хочешь ли ты меня спасать (1/1)

Джеджун проснулся с тяжелой головной болью. Опираясь на одну руку, он медленно сел и огляделся вокруг. Комната была пуста. Значит, это ему только приснилось. Юнхо не вернулся. Он не стал бы врываться в его жизнь вот так резко после стольких лет. Это глупо. Просто глупо. Ударив себя ладонью по лбу, парень снова упал на диван. Во рту было сухо, тело продолжало мелко лихорадить. Он откинул одеяло в сторону, свесив одну ногу на пол, и уже усилием воли хотел сновать подняться, как увидел фигуру мужчины, остановившегося в проеме двери. Парень, не веря своим глазам, подскочил на ноги.— Хен… — не узнать собственный голос и мир, в котором он оказался всего в паре метров от мужчины, который давно оставил его, не это ли признаки сумасшествия? Или неверия? А, может, любви? Только она может объединить в себе все. — Джеджун-а… — собственное имя, как пощечина, отрезвила. Привела в себя. Развеяла мираж ?все будет хорошо? одним простым напоминанием: Джеджун давно отвык от того, что кто-то его звал подобным образом. Мы быстро привыкаем к чему-то, но почему-то отвыкаем долго и мучительно. Но, раз отвыкнув, начинаешь ненавидеть то, без чего раньше жить, казалось, невозможно. Вот и Джеджун отвык. Не от Юнхо.От его ?Джеджун-а?.От его запаха.От чувства защищенности и нужности.От тепла.От проклятого ?все будет хорошо?, даже несмотря на то, что эти слова до сих пор горели на его ребрах, как в первые дни после сеанса. А Юнхо здесь. В его комнате. В его квартире. Мире. Реальности. Он не где-то там, в мыслях и воспоминаниях. Он перед глазами. Совсем-совсем рядом. На нем простая футболка и простые джинсы. Он не мираж. Он живой. — Я… — нечем дышать. — Ты… — нечем выразить свои мысли, чувства. — Джеджун растратил все слова, запутался в предложениях, увяз в отрепетированных годами текстах, пытаясь выбраться из них, как из трясины. — Я ненавижу тебя! — выпалил гневно, обхватив себя руками. — Ненавижу, слышишь? — голос — крик, взгляд — мольба. В ней: не уходи, прошу, не слушай меня, не ненавидь в ответ, ты же знаешь, что не переживу. В этот раз точно нет.— Ненавидь, — смирение. Принятие. Боль. Не в глазах, не в голосе — в сердце. В том самом, что Джеджун держал в руках и не выпускал ни на мгновение. В том самом, что он не осмелится взять в свои, боясь раздавить, даже не пошевелив пальцами. — Я заслуживаю этого.— Как? — глухим голосом, будто бы из-под толщи воды прозвучавшим. — Как мне тебя ненавидеть, когда я люблю тебя так, что аж больно? Почему ты не сказал мне, что любовь такая? Я думал… Думал, что не нужен тебе. Что ты бросил меня, потому что…— Я не бросал тебя, Джеджун-а. Никогда бы не посмел. Мне пришлось уйти…— Но почему? — Дже сделал шаг вперед. Юнхо тоже. Они оказались прямо друг перед другом. Взгляд мужчины скользил по его рукам, увитым черными линиями и узорами татуировок.— Я… — мужчина сделал вдох поглубже, но, перехватив пальцы Дже, потянувшиеся к его лицу, замолчал. Нахмурился. — Что это? — руки Джеджуна в ладонях Юнхо. Взгляд мужчины резал поверх почти заживших шрамов. Но боли не было. Ни капли. Ведь та питала воспоминания, добытые с таким трудом.— Это наш первый поцелуй, — Дже высвободил одну руку и провел указательным пальцем по бугристым линиям на запястьях, где под кожей по порванным венам текла отравленная болью кровь. Три полоски — три касания острым лезвием ножа.Юнхо резко поднял взгляд на мальчишку, но тот продолжал смотреть на свои шрамы, которые даже татуировки перекрыть не смогли. Он поджал губы, чтобы не закричать в голос. Сдержался пока. Вид тени под дрожащими ресницами не успокаивал его, как и прежде.