4. (1/1)

Белый потолок, белый пол, белые стены — Нике режет глаза. Выросшая в семье врачей, она ненавидит больницы. Особенно такие: посторонние, чужие, холодные. Юльку в смотровую не пустили, пусть она и доказывала медсёстрам тут с пеной у рта, что Базановой она — близкая. Не положено, и всё тут, хоть головой ты о стены бейся. Вцепившись длинными пальцами в край кушетки, она отворачивается к стене и крепко сжимает зубы, чтобы не издать лишнего звука. Врач на последнем УЗИ говорил, её мальчик большим будет, крупненьким. Она тогда ещё, глянув невзначай на сидящего рядом Руслана, хмыкнула, мол, есть в кого. А может, поэтому больно так?Руслан теперь в Питере, далеко. И ненависть к своей детской, неразумной, взбалмошной глупости бьёт по вискам, и оттого Базанову тошнит всё сильнее. Хочется домой. В город на Неве. И зависнуть в мастерской допоздна с новым скетчбуком и чашечкой горячего чая тоже хочется. Ника — боец. Ника — девчонка сильная, целеустремлённая и упрямая прямо-таки до жути. Нике страшно.Наверное, впервые за долгое время. — Сейчас врач придёт, девонька, потерпи, — тётечка в белом халате гладит по напряжённому предплечью и удручённо качает головой, — да ты не молчи, слышишь? Не молчи, легче будет.Базанова сильнее сжимает челюсти и на секунду прикрывает глаза. — А подружка-то твоя там уже все телефоны оборвала, — по-доброму смеётся та, — всё Руслану звонит какому-то. Папашка, что ли?Если бы. Ника пытается сдержать ироничную усмешку, но не справляется и едва слышно шмыгает носом. Эх, если бы у её мальчика был такой отец... Нет, к Саморядову претензий у неё не было: Паша звонил регулярно, частенько писал, пару раз в неделю заглядывал в гости, и Базанову, честно говоря, это вполне устраивало. Ту Базанову — будничную, обычную, повседневную. Которая выстроила себе замок из ледяных кубиков и за холодными толстыми стенами спряталась от внешнего мира. — Ух, упрямая, — снова смеётся женщина, — ну молчи, молчи. Ника кусает губы. Она слышала где-то: роды у всех протекают по-разному. Ей, вроде как, не совсем повезло... С очередной схваткой меж сцепленных зубов рвётся сдавленный хриплый стон, но она сглатывает вязкую слюну и по-прежнему терпит. Снежной Королеве в этот полдень — знойный, безоблачный, светлый — трудно. И как маленькой девочке, хочется быть хоть кому-нибудь нужной. А где-то в голове судорожно мечется страх. Через пару часов жизнь её перевернётся с ног на голову — на её грудь кто-то положит маленький, кричащий комочек. И уже ничего не будет, как прежде. А рядом нет никого, кто взял бы за руку и сказал, что всё будет хорошо, обязательно. И чувства Базановой обостряются, как до этого не было никогда.И эту Нику — маленькую, одинокую, с оголёнными нервными окончаниями — невнимание Саморядова, кстати говоря, не устраивает.— Так, что тут у нас?Фраза обухом бьёт по голове, и Ника, распахнув глаза, оборачивается. Бахметьева стоит у стола, взглядом бегло скользя по спешащим строчкам в её медицинской карте. Всё такая же. С небрежным пучком, каким-то большим по сравнению с её миниатюрными данными белоснежным халатом, торопливо-размашистым шагом... — Слушайте, а это забавно!На пару секунд позабыв о боли, Ника хрипловато смеётся. Сколько ещё раз жизнь сведёт их с Бахметьевой, и какая из последующих встреч будет эпичнее этой? Наталья Владимировна оборачивается. Базанова — чуть побледневшая, с выступившими на лбу капельками пота — смотрит на неё снизу вверх. По-прежнему серьёзно, иронично вздёрнув тонкую бровь. Лишившись самообладания на секунду, она поджимает губы и снова берёт себя в руки. Ничего необычного не произошло ведь, правда? Просто девушка, просто пациентка, просто родная тётя её ребёнка. Она просто примет у неё роды и поедет домой. Всё просто. И сложно так, что выть тянет.— Как вы себя чувствуете? — задаёт она дежурный вопрос, сканируя Базанову ничего не выражающим взглядом. Она ни в чём перед ней не виновата. Перед Русланом — возможно. Перед ней — нет. — Вы любите моего брата?Воинственные крупицы в глазах Вероники затянуты пеленою нервозности, пусть она и отрицает это всеми теплящимися внутри силами. — Ну, я так понимаю, на сегодняшний рейс до Питера я уже не успею, — паясничает Базанова, отказываясь признавать: с тех пор, как Бахметьева вошла в смотровую, ей стало спокойнее.