за ударом удар, и ты снова со мной (1/1)

В выходные, когда Чольхо не нужно было работать или отправляться куда-то в город по делам, Джеджун не выходил из своей комнаты. За обедом и ужином отвечал на стандартные вопросы о самочувствии, когда сталкивался с мужчиной в коридоре, кивал на неразлучное трио неравнодушия ?ты в порядке??, ?принести тебе поесть??, ?хочешь, можем поговорить?, а, провожая Чоля на работу, отрицательно мотал головой интересу, нужно ли ему что-нибудь. Ничего ему не нужно. Все, в чем испытывал потребность, не скинуть с полки магазина в корзину, не пробить на кассе, не расплатиться за это наличными или по карте — на выбор. Интернет-магазины со всякой экзотикой тоже навряд ли ему предложат хоть что-то подобное. И дело не в наличии средств, ведь всегда можно взять кредит, заложить имеющиеся ценности. Только вот… Охотник за желаниями, за артефактами и прочей экзотикой вряд ли сумеет хотя бы тень Юнхо поймать в объектив, чтобы за этот снимок потребовать у Джеджуна все, что у него есть. А Джеджун бы отдал все. И, если бы этого не хватило, надел маску, купил оружие и пошел бы грабить банки. Он переступил бы через закон, связался с мафией. И все ради того, чтобы знать — Юнхо жив и счастлив. Пусть даже без него. Пусть даже с кем-то другим.В его комнате не было телевизора, компьютера, планшета, набитых книгами полок. Чольхо купил ему ноутбук сразу же, как только Дже сюда переехал, но парень вынес коробку в гостиную и поставил ее перед мужчиной, когда тот читал у камина. Сказал, что ему не нужно это. Скетчбук и пара карандашей — сокровища, которые маленький принц приобрел, чтобы отстроить новое королевство — только уже у себя в голове. Делал наброски сначала на бумагу, затем переносил их в сознание. И, лишь, когда полностью был доволен результатом, наносил на свое тело. Татуировщик, постоянным клиентом которого был Джеджун, предлагал ему неплохие деньги за эскизы. Только вот Дже не хотел, чтобы их историю носил у себя на теле кто-то еще. А нарисовать что-то отвлеченное у него не получалось. Ведь каждая линия — очертания крепкого тела, точка — одна из бесчисленных мурашек, подсластившая кожу рассыпанным под ней сахаром, клякса — капли пота, слез, спермы, штриховка — волосы, которые Дже любил перебирать своими пальцами. Когда Чольхо был дома, Джеджун рисовал, сидя на подоконнике, и изредка поглядывал на раскачивающийся на ветру гамак. Когда Чольхо уходил, Джеджун принимал у вечера приглашение на прогулку и отправлялся бродить по узким переулкам. Проходя мимо тату-салона, представлял, как вновь переступит его порог, чтобы начать забивать левую руку черной краской, и мысленно дорисовывал почти готовый эскиз. То была извилистая тропа, которая должна обвивать руку до локтя, затем предплечье и венчаться полной луной, нарядившейся в полупрозрачные облака. Тропа, камни которой в самом начале пути давали прорастать из мелких трещин хрупким цветам, чем дольше уходила к небу, тем чаще редела. Голый камень, на котором не рос даже мох, являлся концом. Всего. Там, в той точке, куда Джеджун карабкался, не будет ничего. Ни единого росточка, за который можно ухватиться. По обоим краям тропы рассыпаются звезды, которые луна согнала с небес, заставив те сложиться у ее ног.Пустота выстукивала имя Юнхо в сознании тошнотворной азбукой Морзе. Потому парень старался наполнить себя звуками ночного города, а тот, стоило опуститься сумеркам на его улицы, становился разговорчивым, как никогда раньше.Сегодняшний день мало чем отличался от предыдущих. Разве что только расцветкой толстовки, которую Джеджун натянул на себя. Черный цвет вылинял до бледно-серого. Заправленные в высокие ботинки на шнуровке черные джинсы были потертыми чуть выше колен. Немного топорщились сзади — карманы спрятали в себе телефон, ключи и немного денег. Ладони зарылись в широкие рукава толстовки, голова укрылась в капюшоне. Дже торопливо шел вперед, смотря лишь себе под ноги. Дырявил лужи, пачкал отпечатками подошв высохший асфальт, спорил с воздухом шумным и частым дыханием через нос. Заставлял себя забыть чертову азбуку Морзе, которую не помнил, что учил, но каким-то образом знал. Бойскаут, растерявший все свои навыки. Кроме одного. Самого бесполезного. Лучше бы помнил, как выживать в условиях, не пригодных для нормальной жизни. Зачем ему знать способ знакового кодирования, если даже сигнал о помощи посылать некому? Разбить лагерь, развести костер и добыть себе пищу — вот те умения, которые необходимы. А пока разбивать он научился только себя. Разводил доктора