— Дже…— Это, — указал на сморщившийся участок кожи, где, не переставая, пылал след от ожога, — наш прощальный разговор прямо перед тем, как меня отправили в психиатрический дом-интернат в Шанхае, — Юнхо невесомо провел подушечками пальцев по предплечью. Вокруг ожога россыпь звезд, впечатавшихся в кожу черной краской, звезд, которые больше никогда не зажгутся в джеджуновых глазах. Чуть выше — мертвые созвездия от иглы. Пальцы парня зашагали вверх по животу, груди, пока не коснулись шеи и не оттянули ворот клетчатой рубашки, застегнутой на все пуговицы. Под тем акварельные разводы, со временем выцветшие от фиолетового до бледно-желтого. — Это, — Джеджун сглотнул комок, слегка сжимая пальцами свою шею, чувствуя, как ладонь Юнхо накрывает его, а после отводит ее в сторону, закрыл глаза. — Это наша прогулка после четвертого сеанса электросудорожной терапии. Тогда еще в саду больницы цвели сливовые деревья.Джеджун чувствовал всю боль, которая обрушилась на Юнхо вместе с его словами. Он чувствовал, как дрожало тело мужчины, как бились в груди ошметки сердца. Парень отошел от Юнхо на несколько шагов, положив обе ладони на его запястья и отняв от себя его руки, начал расстегивать рубашку. Юнхо, кажется, даже будто не дышал, наблюдая за тем, как дрожащие пальцы Дже вынимают пуговицы из мелких прорезей.Комната, по которой гулял сквозняк, запущенный сюда через приоткрытое окно, не жаловала яркого света. В полумраке разглядеть то, что хотел показать ему мальчишка, было трудно, но Юнхо все же смог. И тут же пожалел об этом. Лучше бы комнатные сумерки лишили его способности видеть. Слетевшая с плеч рубашка обнажила не только джеджуново тело, она разрезала небрежные швы, чтобы протянуть Юнхо нить с иглой и попросить зашить каждую рану по новой. Так, чтобы она окончательно затянулась, а не начинала гнить на следующий же день. Слева на груди, там, где была татуировка журавля, из-под бинта выглядывал кусок счесанной кожи. У журавля больше не было крыльев. Их отрезали. Чуть ниже под пленкой свежая татуировка, перекрывающая еще один шрам. Кажется, тоже ожог. Один из первых. Джеджун тогда только начинал знакомиться с огнем. — Это…— Наш первый секс, мое знакомство с твоим сыном, первый и последующие суды, наши фильмы, прогулки, обещания, поцелуи, объятия, наше чертово все будет хорошо, наше все, черт возьми! — голос Джеджуна сорвался на крик. Парень тяжело и глубоко дышал. Вцепился пальцами в растрепанные волосы и отвернулся. Услышал резкий вздох — усмехнулся. Спина с изображением дракона была усыпана шрамами не меньше, чем его душа. — Ты вспомнил? — неверяще произнес Юнхо, моля про себя услышать отрицательный ответ. Хотя после всего, что только что сказал ему Дже, надежда — самое глупое чувство. — Да, почти каждую отнятую той чертовой терапией секунду я вспомнил, — конец фразы утонул в кулаке, прижатому ко рту. Джеджун сгорбился, другой рукой вытирая скатывающиеся по щекам слезы. — Ты ушел, не оставив мне ничего, кроме тех нескольких месяцев, что мы провели вместе. Но мне этого было мало. Потому что я знал: это не все, что у нас было. Я столько раз был на грани, ты даже представить себе не можешь. Но внизу пропасти стоял ты, а потому падать в нее мне было не так страшно. Я оставался в живых каждый раз. Каждый. Меня не брали ни огонь, ни вода, мои кости быстро срастались, а содранная кожа стягивалась с невероятной скоростью. Мое тело, оно словно бы говорило мне, что выдержит, что не позволит душе погибнуть до тех пор, пока мне не будет возвращено то, что является моим по праву. — Боже, Джеджун-а, прости меня, — Юнхо сделал шаг, но его остановила выставленная вперед джеджунова ладонь. Парень обнял себя руками и повернулся к нему боком. Замотал головой в разные стороны. — Три с половиной года, — едва разлепив пересохшие губы, произнес парень. — Три с половиной года, — повторил с нажимом, поворачивая голову и встречаясь со взглядом, где тлел пепел, — я жил с мыслью, что не нужен тебе. И, когда возвращал воспоминания, убеждал себя, что это не так. Закрывал глаза всякий раз, прокручивал их и искал в твоих взглядах, жестах, прикосновениях не озвученные слова любви. И знаешь, что? Я находил их во всем. Но от этого становилось только больнее. Если ты действительно любил меня, тогда почему бросил? Я все это время сходил с ума. Меня разрывало на две части. Одна вопила о твоем безразличии ко мне, другая шептала о том, что я был тебе самым дорогим на свете человеком.