Хоть чьё-то знакомое лицо в череде обеспокоенных, сочувствующих, но чужих. — Думаю, да, — усмешка слетает с Наташиных губ. Воевать в этой комнате никто не намерен, и Бахметьева, отложив в сторону ручку, приступает к осмотру. Это глупо, но боль, по большей мере придуманная и усилившаяся из-за страха, слегка отступает. Ника не любит её, честно, не любит. И считает, что есть за что.— Ну, и как её зовут? — поправив массивную серёжку, Базанова улыбается.Перед ней несколько фотоснимков с юной светловолосой девчонкой. Неужто будущий врач? В голове не укладывается. А Руслан всё твердит: у неё большое будущее, и у Ники нет поводов, чтобы ему не верить.— Наташа.Старший брат — единственный близкий ей мужчина — был влюблён бесповоротно, безумно, на грани болезни. И это чувство сделало его уязвимым. Она никогда не видела его настолько растерянным. Он был для Бахметьевой плечом, опорой, той спиной, за которую ей всегда было дозволено прятаться, и примерно в то же время он напрочь забыл о себе. Нике помнится, однажды он даже чуть не вылетел из института. Да и в руки-то взял себя, наверное, исключительно чтобы не потерять с Наташей связь. — Да что случилось-то? — ругается она, вырвав из рук порядком напившегося брака бутылку рома. Руслан горько смеётся, и голова его падает на сложенные на столешнице руки. Ника никогда прежде не видела его таким... слабым. Внутри её брата всегда был не ломаемый стержень, с самого детства. С тех времён, когда он упрямо сбегал с каждой встречи с отцом, наглядно показывая: маму у него обмануть получилось, его — нет, не выйдет. — А у неё роман, — подняв красные глаза на сестру, выдаёт он заплетающимся языком, — с профессором, представляешь?Вероника истратила тогда весь запас своих сил и пустила в бой врождённый талант психолога. Знала бы она тогда, что ей придётся делать то же самое в Петербурге, когда вся эта история, казалось бы, давным-давно канет в прошлое, — пришла бы к Бахметьевой ещё тогда. А она ведь и вправду думала, что больнее Руслану уже не будет... Ошиблась. Больнее было, когда та дала ему шанс и сбежала на утро. Подло. Тогда Базанов даже не разговаривал. Молча пил, всеми силами игнорируя распинавшуюся перед ним сестру. Ника не любит её, честно, не любит. Эта нелюбовь зрела, росла и набирала обороты кучу времени, и было бы глупо верить, будто бы она растворилась в ней за пару минут, после первого прикосновения Бахметьевой к её животу. Но сейчас ей хочется верить. Глаза у Наташи серьёзные, действия — умелые, да и прав был когда-то Русланчик: талант у неё в генотипе. И несмотря на яркую антипатию, Веронике, почему-то, спокойно...Если враг оказался вдруг... А впрочем, это всё ненадолго. Через жалких пару часов всё закончится. Она поцелует в лоб своего малыша, кинет на Наталью Владимировну полный благодарности взгляд, и всё вернётся на свои места. И Бахметьеву она будет недолюбливать так, как и прежде. Потому что они с Русланом — собаки на сене. И судеб переломали столько, что и представить-то страшно. И винит во всём Ника её — эту маленькую, волевую, которую, по словам её же брата, хочется защищать. — Ну, что? Будем рожать?Базанова усмехается.— Я бы с удовольствием выбрала вариант, где мой сын барахтается в кроватке, желательно, уже годовалый и с выросшими зубами, но так не получится, да?— Увы, — Наташа разводит руками.— Тогда будем рожать.И не друг, и не враг, а – так...***Базанов, щёлкнув шариковой ручкой, кидает её на стол. В этот день у него всё идёт как-то не так. Начиная с пролитого кофе в фойе и заканчивая...— Руслан Евгеньевич, — заглянувшая в кабинет Дина осекается, — там на стойку медсестёр звонили, просили тебя к телефону. Говорят, на мобильный не отвечаешь.Вынув телефон из кармана халата, он молча кивает и задумчиво крутит его в руках.— Выключил на время операции, забыл включить, — отвечает он на молчаливый взгляд старшей медсестры.Дина тяжело вздыхает и, прикрыв за собой дверь, усаживается на диван.— Что, Русланчик, не для тебя семейная жизнь?Она ведь не слепая. И в добрую половину рабочих будней видит и поникшую Ольгу, из рук которой то и дело валится что-нибудь важное, и разбитого старого друга, буквально ночующего в своём кабинете. Даже тогда, когда не его дежурство. Бросив на неё взгляд, полный недовольства, он снова утыкается взглядом в мобильный.