скажешь, что я сошел с ума (1/1)

Я ― не кусок нержавеющей стали,Мне к коррозии с детства не привили вакцину.То, что видишь ― блеск потускневшей эмали.Прислушайся! Слышишь? То отчаянный плач журавлиный.В мире существует огромное множество единоборств. Искусство самозащиты — таким красивым сочетанием слов описывают поединок между двумя или более людьми. Состязания в ловкости, выносливости, силе духа и отваге. Они похожи в какой-то мере, но отличаются во многом. Наличием оружия, ударами, правилами, сцеплениями.В Сенегале распространен традиционный вид борьбы, который называется ?Лаамб?. И это до сих пор единственный в мире вид единоборств, в котором удары наносятся голыми руками. Никакой защиты, никакой тактики, правил. У тебя есть единственное оружие — самое сильное, которое только может быть, — это ты сам. Твои силы. Твое желание победить. Твое желание выжить. Попытка Джеджуна вернуть Юнхо была сравнима с Лаамбом: он без защиты, одними лишь голыми руками вцепился в глотку своему сопернику, которому ничего не стоит уложить его на спину, тем самым вырвав победу. Его противник силен и хитер. Будто насмехаясь, заставляет поверить в собственные силы, в то, что звание чемпиона достанется именно ему, Джеджуну. Парню еще ни разу не приходилось подниматься с земли, ведь это бы обозначало, что бой закончен, а он сам не вынес и половины тех ударов, что ему были уготованы. Лишенный сил, но не воли. Не желания победить. Около двадцати стульев стояли кругом. Лучи солнца, что проникали через витражные окна, расположенные под сводчатым потолком, косыми линиями вспарывали молчаливый воздух. За основным помещением храма, которое напоминало пустующий корабль, имелась небольшая комнатка. Путь от входа до алтаря, между рядов скамей, предназначенных для прихожан, был долог, ибо удержать взгляд от того, чтобы тот не взметнулся вверх, практически невозможно. Тишина и покой, живущие в этих стенах, не навязывались в друзья. Они просто обозначали свое присутствие и безмолвием своим давали знать, что к ним можно обратиться в любую секунду.Стены этого храма были высоки и условно делились на несколько этажей. Первый обозначался пролетом из групп колонн, высеченных из камня и наказанных временем старческими морщинами неглубоких трещин. Выше, в месте, мысленно отведенном под второй этаж, располагались пустующие галереи; единственными посетителями в последнее время были изображения играющих на музыкальных инструментах ангелов. И последний этаж завершался витражными окнами, красящих солнце, что пожелало тоже стать участником службы, в цвета стекол, которыми были выложены.На точно такие же окна смотрел сейчас и Джеджун, оказавшийся в небольшом помещении, куда проник через, казалось бы, крохотную, по сравнению с размерами храма, дверцу, не дойдя до алтаря и свернув налево к дополнительному проходу. Протискиваясь между рядов скамей, гадал, что встретит его по ту сторону.А по ту сторону он встретился с парой десятков глаз, глядевших на него с тем выражением, что приветствовало его в зеркале каждый день. Джеджун замер у двери перед сидящими кругом людьми и неловко поклонился. Женщина с доброй улыбкой и в очках в круглой оправе на переносице встала со своего места и протянула к нему миниатюрную ладонь. Кажется, она была куратором. Поправила кардиган, надетый поверх легкого платья, и жестом пригласила его присоединиться. Только парень хотел что-то произнести, как женщина поднесла указательный палец к губам и кивнула в сторону поднимающегося со своего места лысеющего мужчины в дорогом костюме. Джеджун молча кивнул и прошел к месту, на которое ему указали.Пригнув голову и сильно ссутулив спину, он расстегнул молнию на своей спортивной кофте. Тихо сел, еще тише задышал. Какое-то странное волнение затопило его грудь.— В прошлом месяце моя жена умерла, оставив меня с годовалой дочерью, — мужчина, возвышающийся над собравшимися здесь людьми и приковавший к себе их внимательные взгляда, неловко замолчал. Он, будто бы обдумывал свои дальнейшие слова. Будто бы боялся сказать что-то не так. — Наша дочь, — его голос дрогнул, как и крупная тень, отбрасываемая на песочного цвета стену, что находилась за спиной, — теперь у моих родителей. Мне тяжело смотреть на нее. Я ведь должен любить своего ребенка, но все, что я испытываю, глядя на него, так это…Джеджун невольно закрыл уши руками. Зажмурил глаза и сделал глубокий вдох, словно бы кто-то в граммофон объявил, что подача кислорода прекратится до следующей жизни. Тот мужчина еще долго что-то говорил. Кажется, он даже расплакался. Когда он закончил и опустился обратно на свое место, его попытались поддержать. Кто-то сказал, что он не должен себя ни в чем винить. Дже отнял руки от головы, но к общему обсуждению подключаться не хотел.