chapter two (1/1)

Школа?— знакомый гул голосов, флуоресцентное освещение, смех, шёпот и глубокая изоляция, что заставляет Ванду чувствовать себя опустошённой,?— не прочнее хрупкой скорлупы под свитером,?— когда она возвращается домой вечером.Машину по понедельникам, средам и пятницам водит Пьетро, и путь Ванды до дома всегда полон сверхнастороженности: её сердце буквально выскакивает из груди, а рука, постоянно находящаяся в кармане, крепко сжимает нож, уже наготове им воспользоваться.Проблема в том, что тот парень, что забрал её, что издевался, трахал и разрушил её жизнь, так и не был пойман. Журналисты звали её смелой, один за одним спрашивали что именно с ней происходило, как она смогла сбежать, и как ей удалось выживать всё то время.Но здесь, на чистом тротуаре при свете дня, пока она дрожит от такого страха, который не могла представить до прошлого года, она не чувствует себя храброй.Она слегка успокаивается, когда поворачивает на свою улицу, напряжение мышц ослабляется с приближением к дому.Она знает, что нет смысла чувствовать себя в безопасности там, откуда её забрали, но она очень рациональна. Она понимает, что если не сделает дом своим убежищем, никакое другое место на всей планете не будет для неё безопасным.Всё, что она делала, с тех пор как в прошлом июне пробежала босая через лес, наткнувшись на цивилизацию, сводилось к одной вещи?— выживанию.Она видит фигуру, сидящую на соседской крыше примерно в двадцати метрах от неё, чувствует запах сигаретного дыма, когда останавливается около дома.Там Наташа, сидит у мансардного окна, сигарета покоится меж её пальцев, а из мягких губ струится дым.—?Привет,?— говорит она Ванде, словно делает это каждый день, словно приветствие?— часть пути Ванды домой.Разговоры с людьми явно не входят в рутину Ванды.Ванда косится на неё, внимательно вслушиваясь в каждый шорох внутри дома, ища хоть малейший признак присутствия чудовищной матери Наташи.—?Её здесь нет,?— говорит Наташа, будто прочитав её мысли. Она босая. Ногти на её ногах?— чёрные. —?Она в новой церкви. Скорее всего, лижет чьи-нибудь задницы, чтобы получить работу. Она наотрез отказывается быть обычным бухгалтером в офисе.Ванда переминается с ноги на ногу, обе её руки крепко сжимают ремешок сумки.—?А существуют… религиозные офисы? —?наконец спрашивает она. Она игнорирует своё тихое ликование, когда Наташа так обыденно произносит слово ?задницы?.Наташа пожимает плечами, стряхивая пепел с сигареты, который лёгкими хлопьями приземляется на черепицу.—?В церквях. Кто-то же должен собирать все деньги и относить их Иисусу, верно? —?Наташа замолкает, осматривая Ванду, будто измеряя её. Шатенка стоит как вкопанная и смотрит на девушку в ответ, где-то в глубине души надеясь, что её сочтут достаточно хорошей.—?Куришь?Ванда мотает головой, неловко кусая нижнюю губу. Она многие месяцы не говорила так долго ни с кем, кроме своего психотерапевта.—?Хочешь присоединиться? Можешь зайти в дом и…—?Ой, я не могу… —?Её голова?— снова из стороны в сторону, а пульс повышается лишь от одной мысли, что она зайдёт в дом Анны Романофф. —?Н-нет.Наташа затягивается, выражение её лица сглаживается в более задумчивое.—?Там на дереве есть лесенка. —?Она кивает влево, в сторону огромного дуба, который практически закрывает половину дома. —?Вот эта большая ветка ведёт прямо на крышу.Ванда знает об этой лестнице. Помнит, что на этом дереве был маленький домик, построенный Доном Бледсо для Синтии и Блейка, когда они были младше. Лестница?— всё, что осталось от него сейчас.Она безмолвно направляется в его сторону, привлечённая воспоминаниями и ожиданием провести немного времени с Наташей Романофф.Её грязные клетчатые вансы зарываются в мягкие, но хорошо прикреплённые доски, которые ведут прямиком на нужную сторону дерева. Она откидывает сумку на спину, забирается на указанную Наташей ветку и делает осторожные шаги, когда встаёт на саму крышу.Ванда усаживается рядом с Наташей?— раскрасневшаяся и со сбитым дыханием, однако на её лице можно было увидеть некое подобие улыбки.