— Ну, рассказывай давай, что там у тебя, — закинув ногу на ногу, требует Дина Рафаиловна, заделавшаяся для Базанова в личные психологи, — с Ольгой опять поругались?Руслан демонстративно громко вздыхает и сдаётся под пытливым взглядом старшей медсестры.— Да не ругались мы, — выдаёт он, глянув на неё исподлобья, — просто... не получается у нас ничего. Не получается, как у вас с Семён Семёнычем: чтоб и мир, и любовь, и понимание с полуслова. Дина опускает глаза, припоминая, через что им в своё время пришлось пройти, чтобы, как выразился Базанов, и мир, и любовь, и понимание с полуслова...— Мучаете вы друг друга, Руслан, — тихо замечает она, расправив на халате несуществующие складки, — ничего хорошего из этого не получится. Если не судьба, всё равно разбежитесь рано или поздно, а если судьба...Двадцать три пропущенных. Сердце падает куда-то в пятки, кровь приливает к лицу. Базанов подскакивает с места, нервно расхаживает по кабинету и нетерпеливо вслушивается в монотонные гудки по ту сторону провода. — Ну наконец-то! — кричит расчувствовавшаяся Юлька, едва сдержавшись от нового всхлипа. — Руслан, Ника рожает!— Как рожает? Почему мне никто не сказал? Вы в клинике? — сыпет Базанов вопросами, запустив в волосы пятерню. Подруга младшей сестры замолкает.— Нет, — через пару секунд тишины выдыхает, наконец, она, в смущении прикусив губу, — мы... мы в Москве.— Где?! — орёт Базанов, панически соображая, как так вышло и как скоро он сможет оказаться в столице. — Вы как там оказались?! Хотя... — потирая прикрытые веки, Руслан выдыхает. Надо успокоиться. — Это она мне потом сама расскажет. Какая больница?И глядя на то, как старый друг, схватив со стола ключи и бумажник, выскакивает в коридор, Дина опускает глаза.— А если судьба, то она вас снова сведёт...***Запрокинув голову, Ника тяжело дышит, судорожно хватая ртом воздух. Где-то неподалёку пищат приборы, на руке вздувается тонометр, и анестезиолог бормочет что-то про то, что давление падает. От накатившей слабости начинает подташнивать. — Отдыхай, — кивает Бахметьева, переглядываясь с медсестрой. Перед глазами пляшут разноцветные мушки. Родовая палата сливается в одно бесформенное пятно. По венам растекается слабость, но боль на пару секунд отступает. И до следующей схватки Базанова изо всех сил старается отдышаться. В эту секунду в голове нет ни страха, ни одиночества, ни глубоко философских рассуждений. Все размышления концентрируются на происходящем здесь и сейчас, в данный момент. В голове ворох запутавшихся мыслей — у Ники не получается схватить ни одну. Хочется домой. Очень хочется.— Давай ещё чуть-чуть, — скорее просит, чем требует Наталья Владимировна, кивнув ординатору, — Сергей Анатольевич, помогите.Молоденький паренёк аккуратно давит на спину, пока Ника, стараясь изо всех оставшихся сил, успевает мысленно возненавидеть и Руслана, который ни в чём не виноват, и Пашку, которому, кстати, Юлька даже не додумалась позвонить, и себя заодно — за то, что ей не сиделось сегодняшним утром в Санкт-Петербурге. — Упрямая какая, молчит и молчит, молчит и молчит, — улыбается всё та же женщина в белом халате, насмешливо покачав головой.Ника, втянув ртом побольше воздуха, выдыхает и тужится снова, обхватив пальцами бледно-синее кресло до побеления хрупких костяшек. Жарко. Во рту стремительно пересыхает. И когда от напряжения начинает двоиться в глазах...— Молодец, — выдыхает Наташа, и Базанова слышит громкий пронзительный плач.Смутно осознавая происходящее, Вероника откидывается обратно и переводит дыхание, сбито хватая ртом кислород. На глаза то ли от усталости, то ли от внезапно накативших чувств, долгие годы теплящихся внутри, наворачиваются слёзы. Базанова не помнит, когда она плакала в последний раз. Напивалась — было. Кричала, истерила, иногда даже била кулаками в чью-нибудь грудь — постоянно. Но плакала...— Мальчик, — оповещает акушерка, аккуратно удерживая хнычущего ребёнка, — крепенький, богатыря родила!Ника смотрит на неё снизу вверх, то и дело всхлипывая и глотая не званные слёзы. Не привыкла она. Совершенно. И протянув к сыну руки, замечает на нём взгляд Бахметьевой. Пристальный, сосредоточенный, какой-то растерянный. — Что-то не так? — испуганно шепчет она, и Наташа, словно оправившись от шока, быстро качает головой.