Но подумай как холодно там (1/1)

– А ты чё тут вообще делаешь? – спрашивает Надя, откладывая тетрадку в сторону, берет из стопки другую. Егор, который сидит на низком школьном стульчике у парты, вытянув ноги в овчинных сапогах вперед, поднимает на нее глаза. Опирается на учительский стол локтем.– Баб Тосю жду. Когда Анька в очереди в магазин рассказала, что в Мызе будет новая учителка, Егор сразу почуял холодок между лопатками. Потянулся мыслью к Мызе, и и только легко крылом мазнул по Наде, разбирающей сумку в комнатке бюджетной общаги. Перевел взгляд с варенки на копченку в витрине и досадливо цокнул языком. Вышел из магазина – до конца января оставалось недели две – занес домой сумку с продуктами, потому что баба Тося ждала, а уж потом шмыгнул в тени сосен, и вышел из теней в Мызе. И сел под подъездом общаги – караулить. – Эй, – крикнул, когда Надя вышла с экосумкой под мышкой. – Это же ты осенью лодыжку потянула? Она остановилась и глянула точь-в-точь, как смотрела на досадливо мешающего Лешку с его мотоциклом. Не узнала за фуфайкой и сапогами на овчине московского детеныша. Да и не мудрено, в тот момент она в основном смотрела в другую сторону. А потом до нее дошло – расползлись улыбчивые морщинки от глаз. – Я читала в новостях, – покивала Надя, подходя. – Ты нашел родителей! Поздравляю. Егор искренне удивился – он не думал, что кто-то из них потом интересовался, чем же кончилась история мальчика и его дяди. – Если бы не нога, и не Таня, я бы с вами пошла – я немного знаю места и местных. Но рада, что ты и сам справился. У нее был звонкий добрый голос человека, который не отведал горестей и несчастий. И Егор в очередной раз порадовался, что уберег её – их всех. – Спасибо, – искренне отозвался Егор и почесал отросшие волосы под капюшоном толстовки. – Ты как тут?– Передумала научной работой заниматься, – весело отозвалась Надя. – Закрыла семестр и взяла академ на год. Надо вообще понять – я готова всю жизнь в школе в селе сидеть? Потому что поняла, что фольклор собирать точно не хочу. Сейчас еще школу проверим, и если нет – я на курсы ногтей пойду. Она звонко засмеялась, проходя мимо Егора, и тот понял – она не врет. На ногти не пойдет, придумает что-то покруче. Воспитывать мартышек в Замбии или станет личным ассистентом российского актера театра и кино. Егор увязался следом. – А ты тут как вообще? – спросила Надя. – Понравилось тут очень, – ответил Егор то же, что и отвечал всем посторонним, которые интересовались, нахрена он в Мурзино из Москвы переехал. – Места красивые.Местные никаких вопросов не задавали – все знали, что Пам домой вернулся. – Ну круто тебе, – засмеялась – снова! – Надя. – А живешь на что?– Квартиру в Москве сдаю, – честно ответил Егор на вопрос, который ему даже приезжие не задавали. – Бабушкину. – Ну круто тебе! – повторила Надя и дернула ручку продмага – продмаг был закрыт на перерыв. С тех пор он порой заваливается к ней в школу, пока она проверяет тетрадки. Чем больше она приживается в Мызе, тем больше он может заглянуть внутрь девочки Нади. Внутрь того, с чем она там на самом деле пришла разбираться. И чего ждет, чтобы вернуться в Пермь. Сидит возле учительского стола, перебрасывается с Надей фразочками, которыми могут обмениваться только ребятишки из больших городов, запертые тридцатиградусным морозом в хуторах на окраине Ойкумены. – Я бы принес тебе тыквенный латте, – говорит обычно Егор, когда заваливается в пустой класс, – но у них не было растительного молока. – Можешь просто отдать мне Риттер спорт и не париться, – обычно отвечает Надя и жестом велит быстрее закрывать дверь, потому что тепло от масляного обогревателя выветривается в коридор. Надя обычно кутается в меховую безрукавку и пуховый платок, а ноги у нее стоят на низкой табуреточке, потому что от бетонной доливки идет смертельный холод.Сегодня Егор отдал ей Риттер спорт с лесным орехом и сел рядом под удивленным взглядом: – Вам что, не завезли? – притворно удивился Егор. – У нас у Крыщихи лежат. А потом сдался и рассмеялся – Риттер спорт передала мама в посылке. Он привозит бабу Тосю на бэхе из Мурзино в Мызу по средам и пятницам, та ведет продленку у младших классов – поделки из шишек, снеговики из ваты, пластилиновые вороны. С тех пор, как она будто – ха – по волшебству поднялась с постели, Шестипалый достойно подбоченился, и заявил, что раз уж он обеспечивал бабу Тосю уходом в виде Феськи, то было бы неплохо помочь общественности. По немного опасному и тревожному сценарному стечению обстоятельств баба Тося тоже приехала в Мурзино учительствовать в школе лет эдак пятьдесят назад. Поэтому на ней ни тени уродства, ни образов по углам – городская фифа. Была замужем за механизатором, самым важным человеком после головы села. Школы в Мурзино уж лет двадцать как нету, так что баба Тося нежданно-негаданно вернулась на продленку в Мызу, а Егору приходится ее возить два дня в неделю туда и назад. Не то, чтобы это его от чего-то отвлекало – зимой у него осталось две беды. Первая – дед Игорь из Васьково, который никак понять не мог, что учить дочку побоями нельзя, но и умереть тоже не заслужил. Вторая – выпускница Мызовской школы Оксана, которая все никак не могла понять, жить ей или умереть. Умирать ей было рано и вообще нельзя, а как жить Егор все еще не мог ей объяснить, потому что был довольно молодой бог. Обоих он мониторит лениво, пока разламывает пополам Риттер спорт с учителкой русского, литературы, истории и географии Надей. – Слушай, Егор, – говорит Надя, прихлебывая чай из городской тонкой чашки, которую привезла с собой. – А почему местные говорят, что твой дядя – медведь-шаман, и он спит где-то в лесу в берлоге? А ты ждешь, пока он проснется, чтобы убить? Она откидывается на стуле, укутанная в пуховый платок, по скулам от чая расползается румянец. Он не говорит ей, что чай можно не заговаривать и не крестить – всех икоток в округе он перебил. Егор просто поднимает брови молча. С чего это они все решили, что он собирается дядю убить. – Ну, это же ты фольклор изучаешь, а не я, – с улыбкой отвечает. – А где твой дядя? Егор принимается смеяться, хлопает себя по коленям. В душе у него сыро и неприятно. В душе у него так, что он наполовину хочет умолять Надю вернуться домой, потому что он понятия не имеет, что дядя выкинет, когда проснется весной, а наполовину хочет стереть ей память и велеть вернуться в Пермь. В общежитие педагогического института, девятый этаж, комната 909. Потому что представляет, что дядя выкинет, когда весной проснется. – В Москве мой дядя, Надь, – говорит, отсмеявшись. – Он в Москве, работу работает. Осенью мне бэху вон пригнал, наверное, поэтому кажется, что он где-то здесь. Но его тут нет. Его тут нет, Надь. Егор ловит себя. И не знает, на краю или за краем, когда в голосе уже не только желание, но и воля.