава-ай, — бросил он Юджину. Тот вскочил, зашарил по ящикам, потом увидел у раковины эмалированный кувшин, разрисованный какой-то пасторалью, полный столовых приборов. Снафу почти что вырвал вилку у него из рук, разделил еду пополам и грохнул полными тарелками о стол. — Прошу.Сам он остался стоять, прислонившись к столешнице, сбрасывая пепел себе под ноги. Юджин протиснулся мимо — просто чтобы показать, что не избегает Снафу, — и тот мимолетно заглянул ему в лицо. Взгляд его не сказал Юджину ровным счетом ничего. — Это омлет?.. — поинтересовался Юджин, просто чтобы произнести уже хоть что-то. Снафу кивнул и распахнул окно, отбросив туда сигарету. Гроза уже стихла, небо снаружи было ровным и серебристым, точно накрытое матовой полупрозрачной бумагой. Ели молча, и хотя кулинарные навыки Снафу оказались куда более высокими, чем Юджин мог ожидать, к концу завтрака губы и язык жгло немилосердно. Юджин дождался кофе и сделал изрядный глоток, но стало только хуже — слезы выступили на глазах, горло перехватило, а лицо раскраснелось. — Ты в кофе тоже перец добавил?! — выдохнул Юджин, утирая испарину со лба, и тут же закашлялся.— Кровь разгоняет, — невозмутимо ответил Снафу и сгрузил посуду в раковину, допив кофе Юджина одним длинным глотком. — А молоко далеко?..— Милях в двадцати. Юджин поперхнулся и зашелся глухим лающим смехом. Снафу улыбнулся ему одной стороной рта, рукой потянулся к губам, точно в поисках привычной сигареты. Он за ними прячется, пришло вдруг Юджину в голову, прячется, точно знающая себе цену дама за веером из страусиных перьев — вульгарное сравнение, однако Юджин чувствовал, будто за ним есть проблеск истины. Он никогда не казался себе проницательным; в отличие от Снафу, который ?читал? многих людей с той же легкостью, с какой Юджин прежде глотал книги, Юджин редко понимал, что стоит за тем или иным словом и жестом, угадывая скорее не глубинный мотив, но намерение, лежащее на поверхности. Может, именно опыт картежника позволял Снафу так легко находить изъяны в чужом хладнокровии, но Юджин чувствовал, будто дело не столько в этом, и едва ли мог это ощущение объяснить. В конечном итоге, подумал Юджин, глядя в спину Снафу, тот был игрок. Это говорило многое, и чем больше Юджин размышлял над этим, тем вернее казалась ему недавняя сделка. Возможно, сыграв хотя бы несколько партий, он сумеет немного приблизиться к тому, как мыслит Снафу. Понять, зачем тот поцеловал его ночь назад, или даже предугадать, чего ждать от Снафу дальше. Или же он просто занимался самообманом. -3-Весь остаток дня Юджин ждал, что Снафу как-то прокомментирует то, что произошло между ними, ввернет глумливую шуточку, непристойный намек; что-то, что заставит Юджина пойти пятнами и сжимать кулаки (разгонит кровь), но Снафу ничем не давал понять, что прошлый вечер и неудавшаяся карточная партия Юджину не привиделись. Словно все это было таким незначительным, что и говорить не о чем. Глупая, дурацкая выходка, объяснял себе Юджин, не всерьез — но от этих мыслей становилось лишь тяжелее. Остаток прошлой ночи он лежал без сна, готовясь дать отпор язвительным словам Снафу, и теперь возникшее между ними молчание сбивало Юджина с толку.Несколько раз он порывался заговорить, но взгляд Снафу казался ему едва ли не предупреждающим, и Юджин замолкал, возвращался к книге, но строчки плясали и расплывались. Он был взволнован, он ждал отклика, не мог сосредоточиться, когда Снафу заходил в маленькую гостиную, которую звал чайной комнатой, и в конце концов ушел обратно к себе. Но даже разобрав вещмешок, развесив на плечиках рубашки и брюки, Юджин не мог выбросить мысли о Снафу из головы. Две купленных для него рубашки висели с краю, и серо-стальная касалась форменной рубашки Юджина — даже от этого одного он замер, вцепившись в створку, и шумно задышал, точно перебарывая тошноту или головокружение. Ему захотелось взглянуть на Снафу в этой рубашке, а может, на Мерриэла с этим его ровным пробором в блестящих волосах, а может, разум Юджина уже создавал химер; неважно. Он хотел видеть Снафу в этой рубашке, а потом расстегивать ее, пуговица за пуговицей. Они были мелкие, перламутровые, с молочным отблеском. Он бы выпутывал их из прорезных петель, очень медленно и аккуратно, затаив дыхание и спрятав глаза. Лицо все равно бы его выдало, конечно, — но Юджину было бы некогда этим терзаться. Стало бы хорошо, и бездумно, и почти пьяно, как с терпкого острого джина. Юджин зажмурился, пытаясь переждать приливную волну возбуждения, не позволяя ей утащить себя на глубину. Подумалось — может, стоит вернуться в Мобил?.. Но одна мысль об этом была такой кислой, будто он держал во рту ржавый гвоздь. — Я пошел, — забарабанил Снафу в притолоку двери, но когда Юджин распахнул ее, тот уже был в конце коридора. — Вернусь ночью, — сообщил Снафу, рывками натягивая ботинки. — Ну, или завтра. — Завтра? — опешил Юджин.— Ага. Счастливо остава-аться. Он вышел не оглядываясь, закинув сумку на плечо. Просто чудесно. По крайней мере, у меня есть книги. И сигареты. И продукты — именно в таком порядке, подумал Юджин, провожая взглядом умытый дождем рыжий пикап Снафу. И были еще кошмары — но об этом лучше не думать, не в свете дня, привычно отмахнулся Юджин. Для этого впереди целая ночь.Он не обманулся — выстрелы и взрывы поджидали его под изнанкой тьмы верно, точно охотничьи псы. Нагретая каска стискивала голову жгучим венцом, пот заливал лицо, и воздух был все тот же — соленый, плотный, густой. Снафу падал, невыносимо медленно, и каска соскальзывала с его головы, и Юджин молчаливо наблюдал, не в силах отвести взгляд. Снафу лежал, раскинувшись на спине, запрокинув лицо к небу, и несколько долгих мгновений Юджин был уверен, что...Снафу вытянулся на койке рядом, и кожа его была прохладной и влажной, точно рыбья чешуя. Юджин вжался в него беззвучно и безотчетно, слепо, наощупь. Сон двинулся по закольцованному кругу, но на этот раз он сумел пробиться к Снафу, и поставить его на ноги, и взвалить его руку себе на плечи. Они захромали прочь, оглохшие от вспышек, и Снафу, неловко склонившись, подобрал с земли чужую каску. Он накрыл ею голову и улыбнулся Юджину разбитыми губами.