посмотри: мое тело помогает не забыть "нас" (1/1)

Люди подобны поездам. Как и поезда, они всю жизнь или куда-то едут, или стоят у нужной платформы, дожидаясь разрешения продолжить дальше свой путь. Одни рельсы — одна дорога. Но пункт назначения, как это ни странно, всегда разный. Кому-то он в тягость, кому-то наоборот; кто-то стремился к нему всю жизнь, а кто-то случайно купил первый же попавшийся билет и приехал куда-то, даже не подозревая, что такое место вообще существует. При разных целях — одно и то же место может быть разным. Чтобы попасть на поезд — нужен билет. Чтобы запасть человеку в душу, билет также требуется, — улыбка, слезы, раздражение, ненависть, крик, смех — да все, что угодно. И за один такой билет однажды можно заплатить дороже, чем за самый скоростной поезд во всей вселенной. Слезы и улыбка — равносильны ли они в цене? В своей жизни каждый человек выполняет две роли: роль поезда и роль пассажира. Пассажирами мы каждый день входим в чью-то жизнь, входим в чей-то поезд. От нас зависит, до какой станции мы доедем и, какой будет эта поездка; сойдем ли мы сразу же на следующей платформе или будем оставаться в своем вагоне так долго, как только сможем.Роль поезда гораздо сложнее. Подъезжая к определенным платформам, именуемыми разными этапами нашей жизни, мы впускаем в себя все новых и новых людей. Ползя по рельсам, везем по своему пути людей, что называют себя нашими близкими, друзьями, любимыми. И от нас лишь на половину зависит, стоит ли кому-то продолжить этот путь вместе с нами или нет. Если кто-то нежелателен, поезд может остановиться на самой ближайшей станции и молчаливо стоять, лишь изредка подавая голос непродолжительным гудком, как бы намекая, что на том путешествие для кого-то закончилось.Джеджун был тем самым поездом, который позволил Юнхо на одной из станций стать своим пассажиром. Их короткий путь не был легок, но у парня не возникло ни единой мысли, чтобы прекратить его. Все туннели, мосты, развилки он преодолевал смело, ведь знал, что, если сойдет с рельсов, один из его пассажиров не выпрыгнет из разбитого окна.Пока однажды Юнхо все же не сошел. Он незаметно выскочил на перрон и до сих пор не возвратился.Солнце, льющееся из огромных окон длинного коридора, кинулось к ногам Джеджуна, ластясь солнечными зайчиками и обещая рассыпать веснушки на осунувшихся и побледневших щеках после двухнедельного пребывания в больнице. Гипс утяжелял левую руку, под подошвами начищенных кроссовок скрипела натертая до блеска плитка. Морщась от воздуха, вернувшегося со свидания из процедурной и насквозь пропахшего медицинским спиртом и хлоркой, шел к доктору Чон, который разговаривал с одной из медсестер возле регистратуры. Остановившись всего в нескольких шагах и увидев, что его заметили, коротко поклонился и начал рассматривать обклеенные окна небольшой кабинки, где сидела регистратор, перебирающая карточки. Чольхо, договорив с медсестрой, подошел к парню, осторожно коснулся его локтя, чтобы привлечь внимание. Джеджун едва заметно вздрогнул и тут же обернулся к мужчине. Отпечаток ночной смены отразился во всем внешнем виде психиатра: побледневшие губы, растрепанная укладка, мятая рубашка, выглядывающая из-под ворота расстегнутого темно-синего пиджака.— Как чувствуешь себя? — неподдельное волнение в голосе глубокими рубцами наносило новые раны джеджунову телу. — Хорошо, — коротко ответил мальчишка. — Его, — кивнул на гипс, — доктор сказал, уже можно снять на следующей неделе.— Ты отделался всего лишь трещиной, — повторил слова лечащего врача Дже Чольхо. — Идем? — поинтересовался.Джеджун кивнул и отправился следом за Чолем. Они вышли на улицу, сразу же направляясь на переполненную машинами парковку. Солнце палило беспощадно. Город хотел укрыться в тени проплывающих облаков, но те трусливо убегали прочь, не подарив земле и толики облегчения. Чольхо позвонили. Он жестом показал парню, чтобы тот его немного подождал, кивнул на машину, а сам отошел на несколько шагов, принимая звонок.