— Я всегда любил тебя. Люблю до сих пор, — по щекам Юнхо тоже текли слезы. Сдерживать их не было ни возможности, ни сил, ни желания. — И буду любить до своего последнего вздоха. — У нас, видимо, разные понятия о любви, — усмехнулся Джеджун. Он наклонился, чтобы поднять рубашку, а после накинул клетчатый кусок ткани на дрожащие плечи. Опустился на низкий диван и вытянул перед собой ноги. — Если любил, любишь и будешь любить, почему тогда ушел? Почему просто исчез, будто тебя никогда и не было в моей жизни?— Я ушел не потому, что хотел, — едва смог выдавить из себя Юнхо, быстро взглянув на свободное место на диване рядом с Джеджуном. Хотел сесть так, чтобы коснуться своим плечом его, но понимал, что не имел больше права прикасаться к нему, пока не объяснит все. Но как все сказать — не имел и малейшего представления. Собственное тело, имеющее всего несколько небольших шрамов, стало вмиг ему ненавистным. Смотреть на то, каким стал Джеджун, было не то, что больно, это было невыносимо. Мучительно. А от осознания, что виной каждого пореза, каждого ожога, перелома был именно он, хотелось самому встать на тропу, по которой Дже шел все эти три с половиной года, и прочувствовать все то же, что и он. Что и его мальчик. — И что же ты молчишь? — насмешливым тоном. — Даже не смотришь на меня. Я тебе противен? — Если кто мне и противен, так это я сам, — Юнхо еще крепче сжал кулаки и отвернулся. Запрокинув голову назад, посмотрел на полоток. Увидел две тени — его и Джеджуна — практически слившееся в одно темное пятно. — А ты…— Ужасен, да? — на сей раз тоже усмешка, но уже более горькая. Парень опустил голову и обвел свой живот, руки, ноги изучающим взглядом. Будто все шрамы, татуировки видел впервые в своей жизни. Сморщился и поджал губы. — Ты прекрасен, — выдохнул Юнхо. — Ты по-прежнему прекрасен. И всегда будешь для меня таким, — мужчина неуверенно подошел к Дже, опустился перед ним на корточки и положил ладони на поверхность дивана по обе стороны от бедер, обтянутых потертой тканью джинсов. — Не говори так! — раздраженно выплюнул парень, смотря на Юнхо сверху вниз. — Я отвратителен, уродлив. Мне на улице приходится прятать свое тело под несколькими слоями одежды, чтобы прохожие не показывали на меня пальцем.— Ты прекрасен, — повторил Юнхо почти что шепотом. Джеджун, прервавший свою речь и тяжело дышавший из-за слов, что с нетерпением вырывались наружу со свистящим звуком, посмотрел в его глаза. Долгим и внимательным взглядом. Видимо, пытался отыскать там хотя бы малейший намек на ложь. Но ни лжи, ни даже намека на нее там не было и никогда не будет. Ведь искренним, до конца честным Юнхо мог быть только с Дже.Воспоминания — спрятанные в стенах провода. Мы их не видим, но храним в них свет и вынимаем тогда, когда он нам нужен. Нажатием на пульт или на кнопку разгоняем тьму. Просим услужить, уговариваем задержаться подольше. Когда больше в нем не нуждаемся — просто щелкаем выключателем. Не выдергиваем провода, разворотив при этом стену, — а щелкаем. Потому что знаем: захотим вернуться из тьмы, приходящей поздно вечером или в непогоду, в освещенный уголок. Ведь боимся ослепнуть или замерзнуть.Щелк.?Ты прекрасен?.Щелк.?Ты прекрасен?.