Наташа лишь наблюдает за ней, выдыхая дым куда-то в сторону, а затем тушит сигарету об очень дорогую черепицу. Ванда подтягивает ноги к груди и обнимает их, стараясь не потерять равновесие, сидя на самом коньке крыши и осматривая окрестности.Вид, открывающийся отсюда,?— прекрасен, с высоты всё кажется таким просторным. Она чувствует, будто теперь у неё есть секрет, преимущество над всеми остальными, и этот небольшой намёк на контроль заставляет её чувствовать себя немного спокойнее, чем она может припомнить за недавнее время.Наташа ждёт, позволяет ей быть тихой и странной сколько её душе угодно, чтобы почувствовать себя достаточно комфортно рядом с рыжеволосой, чтобы она наконец смогла посмотреть на неё и почти встретиться глазами.—?Извини за мою маму,?— наконец произносит Наташа, её взгляд бегает по лицу Ванды, пока сама Ванда не смотрит в её глаза. —?У неё есть эта жуткая способность говорить что-то такое, что ощущается как удар в солнечное сплетение. Как у злодея из комикса.Ванда испускает лёгкий смешок, посильнее сжимая руки вокруг ног, и кладёт подбородок на костлявые колени.—?Должно быть сложно иметь злодея из комикса в качестве матери,?— отвечает она.Наташа снова приподнимает плечи, слегка съезжая по крыше, чтобы, облокотившись, спокойно лечь.—?Бывает,?— говорит она. —?Но со временем привыкаешь. Сооружаешь собственную защиту и учишься, как не слушать ту хуйню, что она говорит. И теперь она меня ненавидит.Ванда снова поворачивается к ней, теперь на колене покоится её щека.—?С чего бы это?—?Потому что я лесбуха,?— отвечает Наташа, приподнимая бёдра, чтобы достать измятую пачку сигарет из кармана. —?Она ещё с самого детства не желает принимать это. Я всегда ей говорила. Никогда не стеснялась, вроде бы. Пока не случилось то, что у неё никак не получилось проигнорировать.Секунду спустя любопытство Ванды берет верх над ней, заставляет её говорить.—?А что случилось? —?спрашивает она.—?Она и все остальные из её группы по изучению библии застали меня, трахающей дочь пастора в церкви,?— говорит Наташа, настолько легко и непринуждённо, что Ванда выпучивает глаза и испуганно смеётся.—?Вау. —?Всё, что ей удаётся произнести.—?Ага,?— отвечает Наташа, бросая взгляд на девушку, с сияющими глазами поджигая кончик сигареты. —?Упс. —?Она делает быструю затяжку и выдыхает через нос, её голые руки гладкие, бледные и странно манящие. Ванда начинает думать о своих руках, о шрамах в форме кругов и линий, о синяках и повреждениях, что ещё даже не успели зажить. Она опускает рукава, полностью закрывая ладони, и снова осматривает дома.—?В общем, поэтому мы и переехали,?— продолжает Наташа. —?Мать уже пыталась отправить меня в один из этих лагерей, где лечат гомосексуальных детей. Изгнать гейство молитвами и прочее в этом духе. И я думаю, это пиздец как тупо, то есть… Они отправляют кучку детей-геев в какое-то изолированное место. Как думаешь, что же там может такого произойти?—?Подожди,?— говорит Ванда, моргая и пытаясь впитать всю эту новую информацию. —?Вы переехали, потому что тебя застукали за сексом с девушкой?—?Ах, да,?— с усмешкой говорит Наташа,?— это типа как самоубийство репутации для моей матери. Приравнивается к тому, как если бы я убила кого-нибудь. Она даже не смогла там больше появиться. Просто поставила дом на продажу и уехала.—?А твой отец?..—?Он ездит в Портленд каждый день. Работает кардиохирургом в больнице для адвентистов. —?Наташа замолкает, сигарета медленно тлеет в её пальцах, пока она прожигает даль взглядом. —?Думаю, он нормальный. Кажется, он так же сильно ненавидит мать, как и я. Его редко увидишь дома. Единственное правило, которое мать ему выставила?— быть тут каждую субботу, чтобы ходить в церковь и прочее.Брови Ванды полезли на лоб.—?Церковь по субботам?Стон срывается с губ Наташи, тыльной стороной ладони она потирает глаз, и после на ней остаются следы подводки. Ванда смеётся мило и неловко, от чего она давно отвыкла.—?Всё в порядке,?— успокаивает она. —?