Чон, обманывая его и говоря, что все в порядке. Добывал из недр памяти лишь воспоминания. Ужасный из него бойскаут. Как и ужасный маленький принц, который не смог сберечь собственное королевство. Парень вышел к небольшому скверу. Лавочки, урны, аккуратно подстриженные кустарники — все в россыпи капель, которые поблескивали в ярком свете уличных фонарей. Лавки, торгующие сладостями и кофе, были закрыты, на опущенных глазницах-окнах висели таблички со временем работы. Если верить часам, прикрученных к одному из столбов, до их открытия еще больше шести часов. Сейчас — два ночи. Спать Джеджуну не хотелось совершенно. Ведь знал: стоит только закрыть глаза, в сознании вспыхнет образ, который принес слишком много боли. А мысли, погружаясь в сон, уже давно перестали шифроваться. Они говорили с парнем воспоминаниями, звуками, запахами, ощущениями. Это не точка точка тире тире / тире точка / точка точка точка точка / тире тире тире.Ю н х оЭто тихие, как скоростные лифты в новых высотных домах, прикосновения. Это россыпь сахара под кожей на груди, животе и бедрах — на каждом этаже, где лифт тот останавливался. Это весеннее дыхание, греющее промерзшую за зиму короткого расставания кожу. Это букеты из поцелуев, которые не завянут без воды и солнца, но которые желательно удобрять взаимностью.Это Млечный путь, собранный из одних лишь взглядов.Во сне он его касался, целовал, обнимал, прижимал к себе. Делал своим вновь и вновь. В реальности же отрекался, тишиной и своим отсутствием говорил, что не его это. И никогда им не было.Джеджун сел на лавочку, чувствуя, как ткань джинсов на бедрах впитывает в себя ночную влагу. Небо смочило сухость улиц, дав сделать всего несколько глотков. И тем этого было достаточно. Улицы, уставшие бороться с аллергией на пыль, сразу же задышали свежестью. Джеджуну и всего Мирового океана не хватит, чтобы утолить жажду, которая его мучала с момента ухода из его жизни Юнхо.Сквер разделял небольшой неработающий фонтан посередине. На противоположной стороне площади, вымощенной камнем, что закручивался спиралью вокруг неглубокой каменной чаши, стояла компания курящих парней. Оранжевые огоньки горели в ночи; чужой смех болезненно хрипел на фоне здоровых звуков перешептывающейся листвы и проезжающих по улицам машин.Широко расставив колени, Джеджун наклонился корпусом вперед, чтобы сплюнуть образовавшуюся во рту горечь. Вытащил одну руку из кармана толстовки и утер тыльной ее стороной губы. Кожу, повлажневшую от слюны, тут же приласкал ночной воздух, размашисто лизнув. Джеджун покосился в сторону парней и тут же отвернулся, когда один из них что-то ему выкрикнул. Натянув один уголок губ в подобие усмешки, решил не обращать внимание.Джеджун едва заметно вздрогнул, когда несколько теней двинулись в его сторону. Глянул на них из-под сильно надвинутого на голову капюшона и поднялся на ноги. Его дыхание сбилось, пульс участился. Он сумасшедший. Точно сумасшедший. Вышитое серебром небо с опаской глядело на парня, сделавшего шаг навстречу группе нетрезвых ребят.В Хорватии ныряльщик Будимир Шобат задержал дыхание под водой двадцать четыре минуты и одиннадцать секунд. Это рекорд? Нет. Джеджун не дышит без Юнхо уже почти полгода. Сто семьдесят четыре дня, восемь часов и пятнадцать минут. Он начал задыхаться уже в первые секунды, но всплыть на поверхность ему не позволяли. Дже больше не хочет так. Тех воспоминаний, что у него были, недостаточно. Ему нужно еще. И он знает, как получить их. Лицо сморщилось, как только плечом задел одного из парней. Джеджуна отшатнуло в сторону. Он наступил в лужу, заляпав ботинки ребят брызгами грязи, смешанной с опавшей листвой. Капюшон слетел с головы, как только его толкнули ладонью в грудь.Они начали что-то ему кричать, но в голове стоял непреодолимый шум пульсирующей в висках крови, опьяненной адреналином.— Ты наркоман, что ли?— Посмотри на его глаза — они какие-то безумные!— Он ничего не соображает, Мин. Оставь его.