— Нет, всё, — заикнувшись, она нервно глотает слюну, — всё хорошо. Просто... Поймав внимательный взгляд Ники, Бахметьева, вынужденная продолжить, прячет глаза:— Просто он на Мишку похож. Очень...Сдавленный шёпот растворяется в детском крике. Мальчишка кряхтит, и акушерка опускает его на материнскую грудь. Базанова никогда не представляла себе этот момент. Никогда не продумывала его детально, просто знала — такое случится. Однажды она навсегда обретёт кого-то, кто будет с ней рядом и в горе, и в радости. И будет любить её со всеми особенностями, недостатками и откровенными слабостями. И это будет кто-то, кто перевернёт её жизнь с ног на голову.А может, поэтому так сильно кружится голова? Ника сквозь слёзы смеётся своим мыслям и, коснувшись трясущимися ладошками детской спинки, мягко целует сына в макушку...***Руслан влетает в больничный холл, едва не сбив с ног нерасторопную медсестру. — Извините, — кидает Базанов ей вслед, оглядываясь по сторонам. Совершенно не знакомая клиника. Сквозь массивные окна на пол падают блики солнечного света — летом темнеет поздно. На диванчиках у колонн сидят будущие отцы, задремав, так и не выпустив из рук стаканчиков кофе. Уцепившись взглядом за стойку медсестёр, Руслан не успевает сделать к ней и шага, прежде чем слышит неподалёку знакомый голос:— Базанов, какая встреча, — Станислава, сжав пальцами какие-то бумаги, разводит руками, — рада тебя видеть!Усмехнувшись, он торопливо кивает и то и дело поглядывает на часы.— А ты прекрасно выглядишь, — замечает Комарова, — подтянулся, смотрю. Узнаю старого Русланчика!— Так, Станислава Сергеевна, — шутливо одёргивает тот старую подругу, — я замужний человек, прекратите заваливать меня комплиментами.Хотя она, если честно, права. Дина тоже частенько припоминала ему возвращение из Нью-Йорка — потерянного, наматывающего на кулак сопли, разбитого. Базанов и сам-то вспоминать те месяцы не любил, а от того, что это, оказывается, замечали все, кто его хотя бы капельку знал, становилось ещё более паршиво.— Ладно, ладно, так уж и быть, — смеётся Стася, — какими судьбами у нас?— Сестра рожает, — сообщает, наконец, Руслан, — надеюсь, родила уже. — Да ладно? Сама Вероника Евгеньевна, да в наших краях? — Комарова театрально охает и, поймав красноречивый взгляд Базанова, снова смеётся.И только теперь, заприметив в ней некоторые изменения, Базанов обращает внимание на странно-поблёскивающие глаза. Неужели Багиров?По крайней мере, Руслану искренне хочется верить в то, что хотя бы она, всё-таки, счастлива. — Ладно-ладно, давай серьёзно, — берёт себя в руки Станислава, — родила твоя Ника. Ещё часа полтора назад, между прочим. Мальчика. Всё хорошо, неонатолог в восторге. Базанов смотрит на неё пару секунд, не моргая. Молчит и жадно глотает ртом воздух, переваривая информацию, и старается разложить услышанное по полочкам. Ты не готов. Когда происходит что-то подобное, ты никогда не бываешь готов. Даже если перед этим ты сто пятнадцать раз прокрутил эти слова в голове — нет. Не поможет. Руслан растерянно кивает и, опустив глаза, хмурится.— Это я дядя, что ли? — сипло уточняет он, подняв взгляд на старую подругу, и Комарова снова смеётся. — Я дядя, Стаська!И подхватив её на руки, он пару раз кружит её в воздухе, совершенно не контролируя эмоций. — Так-так-так, дядя, поставь меня на ноги, — требует Станислава, хлопнув его по предплечью, и отыскивает взглядом медсестру, — иди, вон, Катя тебя проводит.И глядя на то, как Руслан, едва не поскальзываясь на свежевымытом полу, исчезает в глубине больницы, Комарова улыбается. В кармане брюк настойчиво звонит мобильный, и Стася, мечтательно улыбнувшись, отвечает. В руках подписанное заявление об отпуске, в трубке — голос Багирова, и где-то там, совсем близко, самолёт заграницу. И предложение о замужестве, что зависло в воздухе между ними.***— Ты уже дома?Скинув с ног чешки, Наташа забирается на диван и прижимает к груди колени. — Нет, ещё в клинике, — сообщает она Колмогорову, вслушиваясь в умиротворяющую тишину, — день был тяжёлый.— Понимаю, понимаю, — торопливо бормочет Юра, позвонив жене чисто формально, потому что так надо (кому?), — а у меня встреча с инвесторами была, представляешь...