Еще раз обвел взглядом всех людей и вздрогнул, когда молодая девушка, сидящая на соседнем стуле с левой стороны, медленно поднялась на ноги. Джеджун успел рассмотреть свежие порезы на ее запястьях, прежде чем Соен — именно так представилась девушка — спрятала их под браслетами, встряхнув ладонью.— Я много раз пыталась покончить с собой. И каждый раз меня спасали. Каждый, — горько усмехнулась Соен. Смерть никогда не была шуткой, но черный юмор появился на свет как раз-таки из-за нее. Коротко подстриженные волосы Соен, ее многочисленные браслеты на запястьях, под которыми Джеджуну, да и всем присутствующим в зале было известно, что она скрывает порезы, выделяли ее из всей группы. Поверх белой футболки с длинными рукавами — джинсовый комбинезон, вокруг шеи — алый платок. — В последний раз, — ладонь девушки осторожно легла на шею, прямо на смутившийся из-за всеобщего внимания атлас, — это был мой бывший парень. Он снял веревку, когда я уже практически ничего не чувствовала…Соен несколько раз прерывалась. Ее голос ломался, срывался. Понижался то до шепота, то взлетал до крика. Она плакала, поочередно смотря в глаза каждому присутствующему. Обнимала себя руками, покачиваясь из стороны в сторону. И говорила. Говорила, говорила. Выплескивала, кажется, то, что отравляло ее изнутри. Ведь убить может не только петля на шее, убить может тяжесть на душе, которая перевесит, если не избавиться от нее, как от балласта. Корабли потому и идут на дно, потому что на их борту много ненужного. Корабль Джеджуна уже давно покоится на дне. Его каюты разграбили течения; корма сгнила практически полностью; ранее развевающиеся на ветру паруса, разорванные на мелкие клочки, ушли рыбам на корм. Спускаться и исследовать этот корабль никто не хочет. Потому что на его борту не было никаких драгоценностей. Незачем группе водолазов тратить огромные средства и непомерные силы, чтобы взглянуть на обломки некогда величественного судна, мечтающего добраться до горизонта.После Соен были еще люди. Еще и еще. Кто-то плакал, кто-то нет. Кто-то замолкал на какое-то время, чтобы собраться с мыслями и продолжить. Они приходили сюда, чтобы каждый раз повторять свою историю из раза в раз. Чтобы история эта, звучавшая снова и снова, отделилась от рассказчика и зажила своей отдельной жизнью. Нет, это невыносимо. Джевон сказал, что ему станет легче. Что разделить с кем-то незнакомым свою потерю — это то, что так порой необходимо. Но, находясь здесь, Джеджун испытывал лишь раздражение. Его история, даже, если он ее и расскажет, ни за что не отделится от него. Она настолько глубоко в нем, что, прежде чем достать ее, придется разворотить там все. Выкорчевать корни и проредить стебли, чтобы не порезаться о шипы, торчащие во все стороны.Эти люди кричали о помощи, молили о понимании, стремились разделить свою боль. В воздухе был разлит запах исповеди. Вывернутые наизнанку чувства, мысли, казалось, были практически осязаемы. Оседая на кожу, они вызывали легкий зуд, заставляя концентрировать сознание на себе, на время отвлекали от собственных переживай, от собственной боли. Но только не у Джеджуна. Его боль, его стенания, кажется, стали только сильней. Они, словно бы обрели форму и запах. Их можно было потрогать, ими можно было дышать, чтобы отравить свои легкие еще сильнее.Но не обнажить. Настоящую боль ты не хочешь никому показывать. Она твоя и только твоя. Ты живешь с ней, бережешь ее, прячешь от всех. Боль — та же самая любовница. Просто однажды судьбе наскучили твои серые будни с беспечностью и она решила свести тебя с ней. Заставила изменять, заставила позволить оставлять на собственном теле следы не остывающей страсти.У кого-то перед самой свадьбой умерла девушка, кто-то чуть не стал жертвой изнасилования. У кого-то родные сын и дочь отняли квартиру и оставили ни с чем, выгнав на улицу. Десятки историй. Десятки жизней, разукрашенные монохромом депрессии. И Джеджун в их числе. Он потерял желание жить. К чему-то стремиться. Каждый день — лишь эхо от уже прожитого. И с каждым днем эхо это становилось тише и тоньше. Пока однажды оно исчезнет совсем.