vi (1/1)

он знает, где минус, он хочет узнать, где плюс.когда-нибудь они назовут это ?блюз?-1-— Все веселье пропустил, — невнятно пробормотал Снафу, передав Юджину начатую сигарету. Тот перехватил ее, затянулся и выдохнул сквозь дым:— Неужели? Я, в общем-то, от такого далек...— Сыграешь на следующей неделе, — заверил Снафу и довольно вздохнул, закинув руки за голову. Они растянулись прямиком на террасе, на брошенных Юджином матрацах, которые оба были уже не в настроении затаскивать внутрь. По другую сторону дома разгорался рассвет. Тихий, утренний час, прохладный и сизый — сдвинувшись на угол, Юджин смотрел, как клочковатый туман мягко стелется по влажной траве. — Наверное, это просто не мое, — признался он наконец, затушив окурок о балку. — Надо бы занести постель в дом. — А-а, — коротко ответил Снафу и качнул босой ногой. — Не твое... Поднять деньжат — не твое, что ли? Юджин мог бы ответить, что не так уж и остро нуждается в деньгах, но вместо этого произнес:— Поднять?.. Ты сам сказал, меня бы тут же обставили. Хотя, говорят, игра любит новичков...— Говорят, чтобы снимать их бума-ажки, Следжи, — усмехнулся Снафу. — Тогда я вообще не понимаю, зачем ты мне предлагаешь, — произнес Юджин и прикрыл глаза. — Продуешь ра-азок, ну, — Снафу вдруг поднялся, пинками сдвинул свой матрац вплотную к Юджину и улегся обратно. Его лицо оказалось совсем рядом. Он улыбался — неожиданно мягко, почти ласково, без своей извечной насмешки. — Ты же врать совсем не умеешь, Следжи... Может, хоть блефовать научишься, а?Повернувшись набок, он устроил голову на сгибе локтя и разглядывал Юджина с интересом человека, которому на руки выпал любопытный расклад. — Я сыграю. Если ты мне кое-что пообещаешь, — сделал ставку Юджин, вспомнив о своих планах. — Это уже интересно, — протянул Снафу и глаза его азартно блеснули — Юджин был почти уверен, что это сработает, но все равно облегченно выдохнул. — И чего же желает наш Следжихаммер?.. Легкая насмешка вернулась на его лицо, словно предупреждая любые предложения Юджина — тактика, которую он изучил слишком хорошо. Может, Снафу прав, и игрок из него выйдет не самый ужасный?.. Юджин мотнул головой, отгоняя эту наивную мысль — чего только не придет в голову после бессонной ночи. Он ответил: — Хочу съездить в город и пройтись по списку. Мне нужно купить кое-что. — Одна загадка хлеще другой, — закатил глаза Снафу. — Съездить кое-куда и раздобыть кое-что, чтоб заняться кое-чем... Ла-адно, прокатимся. Но ты сыграешь — и не вздумай меня наебать. — Я тебя никогда не обманывал, — напомнил ему Юджин и Снафу вздохнул. — Наверное, нет, — признал он после долгой паузы и повернулся к Юджину спиной, потеряв интерес. — Пока что. Юджин не стал спорить — помнил, что бесполезно. Все равно, что глухому музыку пересказывать, вздыхал прежде Лейден, охрипнешь раньше, да он все равно не услышит. Вот так и Снафу — и чего ты с ним только носишься, он же чокнутый?.. Это он со мной носится, подумал Юджин тогда, а теперь уже слишком все перепуталось — и он знал лишь, что полагаться на Снафу вошло у него в привычку, и столь же привычно уставился ему в спину, промеж лопаток, обтянутых тонкой тканью защитного цвета. Цвета, который он с трудом уже способен был выносить — и знал, что сам Снафу едва ли носил эту рубашку из гордости или в напоминание. Может, другой у него попросту не было. Он закрыл зудящие глаза и постарался заснуть.Раз Миссисипи. Он вспомнил реку, широкие пенные воды, текущие свободно и неспешно почти через весь континент. На один краткий миг он позавидовал этой свободе — все реки текут, все птицы летят, никто не сбивается с курса и не кружит на одном и том же месте, не зная, что делать дальше... Два Миссисипи.