Одинокий маленький принц, без королевства, без земель и подданных. Он уже был таким однажды. Прилетевший с маленькой, разрушенной планеты, пытался уже во второй раз отыскать счастье здесь, на Земле. Он построил замок, населил его улыбками, шутками, сладкими стонами, признаниями в любви; обнес крепостью, назначил море начальником стражи и советником в одном лице. Не позаботился только об армии. Ведь, когда на его королевство напали, защитить маленького принца было некому. Мирные жители, зачастую взявшие на себя роль шута, были ни на что не годны. Маленький принц пал, сраженный предательством того, кому отдал свой трон, того, кто этот самый трон помог отлить из выплаканных слез и расплавленной надежды.Сказки про принцев, как правило, имеют счастливый конец и несут в себе какой-то жизненно-важный урок; эти сказки разбивают на цитаты и снимают по их мотивам красочные киноленты. История же этого маленького принца не научит ребенка быть смелым и храбрым, не научит, как правильно сражаться с трудностями, как бороться и жить дальше, потому что главный герой сломлен, и починить его некому. У этой сказки не будет счастливого конца.Договорив по телефону, доктор Чон вернулся. Джеджун сел в машину и перетянул свою грудь ремнем безопасности. Включил радио, задушив тишину, и отвернулся к окну. Мужчина, заняв место водителя, перегнулся через коробку передач и достал с заднего сиденья большой бумажный пакет из макдональдса. Джеджун вздрогнул, когда пакет своим грузом придавил его колени, обтянутые потертой джинсовой тканью, и перевел удивленный взгляд на психиатра. — А кто говорил о пользе правильного питания? — съязвил он, поморщившись от неприятных ощущений в гипсованной руке, которой пытался опустить ремень чуть ниже. Левой ладонью раскрыл пакет и заглянул внутрь. — Острые крылышки? Картошка?— Я же не говорю тебе есть это каждый день, — пожал плечами докторо Чон, выезжая с парковки больницы. — Вредные поступки, пища, привычки иногда повышают нам настроение.— И это говорит мне человек, который каждый день надевает белый халат и спасает людям жизни! — Джеджун начал шуршать бумажной упаковкой бургера, раскрывая ее и тут же поднося зажатую между двумя частями булочки сочную отбивную ко рту. — Ешь, — строго. — Я знаю, насколько может быть отвратительной еда в больнице. Так что набирайся сил.В профиле Чольхо, сидящим за рулем, невозможно было не увидеть Юнхо. Тот же цвет волос, почти та же стрижка, та же широкая челюсть, те же нос, губы, скулы. Почему они так похожи? Почему из всех людей, кому не все равно на жизнь всеми брошенного мальчишки, оказался человек с его глазами. Доктор Чон также поворачивал голову, когда отвлекался от дороги, чтобы посмотреть на него, также упирался согнутым локтем в панель дверцы, также скользил длинными пальцами по подбородку, когда задумывался о чем-то во время поездки, также хмурил брови, замечая, что с Джеджуном что-то не то. Как и сейчас. Когда Юнхо забирал его из дома отца, когда семья выгнала его, у него было точно такое же выражение лица, как и у Чольхо сейчас. Если наложить изображение из воспоминания на действительность, то просветов несовпадений не будет, потому что картины практически идентичны! Наверное, поэтому Джеджун согласился жить у Чоля. Наверное, поэтому до сих пор не сдался. — А вы, доктор Чон? — проглотив до боли родное ?хен?, парень еле выдавил из себя это ?доктор Чон?. Он покосился на мужчину и воображением дорисовал черты, которые принадлежали только Юнхо: родинку над губой, ямочки на обеих щеках, шрам рядом с носом. Засмотревшись, Джеджун мотнул головой: слишком живая иллюзия. — Разве вы не голодны?— О себе лучше беспокойся, — и этот голос, тихий, низкий, успокаивающий. От него Млечный путь из мурашек по всему телу: вдоль позвоночника, обратно и наружу, через воротник толстовки. — Тебе сейчас силы нужны.― Джеджун, ― позвал его мужчина. Прежде, чем хлопнуть дверью, юноша склонил голову, заглядывая в салон и встречаясь взглядом с Чоном. ― До встречи.