— Итак… У нас остался последний член группы, — произнесла миловидная женщина в очках, первая поприветствовавшая Джеджуна. Парень неожиданно вздрогнул, поняв, что речь идет сейчас о нем. Сгорбился и шумно сглотнул. — Как тебя зовут, дорогой? Если хочешь, можешь не говорить. Мы уважаем желание участников наших собраний сохранять конфиденциальность.— Ким… — осознав, что на него смотрят все, собравшиеся в этом зале, запнулся. — Ким Джеджун.— Ким Джеджун, — ласково повторила куратор. —Меня зовут Ким Чонха. Хочешь поделиться с нами своей историей?Дже заглянул ей прямо в глаза и почувствовал, как что-то невидимое выбивает весь кислород из его легких. Та доброта, та нежность, что встретила его во взгляде том, прошили все тело, словно бы насквозь. А вместе с ними его захлестнула новая порция осознания. Почему он здесь. Зачем сюда пришел. И что общего у него с этими людьми. Все они кого-то потеряли. Джеджун потерял тоже. Лишение и утрата — не пороки. Тогда почему то, что последовало за этим, выглядит как наказание? Его жизнь — расплата, каждый прожитый день — возмездие. Но, нет. Кажется, к семи смертным грехам добавился еще один. Неспособность удержать свою любовь.Данте нужно воскреснуть и дополнить свое творение. Пусть напишет про еще один круг Ада, предназначенный таким, как Джеджун. Так, он хотя бы будет знать, что его ожидает. Так, у него будет еще одна причина приблизить себя к смерти. Он откупится от Харона, а, если надо будет — перейдет вброд через Стикс, и будет требовать у самого Дьявола, чтобы тот покарал его за грехи. Если Юнхо бросил его, значит, у него на то были причины. А Джеджун примет любое наказание, уготованное ему этим мужчиной. Расставание — вот его кара, а смерть — лишь сделка Джеджуна с Дьяволом, чтобы увеличить ее силу во сто крат. Но он не собирается умирать. А в Ад спустится лишь для того, чтобы продать свою душу и выпросить у темных сил, правящих там, возможность всякий раз оказываться на волоске от смерти.Джеджун не верил в Бога. Рай и Ад были для него не более чем мифом, легендой. Но образы, навеянные ему сюжетами, которыми пестрели сводчатые потолки храма, обрели плоть и кровь в его мыслях. Ожили и пленили разум. Несмотря на покой, дарованный ему этим местом, внезапно появилось желание убраться отсюда поскорее. Парень покосился на дверь через плечо, а после снова опустил взгляд в пол, громко и тяжело вздохнув. Женщина, сидящая по правую руку от него, повторила свой вопрос.— Простите? — вынырнув из мыслей, Дже поднял взгляд на женщину, ожидающую от него ответа.— Наша цель — взаимная поддержка, — начали пояснять ему. — Мы не предлагаем услуги психолога или психотерапевта. Здесь никто не станет навязывать тебе свое мнение, никто не станет оспаривать твое. На наших встречах ты не встретите осуждения, презрения. Мы обмениваемся опытом и морально поддерживаем друг друга. Рассказываем, как справлялись со своими проблемами, пытаемся отыскать выход из сложных ситуаций, в которых оказывается каждый из нас. Я вижу, тебе тоже есть чем поделиться. Но вопрос в другом: готов ли ты открыть нам свою душу.— Нет, — прохрипел Джеджун и тут же осекся, когда увидел мелькнувшую грусть и разочарование в глазах напротив. — Вернее, пока… Нет. Вернее, никогда, нет. Он не сможет рассказать о Юнхо. Не сможет достать слова о нем и распылить вокруг себя. Как он потом их соберет? Как снова вернет и присвоит себе? Нет. Нет. Нет! Он не сделает этого. Ни за что на свете. Как ему может стать лучше после этого? Легче. Проще. Серьезно? Легче после того, как он вскроет себе вены, по которым течет этот мужчина, чтобы показать всем людям со словами ?Смотрите. Видите, что со мной сделала любовь? Видите? Не говорите мне больше, что это прекрасно. Что мне повезло, что я встретил человека, который полюбил меня, а я его. Мне не повезло. Нам не повезло. Не повезло полюбить так сильно друг друга. Потому что из-за любви люди не должны уходить. И не должны хотеть умереть??