Надо бы прихватить еще и пару рубашек, решил Юджин, прежде чем провалился в сон. -2-Он проснулся в одежде, хватая ртом нагретый душный воздух. В груди теснило, сердце загнанно билось о ребра, волосы на лбу и затылке взмокли от пота. Во рту стоял кислый привкус, и Юджин поморщился, поднялся на локти, огляделся, сонно моргая: матраца Снафу не было, сам он кружил возле пикапа, раздетый до пояса, натирал стекла и что-то насвистывал. С минуту Юджин молчаливо наблюдал за Снафу — солнце щедро плескало ему на плечи, бронзовые от загара. Он был ловким и складным, двигался с тягучей грацией человека, который знает, что на него смотрят — и как только Юджин подумал об этом, Снафу взглянул на него в ответ, вздернув подбородок. Видеть его сразу после сбивчивого, тревожного сна было таким облегчением, что Юджин тут же улыбнулся в ответ — улыбнулся ему, этому новому дню, тому, что он — они оба — были все еще живы. Он вдруг почувствовал это так остро, что закололо в затылке — биение собственного сердца, быстрый и легкий перестук, едва слышный шум крови в ушах, движение воздуха в легких, то, как поднимается и опадает грудная клетка — все то дыхание жизни, к которому он давно уже не прислушивался, и которое принадлежало ему теперь без тени прежнего покорного и загнанного ожидания. Ожидания, что с мига на миг опустится мертвенный холод и придет тьма. Впервые за долгое время Юджин подумал, что больше не умрет. Конечно, в отдаленной перспективе... но она казалась не ближе, чем противоположный океанский берег, чем линия горизонта, чем попытка дотянуться до неба. — Если собрался сегодня, — сказал Снафу, шагнув на террасу, — то давай поскорее. Будет гроза. Юджин выглянул из-под крыши: небо было эмалево-голубым, ни облачка. Белое солнце висело в зените, рождая короткие густые тени, и даже яркий пикап Снафу казался чуть выцветшим, лишь на капоте и крыше дрожали озерца разлитого света. — По-моему, погода что надо, — возразил он, присев на край террасы, расшнуровал ботинки и опустил босые ступни в траву, не касаясь земли. — Много ты понима-аешь, — крикнул ему Снафу из кухни и хлопнул дверцей холодильника. Юджин и с этим спорить не стал, да и к чему? Он вспомнил вчерашний вечер, Снафу, исполненного внешнего лоска — напускного, он знал это, или же хотел так думать... Снафу вписывался — на памяти Юджина он не был способен на подобное в принципе, все то время, что провели они бок о бок, Юджин считал, что Снафу не вписывается, что он, как говорится, из ряда вон, что мирной жизни, к которой нес их быстрый, как стрела, поезд, Снафу будет так же чужероден, как луна полудню — но все оказалось иначе. Это он, Юджин, не вписывался, не умел встроиться в течение нового времени, то и дело сбиваясь и уходя под воду. Для Снафу же это, казалось, не составляло особенного труда — у него была работа, был какой-никакой, но дом, собственный и принадлежащий ему одному, был карточный клуб и старые знакомства, и пиво по вечерам, и стопка комиксов, и...Юджин сделал еще одну мысленную пометку и потянулся, поднимаясь на ноги. — Тогда поехали, — бросил он, проходя мимо кухни. -3-Снафу послушно останавливался у каждого магазинчика, на который ему указывал Юджин, но сам оставался в машине и изредка вздыхал, когда тот задерживался. Он никак не комментировал купленное, лишь раз покосился на стопку книг, да другой раз завез Юджина к музыкальному салону, и они несколько мгновений непонимающе смотрели друг на друга. — Я имел в виду строительные инструменты, — наконец нашелся Юджин и Снафу хмыкнул. — Думал, Дож тебя уже завербовал. Надо же. — Завербовал?.. — Он помешан на музыке. В смысле, натура-ально спятивший. Сам увидишь. Дважды или трижды они проезжали мимо Луизианского университета, и Юджин провожал его задумчивым взглядом — осенью и ему предстояло влиться в студенческие ряды, — но потом отбросил эти мысли, отвлеченный болтовней Снафу. После вчерашнего выигрыша тот явно пребывал в приподнятом настроении — состояние, которое Юджин любил в нем, пожалуй, больше всего. Каким-то образом оно, впрочем, всегда граничило с раздражением, словно бы Снафу не умел подолгу радоваться хоть чему-то, и всякий раз за подобным подъемом следовал неминуемый спад, и поэтому Юджин стремился продлить его как можно дольше, в надежде, что спуск хотя бы на этот раз будет плавным. Снафу болтал обо всем и ни о чем — тот сорт пространных разговоров, которые выводили их сослуживцев из себя, и из которых, как вскоре заметил Юджин, едва ли можно было узнать о самом Снафу хоть что-нибудь существенное. Трещит, как пулемет, да все холостыми, как-то пожаловался Юджину Берджин и горестно вздохнул. — ...