И снова оно — то воспоминание. Резкой вспышкой боли прямо в лоб, как пуля, проскочившая навылет. Пустой гильзой легла на ладонь и заставила опустить на себя взгляд. С каплями крови, омытая слезами и вобравшая в себя большую часть боли. Подарив свое наполнение мыслям, тонкой оболочкой сделалась в миг ненужной. Пуля рассталась с тем, что было в нее вложено, — чувствами. Теперь ей место только на свалке. Но Джеджун сбережет и ее, ведь ее отлил из ценнейшего металла — их прошлого — Юнхо. — Я хотел спросить… — выпалил Джеджун, не подумав. Сжал обтянутое кожей сиденье под собой и метнул быстрый взгляд на доктора Чон. — О чем? — от Чоля не утаилась нервозность мальчишки. Он снизил скорость, сворачивая с главной дороги. Малая оживленность улицы дала ему возможность задержать на Джеджуне взгляд чуть дольше.— Да так, — отмахнулись от него. — Ерунда. Забудьте.— Нет, Джеджун, это не ерунда, — Чольхо не отставал от парня. Видел и чувствовал, что есть что-то, что не дает тому покоя. Что-то, что он хранит глубоко внутри и не собирается пока с этим кого-либо знакомить. Как специалист, Чоль знал, что Дже не откроется пока ему. Еще слишком рано. Он не успел еще выстроить с ним доверительные отношения. Джеджун считал его за чужака, за того, кому не понять его проблем. Чольхо нужно будет начинать все сначала. Ему нужно вновь завоевать доверие. Но это никак не помешает тому, что он хотя бы попробует. — Я знаю, что ты хотел и хочешь спросить меня о Юнхо. Почему ты боишься этого делать? Думаешь, стану осуждать тебя? Поверь мне, это не так.— Нет, — замотал головой Джеджун, не отрывая взгляда от знакомой улицы, на которой находился дом доктора Чон. — Думаю, что просто боюсь услышать ответ. Да и… Если бы о нем что-то стало известно, вы бы сразу мне сообщили, ведь так? — спросил с надеждой, резко обернувшись и поймав на себе внимательный изучающий взгляд.— Так, Джеджун, — подтвердил его надежды Чольхо, утвердительно кивая.— Ну вот, — на этом мальчишка решил закончить разговор, чтобы вновь замкнуться в себе со своими мыслями, воспоминаниями. Побыть с самим собой можно даже тогда, когда ты не один. Тому, кто считает себя ненужным, достаточно прикрыть глаза и вообразить, что рядом нет никого, кто посмел бы его отвлечь. — Хочешь поговорить об этом? — после недолгого молчания, заполнившего салон автомобиля, прозвучал голос Чольхо.— Вы не мой психотерапевт, — уставшим голосом пояснил Дже, будто бы говорил самые обыденные вещи. Убрал бумажный пакет обратно на заднее сиденье, а после обнял себя одной рукой и свел колени вместе. — Зачем вам это нужно?Сомнение. Это тот самый коварный приятель, что ищет выгоду из дружбы с тобой. Отговаривая от важного решения, шага, заставляя замолчать, когда хочется выговорится, он делает тебя трусом, а себя победителем. Ведь, если то решение было бы принято, тот шаг был бы сделан, а поток слов все же вырвался бы наружу, то он остался бы ни с чем. — Потому что мне не все равно, — искренне. Чольхо сам вздрогнул от произнесенных собою слов. Ты — сын моей первой жены, хотелось сказать ему, сын женщины, которую я любил и буду любить всегда больше жизни. Ты похож на нее. Ты — ее частичка. Значит, и моя частичка тоже. — Ты… Ты по-своему дорог мне, Джеджун.— У меня… У меня кроме вас больше никого не осталось, доктор Чон, — голос сломан, душа пошла трещинами уже давно. Тело — и то до сих пор не восстановилось после той аварии. В Джеджуне не найти ничего целого, не покрытого рубцами или шрамами. — Вы — единственный в мире человек, которому действительно не плевать на меня.— Ты ошибаешься, — попытался убедить его мужчина. — Я не единственный.— Я не нужен ему, доктор Чон, — в горле ком. Громадный ком, обросший шипами, которые увеличивались в размерах с каждым вдохом и выдохом. Не дышать совсем — легкие сгорят от недостатка кислорода, а глотать воздух — значит, позволить шипам драть свое горло до гноящихся язв. Вот, что с ним сделала любовь. Вот, в кого она его превратила. В инвалида, который при попытке научиться заново ходить стирает свои едва сросшиеся кости в порошок. — Поэтому он ушел. Поэтому оставил меня. — Последнее в этом мире, во что я поверю, так это в то, что Юнхо ушел, потому что ему так хотелось.— Вы так уверенно говорите об этом. Вам ведь наверняка известно обо всем, что со мной было до сеансов электросудорожной терапии.