— Нет. Я хочу его проучить. Будет знать, как…Джеджун слышал лишь обрывки. Фразы, как клочки горящей бумаги по время пожара в библиотеке, ссыпались на него со всех сторон. Мысль, заложенная в них, превратилась в пепел. Она и до этого не несла в себе глубины, а теперь и вовсе превратилась в набор непонятных символов. Кровь, которая сочилась из порванной губы после первого удара прямо в рот, вязла на языке. Дже смаковал ее вкус несколько долгих мгновений, прежде чем сплюнуть. Его отшвырнули в сторону узкого проулка, темного и сырого. Запах плесени и тины, покоящейся на дне залежавшихся луж, тут же ударил в нос. Ткань толстовки заскользила по кирпичной стене, к которой Джеджуна прислонили спиной. Парень сильно ударился затылком, отчего сдавленно зашипел прямо в лицо незнакомцу, который навис над ним, подобно тени. Крепкие пальцы впивались в ворот толстовки, а дыхание, смешанное с перегаром и запахом дешевых сигарет, ударило прямо в лицо. Дже снова поморщился и попытался отвернуться. Обвил дрожащие пальцы вокруг крепких запястий, удерживающих его, и стал оттягивать вниз. Голоса снова что-то говорили. Кажется, у этой компании был свой тайный шифр, который Джеджун никак не мог разобрать. Да, все дело было в этом. И уж никак не в голосе Юнхо, так отчаянно зовущем его по имени. ― Джеджун, ― тихо позвал юношу Юнхо, повернувшись на бок и осторожно коснувшись его плеча. Даже сквозь плотную ткань серого джемпера почувствовал жар его кожи. ― Дже? ― уже более взволнованно.Парень открыл глаза, пытаясь отыскать в темноте того, кто говорил с ним. Пытался отыскать Юнхо. Но перед расфокусированным взглядом только потекшие краски плачущей реальности. Юнхо не было. Где же он? Неужели остался там, в кратковременной вспышке, вызванной адской болью? Если так, тогда Джеджун знал, что делать дальше.Он снова зажмурил глаза и расслабил тело, позволяя чужим кулакам бить себя в грудь, живот, бедра. Дже практически не чувствовал боли. Лишь слабо мотал головой, словно бы искал в толпе знакомую, мгновением ранее потерянную фигуру. Только вот вместо толпы была искрящаяся цветными бликами темнота, вместо мгновений — бесконечно долгие месяца, оставшиеся в прошлой жизни, а вместо безликой фигуры был человек, зовущий его по имени.Джеджун продолжал махать руками и ногами, но Чону удалось на время пресечь все его движения, крепко обхватив обеими ладонями поперек живота и прижав к себе. От бьющегося чужого сердца, удары которого юноша чувствовал своей спиной, в мыслях Дже на мгновение блеснуло просветление. Он повернул голову вбок, чтобы посмотреть на человека, прижимающего его к себе так трепетно и нежно, не смотря даже на приложенную для этого силу. Однако Юнхо уткнулся ему носом в изгиб шеи, опаляя кожу своим дыхание, и лица его Джеджун не увидел.Это Юнхо. Это его тепло. Его дыхание. Его прикосновения. Джеджун почувствовал это даже через воспоминания. Новая вспышка боли — более яркие краски стертого прошлого. Джеджун терпел. Терпел изо всех сил, потому что не хотел расставаться с тем, чего его лишили в жизни. С тем, что у него отняли. Он скучал. Он чертовски сильно скучал. А потому даже адская боль в ребрах не смогла ему помешать быть с тем, кого он любил больше жизни.Когда Джеджуна кто-то потянул вперед, заставляя тем самым расцепить Чону свои объятия, Юнхо в ужасе распахнул глаза. Выглядывая из-за джеджунова плеча, увидел своего старшего брата. Тот смотрел то на Дже, то на него глазами, полными боли, той же самой боли, которая обгладывала его, Юнхо, сердце, как кость, на которой уже ничего не осталось.― Ты понял, что с ним произошло? ― Юнхо на это лишь отрицательно помотал головой. ― Он под действием наркотика. Причем чертовски сильного…Внезапно все прекратилось. И боль. И тепло. И прикосновения. Холодный воздух опалил открытые участки кожи своим дыханием. Джеджун почувствовал, как дрожат его колени. Шершавая стена за спиной, боль в мышцах и во всем теле. Почему вернулась реальность? Почему воспоминания с Юнхо уступили ей место? Почему его сознание перестало бороться за возможность побыть с тем, с кем так сильно хотелось?Веки с трудом открылись. Взгляд плыл. Как краски, сильно разбавленные водой. Улица смазывалась. Как плохо прогрунтованный холст. И нет, дело было отнюдь не в таланте художника. Тот у него был безукоризненный. Дело было в его навыках. Он мог чувствовать цвет, заигрывать с тонами, мог с легкостью запечатлеть это все не только у себя в мыслях, но и на полотне. Сохранить, однако, это — дело не дара, а умения. Одни назовут жизнь художником посредственным. Ведь на одних та пожалела краски, других уместила в формате тридцать на сорок. Жизнь Джеджуна, которая была еще наброском, решила вовсе стереть, чтобы попытаться нарисовать ее заново. Теперь уже учитывая свои былые ошибки, исправляя недочеты. Не подумала только, что во второй раз ошибок и недочетов будет во сто крат больше. Линии получались неровными, тени не выходили вовсе. Наверное, рисовать одно и то же во второй раз жизни наскучило, вот она и решила закончить эту картину кое-как.