Щелк. Щелк.Щелк.Как заставить эти слова бежать по проводам? Как заставить их, чтобы они нашли путь в его сознание и убедили поверить в себя. Говорят, быстрее скорости света нет ничего. Но тьме и не нужно быть быстрой. Она всегда на месте. Ей незачем откуда-то приходить. Ее можно разве что на время спрятать. Но не прогнать. Не заставить убраться восвояси.Она никуда не девается.Она всегда с тобой.— Зато я противен сам себе, — зло прошипел Джеджун, толкнув Юнхо в грудь ладонями, и поднялся на ноги. Он отошел на несколько шагов в сторону, отвернувшись, и обнял себя руками. — Слабый, жалкий, сломанный и уродливый. Как и тот Джеджун, — парень повернул немного голову, боковым зрением отмечая, что Юнхо все еще сидел на полу с разведенными в разные стороны коленями. — Как и тот мальчишка, в которого ты влюбился. Тебе не нравился сильный и уверенный в себе Джеджун, который мог когда угодно заниматься с тобой сексом, которого не мучали приступы и панические атаки, которого не выворачивало от ломки, который был живым, — вниз по щекам текли слезы, которые были небрежно вытерты грубым рукавом кофты, оставившим красные пятна на коже. — Я снова стал таким, хен. Я стал им, потому что ты ушел, даже не объяснив причины. Только знаешь, ты опоздал… На мне шрамов теперь гораздо больше, чем на том, кого ты любил когда-то. Даже, если снова заберешь мои воспоминания, даже, если снова сотрешь мне память, все равно не спасешь.Эти слова вспарывали одновременно два сердца, бьющихся в этой комнате лишь друг для друга. Юнхо сидел на полу, поджав губы, и молча слушал. Силился не рассыпаться. Не разлететься мельчайшими осколками. Он знал, что у него не было выхода. Не было иного выбора. Знал, что поступить иначе бы не смог. Но кому от этого легче? Джеджуну, которому пришлось пройти через все это? Юнхо, который теперь винил себя во всем случившемся?Он бы прижал парня к себе. Зацеловал бы каждый его шрам, каждый порез, каждую ссадину. Каждую ночь, каждый день, утро и вечер шептал бы ему, как сильно его любит, как дорожит им. Уверял бы, что теперь будет рядом. Что никуда и никогда не уйдет. И, ох, уже эта ужасная частица ?бы?. Кто ее только придумал? Сколько в ней пустого звука! Сколько несбывшихся желаний, упущенных мечтаний! Убери ее, и все заиграет красками, сделает такой необходимый глоток жизни. У тебя сразу же развяжутся руки, появится масса возможностей. Но Юнхо не мог себе этого позволить.Он не мог убрать из своей жизни частицу ?бы?. Ведь, если бы не тот день… Если бы не тот чертов день, все было по-другому. Юнхо бы отдал многое, чтобы не допустить того, что произошло. Чтобы в очередной раз судьбе не позволить втоптать их в землю и оставить без шанса что-либо исправить. ?Я верю в вас, Юнхо?. Слова, однажды произнесенные его старшим братом перед судом, неожиданно всплыли в памяти. В них верили многие: Чольхо, Джеджун, Донхэ, Сольхен, Хеншик, даже Ючон. Верили тогда, когда у самого Юнхо веры во все хорошее практически не оставалось. Кто же сейчас будет верить в них? Наверное, никто. В мире не осталось человека, который бы поверил, что у них все еще может быть хорошо.— Тот Джеджун никогда не был слабым, — эти слова дались Юнхо не просто. Они тяжестью осели на его языке, после того, как перебрались туда от мыслей, и перед тем, как вылететь наружу. — Пусть он не был уверен в себе, но он никогда не сдавался. Он боролся: с болезнью, с несправедливостью, со всем миром. Он помогал бороться и мне, когда я чуть было не опустил руки. Он показал мне, что любовь действительно творит чудеса. Ты вернул только воспоминания, но не ту жизнь. Ты всего лишь вспомнил о прошлом, а не прожил его заново. А я прожил, и тот Джеджун прожил. Ты не имеешь права называть его слабым. — Значит, я был прав, — прозвучало пораженно. — Ты все же его любишь, а не мен…— Я любил, люблю и всегда буду любить тебя, — повторил свои же слова Юнхо. — Тебя, Джеджун. И прошлого, и настоящего, и будущего. Это же ты. Ты, а не кто-то другой. Почему ты этого не можешь понять.