— Если и известно, то что? — Расскажите мне! — потребовал парень уверенно.— Нет, — решительно обрезал Чоль натянувшуюся нить напряженного ожидания.— Но почему?— Джеджун, была проведена очень сложная терапия. Твоя память не восстановится, но, если все, что с тобой происходило, вновь обрушится на тебя, твое сознание и психика не выдержат. Пойми, это было сделано ради твоего блага.— А, что, если воспоминания начнут выплывать? — эти слова сбежали от Джеджуна к Чольхо, прежде чем тот успел о чем-либо подумать. Парень тут же прикусил нижнюю губу и торопливо отвел взгляд. Благо, доктор Чон был занят дорогой и не заметил растерянности в его взгляде. — Это невозможно, — покачал головой Чольхо, отвлекшись буквально на мгновение, чтобы быстро посмотреть на Дже и подарить ему виноватую улыбку. Мысль, застрявшая меж юношеских бровей и удерживаемая там неглубокой складкой, заставила самого психиатра нахмуриться. — Ты… — замялся на долю мгновения, — хочешь что-то рассказать мне?— Нет, — Джеджун отвернулся к окну. — Не хочу.*Спускаясь по узкой лестнице в полуподвальное помещение, Джеджун чувствовал некое предвкушение. Торчащими в разные стороны локтями он едва не задевал сырой кирпич, в некоторых местах расписанный граффити. Руки привычным жестом — в карманах толстовки, на голове капюшон, с подошв ботинок осыпались звуки неторопливых шагов. Оказавшись на залитой потрескавшимся бетоном небольшой площадке, Дже толкнул перед собой бледную зеленую дверь. Окна, расположенные под самым потолком и имеющие продолговатую форму, заливали все помещение мягким светом заходящего солнца. То в преддверии сумерек гуляло по улице с оборотного входной двери торца здания и проверяло, все ли оно успело сделать за минувший день. Недочеты пыталось исправить неловкими мазками своих лучей. На всех его, понятное дело, не хватало, так что помещение с каждой секундой становилось все темнее и темнее.Закрыв за собой дверь, Дже стянул с головы капюшон и тут же улыбнулся молодому парню с закатанными короткими рукавами черной футболки. Его плечи и предплечья практически полностью были забиты татуировками. Длинные волосы, постоянно вьющиеся, как обычно, заправлены за уши. Серьги в ушах, брови и носу, на пальцах же, вместо золота или серебра, узоры черной краски, заплетенные в буквы и до сих пор непонятные символы.Когда Джеджун вошел, Джевон сидел в потрепанном кресле и ел лапшу быстрого приготовления. В помещении пахло острыми специями, овощами и зажженными благовониями. Как только Джевон увидел своего знакомого, тут же отложил пластиковую чашку на невысокий столик, на котором были разбросаны эскизы, вытер лицо тыльной стороной ладони и подскочил на ноги.— Ты даже раньше, чем мы договаривались, — Джевон взял со своего стола, сверху донизу заваленному пузырьками с красками, новыми упаковками с иглами, станками, стерильными бинтами, антисептиками, свой телефон и быстрым взглядом проверив время, отложил его в сторону.— Не рассчитал время, — виновато пожал плечами Джеджун. — Я, наверное, тебе помешал, извини…— Нет-нет! — затараторил Джевон, ярко улыбнувшись. — Я уже почти закончил, — склонился над тарелкой, отхлебнул немного бульона. После взял пластиковую чашку, закрыл ее крышкой и выбросил в мусорное ведро. — Располагайся пока, я сейчас…Пока Джевон мыл руки и обрабатывал их в туалете за узкой дверью в самом углу, Джеджун сел на кожаное крутящееся кресло. Проследив взглядом за суетящимся татуировщиком, что готовил нужный инструмент, потянул за ткань толстовки на спине и стянул ее, оставшись в простой белой майке. Джевон сел за компьютер, оказываясь к парню спиной и несильно сгорбился. — Я тебя сегодня сильно утомлять не буду, — усмехнулся Дже, наблюдая, как татуировщик ищет присланный им на почту эскиз. Вторую свою татуировку парень набил на следующий же день, как ему сняли с руки гипс месяц назад. Случайно наткнувшись на студию Джевона, парень познакомился с татуировщиком и на следующий же день вернулся к нему уже с готовым эскизом. — Ага, — быстро обернувшись через плечо, протянул Джевон, — Я помню того китайского дракона на всю спину. Это была моя самая большая работа за все время, что я занимаюсь этим. Но сегодня ты меня прямо удивил, — кликнул мышкой на прикрепленный к сообщению документ, развернулся в кресле и внимательно посмотрел на клиента. Джеджун лишь пожал плечами, выдавив из себя легкую улыбку. — Точка, тире, тире, точка, точка… Это что вообще такое?