Но Джеджуну так не нужно было. Он готов был вступить в сговор со смертью, чтобы она припугнула жизнь, и та впредь старалась, когда приступала к тому, что зовется его серыми и блеклыми буднями. Джеджун больше не хотел так жить. Не мог. Потому и сползал сейчас по кирпичной стене вниз, чувствуя, как плотная ткань складками собирается на спине. Слизал языком кровь из одного уголка рта и прислонил тыльную сторону ладони к правому глазу, сильно зажмурившись. Обнял себя поперек талии второй ладонью, чувствуя, как болит все в груди, и откинулся затылком назад. Ночной город говорил с ним. Все боялся, что он потеряется сознание. Держал за руку ластящимися сумерками, нежно гладил по щекам легким порывом ветра. Парень вытянул перед собой ноги и опустил руки по обеим сторонам от бедер. Ладони с шумом ударились о грубый асфальт, счесывая костяшки. Хриплое дыхание резало с легким свистом воздух, кровь медленно ползла по подбородку. Джеджун чувствовал, как все его тело немеет. Он не мог пошевелить челюстью, не мог поднять руку, согнуть ногу в колене, чтобы почувствовать стопой опору и попытаться подняться на ноги.Телефон, выпавший из его кармана, лежал на земле в нескольких метрах. Капли на сенсоре переливались всеми цветами, когда экран загорелся, оповещая о пришедшем сообщении. Джеджун повернул голову набок, подбородок упал на плечо, а взгляд — на смартфон. Белое расплывающееся в темноте пятно — вот, что он видел вместо телефона. Поморщился, когда попытался приподнять на ладонях свое тело. Боль прошила его от шеи до копчика, а после ее будто рассекли на несколько частей, и она потекла в разных направлениях — по рукам и ногам.― Джеджун, ― тихо позвал юношу Юнхо, повернувшись на бок и осторожно коснувшись его плеча. Даже сквозь плотную ткань серого джемпера почувствовал жар его кожи. ― Дже? ― уже более взволнованно.Снова в мыслях. Оказывается, путь из головы в грудь, в то место, где находится, сердце, не так уж и долог. Иначе боль, заточенная тем воспоминанием между ребер, не объяснить никак. Слезы, собравшиеся в глазах и тут же сорвавшиеся вниз, близко подобрались к свежим ссадинам. Счесанная кожа на скулах и щеках тут же защипала. Джеджуну пришлось утереть влагу с лица рукавом толстовки и вновь с силой зажмурить глаза.Джеджун…Еще.Дже?Еще. Ему нужно еще!Юнхо. Он же был так близко. Так близко. Но снова исчез. Почему? Почему он оставляет его снова и снова? Почему уходит? Почему бросает?Джеджун должен подарить ему боль?Он должен страдать, чтобы тот к нему вернулся хотя бы в мыслях?Если так, то он согласен. Иного выхода у него все равно нет. Без Юнхо он все равно не выживет. А, если умирать, то хотя бы с его улыбкой перед глазами. С его прикосновениями на коже.Но сегодня Джеджун не готов умирать. Ему мало. Ему мало Юнхо. Он придумает, как вновь услышать его. Как снова почувствовать его. А пока…Опираясь о стену за спиной, парень, еле стоя на ногах, поднялся с земли и тут же прислонился виском к холодному кирпичу. Перевел дыхание и покосился в сторону сквера, который одним своим видом недоуменно вопрошал, почему Дже так долго не возвращается. Понимая, что в таком виде не доберется самостоятельно на ногах, схватил телефон, валяющийся рядом с лужей, и через приложение вызвал такси. Через несколько минут черный седан отделился от ночи прямо в нескольких шагах от того места, где, прижимаясь стеной к кирпичу, еле стоял на ногах Джеджун. Желтый свет фар стал чуть тусклее. Парень, даже не взглянув на номера, что пришли ему вместе с оповещением, что машина уже направилась к нему, сел за заднее сиденье. Водитель кинул быстрый взгляд в зеркало заднего вида и плавно тронулся с места, следуя по адресу, что Дже указал при заказе. От мелькавшей за окном улицы голова закружилась еще сильнее. Чувствуя, что его вот-вот стошнит, парень плотно сомкнул губы и уткнулся подбородком в плечо. Его лихорадило. Казалось, что все недуги разом обрушились на его тело. Когда такси остановилось, Джеджун коротко поблагодарил водителя и, вместе с сигналом оповещения списания с карты денег покинул салон автомобиля. Дом доктора Чон был прямо перед ним.Дже улыбнулся одним краешком разбитых губ и, прихрамывая, направился к двухэтажному строению. Дом встретил его тихим радушием и одиночеством. Доктор Чон сегодня в ночную смену и, наверняка, даже не догадывается, в каком сейчас парень состоянии. Вернется лишь утром, наверняка, застанет избитого Джеджуна лежащим в постели. Скорее всего, уставший после непростой смены, просто промолчит. Или накричит. Или устроит очередную лекцию. Может быть, запишет на прием к психотерапевту. Джеджуну было все равно. Ему не хотелось ничего.