Попандопуло и Катеринка (1/1)

Федосья молчала. И все бы ничего, да только молчала она уже четвертый час и, трудясь над новой рубашкой для дочери, то и дело неодобрительно посматривала на Катеринку. Девушка знала, с чем связано холодное молчание матери: сегодня утром ей встретилась не кто иная, как Трындычиха, сплетница всея Малиновки. Что у сельских баб на уме, то у Трындычихи на языке. А на уме у баб было многое. Одна увидела, как Попандопуло провожал Катеринку, другая рассмотрела, что они держались за руки, а третья уверяла, что своими глазами видела, как Грицианов адъютант поцеловал Катеринку в щеку.В устах Трындычихи все эти домыслы приобрели воистину космический размер. Федосья, не жаловавшая соседку, пропустила бы ее слова мимо ушей, если бы Катеринка не созналась: да, действительно, Попандопуло ее проводил до дома. На это Федосья только поджала губы. Она не могла не заметить, что лицо дочери залилось нежным румянцем, что она потупила взгляд, что голос ее дрогнул. Сердце Федосьи тревожно сжалось, но допрашивать дочь и выговаривать ей она не стала. Катеринка, в отличие от большинства своих сверстниц, не была ни строптивой, ни капризной. Наказывать за семнадцать лет ее еще ни разу не приходилось. - Я надеюсь, доню, что вывод ты уже и сама сделала, - мягче, чем ей хотелось бы, сказала Федосья, - и еще я надеюсь, что огорчать ты меня больше не будешь.- Да, конечно, мама, - пробормотала Катеринка.Ее взгляд, до этого сосредоточенный на вышивании, стал рассеянным. Она обвела взглядом комнату и невпопад, как будто про себя, сказала:- Я, наверное, никогда не выйду замуж...- Здраааавствуйте... - Федосья прикусила нитку и удивленно посмотрела на дочь, - тебе напомнить, кто тебя недавно сватал? И еще посватают, не переживай.- Я не об этом, то есть, я не с сожалением об этом говорю, - отведя упавшую на лоб прядь волос, сказала Катеринка, - я... не хочу замуж.- Почему?- Не хочу, и все.- Что же ты будешь делать?- Работать пойду.- Кем?- Не знаю. Гувернанткой.- Да кто тебя возьмет, недоучившуюся?- Тогда сестрой милосердия.Серьезность тона дочери заставила Федосью пристальнее вглядеться в нее.- Так ведь война-то закончилась уже.- Мало ли их еще будет.- Доню!.. - Всплеснула руками вдруг испугавшаяся Федосья, - да что с тобой такое? Она вскочила со своего места, подошла к дочери и взяла ее личико в руки. Побледневшая Катеринка смотрела застывшим взглядом куда-то мимо нее.- Доченька... Катенька... - бормотала Федосья, гладя ее по лицу.Катеринка словно очнулась:- Душно, мама. Если позволите, я пойду вышивать на улицу. - Она слабо улыбнулась и слегка пожала материнские руки, - вы не бойтесь, со мной все хорошо.Федосья, забыв попросить дочь не отходить далеко от дома, беспомощно посмотрела ей вслед.Катеринка даже не удивилась, увидев возникшего на горизонте Попандопуло. Почему-то она была уверена, что непременно встретит сегодня его, и, возможно, в это же время и в этом же месте. Но сердце ее испуганно сжалось, а дыхание перехватило. И не сам по себе пугал ее адъютант. Ее пугало чувство, которое он в ней разбудил.А еще она все никак не могла понять, как ей следует держать себя с ним. В романах героини держались с мужчинами насмешливо, дерзко, независимо или холодно. Это всегда претило Катеринке, считающей глупостью мучить того, кто тебе, действительно, нравится. Разумеется, это не означало, что следовало заигрывать и кокетничать. Подумав немного, девушка решила остановиться на золотой середине, то есть, быть приветливой и дружелюбной. Попандопуло тоже заметил девушку. Замедлив шаг, он снял фуражку и зачем-то пригладил свои густые, черные как смоль волосы. И, впервые за много-много дней почувствовал смущение из-за дырок на растянутой тельняшке."