Нам необязательно говорить о… церкви и прочем.—?Расскажи мне, каково это ходить в нормальную школу,?— Наташа переводит тему, стряхивая пепел лёгким движением большого пальца, слегка повернув запястье. —?Что вы там делаете? Помимо оргий и жертвоприношений девственниц, конечно.—?Мало чего кроме этого,?— отвечает Ванда, слегка приподнимая уголок губ. —?Я не знаю. Я не… —?Она слегка напрягается, сжимая колени пальцами. —?Кажется, я не особо хороша в том, что делают обычные люди.Тишина, что следует за её словами, заставляет её сердце ускорить свой ритм, ссутулить плечи и пожалеть о том, что она сейчас не у своего окна, не в безопасности.—?Когда это случилось? —?тихо спрашивает Наташа.Ванда делает глубокий вдох, чувствуя, как слова, словно непрошеная рука, поднимают её свитер, ощупывая и унижая её.Прошло десять месяцев, а она всё ещё не знает, как об этом говорить. Она до сих пор не нашла подходящих слов.—?В прошлом мае,?— как можно ровнее произносит она.Наташа кивает: она не выглядит так, как другие люди, когда они мысленно просеивают все вопросы, которые хотят задать, чтобы попытаться найти тот, который причинит меньше всего вреда. Затем она снова садится, тушит сигарету и засовывает окурок обратно в пачку, исподтишка Ванда наблюдает за ней, ожидая следующих вопросов, мысленно готовясь к ним.—?В этом городе есть приличный музыкальный магазин? —?Наташа задаёт этот вопрос, вместо ожидаемого, а затем тянется к кожанке, которая всё это время была перекинута через крышу, и натягивает её. —?Я одолжила той девушке мои диски с песнями TAD* и, по всей вероятности, больше никогда их не увижу.С чистейшим облегчением Ванда выдыхает, а неожиданная смена темы разговора подталкивает слёзы благодарности к её глазам.—?Н-не совсем. Есть один в Ванкувере, но до него ехать полтора часа. Туда ходят автобусы.—?Звучит как план. —?Наташа встаёт, её джинсы чёрные и поношенные, что говорит о том, что она уже переоделась, ведь они по всем параметрам нарушают дресс-код её адвентистской школы. Ванда поднимает глаза, осматривая грациозные линии её тела, а затем замечает, что девушка смотрит на неё в ожидании.—?Идёшь?—?Нет,?— незамедлительно инстинктивно отвечает Ванда на выдохе. Она пытается встать, отказываясь от руки, предложенной Наташей, и сама становится на ноги, даже если и выглядит медленной и неловкой. Она суетливо возится то с сумкой, то с волосами, избегая глаз Наташи.—?У меня домашка. Нужно написать большое сочинение по английскому.—?А-а,?— произносит Наташа. Лицо Ванды краснеет.—?Ну, я пойду… —?Она поворачивается в сторону дерева, пока Наташа идёт к окну.—?Просто пройди через дом. Так будет легче, обещаю. —?Она садится на край окна, ноги свисают в комнату, её волосы ярко-красные, будто в огне под этим закатным солнце.—?И так сойдёт,?— отнекивается Ванда, последний раз бросая взгляд на Наташу, перед тем как повернуться и пройти к дереву, её сердце медленно бьётся о грудную клетку из-за настолько длинного разговора с кем-то, кто был сосредоточен только на ней.Это было удивительно и абсолютно ужасающе.Ванда, уже переодетая в шорты и что-то яростно пишущая в своём блокноте, из окна своего убежища наблюдает за тем, как Наташа покидает дом. Девушка останавливается, как только доходит до тротуара, и поворачивается в сторону дома Ванды, смотрит прямо на её окно, словно она каким-то образом знает, что это её, словно она может…Наташа дарит ей улыбку, а затем слегка кивает на прощание, перед тем как продолжить идти вниз по улице с опущенной головой и руками в карманах. Она выглядит такой крошечной и одинокой, отчего Ванда ощущает мучительное чувство вины, сожаления о том, что отпустила девушку в одиночку в Ванкувер из совсем не знакомого ей города.Может… может, в следующий раз она пойдёт. Может, если они всё спланируют. Если она будет знать заранее.Её глаза мечутся по улице, пристально всматриваясь в тени между домами, ища странности и движения. Её хватка сжимает блокнот, когда она тяжело сглатывает.Может быть.