— Зачем ты позволил им стереть мне память?— Я хотел, чтобы в твоей жизни больше не было боли, не было страданий, чувства вины, — честно ответил мужчина, не переставая ощущать, как сердце сжималось в его груди. — Почему ты ушел? — продолжил свой допрос, спросив то, что однажды уже озвучил.Юнхо отвернулся, на что Джеджун лишь устало вздохнул. Он сел на пол, подогнув под себя ноги, прямо напротив мужчины, что опустил голову, а сам откинулся спиной на голую стену, даже сквозь плотную ткань ощущая, насколько та холодная. Парень действительно устал. Сначала он устал бороться за воспоминания, теперь — за правду. Он столько времени пытался понять, почему все именно так, а не иначе, но все безуспешно. И вот, когда перед ним, наконец, сидит человек, который может дать ему ответы на все вопросы, понимал, что все равно останется ни с чем.— Почему сейчас? — прозвучало глухо в звеневшей тишине. Юнхо вскинул голову, не понимая. Джеджун поймал его взгляд, терпеливо выдохнул скопившийся в легких воздух через нос и повторил свой вопрос: — Почему ты вернулся именно сейчас?Юнхо молчал какое-то время. Джеджун отвернулся от него, подойдя к окну, а мужчина до сих пор чувствовал теплоту его взгляда на своей коже.— Мне… Мне сказали, что с тобой происходит что-то нехорошее, и я приложил все усилия, — здесь мужчина прикрыл на какое-то время глаза, тяжело сглатывая, — чтобы найти тебя и…— И что? — криво усмехнулся Дже. — Чтобы все исправить?Тяжело. Очень тяжело пускать яд вместе со словами, когда на деле хочется прижаться к крепкой груди, найти чужие губы своими, отдать весь свой воздух вместе с поцелуем и положить на ладонь невидимый ключ от своей жизни. Сознание Джеджуна не позволяло прощать так быстро. Хотя сердце простило сразу. Как только увидело. Как только услышало.Почувствовало.Но прощение не дается так легко со словами о любви. С нежностью во взгляде. С осязаемым желанием защитить и быть всегда рядом. Истинное прощение дается только со временем. С возможностью выветрить из души всю обиду, всю горечь от пролитых слез, сломанных надежд и несбывшихся мечтаний. На это могут уйти дни, недели, годы.Вечности.Но, если Юнхо готов ждать, Джеджун поторопит свой разум, заключит с ним сделку и постарается избавиться от всего плохого как можно скорее. Только вот не знал он, что вздумает вмешаться еще кое-кто. Боль. Чувствуя обиду от еще несовершенного предательства со стороны Джеджуна, вздумавшего наплевать на нее и так легко простить того, кто в ее появлении повинен, решила дать о себе знать незамедлительно. Внезапно пожаром вспыхнула сразу во всем теле.Дже до темных пятен под веками зажмурил глаза и схватился за ткань рубашки на груди. Его брови болезненно изогнулись, лицо скривилось, а кожа покрылась испариной. Парень услышал сбоку какой-то шум — Юнхо дернулся, заметив что-то неладное, тут же кинувшись к нему.— Не смей! — резко. — Не приближайся ко мне! — вскинул одну руку Джеджун, останавливая мужчину. Но Юнхо просто проигнорировал его предупреждение. Он подскочил на ноги и подлетел к парню, тут же опускаясь перед ним на колени. Обхватил его голову ладонями, гладя большими пальцами кожу над бровями, прислонился своим лбом к его и начал шептать что-то успокаивающее. Джеджун тяжело дышал, едва ли не задыхался, но отстраниться от мужчины не пытался. Он будто совсем выпал из этой жизни. Из этой реальности. Все его существование было заключено лишь в одной тревоге, которая охватила целиком все тело.Это была паническая атака.Чольхо говорил Юнхо, что единственное ?