Отшельник (Вацлав) (1/1)

Над Брно занимался рассвет.

Нежнейшие пастельные краски были лихими, нарочито небрежными мазками нанесены на небесный холст, но за этой небрежностью угадывалась тщательнейшая продуманность. Из голубого в мягкий розовый, из розового – в золото, коим не может похвастаться даже одеяние самого Папы…

-Много где я бывал, а всё же рассвета красивее, чем над Брно, не видел, — тихо пробормотал Вацлав себе под нос.

Он сидел возле дома на самом краю города, расположившись на внешне не внушавшей доверия, но всё ещё крепкой лавчонке, и зелёные глаза его задумчиво смотрели на горизонт, где высился хвойный лесок, под которым пушистым серым котом стелился утренний туман и извилистой петлёй вилась дорога. Пару минут спустя на ней появилось двое мальчишек, один из которых, постарше, тащил пустые вёдра. Очевидно, идут к Свитаве за водой, подумал он немного рассеянно, а потом, когда ребята приблизились, приветливо улыбнулся им.

-Не спится, отче? – растянул губы в ухмылке от уха до уха тот, что был старше, а его маленький братишка, которому ещё не было и пяти лет, испуганно схватился за его руку.

-Ты прав, Ян. А у вас, погляжу, работы много уже спозаранку? – поинтересовался Гавел, — Помочь воду донести?

-Ой, да сами управимся, — пригладил паренёк всклокоченные волосы цвета свежей соломы, и солнечный свет, упавший на его лицо, осветил множество веснушек, — Ну, мы пошли тогда, а то матушка будет негодовать! До встречи!

-До встречи, — дружелюбно кивнул мужчина и проводил взглядом мальчишек. И улыбнулся, качнув головой.

А ещё секунду спустя алое марево залило собой весь пейзаж, страшный грохот ударил по ушам, и в лицо дохнуло нестерпимым жаром, в котором исчезли две худых фигурки.Вацлав распахнул глаза, но вопреки страшному опасению увидел перед собой лишь белоснежную пустоту кельи. И часто задышал, чувствуя, как бешено бьётся сердце.

Существовало не так уж много вещей, способных вывести его душу из положения равновесия. Если быть совсем точным, лишь две: видеть, как умирает Богемия и как умирают дети. А именно это и было его ношей, нещадно пригибавшей спину к земле в последнее время, именно это ему приходилось наблюдать, не находя спасения даже во сне. Овеществлённый кошмар догонял его и там.

Альфонсо, безжалостный зверь, алчущий власти! Как это омерзительно низко – заставлять детей из окрестных деревушек носить автоматы и охранять тыл! Мальчишки с оружием наперевес и сами превратились в загнанных волчат, зло скалившихся, недоверчивых и ищущих угрозу в каждом слове и движении. Разве должно быть так?

Разве такого мира он сам желал, принимая его сторону– мира, где дети, милые, чистые, невинные дети станут мишенями для пуль и убийцами одновременно?..

Вацлав подрагивающей рукой коснулся чёток, ища в этом простом жесте успокоения для мыслей.

Не получилось.

Иногда ему трусливо, до боли хотелось оказаться далеко отсюда, не зная ни о смертях, ни об ожесточившихся детях, ни об украденной ракете, способной уничтожить без малого полмиллиона человек. Только сидеть, не думая о прошлом и будущем, спасительно избавив разум от знания, просто любуясь природой, слушая серебряный плеск реки и приветливо улыбаясь мальчишкам из окрестных деревень. И забыть тот день, когда он очутился в Ватикане, когда всё закружилось, завертелось…

Но сделанного не воротишь, невозможно остановить безжалостную машину убийства, когда она запущена, подумалось ему, уж теперь точно невозможно. В одиночку – особенно. А он и был одинок – был, есть и будет; старые приятели остались по ту сторону баррикад, ни Профессор, ни Авель не нашли в себе сил понять его; а уж кардинал д‘Эсте его понять даже не пытался, озаботившись иными проблемами. Дети, повзрослевшие в один миг, были всё ещё слишком малы, да и Папа, мягкий ребёнок, вряд ли был способен выслушать его.

И даже Бог оставил его. Или он сам лишил себя Бога? Этого Вацлав осознать не мог, твёрдо убеждаясь лишь в одном: если бы Господь существовал, он бы не допустил произвола церкви и страданий бедного народа. Если бы он был, всё, наверное, было иначе…Вацлав поднялся, скорбно усмехнувшись. Время для философских сентенций ушло; скоро Ватикан двинется на штурм замка, и его защитники падут – это очевидно. И будут очередные пустые, совершенно ненужные смерти, которых он не смог предотвратить…

За окном розово занимался рассвет.

Это было его личной точкой невозвращения.