Часть вторая, в которой Шун встречается с Токио (1/1)

— Так чего же ты хочешь от меня? — спросил Токио. Он был высоким, жилистым и очень умным. Рыбаки уважали его — Токио знал всех морских гадов и умел лечить любую болезнь. Шун не сомневался, что Токио смог бы найти работу в городе, но тот упорно держался за свое побережье.— Хочу перехватить болото, пока оно не ушло в океан. Этот парень, Тамао, должен быть еще жив. Хочу помочь ему. А для этого нужно понять, каким путем суйко движется к побережью.— Ты говорил, что у муши нет разума.— Верно.— А память? Есть ли у них память?— Возможно. Почему ты спрашиваешь?— В моей коллекции имеется одна редкая карта — чертеж залегания грунтовых вод в этих местах. — Токио говорил, быстро перебирая сухие, шуршавшие под его пальцами на манер мышей под полом пергаменты. — А на другой — старые русла рек. Посмотри, вот здесь: эта река сейчас ушла под землю, спряталась, но прежде ее русло пролегало меж гор и выходило к океану возле нашей деревни. Может быть, твой суйко помнит ее по старым временам?Шун вгляделся в развернутые перед ним старинные карты.— И движется к океану по ее прежнему течению? Это хорошая мысль, Токио. Я не напрасно принес тебе подарок.— Что на этот раз, Шун? — В глазах Токио, за тонкими стеклами очков, блеснуло любопытство. Сдержанное — но Шун-то знал, насколько это не так.— Чаша для саке. — Он поставил зеленую пиалу на кончик указательного пальца, покачал. Токио следил за ним, словно загипнотизированный. — Однажды подобная чаша была использована для пира муши. Девочка напилась из нее воды Жизни. Она очень хотела стать муши, но чаша раскололась, и ритуал не был завершен. Девочка вернулась домой, однако не полностью: часть ее осталась запертой между миром муши и миром людей. В нашем мире девочка выросла, вышла замуж родила дочь. Когда она умерла, та ее часть, что почти стала муши, продолжала существовать и оберегать внука, наделенного редким даром. Мальчик — левая рука бога.— Ты шутишь, должно быть.— Нисколько. Эту чашу нарисовал он. Она не ?как настоящая? — она в самом деле настоящая. — Шун подбросил чашку, Токио подхватил ее на лету и уставился, как на откровение. — С помощью этой чаши мы завершили ритуал, и девочка наконец стала муши, как давно хотела.— И что же тебя мучает? — Токио не отрывал глаз от чаши. Шун тоже смотрел на нее — зелень камня напомнила ему о волосах Тамао. И то, и другое имело отношение к муши, но одновременно и к людям.— Правильно ли я поступил? Имел ли я право на это? Муши существуют между жизнью и смертью. Это хуже, чем просто умереть.— Ты ведь говоришь, что она хотела этого?— Она вряд ли понимала, на что идет. Она видела только их силу и жизненную мощь. А я понимал и другое.— Ты мастер муши, а не воплощение бога на земле. Ты не можешь решать, как жить другим.— Но я снова собираюсь это сделать. Тамао выбрал смерть вместе с суйко, а я намерен помешать ему.— И почему?Шун вздохнул.— Потому же, почему помог девочке. Она могла умереть — или превратиться в муши. Я не хотел, чтобы она умирала. И не хочу, чтобы умер он.— Ты не уважаешь смерть, Шун. Что она тебе сделала?— Не знаю. Может быть, я слишком долго просидел на берегу потока Жизни. Все в мире свершается вопреки смерти, и я способствую этому. И ты тоже.— С меня было бы довольно лечения больных. Но ведь ты сейчас потребуешь, чтобы я сделал что-то безумное?— Не такое уж безумное, — усмехнулся Шун. — Хочу, чтобы рыбаки поставили сеть в заливе, вокруг того места, где в него когда-то впадала река. Суйко появится именно там, я уверен.— Действительно, несложно. — Токио поднялся, чтобы убрать чашу на подобающее место на особой полке. — И я знаю человека, которому можно поручить это дело. А вечером используем по назначению мои чаши для саке.* * *— Все готово, Токио-сан, — прозвучало с улицы, когда они, сидя на открытой к западу террасе, прихлебывали саке и любовались закатом. — Мы отгородили сетью большой кусок залива — ведь никто нынче не знает, где именно в него впадала река.— Жизнь людей слишком коротка по сравнению с жизнью муши, — согласился Шун. — Кто это?— Тот, о ком я тебе говорил, — глаза Токио заблестели, и Шун мог поклясться, что виной тому не только саке. — Не против? Эй, Генджи! Иди сюда.— Такия Генджи, — представил он, когда невидимый прежде гость подошел к террасе. — Человек, готовый бросить вызов кому угодно, будь то люди или стихия. Ему иногда не везет в рыбной ловле, но никогда — в драке.— Хорошо, — произнес Шун, окидывая Генджи взглядом. Тот был высоким, худым и явно знал себе цену. Его волосы напоминали черное пламя, а губы — случайный порез. Ухмылка никак не подходила глазам, полнящимся тьмой, в которой могло скрываться что угодно, от дзасики-вараси до тэнгу. — Не против бросить вызов муши, Генджи?— Не против, — кивнул тот, по знаку Токио усаживаясь на подушку. Шун не сомневался, что Генджи пьет в этом доме не в первый раз. — А кто такие эти муши?Шун засмеялся. Такое с ним случалось нечасто.— Часть окружающего нас мира. Наши соседи.— Полезные?— Не всегда. С ними нужно уметь обращаться.— Господин Шун — мастер муши, — вмешался Токио, наливая саке в чашку Генджи.— Так, значит, подобающим обращением будет Шун-сан? — осведомился Генджи. Несмотря на должную почтительность формулировки, было понятно, что его это не радует.— Не стоит, — сказал Шун. — Каждый из нас искусен в своем деле. Оставим церемонии. У нас есть работа.— Так кого мы должны поймать? — спросил Генджи, и Шун заново повторил рассказ о суйко, о блуждающем болоте и его добровольном спутнике, собирающемся умереть вместе с муши. Судя по выражению лица Генджи, тот не понимал и не одобрял поступка Тамао. Зато ему нравилось то, что собирался сделать Шун, а это, в свою очередь, нравилось самому Шуну.Вскоре все трое раскраснелись, смех стал громче, речь отрывистее, глаза блестели от выпитого. Шун чувствовал себя как дома. Это было редкое ощущение, почти никогда не настигавшее его. Для Шуна домом была дорога. Лишь изредка встречал он на пути такие места, где мог бы задержаться, и причина обычно заключалась вовсе не в прочности кровли и уютном пламени очага.