Он поднялся на второй этаж, держась обеими руками за деревянные перила, у двери, ведущей в свою комнату, остановился, чтобы перевести дыхание. Согнувшись пополам, закашлялся, чувствуя, как на ладони, что он прижал ко рту, остались капли крови. Вошел в спальню. Включил лишь ночник. Издав негромкий стон, закинул руку за голову, подцепил пальцами края толстовки и потянул вверх. Взъерошив волосы еще сильней, снял с себя испачканную в грязи и крови одежду. Бросил ее в угол комнаты и направился в ванную. Включенная в раковине вода вливалась, будто прямо к нему в уши. Джеджун обхватил голову руками и посмотрел на себя в зеркало. Из-за размытости перед глазами не смог разобрать даже малейшего очертания. Шипя, умылся, промокнул кожу лица и шеи чистым полотенцем и вернулся в спальню с небольшой аптечкой, что захватил с собой. Опустившись на кровать, обработал ссадины и ушибы, до которых мог дотянуться. Чувствуя, что сил не осталось практически совсем, откинул покрывало и забрался под одеяло. Прижал колени к груди и обхватил их обеими руками. Юнхо оказался рядом, когда ему было плохо. Когда было плохо тогда. Чем же сейчас отличается от того тогда? Почему в один момент он пришел на помощь, а в другой оставил корчиться от боли на мокром асфальте?Может, прошлый Джеджун нравился Юнхо больше? Может, он любил того Джеджуна? Но Дже не виноват, что у него отобрали его воспоминания. Он не виноват, что у него забрали его самого. Судя по тем воспоминаниям, что вырвались из ?клетки?, тот Джеджун был слабым, неуверенным в себе и… употреблял наркотики. Джеджун, которым он стал, никогда бы себе не позволил причинить Юнхо боль своими действиями, словами, решениями. Он всегда улыбался ему, не жаловался на жизнь даже тогда, когда от него отказалась семья.Но, пронеслось в голове у парня, хен, посмотри, что ты сделал. Он ударил себя кулаком в грудь, ты сделал так, чтобы тот слабый Джеджун вернулся. Я больше не смогу улыбаться. Потому что я делал это только для тебя. А тебя теперь нет. Для кого мне быть сильным? Такой Джеджун тебе не нравится, да? Тогда я снова стану слабым. Стану таким для того, чтобы ты пришел и спас меня. Спас, как сделал тогда…Тело снова дрожало от холода. И нет, не от того, которым его напитала беззвездная ночь. И не от того, что возникает при жаре, спровоцированным травмами. Этот холод уже был знаком его телу. Только вот не знал, что его дарил ему Юнхо всякий раз, когда покидал его.Не вспомнилеще. *Чольхо стучался в комнату к Джеджуну уже в третий раз. Первый был поздним утром, когда психиатр, вздремнув пару часов после бессонной ночи на работе, принял душ и решил позавтракать. Через небольшую щель Чоль увидел, что юноша спит, а потому не стал его будить. После обеда Дже снова не откликнулся. Но, когда и ближе к вечеру он не встал со своей кровати, тогда Чольхо забеспокоился всерьез. После короткого стука он переступил порог спальни и щелкнул выключателем. Парень под одеялом даже не шевельнулся. Психиатр опустился на колени перед кроватью и осторожно коснулся джеджунова плеча. Услышав негромкий стон, облегченно выдохнул. Чуть привстал и сел на край кровати. Взглядом зацепил скинутую на пол одежду и лежащую рядом аптечку. Нахмурился и потянул за край одеяла.Дже, что в следующее мгновение оказался полностью раскрытым, поежился от холода, лизнувшем его тело, и прижал к груди ноги. Уткнулся лицом в колени и обнял себя за плечи. Хоть он и лежал к доктору Чон спиной, тот все равно смог разглядеть множественные ушибы и ссадины, оставленные прошлой ночью на его теле. Чольхо напрягся и тут же подскочил на ноги. Несильно надавив парню на плечо, заставил того перевернуться на спину. Увиденное лишило его возможности произнести хоть слово. Вся грудь и живот — будто выжатая груздь спелого винограда. Выдавленный сок покинутыми силами остался в том проулке, в котором его избили, оставив после себя лишь тонкую кожицу хрупкого фрукта. Под зажмуренными веками не было следов вины, сожалений, страха. Джеджун не смотрел на мужчину, потому что знал: его взгляд, полный равнодушия, ранит доктора Чон сильнее, чем вид его гематом. — Что случилось? — севшим голосом спросил Чольхо. — Ничего, — буркнул Дже. Потянул за край одеяла и перевернулся на бок, накрывая себя с головой. Его дыхание было тяжелым и хриплым. Тело, покрытое гусиной кожей, тряслось, будто при лихорадке.— Ничего, говоришь, — стараясь не повышать голос, пытался достучаться до сознания мальчишки психиатр. — Да на тебе живого места нет. Тебе нужно в больницу.