Ну я ему так и сказал — не выгорит дельце, не-а, а он мне — я заплачу вдвое, а Кинси только расхохотался, смешно ему, понимаешь, с этого хлыща, но мне-то ни черта не весело, я таких терпеть не могу, я ж не слепой — смотрит сверху вниз на меня, мудила, деньгами своими трясет, будто я с девчонкой его по гроб жизни ебаться теперь обязан, а оно мне надо?.. — С какой еще девчонкой? — оторопело спросил Юджин, вынырнув из собственных мыслей. — Что это, Следжиха-аммер? — вдруг вскинулся Снафу и Юджин непонимающе заозирался. — Ревность?Он фыркнул довольно, перехватил руль и свернул так резко, что на повороте у Юджина клацнули зубы, а плечо вжало в пассажирскую дверцу. — ...С машиной же, — объяснил Снафу, больше глядя на Юджина, чем на дорогу. — Я тогда две смены взял, потому что проигрался чутка — вечер был не мой, и главное, это сразу было ясно, но за стол я все-таки сел, не зря же машину гонял, а он, что называется, холодный, и слева — это важно, кто справа от тебя и слева, сам потом поймешь, — так вот, гляжу я, а слева сидит сынок того политикана, про которого я тебе говорил, что он к нам больше не ходок, после того, как Кинси... К концу поездки голова у Юджина гудела от сотни имен и баек, в правдивости как минимум половины из которых он крепко сомневался. Напоследок он попросил заехать за одеждой и вернулся с двумя рубашками, серо-стальной и молочной. Размер он прикинул на глаз — Снафу был чуть ниже него, уже в плечах и груди, и Юджин надеялся, что рубашки придутся тому впору. У доков они взяли с тележки жареный батат и несколько крупных креветок в глазури. Сидя на набережной, Юджин облизывая соленые пальцы, смотрел на воду, курил купленные сигареты и чувствовал себя почти что счастливым. Почти — Снафу оказался прав, и еще прежде заката небо резко затянули сумрачные тяжелые тучи, серебристые по краям. Летние грозы пришли и в Луизиану, а за ними — Юджин старался об этом не думать, но и забыть не мог — придет и осень, и настанет момент, когда ему снова придется распрощаться со Снафу, и сесть в злополучный поезд, и вернуться в Мобил, а оттуда — в съемную комнату или студенческое общежитие, где никто не будет знать его, и он не будет никого знать... Это должно бы освобождать — в некотором роде — но свободы Юджин как раз и не чувствовал. Он хотел знать Снафу — Мерриэла — знать его так же верно, как полагал, что знал его тогда, на островах. Хотел понять, как тому удается примерять на себя тот образ, что видел он за карточным столом, личину человека, который спокоен и собран, не бежит от жизни и не страшится ее, но наслаждается ее удовольствиями, пусть, на взгляд Юджина, и несколько низменными. Хотел улыбок Снафу, юрких и торопливых, его тягучих и пустых разговоров ни о чем, и тех разговоров, которые, он надеялся, еще могут между ними случиться. О важном, о том, через что они прошли и чего им, в конечном итоге, это стоило, и как это перенести, можно ли вообще это перенести... Будет ли день... Нет, не так — будет ли ночь, которая протянется над Юджином, над его спутанными, темными снами, и не затронет его, пройдет по поверхности, не утопив в вязком и кипучем, как смола, страхе?.. И вновь он подумал, что не стоит ждать этих ответов от Снафу, что цепляется за него скорее по въевшейся намертво, до костей, привычке, и что ответы эти, быть может, и вовсе не существуют — а если и существуют, то ему, Юджину, до них не добраться, не здесь и не сейчас. Он обернулся к Снафу — тот комкал пальцами шар из прозрачной от масла бумаги и, задрав неровно остриженную голову, смотрел в небо с безмятежным выражением на лице. Он казался спокойным — не тем опустошающим равнодушием, которое наваливается на человека у самого края, но скорее, умиротворенным, будто внешний мир в кои-то веки соответствовал внутренней тишине, в которую оба впали, когда Снафу принялся за еду и замолк. Хотел бы я остаться, тоскливо подумал Юджин, взглянув на свинцовое небо и темные речные воды. Хотел бы я остаться здесь.