— Азбука Морзе? — усмехнулся парень, рассматривая изображение знаков на экране компьютера за спиной Джевона.— И что это означает? — с неподдельным интересом задал вопрос татуировщик. Заметив, что Дже отвел взгляд и замялся с ответом, отвернулся обратно к компьютеру и нажал на иконку печати в верхней панели экрана. — Можешь не говорить, — принтер загудел, медленно выплевывая бумагу с распечаткой эскиза. — Я понимаю, что иногда смысл тату очень личный…— Эта фраза, — перебил его Джеджун. Джевон взял распечатку и снова повернулся к нему, изучая эмоции на лице внимательным и проницательным взглядом. — Она очень многое значит для меня и дорогого мне человека… Наверное…— Это…— ?Все будет хорошо?, — едва ли не по слогам произнес парень. — Вот, что означает комбинация этих символов. — Ясно, — шумно сглотнул Джевон. — Где будем бить?— На ребрах, — уверенно. — С левой стороны.— Вот, возьми распечатку и приложи ее к нужному месту перед зеркалом, чтобы определиться с размером.Джеджун спрыгнул со стула, взял листок бумаги и прошел к указанному месту. Узкое зеркало во весь рост стояло между двумя большими комнатными пальмами в разных горшках. Наверху лежала спутанная гирлянда с покрытой пылью сотней неработающих лампочек. Дже задрал майку и поднес эскиз к телу. — То, что нужно.— Отлично! — хлопнул в ладони, уже облаченными в одноразовые перчатки, и указал на кушетку, которую тоже успел подготовить и застелить. Шагая к кушетке, Джеджун стянул с себя и майку, отбросив ее к толстовке, лежащей на кресле. Присел на самый краешек и уперся ладонями в мягкую поверхность. Джевон опустился перед ним на корточки, обработал кожу обезжиривателем и антисептиком. А после на небольшой слой специального геля перенес рисунок, прислонив трансферную бумагу к месту, на которое указал ему Дже. Сказав посидеть ему так минут десять, поднялся на ноги и направился к шкафу, заваленному книгами, на верхней полке которого стоял старый радиоприемник. Дже улыбнулся, когда из маленького светло-желтого прямоугольника, начали вырываться хрипящие и свистящие звуки. Джевон, ругаясь себе под нос, пытался настроить радио, крутя колесико в разные стороны, и антенной поймать сигнал. — Мою младшую сестру на следующей неделе выписывают из больницы, — произнес татуировщик, садясь на свой стул и приступая к работе.Прикосновение иглы к коже уже не напоминало пытку раскаленным железом, пытающимся выжечь клеймо вместо рисунка. Легкое покалывание, негромкое шипение от неожиданности, а дальше полное расслабление.Даже самая нестерпимая боль становится привычной. Привычной настолько, что уже не обращаешь на нее внимание. Когда же боль, вызванная любовью к Юнхо, станет привычной? Когда и она сделается незаметной?— А что с ней было? — свел к переносице брови Джеджун. Лежа на боку, он обернулся через плечо на Джевона. — Рак, — ответил, стирая салфеткой проступившие рубиновые капли. Замолчал. Макнул иглу в краску. — Рак легких, — продолжил: и рисунок, и свой рассказ. — Четыре с половиной года мы боролись с этой болезнью. Доен только восемь, а уже больше половины своей жизни она провела в больничных стенах.— Получается, она выздоровела? — спросил с надеждой. — Нет, — слово-молоток. Удар — и зеркало, в котором можно было увидеть отражение счастливой улыбки восьмилетней девочки, победившей рак, пошло трещинами. Джеджун слышал, как крошится стекло, покрытое тонким слоем серебра, как осколками своими быстро перерезало горло бившейся в конвульсиях надежды, стараясь облегчить тем самым ее участь. — У нее рецидив. Жить осталось чуть больше полугода. Может, даже меньше. Врачи сказали, что сделать уже ничего нельзя. Ее организм слишком ослабел за эти годы. И мы с бабушкой решили забрать ее домой. Я не хочу, чтобы последние ее дни прошли в больнице.