— Не нужно, — донесся приглушенный ответ из-под одеяла.Будто голос, всплывший с самых далеких глубин океана. Искаженный толщей воды, деформировавшийся и лишившийся всех эмоций и чувств. Джеджуну и, правда, не нужна была помощь.— Нужно, — с нажимом повторил доктор Чон и снова потянул за одеяло, на этот раз сбрасывая его на пол. Вид сгорбленной спины с выпирающей линией позвонков — острыми пиками гор, на которых растаял привычный для них снег, — заставил что-то сжаться в груди. Лопатки — сросшиеся снова кости обрубленных крыльев, поясница — лишенный плавности переход в слишком тонкую талию. Дже очень сильно похудел в последнее время. Он практически высох. — Зачем ты делаешь это? Зачем губишь себя?— Вы не понимаете, — ломающимся голосом отозвался мальчишка, все еще обнимая себя за плечи. — Не понимаете, не понимаете, — не умолкающим эхом срывалось с его губ следом.Джеджун каждый день мыслями разбивал себе сердце, перемалывал обломки и выбрасывал за ненадобностью. Пока не обнаружил, что утром в груди вырастало новое, готовое вобрать в себя новую порцию боли, что заготовил специально для него новый день. — Так объясни мне, — мягко потребовал Чоль, гладя парня по спине. — Объясни, чтобы я понял. Чтобы помог тебе.— Мне не нужна помощь, — произнося это, Джеджун звучал, как плачущий навзрыд человек, который пытался убедить всех вокруг, что звуки его рыданий — на самом деле веселый смех. Слезы ползли по лицу, зарывались в неглубокие ранки на щеках, щипали, разъедали. — Оставьте меня одного. Уйдите, пожалуйста.— Джеджун, — строго. С нажимом. — Ты же знаешь, что я никуда не уйду, — мужчина приблизился ближе к мальчишке и снова попытался развернуть его к себе. Безвольной куклой, у которой даже ниточки все были обрезаны — делай, что хочешь, — Дже перевернулся на спину и посмотрел заплаканными глазами на Чольхо. Посмотрел — не увидел. Услышал — но не понял. Выгоревший, выцветший взгляд его ранил доктора снова и снова. — Ты поехал со мной, потому что хотел, чтобы тебе помогли, потому что боялся оставаться один. Почему ты сейчас отталкиваешь меня?— Мне уехать? — грубо и прямолинейно. — Вам надоело то, что от меня одни проблемы? Я не просил вас забирать меня, доктор Чон.— А что бы ты делал, если бы я не забрал тебя? Отправил себя в могилу уже в первый месяц? — поджал губы Чольхо и на несколько секунд отвел взгляд. — Ты не должен так поступать. Со мной, с самим собой, с ним…— Ему плевать, — по щекам Джеджуна снова бежали слезы. Простыни под пальцами ломались изгибами. — Ему плевать на меня, доктор Чон… А вы… я ведь вам никто. Вы могли бы меня просто бросить и все. К чему вам эти проблемы? Зачем вам это? Я всего лишь глупый мальчишка, который…— Нет, — перебил Дже мужчина.— Что? — не понял тот, нахмурившись и выпустив простынь из ладоней.— Ты не просто глупый мальчишка, который для меня ничего не значит, — доктор Чон мягко коснулся руки Джеджуна и поднял на него полный нежности взгляд. — Слышишь? Ты дорог мне. Ты дорог Юнхо. И прошу, не сомневайся в этом ни секунды. А сейчас… Собирайся, мы поедем в больницу. Тебе нужно сделать рентген. Когда Чольхо вышел из спальни, Дже еще какое-то время лежал в своей кровати, вновь и вновь прокручивая воспоминание, вырвавшееся из обороны, что построила терапия. Доктор Чон терпеливо ждал его, по ту сторону двери, или в гостиной этажом ниже — парень не знал. Ему стало неловко от тех слов, что он наговорил старшему брату Юнхо. Мысленно ругая себя за несдержанность, поднялся на ноги и направился в ванную. Умылся, надел чистую одежду и вышел из спальни.Доктор Чон был внизу. Спустившись на первый этаж, прихрамывая, Джеджун поднял на Чоля виноватый взгляд. Но, увидев по мягкому выражению его лица, что он вовсе не сердится на него, облегченно выдохнул.До больницы они ехали в полном молчании. Джеджун смотрел на свои колени, Чольхо ― на его отражение в лобовом стекле, на которое накладывалась убегающая вдаль дорога. Джеджун слушал тишину в своих мыслях, Чольхо ― меняющуюся частоту джеджунова дыхания. В больницу мужчина вновь пошел с Дже. Помогал подняться по лестнице, отыскать нужный кабинет, поговорить с врачом. Рентген показал трещину в трех ребрах, врач диагностировал сотрясение. Мысли послали к черту перспективу вновь остаться на неопределенное время в больничной палате, упорство настояло на домашнем лечении. Чольхо сначала возражал, но после согласился, видя, как сильно Джеджун не хочет оставаться в больнице. Он ждал в коридоре, когда парню накладывали повязку. По дороге домой доктор Чон заказал роллы и пиццу. Дже соглашался с