Наташа его не слушает. Откинув голову на мягкую спинку, сверлит глазами белоснежный потолок и отблески пробивающихся меж прикрытых жалюзи заходящего солнца. Где-то за окнами тихо шумит ветер, а где-то там, дома, Миша всё возится с Мишкой и наверняка рассказывает ему, какая у него вредная мать, раз снова опаздывает на ужин.Спешит, опаздывает, снова торопится. И движения у неё размашистые, торопливые, и мыслей в голове — целый ворох, и не угонишься же за каждой. А Бахметьева старается. Быть хорошей матерью, верной женой, преуспевающим специалистом...— Ну ладно, Наташ, — слух цепляется за обрывок какой-то из фраз, — я побегу. Не засиживайся там допоздна. И бросив напоследок сдавленное "угу", она вслушивается в гудки завершившегося звонка. Тихие, размеренные, монотонные. И именно в этот вечер, по рукам и ногам связанная обязательствами перед мужем, сыном, подчинёнными, её жутко тянет свернуться в комок, забиться под плед и заснуть до утра на этом самом диване. И чтобы не трогал никто, не тревожил, не дёргал по пустякам... Никто. И побыть в одиночестве, в тишине. Но Мишка расстроится, если Наташа не поцелует его в лоб перед сном, оттого она сбрасывает звонок и буравит стену напротив совершенно пустым, ничего не выражающим взглядом. А после запускает руку в волосы и распускает небрежный пучок, позволяя светлым локонам рассыпаться по плечам.У них с Колмогоровым всё нормально. Так, как многие семьи живут. Сутками пропадая на работе, изредка пересекаясь на обеденным столом и засыпая по разным краям кровати. Коснувшись босыми ступнями пола, она медленно подходит к зеркалу за маленькой ширмой, замирая у него в полный рост.Что же изменилось, Бахметьева? Ты ведь хотела стать его женой. Хотела все препятствия преодолевать с ним, рука об руку. Хотела носить на пальце его кольцо, собирать ему вещи в командировки, провожать и встречать в аэропорту... Почему же теперь ты бежишь на работу и не торопишься обратно, домой? Вместо жаркий поцелуев в закоулках знакомого института — мажешь на прощание в щёку? Просто юношеская наивность растворилась в лучах Санкт-Петербургского солнца. И руки его теперь не такие надёжные, и глаза холодные — не такие, как раньше. И всё теперь по-другому. Отойдя от зеркала, она скидывает с плеч ярко-синюю форму и, расправляя белоснежную блузку, вспоминает, почему же однажды решила сказать ему "да". — Люди, прошедшие рядом столько всего, априори не бывают чужими.— А раньше ты говорила иначе.Колмогоров изучен был ею от корки до корки. Всегда открытая для неё книга, и каждое действие академика — предсказуемо. Разве было в нём что-то, чему она теперь оказалась бы удивлена? Нет. Не было. Юрий Алексеевич никогда не был эмоциональным, был способен на измену, а ещё манипулировал Наташей, как марионеткой. И ещё пару недостатков, о которых Бахметьева тоже знала. А разве было ей нужно хоть что-то ещё, кроме определённости и понятности, тогда — когда Базанов женился на Ольге, когда Мишка едва вернулся домой из больницы, когда жизнь рассыпалась в её руках на куски?Наташку — повзрослевшую, собравшуюся с силами, научившуюся самой принимать все решения — очень тянуло снова почувствовать себя маленькой и беззащитной. Чтобы никто не трогал и не просил взвалить на свои плечи ответственность. И Колмогоров подходил на роль не слишком эмоционального, прохладного, вечно занятого, чтобы донимать её вопросами и заботой, мужа, как никто другой. И теперь, глядя на сухую подпись его контакта "Юрий Алексеевич" — даже не "Муж" и, уж тем более, не "Любимый" — Бахметьева понимает, что хотела совершенно не этого.***— А я маме позвонила, — улыбается Ника, сжимая пальцами руку Руслана.Теперь, когда рядом знакомый, дорогой и бесконечно любящий её брат, Базановой спокойно. И по венам течёт сонливость. — И как она отреагировала?— Сказала, приедет, — кивает она, на долю секунды прикрыв глаза, — ещё сказала, что у неё теперь два внука, а внучки — ни одной. Исправишь ситуацию?Руслан усмехается и отводит взгляд. Им с Ольгой бы со своими чувствами разобраться, не говоря уж о том, чтобы взять на себя ответственность за кого-то ещё. Хотя Ольшанская была бы потрясающей матерью. Базанов в этом, почему-то, уверен. Вероника открывает глаза и пытливо ждёт от брата ответа, и на помощь ему приходит скрипнувшая неподалёку от них дверь.