Иди медленнее..." - говорила себе она, идя ему навстречу."Иди медленнее..." - говорил себе он, идя ей навстречу.И тут Катеринке пришла в голову спасительная - а может быть, и глупая - мысль. Приветливо кивнув ему, она свернула с дороги, ведущей на монастырь и сбежала по пригорку к речке. Он последовал за ней. Злясь на себя за то, что не может решить окончательно, как вести себя с этой девушкой, он остановился в нескольких шагах от нее и смущенно кашлянул. Катеринка обернулась к нему и он готов был поклясться, что в ее серых... точнее, серо-зеленых глазах засветилась радость.- Здравствуйте, - негромко сказал он.- Здравствуйте, - так же тихо ответила она.- Я к вам по делу, - начал он, тут же возненавидев себя за официальный тон.- Вот как? - Удивленно подняла брови девушка, - что же у вас за дело?- Собственно, я к вам от пана атамана Грициана Таврического.- И что нужно пану атаману?Попандопуло вдруг отчетливо понял, каким идиотом окажется в глазах этой девушки, назови он цель своего визита. Ну как сказать ей: "Пан атаман попросил меня передать вам письмо, которое вы должны передать Яринке"? Черт, черт, черт!... Только Грицько, влюбленный пингвин, мог додуматься до такой белиберды. Впрочем, и он хорош. Поделом ему. Теперь уж взялся за гуж...Интуитивно Катеринка поняла причину его замешательства. На помощь ей пришла пресловутая женская мудрость, наличие которой она у себя ранее не подозревала. И девушка осторожно сказала:- Если пан атаман желает что-нибудь передать интересующей его особе, я готова оказать ему эту услугу.Мысленно она упрекнула себя за то, что фраза прозвучала как-то неестественно, как-то по-книжному, но слово - не воробей. - Да... пан атаман... просит... - Попандопуло с благодарностью посмотрел на Катеринку и, с трудом подбирая слова, в тон ей произнес, - передать... интересующей его... особе... данное послание.Он вынул из кармана тщательно запечатанный конверт и протянул его девушке.- Хорошо, я передам.Между ними вновь возникла неловкая пауза. И вновь на выручку пришла женская интуиция. Катеринка дружелюбно кивнула адъютанту, с удобством разместилась на траве и развернула вышивание. Помявшись, Попандопуло подошел ближе:- Красивая... вышивка... - пробормотал он, стараясь не смотреть на трогательные завитушки темных волос, спускающиеся по тонкой девичьей шее.- Да что вы... - улыбнулась Катеринка, - вы бы видели, как вышивает матушка...- Я готов представить. Ну... я пошел, наверное.- Подождите. - Катеринка серьезно посмотрела на него снизу вверх, затем ее взгляд изучил дырки на тельняшке - вы... так и ходите?Попандопуло почувствовал, что краснеет:- Вы за дырочки говорите?.. Ну да... Так и хожу. - Хотите, я зашью?- Да я и сам могу. Вот только некогда все...- А у меня есть время. Снимайте тельняшку, тут дел всего-то на пять минут.Смутившись еще больше, Попандопуло, не подумав, тут же снял тельняшку и протянул ее девушке. А та, скользнув украдкой взглядом по стройному, мускулистому телу адъютанта, вспыхнула, раскраснелась, и каким-то не своим голосом, совсем уж ни к селу, ни к городу, произнесла:- Спасибо.- Пожалуйста, - донесся до нее такой же растерянный ответ.