В этом нет ничего романтичного или чего-то прекрасного. Только не в том, что внутри огромный нож шинкует и так мелко нарезанные чувства. Только не в том, что кожа на месте старых шрамов чешется и зудит, нуждаясь в позабытом чувстве боли. Только не в том, что зуд этот можно унять лишь одним способом. И способ этот…— Понимаю, — закивала головой женщина, снова отвлекая от мыслей. Она потянулась к руке Джеджуна, взяла ее в свои ладони и некрепко сжала, тепло при этом улыбнувшись. — Не переживай об этом, мы всегда будем рады видеть тебя. Наше следующее собрание ровно через неделю, в четверг.— Хорошо, — еле слышно промолвил Джеджун, кивая и сжимая ладонями сиденье стула по обе стороны от своих бедер.Все присутствующие поднялись со своих мест и, громко переговариваясь между собой, начали расходиться. Дже растерянно оглянулся по сторонам, словно бы заблудился в незнакомом городе. По полу начал расползаться холодок, который проник через открытую дверь. Через витражные окна, располагающиеся под самым потолком, проникал потускневший свет. Голоса постепенно стихали, и парень тоже решил направиться к выходу.— Джеджун, можно тебя на минутку, — подозвала к себе парня Чонха. Дже резко затормозил и оглянулся назад. Чонха куталась в свой кардиган и провожала членов группы улыбками, плавными взмахами руки, пониманием во взгляде. Джеджун подошел к женщине, остановившись в нескольких шагах, и неловко заломил руки, думая, что он сделал что-то не так. Когда за последним человеком закрылась дверь, Чонха перевела взгляд на парня.— Простите, сегодня я…— Джеджун, люди приходят сюда по собственному желанию, — неожиданно перебила его куратор, снимая очки и убирая их в карман кардигана. На ее лице практически не было косметики. Лишь сладкий персик бальзама на губах и рассветный румянец на высоких скулах. Короткие, но густые ресницы обрамляли большие темные глаза, что смотрели неотрывно и, кажется, видели Джеджуна насквозь. — Все они ищут поддержки, понимания. Но это не про тебя, ведь так? — Дже поджал губы и отвернулся, сдерживая судорожный вздох, рвущийся наружу. — Тебе кто-то посоветовал сюда прийти?— Да, — глухо. — Один мой хороший знакомый. Он сказал… — какое-то вяжущее ощущение на языке не давало ему договорить.— Сказал, что тебе должно стать легче? — легкая улыбка растянула красивые губы Чонхи и заставила вздрогнуть Джеджуна от искренности, заложенной в этот, казалось бы, незамысловатый жест. Джеджун кивнул, отвечая на ее вопрос. — Но легче тебе не стало, да?— Нет, — честно, с долей сожаления и вины. — Не в моем праве заставлять тебя и дальше ходить сюда, — Чонха сделала шаг вперед и коснулась небольшой ладонью плеча Дже, несильно сжала его через плотную ткань и чуть наклонилась, заглядывая в растерянное лицо перед собой. — Твою боль никто не заберет себе, мы просто не так устроены. Но, приходя сюда, ты поймешь, что плохо не одному тебе. Что ты не одинок в этом. Ты убедишься, что вокруг полно людей, которые тебя понимают. Наши встречи помогают хотя бы на время забыть о своих проблемах и подумать о проблемах других. Чонха еще раз доброжелательно улыбнулась, сложила ладони на животе перед тем, как склонить свою голову, и направилась к столу, стоящему в дальнем углу. Джеджун проводил взглядом хрупкую фигуру, опускающуюся на шаткий стул, разжал кулаки, медленно выдохнул и отправился на выход. Ряды скамей смотрели на него с плохо скрываемым осуждением, из-за колонн выглядывали призраки насмешек. Дже едва ли не сорвался на бег, спеша к выходу.Солнце спросило, как все прошло, робко показавшись из-за курчавых облаков. Джеджун недовольно поморщился, сунул руки в карманы толстовки, опустил голову на трещины, украсившие ступени, и спустился вниз, чтобы избежать нежелательного разговора. Гравийная дорожка хрустела под ногами; запах жженного воска испачкал свежесть воздуха, окончательно рассорился с ветром, но тем не менее продолжал настаивать на своей правоте. Неподалеку от храма, у подножия каменной статуи какого-то святого, разговаривала по телефону Соен, прося ее забрать. Лысеющий мужчина, потерявший месяц назад жену, садился в свой серебристый седан, после высунув руку, согнутую в локте, и покрасневшее лицо в окно, предложил двум женщинам, так же состоящим в группе поддержки, довезти их.За Соен приехали через семь минут, остальные разбрелись в разные стороны. Один Джеджун стоял перед храмом, шуршал гравием, переступая с ноги на ногу, и не знал, куда ему податься. Сюда он приехал автобусе, который ходит раз в полтора часа. Судя по времени, которое он подсмотрел на часах, висящих на храме, прямо под окном колокольни, до следующего рейса еще около сорока минут. Остановка через квартал, временное расстояние — несколько минут.