лекарство? от этого — это ощущение безопасности, что один человек может подарить другому. Это тепло, это надежность, которую можно услышать в тихом и мягком шепоте. Юнхо просидел так с Джеджуном больше десяти минут прежде, чем почувствовал, что тело парня перестало дрожать. Когда тот открыл глаза, Юнхо поспешил убрать руки от его лица, но Дже вцепился пальцами в его запястья, с немой просьбой заглядывая прямо в глаза. И Юнхо все понял.Так Дже просил не уходить.Просил не оставлять его.Поджав трясущиеся губы, парень обхватил Юнхо поперек талии и прижался щекой к его груди. Боже, как он скучал. По нему. По запаху. По теплу. По ощущению чужих рук на своей спине, гладящих так нежно, так чувственно, так трепетно. Как он вообще жил без этого? Как мог продолжать существовать, лишившись того, в чем была заключена вся его жизнь? Он прижимался к Юнхо всем телом, словно бы хотел врасти в него. Стать с ним единым целым. Чтобы ни у кого не хватило сил и возможности отделить их друг от друга.Юнхо уткнулся носом ему в шею сзади и с шумным вдохом, сжимая руки на тонкой пояснице, обнял еще сильней. Еще крепче. Шумное дыхание через нос, смешанное с прикосновением влажных горячих губ, скользило по коже шеи, вызывая мурашки по всему телу. Мужчина, опустив руки ниже, помог Дже приподняться и усадил его себе на бедра. Чтобы быть еще ближе. Настолько, насколько это вообще возможно.Джеджун всхлипнул, когда Юнхо зарылся пальцами в его волосы на затылке. Он задрожал, когда с чужих губ начали сыпаться слова признаний в любви. Он шумно дышал, глотая каждую фразу. Терся щекой о горящую кожу, обтягивающую ключицу, и медленно возрождался вновь.Сгорев, он, как Феникс, оставил после себя лишь горстку пепла, которая, попав в руки Юнхо, обрела новую жизнь. Однако ?новой? она лишь называлась. Искалеченная, покрытая множеством шрамов, она просто научилась заново дышать. Потому что теперь было ради кого. — Тебе нужно поесть, — словно через толщу воды услышал Джеджун. Он нехотя оторвался от Юнхо и заглянул ему в глаза. — Ты не ел со вчерашнего дня. Сейчас вечер. Тебе нужно что-нибудь перекусить, — с заботой проговорил мужчина, приглаживая растрепавшиеся волосы. Дже согласно кивнул и, отчего-то слабо соображая, поднялся с бедер Юнхо и, не выпуская его руки из своей ладони, вместе с ним встал на ноги. Мужчина отвел его на кухню, усадил за стол и открыл холодильник. Он замер перед распахнутой дверцей. Пробежался взглядом по пустым полкам и недовольно нахмурился. После закрыл холодильник и начал рыться в шкафах. И, не найдя в них ничего, кроме пустых пачек из-под рамена, шумно выдохнул и оперся о столешницу обеими ладонями. На его ссутуленной спине натянулся тонкий свитер, отчего стали видны позвонки. Только сейчас Джеджун заметил, что Юнхо тоже очень сильно похудел, осунулся. — Я не голоден, — тихо прошелестел голос парня.— Я схожу в магазин, — сделав вид, что не услышал того, что ему только что сказал Дже, направился в сторону дверного проема.Джеджун резко подскочил, опрокинув стул, что с грохотом упал на пол. Юнхо вздрогнул, прикрыл глаза всего на мгновение и лишь только потом обернулся. Парень тяжело дышал и смотрел на него с каким-то безумием в глазах. Его кулаки были сжаты, челюсть напряжена. Но лишь до тех пор, пока губы не исказились в кривой улыбке, выплюнув следующие слова:— Не хочешь ли спросить, был ли я с кем-то, пока тебя не было?Юнхо знал, что Дже болен. Знал, что он сделал его таким. Снова. Но слышать подобное все равно было больно. Уши не закрыть. Память себе не стереть. — Дже, прошу… — начал умолять он парня.