Попандопуло отошел от девушки на несколько шагов и сел на траву. Несмотря на жару, его бил озноб. Он чувствовал себя дурачком, школьником, косноязычным идиотом. Девушка, разложившая на коленях его видавшую виды тельняшку, и волновала его, и пугала. Будь она простой крестьянкой, разговор был бы коротким: прижать ее к земле, сорвать одежду, и, после недолгой борьбы, взять то, что и должно принадлежать мужчине. Будь она аристократкой, он к ней и на пушечный выстрел не подошел бы. Но она... он при всем желании не смог бы охарактеризовать ее каким-то одним словом. Она была загадкой. Больше всего он удивлялся тому, что она совершенно его не боится. И одновременно Катеринка не вела себя так, как та же Рыжая, штатная шлюха, когда желала близости с мужчиной. Неожиданно на память ему вновь пришла Маруся... Попандопуло вздохнул, закрыл глаза и откинулся на траву. Маруся, о которой он только недавно научился думать без боли, вела себя как кошка, которая брыкается, царапается, не подпускает к себе, но неистово желает, чтобы ее взяли. А Катеринка, похоже, и не догадывается, как она прекрасна в своем невинном застенчивом интересе к мужскому телу.Добрая улыбка скользнула по губам адъютанта, а сердце его наполнилось невыносимой, щемящей нежностью. Кажется, впервые в жизни он не испытывал скотского влечения к женщине. То есть, эта девушка, конечно, волновала его, будоражила кровь, но он не допускал и мысли о том, чтобы предать ее доверие и сделать с ней то, что он делал со многими доверчивыми простушками.- Готово, надевайте! - Голос девушки прозвучал совсем рядом.Попандопуло поднялся, взял у нее из рук тельняшку, бережно коснулся сделанных Катеринкиной рукой аккуратных заплаток.- Спасибо...- Пожалуйста... Скажите, а что это за знак?- Где? - Вот, у вас на груди. Он же что-то обозначает, да?Ах, это... Она имела в виду наколку в виде трех карт, доставшуюся ему лет восемь назад, при весьма неприглядных обстоятельствах. Попандопуло надел тельняшку и негромко, но серьезно сказал:- Я бы не хотел, чтобы вы знали, что обозначает эта наколка.- Почему?- Потому что... - он глубоко вздохнул, - я получил ее в тюрьме.- Понятно.Он ожидал совсем другого. Страха или любопытства. Неопределенное "понятно" смутило и раздосадовало его. И одновременно опустило на землю.- Ну что же, вам, наверное, пора, - сухо сказал адъютант.- Наверное, - промолвила Катеринка.- Позволите вас проводить?- Нет, спасибо. Мне недалеко идти.- Тогда до свидания.- До свидания...По дороге в монастырь, Попандопуло все пытался разгадать, что за новое чувство посетило его при прощании. И, наконец, понял. Наколка. Тюрьма. Он, обвешанный оружием, с обожженной душой, с руками, обагренными кровью. Она, чистая, невинная... Точно захлопнулась чудом приоткрывшаяся дверь, точно в одну секунду, будто в сказке, вырос между ним и Катеринкой темный дремучий лес. Он разозлился на себя и решил, что, как придет в монастырь, непременно напьется до беспамятства.Катеринке хотелось плакать. Она сама не знала, почему, но в груди ее бились судорожные рыдания. Там, на берегу, убедившись, что Попандопуло на нее не смотрит, она украдкой прижала его тельняшку к лицу. Удивительное дело: изношенная, порванная, она была чистой... Она вдохнула его запах. Терпкий мужской запах...Мать стояла у ворот и пристально всматривалась вдаль. Увидев Катеринку, она взволнованно замахала ей, и девушка ускорила шаг. Лицо матери показалось Катеринке сердитым, и она подошла к ней с оправданиями на устах:- Заболталась я совсем с Настеной, забыла о времени. Но я же недолго, да, матушка?Федосья скользнула по Катеринке странным, сумрачным взглядом:- Красные пришли, - тихо сказала она.