Эти несколько минут пролетели быстро, метры истоптались старыми кроссовками. Время замедлилось. Уставший день с неохотой полз домой, опоздав на последний поезд. Внимание Джеджуна привлекли объявления, расклеенные на стекле одинокой остановки. Предложение о работе, продажа старой мебели, помощь в написании научных работ, трогательное послание ко всем неравнодушным о пропаже домашних любимцев. Лишь два слова смог выцепить взгляд парня из вереницы строк, следующих друг за другом сцепленными вагонами. ?Сдаю квартиру?. Дже запомнил указанные адрес и телефон, а после тяжело опустился на лавочку — широкую деревянную пластину, прикрученную к двум металлическим выступам.Он возьмет немного денег из тех, что ему оставил Юнхо на первое время, съедет от Чольхо, устроится на работу и внесет все обратно на счет вклада, что мужчина открыл ему, как только забрал Дже к себе после смерти отца.Съедет.Начнет работать.От планов хотелось зажмурить глаза, чтобы спрятаться от будущего, отгородив его темной пеленой, выстланной закрытыми веками. Джеджуну иногда казалось, что будущее уже наступило. Что оно пришло, когда у него не было времени, чтобы обратить на него внимание. Это самое будущее хотело с ним, вероятно, обсудить планы, ожидания, решения, но, обидевшись на равнодушие, устроило все само. Он не станет больше жить с доктором Чон.Не станет больше трогать деньги Юнхо.Но это все потом. Прежде Джеджун хотел съездить в одно место. Вернее, вернуться. *Море пахло солью, мокрым песком и прошлым. В открытый люк автобуса залетал легкий бриз. Хотел познакомиться. Если повезет — обзавестись другом. Но, увидев, что в темном из-за сдвинутых штор на большинстве окон салоне, сидит человек, с которым они не очень хорошо разошлись, тут же вылетел обратно на улицу. Джеджун, сложив на груди руки, прислонился лбом к запотевшему окну и в мыслях, превратив море в огромный кусок синей материи, разрывал его на мелкие кусочки. Пену смотал в большой клубок и зарыл глубоко под землю. Море не видело их истории с Юнхо до того, как ему стерли память. Предъявить ему обвинение еще и в сокрывательстве тех воспоминаний он не мог. Но отыскать виновного и переложить все тяжбы совершенных деяний хотелось просто до дрожи. Но ни небо, собирающее у горизонта грозовые тучи, ни шепчущиеся между собой пенящиеся волны, ни автобус, уже во второй раз привезший его в это место, на самом деле виноваты не были. Море не дарило надежду на светлое будущее, волны не скрепляли никаких обещаний, даже автобус, с которого Джеджун сошел первый раз, обретя в тот момент человека, что завладел его сердцем, никогда не давал гарантий, что каждый раз пунктом его назначения будет станция с названием ?счастье?. Такой, кажется, вовсе не бывает. Только не в этой жизни.Только не в жизни Джеджуна.Дорога от автовокзала до их с Юнхо пляжа заняла не больше пятнадцати минут. И все это время Дже возвращался мыслями в прошлое. Воспоминания — та же реальность, только написана она белыми буквами на белой бумаге. Ты знаешь, что они есть, но не можешь увидеть их вживую. В силах вспомнить лишь, как своей рукой эти самые буквы старательно выводил. Какую форму им придавал, в какую сторону делал наклон — восстановить в памяти не так просто, но, если постараться, можно воссоздать в голове и толщину линий, и плавность изгибов. Джеджун знал, что их с Юнхо воспоминаний хватит на целую книгу, но все, что он имел, — это короткие отрывки, никак не связанные между собой. Единственное, что объединяет их, это сам Юнхо. Как они впервые познакомились, как сблизились, что послужило причиной того, что у Дже забрали и воспоминания, и Юнхо, — все это оставалось загадкой.Море не расскажет, что произошло, но оно может помочь вернуть то, что у него украли. Чтобы вымолить прощение, пойдет на все. Выполнит любое условие, даже самое безумное. Джеджун понимал это по его плачу, выплескивающемуся на берег вместе с шумными волнами. Небо не разукрашено закатом, вода этим вечером — не зеркало, в которое каждый день смотрелось солнце, прежде чем отправиться спать. Море вобрало в себя тяжесть наплывших со всех сторон туч, а небо, не выдержав такой нагрузки, нависло слишком низко над ним. Джеджун при желании мог бы дотронуться до грозовых облаков, но решил не тратить на это время.