Пашка появляется в палате внезапно. Как обычно растрёпанный, куда-то спешащий, немного неловкий... И разве, глядя на него, легко поверить, что именно этот человек пару часов назад стал отцом?— Никогда не думал, что мой племянник будет носить фамилию Саморядов, — разрушает повисшую тишину Базанов, покачав головой.— Да я тоже не думал, — неловко вторит тот, — что моего сына, как тебя, назовут.С губ Вероники срывается усмешка. Это всё выглядит так глупо, что ей, отчего-то, становится смешно. А ещё она, вопреки всем своим словам, рада видеть этого первого встречного обдолбыша. Очень.— Ладно, — Базанов, хмыкнув, поднимается на ноги и, на прощание чмокнув сестру в щёку, направляется к выходу, — отдыхай. Я загляну завтра.Как только на Русланом закрывается дверь, Паша неловко присаживается на освободившийся стул, и в помещении снова виснет тишина.А самое смешное в этой ситуации то, что они оба наверняка знают, что где-то внутри жутко друг другу нравятся. Влюблённость это или нет — после пережитого каждым из них понять сложно, но, по крайней мере, что-то, отдалённо смахивающее на то. Просто Ника все эти девять месяцев ждала в каждом его слове намёк на что-то большее, чем дружба, на что-то более искреннее, чем обязанность и долг перед ещё не родившимся сыном. А Паша... Паша заново заслуживал доверие коллег, устраивался на новом месте работы, да и лечился, в конце-концов. И как бы то ни было, знали друг друга они из рук вон плохо, пусть и понимали друг друга, как Наташа с Русланом когда-то, с полуслова. И общий сын семье ещё не равняется. Знакомые, приятели, пусть даже друзья, но не семья, нет. По крайней мере, пока, а там...— Как ты? — неловко интересуется Саморядов, заламывая пальцы в попытке занять чем-то руки.— Хорошо, — отзывается та, бегло кивнув.И тянет сказать ещё что-нибудь. Что-нибудь важное, нужное, правильное... А нет слов. Все теряются где-то, застывают на языке, так и не произнесённые.— Спасибо тебе... — благодарит вдруг Паша и, наткнувшись на вопросительный взгляд Вероники, добавляет: — за сына.Базанова давится смешком.— Да не за что, мне несложно.И снова между ними виснет гнетущая тишина. И Ника, прикусив вдруг губу, начинается смеяться. От глупости этого момента. Она ведь представляла всегда по-другому: чтобы любящий муж, долгожданный ребёнок, трепетные поцелуи... А Саморядов об этом не думал вообще. Где-то там, может быть, в перспективе... Отцовство. Наверное, с Надей. А Надя-то теперь где? В Москве, кажется, в медицинском. И ты живёшь, вполне нормально живёшь без человека, без которого, как ты думал когда-то, не выйдет. И вот они — два совершенно чужих, посторонних друг другу и близких для только родившегося мальчишки — сидят в свете заходящего солнца и не знают, что друг другу сказать.Паша подхватывает её смех. И неловкость вмиг распадается на кусочки, потому что там, где есть счастье, места неловкости нет. И те, у кого есть общий ребёнок, априори не могут быть друг другу чужими.***Наташа идёт по полупустому больничному коридору, изредка здороваясь с оставшимися в ночь медсёстрами. Ей некогда жалеть себя и мотать на кулак сопли— дома и вправду ждёт Мишка, и, если верить Евгении Ефимовне на слово, он всё чувствует. И ради единственного близкого ей мужчины Бахметьева согласна потерпеть и натянуть на лицо более-менее правдоподобную улыбку.— Извините, — окунувшись в водоворот своих мыслей, Наташа задевает кого-то плечом, и в следующую секунду в голове так не вовремя рисуются воспоминания — старые, покрытые толстым слоем пыли, никому, в общем-то, так и не пригодившиеся.Бахметьева едва сдерживается, чтобы не разреветься прямо посреди коридора. И надо же быть такой дурой, чтобы заблудиться в коридорах института в первый же учебный день! Многообещающее начало жизни в столице, ничего не скажешь. Аудитория триста пятнадцать. И спросить-то, как назло, не у кого! Пара началась десять минут назад. И как она покажется теперь на пороге? Что подумает о ней преподаватель? А одногруппники? Наташа поправляет наспех сделанный хвост и заворачивает за угол, с облегчением замечая на одной из дверей долгожданный номер аудитории. Триста пятнадцать. Поправив нелепо висящий на плечах халат, Бахметьева собирается с мыслями и, опустив взгляд, шагает к двери, когда...