— Мне… Мне очень жаль, ― Джеджун старался не смотреть на лицо Джевона, ибо понимал: слабость и боль ― не то достижение, которым все хотят гордиться. Мы отводим взгляд, когда видим человека, попавшего в неловкую ситуацию, чтобы не смутить его еще больше, а когда кто-то плачет, то прижимаем его к себе, делая так, чтобы слезы те остались для нас невидимыми. Потому что хотим, чтобы с нами в таких же ситуациях поступали так же. Потому что в таких же ситуациях мы уже оказывались раньше.— Я это рассказал не для того, чтобы ты меня жалел, ― Джевон жестом попросил Джеджуна лечь на спину. Одной рукой натянул кожу, другой, держа станок, продолжил наносить на кожу рисунок. ― Иногда поделиться с кем-то своей болью просто необходимо.— Как ты…— Думаешь, по тебе незаметно? ― усмехнулся парень, не отрываясь от своей работы.— Согласен, ― смиренно. ― Глупость сморозил.— Так что? Поделишься? ― Джевон с нажимом провел салфеткой по коже, стирая кровь. Поднял быстрый взгляд на своего клиента и незаметно для него понимающе кивнул. ― Ладно, я понимаю, ― настаивать не стал. Обычно он не лез к своим клиентам с расспросами или душевными разговорами, но Джеджун был тем, кому ему хотелось помочь. Искренне. От всего сердца. И это непреодолимое желание было странным даже для него самого. ― Знаешь, есть такие объединения, которые помогают справиться… с потерей, ― вырвалось у него совершенно неожиданно. Станок снова начал гудеть, и на этот звук, совершенно не попадая в ноты, ложился голос молодого татуировщика. ― Когда умер мой отец, маме было очень плохо. Она не справлялась. Однажды чуть не покончила с собой. Потом ей кто-то рассказал про один клуб… клуб поддержки. Она стала туда ходить. Отца этим, конечно, не вернуть, но уменьшить боль, разделив ее с теми людьми, кто тебя понимает, порой необходимо. ― А где сейчас твоя мама? ― несдержанно и любопытно. ― Когда умер отец, Доен был только год, — Джевон отстранился от Джеджуна, отложил станок на стол за спиной, крутанулся на своем стуле и подкатил его к невысокому столику, на котором лежала пачка одноразовых перчаток. Снял со своих ладоней испачканные краской и надел новые. Снова оказался рядом с кушеткой. Поймал на себе внимательный взгляд Джеджуна, а после опустил свой на почти завершенную татуировку. — Через почти три года она заболела, и… мама не выдержала этого. Она ушла.― Она оставила вас одних? — парень прикусил нижнюю губу, как только игла снова коснулась его кожи. Едва не вскрикнул от неожиданности и боли, впечатываемой вместе с краской машинкой прямо под кожу.― Не одних, с нами еще есть бабушка, — улыбка. Теплая и искренняя. — Я ее не виню, наверное, — тут же продолжил татуировщик, низко склонившись над Джеджуном, смотрящим куда-то на потолок. — Не каждый хочет видеть, как его ребенок медленно погибает, — увидел, что тот начал обильно потеть, решил дать ему немного времени на отдых. Выключил машинку и выпрямил спину. Дже с облегчением выдохнул, повернул голову и опустил взгляд на покрасневший участок кожи. Как только клиента перестало лихорадить, продолжил работу. — А о клубе ты подумай… — проговорил неожиданно. — Тебе действительно станет легче.*?Тебе действительно станет легче?.Подходя к дому, Джеджун увидел незнакомую машину, припаркованную всего в паре метров от участка. После сеанса он еще немного побродил по улицам, думая над словами Джевона, а когда уже окончательно стемнело, решил, что пора возвращаться. Доктор Чон не предупреждал его ни о каких гостях, что заставило парня невольно напрячься.В окнах дома горел свет, но силуэты в них не разглядеть. Те, видимо, попрятались по углам. Ускорив шаг, Дже вбежал по лестнице вверх, замер у самой двери. Какое-то странное предчувствие велело ему вести себя тише. Как можно, незаметней. И парень прислушался к этому совету. Доверился ему. И не ошибся.Со стороны кухни доносилось два голоса, нитями сплетенные в один разговор. Первый принадлежал доктору Чон, а второй ― женщине. Джеджуну этот голос показался знакомым. Но вспомнить лицо человека, который им обладал, никак не мог. Осторожно и тихо притворив за собой дверь, бесшумными шагами приблизился к кухне. Наклонись он чуть вперед, и свет, вырывающийся из арочного проема, ляжет ему на лицо. Он и сам не понимал, почему решил подслушать, но отступать не хотел. Не теперь.