любым его предложением, касательно их предстоящего ужина. Обнимая себя обеими ладонями и вновь чувствуя тошноту, смотрел в окно. Как только двигатель машины заглох, мальчишка выскочил из салона и отправился на задний двор. Корчась от боли, забрался в гамак и закрыл глаза. Вокруг шелестела едва державшаяся на ветках листва. Где-то вдали гудела газонокосилка, режа не только отросшую траву, но и тихий полуденный воздух. Но эти звуки Дже успокаивали. Он хотел остаться один на один с теми воспоминаниями, которые его тело отбило у сознания, позволяя нанести себе множество ударов. Джеджун не мог прекратить думать о том видении. Ему казалось, что, если он прекратит это, то снова все забудет. А он не хотел забывать. Только не теперь. ― Джеджун, ― тихо позвал юношу Юнхо, повернувшись на бок и осторожно коснувшись его плеча. Даже сквозь плотную ткань серого джемпера почувствовал жар его кожи. ― Дже? ― уже более взволнованно.В реальной жизни Чольхо звал Джеджуна ужинать. Стоя с коробками, привезенными курьером мгновением ранее, он пытался дозваться до мальчишки. Но тот не слышал его, ибо…Я здесь, хен.… реальная жизнь у него теперь была другой, она была той, в которой Юнхо тихо звал его по имени.― Я скучал по тебе, Джеджун-а.― И я по тебе, хен. Так сильно…*Тот гамак стал для Джеджуна неким укрытием. Местом, где его никто не трогает, никто не беспокоит. Даже Чольхо, который в выходные дни занят домашними делами. Когда Джеджун в своей комнате, психиатр заглядывает к нему раз в полчаса, чтобы спросить, все ли в порядке. Но стоит парню выйти на улицу и укрыться в тени двух невысоких деревьев, как беспокойство, связывающее несколько слов в один надоедающий вопрос, приравнивается лишь к наблюдению из окна. Отвернутый к дому спиной, Джеджун даже не видит настороженный взгляд доктора Чон.Закинув руки за голову и закрыв глаза, он позволял ветру раскачивать себя, убаюкивать, как младенца, который не может заснуть без колыбельной. Песнь тоже была, ветру аккомпанировали болтающиеся на ветках листья, привычный звук газонокосилки, стрекотание цикад, зарывшихся в отросшую траву.Доктор Чон, когда Дже молча вышел из дома и направился на задний двор, готовил ужин. На вопрос, нужно ли ему помочь, мужчина ответил решительным отказом. Он уже не раз говорил, что готовить всегда предпочитал сам, но Джеджун предлагал свою помощь всякий раз, ибо чувствовал себя жутко неловко, когда Чольхо приходилось все делать самому.Вечер был прохладным, влажным после недавно прошедшего дождя. Стекающие с деревьев капли, как нежные пальцы только учащегося играть на музыкальном инструменте пианиста, неловко приземлялись на зеленые клавиши клонящихся из-за влаги тонких листьев травы. Но на Джеджуне были лишь тонкие спортивные штаны с накладными карманами, тапочки, надетые на босую ногу, и одна из рубашек Юнхо, нежно обнимающая его тело.― Дже, меня вызывают на работу, ― будто из ниоткуда, возник голос Чольхо, а за ним и сам мужчина, остановившийся в нескольких шагах от гамака. ― Мне нужно отъехать на пару часов.― Да, конечно, ― Джеджун резко сел, чувствуя, как натянутая сетка под ним прогибается сильнее, и поднял голову на подошедшего к нему Чоля.― Ужин в холодильнике, — сказал и тут же глянул на часы. Нахмурился, а после тяжело выдохнул. По этому жесту Дже сразу понял: опаздывает.— Хорошо, спасибо, — отозвался парень.— Все, я убежал, — доктор Чон быстро развернулся и скрылся за углом дома.Джеджун снова откинулся спиной на гамак. Былого умиротворения больше не было. Откуда-то возникло непонятное чувство предвкушения. Чего — пока сам даже не знал. Он скользнул ладонью по животу, пробрался под рубашку и коснулся обнаженной кожи. Мурашки сбежались на ожидаемое ими тепло. Но пальцы Джеджуна были ледяными, и они снова разбрелись в разные стороны. Знаки давно зажили под пленкой. Ни покраснений, не раздражения в том месте больше не было. Оно было там, где Джеджун вытатуировал эту фразу себе, прежде чем перенести ее на тело. В его мыслях.Точка тире тире точка точка точка точка / тире точка точка точка точка точка тире тире точка точка точка тире / точка точка точка точка тире тире тире точка тире точка тире тире тире тире тире тире тире тире тире тире.В с е б у д е т х о р о ш оЭта фраза на ребрах. Прямо под самым сердцем. Джеджун выбрал это место неспроста. Порог боли у всех разный, но именно ребра являются тем местом, на котором бить татуировку больнее всего. Фраза, которая должна нести в себе исцеляющий посыл, оказалась едва ли не разрушающей. Потому что было ясно: хорошо ничего и никогда уже не будет.