— Прости-прости-прости, — судорожно бормочет незнакомец, направлявшийся, как оказалось, туда же, — прости, я, правда, не хотел!Наташа, оправившись от шока, чувствует, как промокшая футболка неприятно липнет к телу. Горячо. Так сильно, что глаза вмиг становятся влажными. Нервы девочки-подростка сдают. Переезд из Воркуты в столицу в гордом одиночестве — итак стресс, а тут ещё это всё... — Ты плачешь? — участливо спрашивает всё тот же недотёпа, продолжив сжимать пальцами стаканчик из-под пролитого кофе. — Больно? Блузку жалко? В больницу, может? Да не молчи ты!Бахметьева поднимает, наконец, на него обиженные глаза. И кофе не такой уж горячий был, и предмет гардероба ей не жаль совершенно, а вот на пару-то ей теперь как идти, интересно знать? Шмыгнув носом, девчонка собирает волю в кулак и упрямо спрашивает:— Делать мне теперь что?— А, ну... — парень задумчиво оглядывает её внешний вид. — Ну, видимо, пару придётся прогулять...— Где? — снова сипит Наташа, не отводя глаз и уже смущая незнакомца столь пристальным взглядом.— А я могу предложить услуги гида, — находит выход из ситуации Базанов, вполне дружелюбно улыбнувшись, и протягивает ей руку, — Руслан, — и тянет следом ещё один стаканчик кофе, который, видимо, предназначался кому-то другому.Бахметьева переводит взгляд с напитка на его глаза и обратно, собирая в пазл рассыпавшиеся мысли.— А если я сейчас на тебя его вылью?— Ну, — Руслан усмехается, — это будет справедливо! Мы с тобой вместе посмеёмся, и я, скорее всего, даже не обижусь. Почти.Она всхлипывает напоследок и тихонько смеётся, мысленно отмечая, что этот серый день окрашивается куда более яркими красками. Да и не так уж и всё плохо! По крайней мере, у неё в стенах этого института появился новый знакомый, а там и до дружбы недалеко... Бахметьева улыбается, а после принимает левой рукой протянутый ей стаканчик.— Наташа, — и вкладывает хрупкую ладошку в его.И подняв глаза, она на секунду задумывается о том, что жизнь подшучивает над ней. Снова. Это банально. Нет, ну, серьёзно, банально. Как в какой-то сопливой мелодраме, где есть он, она... А ещё муж и жена, да и общий ребёнок тоже имеется, как добавила бы с ухмылкой Евгения Ефимовна. И была бы права.— Привет.Руслан сверлит её внимательным взглядом, как всегда, — сверху вниз. С нескрываемым, не исчезнувшим трепетом, вмиг подмечая каждую трещинку на губах, чуть раскрасневшиеся глаза и пролёгшие синяки, не до конца спрятанные под тональным кремом. К слову, всё, чего никогда не замечал Колмогоров. — Привет, — выдыхает Наташа, улыбнувшись слишком фальшиво. Слишком фальшиво, чтобы он — человек, знавший её по миллиметру — не понял.Она могла броситься ему на шею, по-свойски хлопнуть по плечу, уснуть на его коленях в сумерках своего кабинета там, в Питере... А теперь не может. И старательно врёт и себе, и ему, что ни капли этим не опечалена. — Не знал, что ты тут...— Ника не сказала? — искренне удивляется Бахметьева, вскинув брови.— Нет, не говорила, — Руслан качает головой, только теперь понимая, кто именно принял у младшей сестры роды, — так это ты..?Наташа неловко улыбается и, поджав губы, разводит руками.— Работа. — Жаль, Юлька сразу не сказала, кто врач, — хмыкнул Базанов и, врезавшись в её вопросительный взгляд, объяснил, — я бы не волновался.Наташа смущённо тупит взгляд. Он никогда не скупился на комплименты в её адрес. Да и во многих её недостатках он видел достоинства, так что...— Руслан, — как и Бахметьева, спрятав взгляд, замечает Базанов, — на Мишку похож. Очень.Она не находит правильных, хоть чуть-чуть подходящих слов, и молча кивает. Её от этой неловкости между ними тошнит. И если бы в ней осталась хоть чуточка слёз, они бы непременно навернулись сейчас ей на глаза. И она бы снова проглотила их, как и раньше. Она не готова была к этой встречи, совсем не готова. Не достроила баррикады, не стёрла его из памяти, не подготовилась. Не успела, не успела, не успела...— Как ты?У Руслана на языке горькое, чуть солоноватое послевкусие от каждой брошенной реплики. Наташа не поднимает глаз: наверняка знает, сделай она это — он вмиг прочитает её так, как и раньше. Она умела ему врать. Кому угодно, но не ему.