— Нет, серьезно, — Джеджун уже не понимал, что он говорит. Зачем. Для чего. Слова сами лились из него наружу. Как и вся его боль. Как и все его одиночество. Безумие. Все то, что подарило ему исчезновение Юнхо из его жизни. — Вдруг я трахался с каждым встречным, пытаясь тебя забыть, — произносить эти слова и самому было неприятно. Дже никогда бы не позволил себе такого. Он бы не испачкал свои чувства, не втоптал бы их в грязь. Они — единственный свет, который в нем еще остался. Тот померк, но все равно продолжал гореть.— Это ведь не так, — замотал головой Юнхо. Он не верил ни единому слову. Ни единой лживой букве, которой Джеджун зачем-то захотел его отравить.— Откуда, черт возьми, ты это знаешь? Откуда ты знаешь, что со мной было все это время? Может, я сотню раз был при смерти? — правда. — Или меня драло сразу несколько крупных ребят? — ложь. — Может, мне понравилось? — и снова ложь.Юнхо не нужно было гадать где — что. Все ответы были выведены на измученном лице его любимого. Но от собственной понятливости легче не становилось. Хуже — да. Но никак иначе.— Зачем ты говоришь все это?— Да за тем, чтобы ты понял! Чтобы осознал, что сделал со мной! А сейчас, как ни в чем не бывало, хочешь накормить меня и просто идешь в магазин? Ты серьезно, хен? Слова бегали по комнате, но Юнхо их не видел. Чувствовал только. Как те врезаются осколками в его тело. Как с каждым мгновением проникают все глубже и глубже. Как вспарывают вдоль и полосуют лезвием поперек. Он заслужил. Он все это заслужил. Пусть и не по собственной воле, но он бросил Джеджуна. Оставил его с огромной дырой в памяти, зная, как сильно он будет страдать и мучиться.— Что на тебя нашло? Все же…— Хочешь сказать, все стало хорошо? Все наладилось? — вдруг рассмеялся парень, сползая по стенке на пол. Разве в стороны согнутые в коленях ноги, опустил рядом безвольные руки. — Я тебя обнял, ты мне сказал, что любишь меня, и все прошло? Так это, по-твоему, происходит? Так? — Нет, я не…— А сейчас ты берешь и уходишь, — перебил он мужчину, поднимая на него глаза. Юнхо, чтобы не смотреть на него сверху вниз, присел перед ним на корточки и протянул руки, от которых Дже увернулся, упираясь виском в холодную серую стену. — Снова. Снова бросаешь меня… — тихо-тихо начал причитать Джеджун.— Так все дело в этом? — понял Юнхо. — Ты думаешь, что я сейчас… — запнулся, шумно втянув носом воздух, — не вернусь?— А что я еще должен думать? — вскрикнул Дже, разведя руки в разные стороны.— Я никуда не пойду, — покачал головой мужчина.— Правда?― Хен, ты серьезно? ― вмиг изменившись в лице, поинтересовался Джеджун, размеренно дыша.― Конечно, серьезно. У меня очень хорошая память. Я запомнил все, что ты…― Я не об этом, ― перебил его юноша, отрицательно мотая головой. ― Я о следующем разе. Ты серьезно? Еще раз придешь ко мне?― А почему нет? ― искренне удивился Юнхо, придвигая свой табурет ближе к джеджуновой кровати и беря его свободную от капельницы руку в свою. Большим пальцем гладил тыльную сторону ладони, неотрывно смотря в глаза напротив. А после, поддавшись мимолетному порыву, поднес руку Дже к лицу и коснулся ее своими губами. Его глаза были закрыты, а сердце то и дело пропускало удары.Как и тогда. Как и много лет назад, когда Юнхо впервые навестил Джеджуна в больнице. Та же надежда была в голосе парня. Тот же трепет. То же волнение. Юнхо вспомнил об этом неосознанно. — Дай свой телефон? — протянул ладонь. — Я закажу на дом еду.— А у тебя… У тебя разве нет телефона? — Юнхо лишь отрицательно покачал головой. — Боже, хен, — Джеджун приблизился к мужчине и взял его лицо в свои ладони, заглядывая в печальные блестящие глаза, под которыми лежали темные тени. — Что с тобой произошло?— Меньше всего на свете мне хотелось причинять тебе боль, Джеджун-а, — Юнхо опустил ресницы, и из-под тех скатилась одинокая слезинка. — Все, чего я хотел, это, — шумно сглотнул, касаясь своим лбом лба парня, — спасти тебя.