Он снял с ног свои кроссовки и зашагал к кромке воды, жадно целующей берег. Целующей так, будто его любовника мог кто-то запросто увести. Где-то вдали прогремел гром. Джеджун оглянулся по сторонам: на пляже был он один. Качающиеся из стороны в сторону сложенные зонты, шпилями торчавшие из песка, лежавшие друг на друге шезлонги, что укрылись от непогоды под соломенной крышей небольшого навеса, и засыпанные песком бетонные ступени, ведущие прямо к воде. В этом месте их с Юнхо история началась во второй раз. Это место должно помочь ему вспомнить, как у них это было впервые.?Оставь надежду всяк сюда входящий?.Кажется, такую фразу Данте поместил в заключении над вратами Ада? Джеджун выполнил это условие уже давно. В Ад он ступил в тот день, когда выбежал из их дома на улицу и среди лиц, голосов, маленьких вселенных и лишился сразу всего: и Юнхо, и надежды. Первый поцелуй воды был ледяным. Неэмоциональным. Лишенным страсти. Море, будто заставили это делать. Будто, не имевшее совершенно никаких чувств, оно зашагало пальцами выше по ногам. Сжало намокнувшую джинсовую ткань на бедрах, ладонями провело по пояснице. А Джеджун и сам не мог расслабиться в этих объятиях. Он одновременно страшился этой близости, и одновременно желал ее. Шагнув еще дальше, позволил оставить смазанный поцелуй на своей груди. Сам не рискнул проявить ласку в ответ. Его ладони мирно лежали поверх перекатывающейся волнами темной поверхности воды. А тело дрожало. Но… не от страха.От предвкушения.Разгорающаяся страсть моря ничуть не испугала его. Джеджун не зажмурил глаза, не обхватил свое дрожащее от холода тело руками, не отступил назад. Хотя мог бы. Берег всего в десяти метрах. Как тот самый лучший друг, которому никогда не получить ответных чувств, с тоской наблюдал, как его возлюбленный отдает себя другому. Тому, кто лучше. Кто ярче. Кто увереннее.Ледяные пальцы уже на плечах. В шуме волн — вопрос шепотом. Готов? Джеджун решил не отвечать на него. Прикрыв глаза и невольно набрав в легкие воздуха, оттолкнулся от песчаного дна ногами и уже в следующее мгновение скрылся под водой. Какая-то неведомая сила тянула его обратно на поверхность. Грудь раздирало, ведь весь воздух вместе с маленькими пузырьками покинул его тело через рот. Под закрытыми веками щипало. Редкие вспышки, как склоки на небе, которое громом кричит на непокорную грозу. Джеджун вынырнул на поверхность, жадно хватая воздух и бултыхаясь в воде. Он махал руками и ногами, отчаянно противясь нездоровому желанию вновь подвергнуть свое тело тем ощущениям. Бушующими волнами его уносило все дальше от берега. Теперь дна он мог коснуться лишь пальцами ног, и только скрывшись под водой с головой. Джеджун ладонями хватался за бушующие волны, но те, как и порванные рыбацкие сети, подарить улова в виде спасения не смогли бы никак. Да парню и не нужно было никакого спасения.Прежде, чем нырнуть под воду во второй раз, делать глубокий вдох он не стал. Лишь оглянулся через плечо на берег, который, кажется, становился все дальше и дальше от него. Может, Юнхо стоит там, у кромки стонущей и пенящейся воды. Может, выискивает его в обрушившейся на их мир непроглядной тьме. Может, думает над тем, как спасти. Только вот…Если человек хочет тебе помочь, то он, не раздумывая, кидается за тобой следом. В воду — даже, если не умеет плавать. В пропасть — даже, если за спиной нет крыльев. Не строит планы.Не рассчитывает возможности.Он идет спасать тебя даже, когда знает, что у него ничего не выйдет.Под водой темно и холодно. Джеджуну хотелось выбраться из этих объятий, увернуться от настырных поцелуев. Море было сильно возбуждено и хотело его целиком и полностью. Ему и дела никакого не было до безмолвной мольбы прекратить. Остановиться. Когда Джеджун вынырнул во второй раз, его, будто бы силой потянуло обратно. Вода, попавшая в рот, заполнила собой все дыхательные пути и не давала сделать малейший вздох, когда он снова всплыл на поверхность. Дно под ногами уже не чувствовалось, руки онемели от холода. Соленая вода разъедала покрытую мелкими порезами кожу. Наказывало за измену. Наконец-то показало свое истинное лицо. Оно продолжало издеваться над Джеджуном, распускало свои руки, пальцами изучало дрожащее тело, губами оставляло невидимые поцелуи и метки.