Вспомнив про сигареты и зажигалку, покоящиеся на дне кармана его спортивных штанов, снова сел и достал еще нераспечатанную пачку. Видимо, доктор Чон совсем забыл о ней, оставив на холодильнике еще две недели назад. Джеджун косился на эти сигареты все это время, пока сегодня утром не рискнул все же стащить их, тут же спрятав в карман.Огонек, показавшийся на самом кончике зажигалки, разогнал под деревьями сгущающиеся сумерки. После, поселившись на сигарете, стал меньше, но обрел большую насыщенность. Джеджун затянулся неглубоко, но все равно зашелся в кашле. Согнулся едва ли не напополам, отведя руку, между пальцев которой была зажата сигарета, в сторону. Пепел звездной пылью кружил в воздухе, пока внезапная мысль не прошила сознание парня разрядом тока. Дже широко раскрытыми посмотрел на сигарету, а после медленно выдохнул, будто бы собираясь с силами.Будто бы ведя переговоры с собственным страхом. Зная, что между ним и безумным желанием тотчас разгорится конфликт, пытался все уладить мирно. Не хотел доводить дело до драки. Потому что знал: страх ― очень сильный противник. В честном бою его не одолеть. Можно лишь притупить бдительность хитростью. Что сейчас и сделал Джеджун, убедив того в том, что больно ему совсем не будет.Страх повелся на ложь. А потому завопил с неимоверной силой, когда больно все же стало. Запах горелой плоти вызывал тошноту и легкое головокружение. Джеджун, громко шипя, рефлекторно одернул руку с сигаретой от живота и посмотрел на место ожога. Красное пятно с вздутыми краями горело, не переставая. Окурок выпал из ладони, и огонек затерялся где-то в траве. Парень закрыл глаза, игнорируя раздражающее покалывающее ощущение. Но… ничего. Ничего не было. Ни новых образов, ни новых воспоминаний.Этого мало.Это не та боль. Не достаточно яркая. Мощная. Она не обладает созидательной силой.Джеджун вытащил из пачки вторую сигарету, зажег ее, задрал ткань рубашки повыше. Поднес тлеющий кончик к небольшому ожогу, отвернулся и вдавил сигарету в кожу так, словно бы хотел ее потушить. Несдерживаемый стон сорвался с его губ, когда пальцы, будто бы обретя собственную волю, ввинчивали белый кончик в живот. Место ожога росло. По телу прокатилась волна жара, заставляя всего парня дрожать.Короткие вспышки в сознании подсказывали ему, что он на верном пути. Не успела вторая сигарета укрыться в траве, как Джеджун продолжил ковать незримое клеймо, оставляющее на его коже неизгладимый след. За третье сигаретой пошла четвертая. Пятая… Пока…― Джеджун-а, что случилось? Я сделал что-то не так? ― Нет, хен, ― прозвучало хрипло и надорвано. ― У меня просто никогда раньше не было ничего и… Это первый раз, когда, ну…Парень резко открыл глаза, тяжело дыша. Сколько раз мысли слышали его имя, произнесенное голосом Юнхо? Сколько раз им требовалось воскресать, чтобы принять на себя удар обрушившихся воспоминаний? Дже опустил взгляд на сигарету, зажатую между пальцев, и, откинувшись спиной на сетку, в очередной раз вдавил ее кончик в уже покрывающееся волдырями место ожога.― Хен, можно я... Можно мне попробовать? ― робко поинтересовался Джеджун, складывая свои ладони вместе и зажимая их между сведенными коленями. Он покачивался из стороны в сторону, смотрел из-под полуопущенных ресниц, поджимал губы.― Ты... действительно хочешь этого? ― Юнхо резко сел и заглянул юноше прямо в глаза. Положил ладонь на его шею, большим пальцем провел по нижней губе.Это был их первый раз. Поцелуи, прикосновения, ласки ― почему Джеджун ощущал это настолько ярко, словно бы Юнхо действительно нависал сейчас над ним, готовясь сделать очень важный шаг в их отношениях? Почему кожа на месте фантомных поцелуях горела, будто бы к ней тоже прикоснулись кончиком зажженной сигареты? Почему в паху тянуло, а в горле пересохло? Джеджун откинул сигарету в сторону и опустил ладонь на ширинку. Голова металась в разные стороны. Шея покрылась потом и параллельно вздувшейся вене медленно ползла крупная капля пота. Почувствовав призрак рук на своей талии, негромко простонал. Он сжал зубами ребро одной ладони, а вторую запустил под резинку спортивных штанов.Юнхо вздрогнул и на какое-то мгновение замер. Посмотрел на заплаканное лицо перед собой и тут же начал покрывать быстрыми поцелуями закрытые веки, скулы, кончик носа, подбородок, шею. ― Прости, прости, прости, ― шептал он, целуя место и своего укуса, которое заметно покраснело.― Укуси меня еще раз, хен, ― прохрипел Джеджун и шумно сглотнул.Джеджун кончил, ощущая фантомные прикосновения Юнхо на своем теле.