Татуировка под пленкой зудела и чесалась, но Дже не обращал на эти ощущения совершенно никакого внимания, ведь все его внимание фантомным призраком было на кухне и впитывало в себя все, что происходило там.— Ты же знаешь, что я дала обещание, — произнесено женщиной. Туманно и непонятно. Джеджун нахмурился, цепляясь рукой за стену.— Я же не посторонний, — Дже раньше не слышал раздражение в голосе психиатра. Но сейчас он понимал, что тот был явно не доволен тем, что ему сообщила гостья до того, как парень вернулся. — Думаешь, я не имею права знать?— Извини, Чоль, но, правда, не могу, — в искреннее сожаление, кажется, Чольхо не поверил, ибо в следующее же мгновение Джеджун вздрогнул от громкого удара кулаком по столу. Задребезжали чашки, расположившиеся на столешнице, судя по звукам, расплескался и чай, который должен был согреть возможный холод от долгой разлуки двух не чужих друг другу людей. — Так будет лучше для всех…— Для него тоже будет лучше? — понизив голос, вопросил мужчина.Джеджун напрягся, стоило ему только услышать этот вопрос. В голове кружилась сотня мыслей, но ни одна из них, кажется, ни на толику не была приближена к истине. Потому что таких ?истин? попросту не существовало. Только не в мире, который обошелся с ним слишком жестоко. Он почти уверен, что доктор Чон имел в виду его, задавая свой последний вопрос. Он почти уверен, что весь этот разговор был о…— Я сказала все, что хотела, — впервые за весь разговор парень услышал в женском голосе сталь. — Причин оставаться здесь я больше не вижу.— Мы еще не договорили.— Нет, Чоль. Разговор окончен.— Это ты так решила? — вопрос с горькой, как не разбавленный сахаром и сливками кофе, усмешкой. Как сахар и сливки убивают истинный кофейный вкус, так и навязчивая теплота и легкость убивают эмоции, которые одолевают нас на самом деле.… о Юнхо.Чьи-то торопливые шаги, раздавшиеся за спиной, заставили сердце Джеджуна замереть в груди. Топот бегущих по лестнице со второго этажа ног вынудил сделать шаг назад и медленно развернуться. Перед Джеджуном вырос подросток лет шестнадцати. Спутанная копна темных волос, состоящая из небрежных кудрей, закрывала собой часть лба. Под челкой два горящих в полумраке темных уголька. Припухлость нижней губы, широта челюсти, крупность носа, высота скул — кто-то чуть больше полутора десятка лет создал точную копию Юнхо. Дже только не мог понять, почему родинка, расположенная у Юнхо над верхней губой, у этого мальчишки спряталась под нижней. Россыпь каплей на ладонях, блестящие от воды щеки и лоб. Дже мельком взглянул на лестницу, ведущую наверх, вспоминая, что туалет на первом этаже не работал, потому вполне вероятно, что мальчишке пришлось подняться, чтобы попасть в нужное для него место.Они стояли всего в нескольких шагах друг от друга, но никто из них не решался произнести и слова. Джеджун так соскучился по Юнхо, что с жадностью впивался взглядом в юное лицо перед собой. Серый спортивный костюм с изображением героя из ?Звездных войн?, светлые кроссовки с громоздкой подошвой, электронные часы с мигающим экраном на запястье — все выдавало в парне ребячество и юность. Но только не взгляд. Тот был осмысленным и, казалось бы, все понимающим. — А, Джеджун, ты уже пришел, — из-за спины послышался голос Чольхо. Джеджун обернулся бы, да сил на этот пустяковый жест отыскать в себе не смог.— Вы уже познакомились? — а этот вопрос был задан голосом женщины, которая остановилась рядом с психиатром. Темно-синие джинсы и заправленная в них черная водолазка плавными линиями, тенями и полутонами рисовали красивую фигуру. Легкий макияж подтушевывал выведенные на лице цифры, визуально уменьшая их. А шоколад волос, растопленный и сплетенный во французскую косу, как десерт, завершал образ, делая его простым, но безумно притягательным. На сгибе локтя яркая желтая кожа куртки, а лице спрятанное под маской радушия раздражение. — Гуки, ты представился? — обратилась уже к сыну, не получив ответа на свой прошлый вопрос.