― Вечное сияние чистого разума? ― прочитал название Юнхо. ― Название такое странное.― Ты не смотрел этот фильм, хен? ― расширив глаза от удивления, вопросил Дже. ― Серьезно? Это мой любимый фильм. Я его раз сто точно смотрел.Джеджун увидел Юнхо под водой. Размытого и нечеткого. Вокруг было по-прежнему темно и холодно. Но голос, раздавшийся откуда-то, согрел и развеял тьму. Теперь Джеджун мог видеть даже с закрытыми глазами. Мог слышать с залитыми кровью ушами.Мог чувствовать вырванным из груди сердцем, которое он держал в руках, думая, что хотя бы так оно сможет отыскать того, ради кого билось все это время. Он хотел подплыть к нему. Хотел вновь прикоснуться. Но тело под водой совершенно не слушалось. Оно сделалось невероятно тяжелым. Его тянуло ко дну. Пузыри оставшегося воздуха выходили через рот, застилая взор. Когда они растворились, Юнхо уже не было. Джеджуна охватила паника. Он зажмурил глаза и снова резко их открыл. Отыскав последние силы, Дже оттолкнулся ногами от дна, которого уже коснулись его стопы, и выплыл на поверхность. Он тут же закашлялся, жадно хватая ртом воздух. Размахивал руками, орошая все вокруг солеными брызгами. Где-то вдалеке выла сирена. Гремел гром. Запутавшись в порыве ветра, истошно кричала чайка. Пахло мокрым песком. Тиной. Дождем. И воспоминаниями. Пахло мыслями о Юнхо.― Хен, ты бы стер себе память, чтобы забыть меня? ― внезапно подал голос Джеджун, поворачиваясь к мужчине. Отложил пустую коробку и посмотрел на Чона с интересом.Неужели, Юнхо тоже выплыл на поверхность? Он последовал вслед за ним? Джеджун начал крутить головой в разные стороны. Но Юнхо снова нигде не было. Он снова пропал. Тело лишено сил, но только не мысли, только не они. Те отчаянно цеплялись за каждую возможность еще раз услышать родной голос. Еще раз заглянуть в родные глаза. Еще раз почувствовать тепло родных пальцев.Глубокий выдох. Последний взмах слипшимися от воды ресницами. Опущенные веки. Расслабленные руки, больше не удерживающие тело на плаву. И Джеджун снова под водой. ― Я просто... Хен, ну представь, что я сделал что-то такое, отчего тебе было бы настолько больно, что ты... ты...― Послушай меня, Дже, ― Чон перебил его и придвинулся настолько близко, что теперь их ноги соприкасались. Он взял джеджунову руку в свою и крепко сжал. Тот все еще не смотрел на него. Боялся. Дрожал от страха. Кусал губы от волнения. Задыхался от любви. ― Я никогда не буду хотеть забыть тебя. Что бы ни произошло, что бы ни случилось. Слышишь меня? Ты ― лучшее, что случалось со мной в этой жизни. Пусть ты и... ― Юнхо осекся, невысказанные слова душили, стягивая петлю на его чувствах. ― Пусть ты и болен, но я буду с тобой. Всегда буду.Его тело выбросило на берег. Лениво омывающие песок волны едва касались бледных стоп. К мокрой одежде пристали мелкие песчинки. В волосах запутался свет неловко выглянувшей луны. Где-то неподалеку проезжали машины. Пел колыбельную ветер. У него почему-то был голос Юнхо. И вместо слов ?засыпай, засыпай? он вытягивал плавное и тягучее ?… я буду с тобой. Всегда буду?. Джеджун лежал на животе. Его руки раскинуты в разные стороны, а левая часть лица была наполовину в песке. Кроссовки лежали в нескольких метрах. Джеджун блуждал взглядом по белым шнуркам, наполовину утопленным в песке, по узорчатой подошве перевернутого на бок правого кроссовка, по фирменной, чуть стертой нашивке левого.Сирена поселила между ними расстояние; гроза закончилась, разогнав тучи; улетела даже чайка. Лишь море не умолкало, прося прощение за свою несдержанность. Осторожно и ненавязчиво лизало пятки. Но Джеджун даже не вздрагивал от холода, что дарили его воды. Я буду с тобой.Я буду…Я…Голос Юнхо становился все тише. Как бы Джеджун не вслушивался в то, что он говорил ему, расслышать его было уже практически невозможно. Кажется, скоро начнет светать. Небо на горизонте начало подсвечиваться. Дже зажмурил глаза и сжал ладони в кулаки, чтобы упереться ими в землю и попробовать подняться.