А Базанов не понимает. По неизменно-хрупкому силуэту и светловолосой макушке вообще сложно хоть что-то понять, вот и ему не ясно: её сухие слова — это неловкость или искреннее нежелание его видеть? Руслану хочется верить в первое. Второе — больно. Слишком. Даже для него, привыкшего к её невзаимности.— Хорошо, — лживо утверждает Наташа, закусив губу изнутри, — а ты?И поднимает, наконец, голову.— Как Ольга Леонидовна? — Отлично, — врёт Базанов, не сомневаясь в том, что Бахметьева тоже всё это видит. — Не решились ещё?.. — Наташа беззлобно усмехается и кивает на стены послеродовой палаты.Руслан неловко смеётся.— Нет. Бахметьева кивает и продолжает, как и он, сконфуженно, глупо улыбаться. Потому что никто из них не знает, что ещё делать.— Ну, если что, милости просим, — добавляет она, понимая, что несёт откровенную чушь, — поможем по старой дружбе.Старой дружбе. — Прости, мне пора, — спешно извиняется Наташа, поправив на плече лямку сумки, — до встречи.И не дождавшись ответа, срывается с места, едва сдерживая порыв перейти на бег. Он провожает её взглядом, пока она не скрывается за углом, и ещё пару секунд буравит взглядом бледно-синюю стену. ***Ника лежит в постели, раз за разом прокручивая в голове эту дурацкую фразу.— Он на Мишку похож. Очень.В стенах больницы прекрасная слышимость, как оказалось. Надо же. Слово в слово. Они сказали эту фразу слово в слово, и Базанова впервые в жизни услышала их вместе. Понимающих друг друга с полуслова, морально родных, навсегда связанных бегающим в чужом доме ребёнком... — Я дура, да?Саморядов, замерший у окна пару минут назад и задумавшийся о чём-то своём, оборачивается. Сведя к переносице брови, он вопросительно вглядывается в её глаза, ожидая подробностей.— С чего вдруг?— Я приходила к ней незадолго до свадьбы.— К Бахметьевой? — удивляется Паша, опустившись в кресло напротив. — Зачем? И Ника рассказывает. Уставившись в никуда, передаёт в точности каждую реплику, каждый упрёк и просьбу оставить её брата в покое, потому что она не видела его таким продуктивным и вдохновлённым, как с Ольшанской, никогда прежде...И Саморядов слушает. Терпеливо вникает в каждое слово, то и дело качая головой и облизывая пересохшие губы. — Дура? — завершив свой рассказ, Базанова повторяет вопрос.У Паши не выходит сдержать рвущуюся наружу усмешку.— У меня папа, — встав на ноги, Саморядов складывает руки под грудью и возвращается к окну, — познакомился с Аллой Валерьевной, когда в институте учился. С тех пор они были не разлей вода. Везде вдвоём, везде вместе... Все думали, между ними что-то есть. А они спорили, нет, мол, дружба. — А на самом деле?..— Не знаю, — отрицательно качает головой Паша, — но потом они разъехались. Папа женился. Миша рассказывала, его первая жена была его копией. Такая же трудяга, медик, вроде бы, хирург... Неважно.Этот рассказ даётся ему тяжело. Любому на его месте было бы тяжело признать, что его отец всю жизнь, наверное, любил другую женщину, не его мать. — Алла Валерьевна тоже замуж вышла, сына родила. А у папы с этой женщиной не склеилось ничего. Говорил, она ему, как друг была. Не женственная там, всё такое... Развелись, женился ещё раз. На женственной, — усмехается Саморядов, — утончённой такой. Она актрисой была. — Нашёл, что искал?— Не-а, — качает головой Паша, — оправдал развод чем-то там ещё, не помню. Женился ещё раз. Влюблён, говорят, жутко был...— А потом? — шёпотом спрашивает Базанова.— А потом появился я. Это мама моя была. С ней он медицинский центр открыл свой, возглавил его же, и продуктивным был, как никогда раньше, и трудолюбивым, и вдохновлённым... — Саморядов шумно вздыхает, прикрыв глаза, и на пару минут замолкает.Вероника сверлит взглядом его ссутулившийся силуэт и молчит. Терпеливо молчит, что крайне на неё не похоже.— А теперь его центр закрыли, сам он лишился работы, лишился своего дела, потом ему поставили неутешительный диагноз, да и вообще в жизни у него всё хреново, — горько хмыкнув, Паша оборачивается и разводит руками, — а он укатил с Кашиной в кругосветку. И знаешь что?Ника сдавленно сипит:— Что?— Он звонил мне пару дней назад в скайпе. И я никогда раньше не видел его таким счастливым.Базанова замирает и тупит взгляд, переваривая всё услышанное.— Просто быть продуктивным и вдохновлённым, — продолжает Саморядов, опять рухнув в кресло, — для счастья, оказывается, мало.