— Джеджун, это Чонгук — сын Сольхен. Она тебя навещала в больнице, помнишь? — Чоль представил парню подростка, положив широкую ладонь ему на плечо. — Гуки, а это Джеджун, он… — мужчина на миг запнулся, бросив быстрый взгляд на Сольхен, которая выглядела такой же, как и он, растерянной.— Я — друг сына доктора Чон, Чанмина, — сразу же встрял Дже. — Мы учились с ним вместе в школе. Меня зовут Ким Джеджун. Приятно познакомиться, — улыбнулся, протягивая руку.Заметив, как переглянулись Сольхен с Чолем, усмехнулся и вздрогнул от тепла мальчишечьей ладони. Чужие пальцы крепко сжали его руку, а чужие глаза посмотрели слишком долгим и внимательным взглядом.— Взаимно, Джеджун-ши, — вежливо поклонился Чонгук, разорвав зрительный контакт, и аккуратно высвободил свою руку, тут же спрятав ее за спину.Дерево паркетом на полу, панелями на стенах, изогнутое в перила и обрамляющее фотографии, стоящие на полках. От него должно веять уютом, теплом, от него должно пахнуть домом. Но Дже это место было чужим. Да и на всей планете вряд ли отыщется место, где парень чувствовал себя защищенным. Не в этой вселенной точно. Растапливаемый психиатром камин не грел, с заботой приготовленная им еда не вызывала аппетита, даже комната, которую он выделил специально для него, не вызывала в нем никаких трепетных чувств.Сольхен попросила о Дже прощения и сказала, что они с Чонгуком уже уходят. Ей было неудобно, что их встреча после стольких месяцев оказалась такой сумбурной, но остаться чуть дольше они, увы, никак не могут. Попрощавшись с хозяином дома и Джеджуном, сын и мать покинули дом, сели в машину и уехали в город.Чольхо, замкнув входную дверь, с уставшим выдохом обернулся, догадываясь, что за его спиной стоил мальчишка, ожидающий объяснений. Он уже понял, что тот слышал обрывки их с Соль разговора. Также понял, что самого главного все же не услышал, ибо не молчал бы так долго.— Это ведь его сын, да? — Джеджун решил начать с этого вопроса. Чоль усмехнулся, понимая, что даже после стольких лет знакомства этот парень не разучился удивлять. Он кивнул и молча прошел мимо, направляясь на кухню. — Он очень похож на него.Дже сел на один из барных стульев. На столе две чашки с остывшим чаем. Возле одной, как он и предполагал, глянцевая небольшая лужица. Чольхо принялся тут же вытирать ее чистым полотенцем. Убрал чашки в раковину и включил воду. К губке с моющим средством так и не притронулся. Обе руки его упирались в дерево столешницы, а шейные позвонки расслабились, позволив голове повиснуть вниз.— Я не знал, что Сольхен приедет с Чонгуком, — раздалось негромкое. — Я бы предупредил тебя.— Он ведь не знает обо мне? — без интереса вопросил Джеджун, обводя подушечкой пальца края оставленного мокрого следа, не до конца стертого полотенцем.— Нет, — простой ответ на простой вопрос. Ни слукавить, ни увильнуть. Чольхо догадывался, что дальше будет сложнее. — Ясно…— Дже, ты ведь понимаешь, что…— О ком вы говорили с Сольхен-нуной? — прямо спросил Джеджун, подняв глаза на доктора Чон. До сих пор включенная вода наполнила раковину практически доверху. Чоль услышав всплески воды, коснувшиеся столешницы, резко обернулся и повернул кран. — Если речь шла о Юнхо…— Нет, Джеджун, Юнхо тут ни при чем, — закатанные рукава его домашней рубашки вобрали в себе влагу, стоило мужчине только опереться о стол согнутыми локтями. — Соль приехала совершенно по иному поводу, а те слова, что ты услышал, касались совершенно другого человека.— И кого же? — кажется, Джеджун ему не поверил. И правильно. Чольхо, оказавшись на его месте, тоже никому не доверял никому. — Твоего старшего брата — Джунсу.— А что с ним? — он знал, что Джунсу-хен уже давно не жил с отцом и его семьей, знал, что разорвал все отношения со своими знакомыми и друзьями. Но, по какой причине и где он находился теперь, — было загадкой для него, ответ на которую искать ему совершенно не хотелось. А потому, когда услышал следующие слова Чольхо…— Он тоже исчез.… ничего не почувствовал. Совершенно. Будто тот Джеджун, которого от него прятали, знал что-то неизвестное ему и запрещал всячески думать о том человеке.