То, что нас окружает: цвета, запахи, звуки — все это мы не ощущаем, мы это лишь видим, осязаем и слышим. Ощущать мы начинаем тогда, когда всему этому придаем какое-то значение, когда каждую вещь наделяем смыслом, придумываем ей маленькую историю или же эту историю узнаем от кого-нибудь или из чего-нибудь. Мы не понимаем мир, пока он для нас является всего лишь картинкой, обычным 2D-изображением и ничем более. Но даже трехмерное измерение не дает нам взглянуть на него полностью. Мир вокруг ощущается нами через призму нашего восприятия. Мы не можем знать наверняка, что кто-то видит небо именно в таком же цвете, в каком оно видится нам. Мы не можем знать наверняка, что трава пахнет для другого человека тем же, чем она пахнет для нас. Мы не можем наверняка знать, что для другого любовь это то же самое, что и для нас. Даже тот человек, которого мы любим, может любить нас совершенно иной любовью.Мы не можем воспринимать этот мир без какого-либо опыта. Без каких-либо даже самых базовых знаний о том, что есть добро, что есть зло. Где правда, а где ложь. Где искренность, где ложь. Плохо это или хорошо. Свет или тьма перед нами. Мы слепы, даже при том, что наши глаза способны рассмотреть даже мельчайшую пылинку, но без тех знаний мы не поймем, что перед нами. Не сможем сделать каких-либо выводов. Опыт, даже самый незначительный, помогает нам лучше понять жизнь и самих себя. Счесанные об асфальт ладошки уже в детстве знакомят нас с болью. Учат нас понимать ее, поджимать губы и мириться с ней. Слезами ли, мольбами о помощи пытаться избавиться от нее. Только вот счесанные об асфальт ладошки даже в детстве не учат, что ни одно, ни другое не поможет. Ни при каких обстоятельствах.Джеджун понимал это. Он уже не маленький. Его ладошки не счесаны. Но ему больно. Чертовски сильно. Больно так, что невыносимо. По его скулам вниз катились капельки слез. Падая на землю, те собирали крупинки песка в небольшие мокрые комочки. Но о помощи Джеджун не молил. Знал, что она не придет. Ей просто неоткуда прийти. Она потеряла всякие ориентиры и застряла где-то в пустыне, не имея и малейшего шанса на то, чтобы выбраться.Дже перевернулся на спину, чувствуя, как с его живота посыпался песок. Тот был в одежде, волосах, между пальцев, в носу и во рту. Щекотал, раздражал, немного выводил из себя. Но Джеджун ничего не делал, чтобы избавиться от неприятных ощущений. Пусть оно будет так. Что изменится, если он устранит эти небольшие помехи своему удобству? Кажется, море прошептало ему ответ.Парень приподнялся на локтях и посмотрел на волны. Взглядом попросил повторить.Но то воспротивилось и снова умолкло, заявив, что повторять не намерено. Джеджун снова услышал тот ответ в ускользающем эхо. ?Ничего не изменится. Ничего, Джеджун?.Вот, что оно сказало ему. И было абсолютно право.Юнхо не придет. Не возьмет его сердце в свои руки, чтобы вернуть туда, где ему место — между джеджуновых ребер. Не на помойке. Не под ногами. Не в дрожащих ладонях Дже, не знающего, что с ним делать. Юнхо не прижмет его к себе. Не поцелует. Не скажет, что все хорошо. Не залечит каждый шрам — он их все не сможет рассмотреть даже. Часть их Джеджун скрыл татуировками, часть и вовсе прятал под кожей, как раз в том месте, где до сих пор не срослись ткани и мышцы вырванного сердца.Он зарылся пальцами в песок и зажмурил глаза. Еще раз прокрутил сегодняшнее воспоминание.Затем еще.И еще, и еще!Он снял по нему целое кино и написал книгу, изменив финал. В его произведениях не стояла пометка ?Основано на реальных событиях?, потому что реальные события разнились с тем, что в итоге получили главные герои. А получили те счастье. Простое такое, человеческое. Джеджун уже и не знал, что это такое. Не помнил. В реальной жизни — он второстепенный персонаж, на фоне которого счастье главного героя достигло едва ли не космического масштаба. Смотря на таких, как Джеджун, говорят, мол, посмотри на того парня, разве тебе есть, на что жаловаться. По сравнению с его жизнью, твоя — сказка.Джеджун кое-как сел, притянул к себе кроссовки и стал обуваться. Отполз немного назад, когда море в очередной раз лизнуло подошву его обуви, и потуже затянул шнурки. Отряхнул с одежды высохший песок, несколько раз потряс головой в разные стороны и попробовал встать. Получилось не сразу. Ноги его не держали. Они тряслись под тяжестью ослабевшего тела. Ухватиться было не за что. Вокруг — пустота. Оказывается, она не только внутри.Она — всюду.Создала вокруг Джеджуна вакуум и никого в него не пускает. Боится, что кто-то может его у нее отнять. Боится, что такая легкая добыча вряд ли так скоро подвернется ей под руку.