Ванду заставляют ужинать вместе с семьёй, и каждая её отговорка встречается ответом, сообщающим девушке о том, что мама снова говорила с её психотерапевтом.Она бесцельно возит вилкой по тарелке, двигая фасоль из стороны в сторону, пока отец говорит о своей работе, о том, что сейчас начался период оплаты налогов, когда на работе его задерживают допоздна. Она ловит себя на мысли о том, что думает о Наташе, ей интересно, вернулась ли та домой, ужинает ли она так же со своей семьёй.Она даже не замечает, как комната погрузилась в тишину, и все уставились на неё.—?Ванда? —?Мама привлекает внимание девушки, её улыбка выражает своего рода терпение, которое очевидно приходит с эмоционально неустойчивой дочерью-подростком.У её мамы был практически год, чтобы усовершенствовать эту улыбку.Ванда ёрзает на стуле, её ноги в носках скрещены под сиденьем, а плечи округляются ещё сильнее, как только она осознаёт, что всё внимание на данный момент приковано к ней.—?Что? —?спрашивает девушка, натыкая фасоль на вилку и отправляя её в рот. Она даже не поднимает голову.Повисла тишина, возможно, её родители обменялись взглядами, и голос её мамы стал нежнее:—?Как школа?—?Всё ещё на месте,?— отвечает Ванда, никак не реагируя на смех, исходящий от Пьетро.Мама вздыхает одновременно со стуком вилки о тарелку со стороны отца, и только лишь неожиданный взрыв информации от Пьетро разряжает обстановку.—?О, а вы видели ту безумную семейку, что переехала в дом по соседству? Семейка сектантов? Мы сегодня встретили мать и дочь. Они сумасшедшие,?— говорит он, наклонившись вперёд и заканчивая жевать кусок мяса.Ванда крепко сжимает челюсти, её щёки покраснели от этих слов. Она снова опускает голову, заправив локон волос за ухо, и начинает потирать шею, стараясь сохранять нейтральное выражение лица.—?Макс сказала мне, что их дочь ходит в адвентистскую школу на 189-й улице,?— говорит мама, её глаза сверкают от ужасной любви к сплетням. —?Я и понятия не имела, что это значит. Мы с девочками поискали информацию о школе за обедом, и она оказалась какой-то безумной христианской школой со всеми этими правилами. Первое правило? Никакого макияжа.Она приподнимает брови, откусывая кусочек свёклы с вилки.—?Я не ношу макияж,?— бормочет Ванда, отталкивая от себя тарелку, а затем притягивая к себе миску с салатом, злобно ударяя по нему вилкой.Её мама усмехается, лёд бьётся о стенки бокала, когда она поднимает его и, вероятно, смотрит на Ванду, но та не собирается поднимать глаза, чтобы проверить.—?Что, хочешь, чтобы я тебя туда отправила? Молиться пять раз в день за мир во всём мире, ходить на уроки о нетерпимости, институциализированном расизме и…—?О господи, мам! —?вскрикивает Ванда, роняя вилку вместе с рукколой на ней. —?Ты ведёшь себя так, будто у неё есть ёбаный выбор!—?Следи за языком! —?перебивает отец, перед тем как сделать глоток воды.—?Ты её не знаешь,?— в конце концов говорит Ванда, вставая из-за стола, ножки стула скрипят по паркету. —?Может, она ненавидит это больше, чем ты можешь себе представить. Чувствует себя замкнутой в ловушке. Может, родители просто ненавидят её. Ты не знаешь. Так что перестань говорить о людях, будто бы они из какого-то блядского сериала.—?Ванда Рэй, сядь на место и доешь свой…—?Я не ем с большевиками! —?огрызается она, не зная точно, что она только что сказала, но это прозвучало как действительно хороший способ закончить разговор перед тем, как уйти.Ванда удостоверяется, что хлопнула дверью и закрыла так громко, как смогла; её сердце бьется словно гром, когда она подбегает к окну и падает на одеяла, зарываясь в них и закрывая глаза. Она чувствует, как горит её лицо, слышит как течёт её кровь и, к удивлению, она почти готова расплакаться.Она поднимается с эркера и подходит к меньшему окну, что открывает вид на дом Романофф, она крепко обёрнута в одеяло.В некоторых окнах горит свет, даже внизу, но она никого не видит, внутри никто не шевелится.Ей интересно, ест ли Наташа с мамой в тишине. Молятся ли они перед едой. Или же она просто берёт тарелку, уносит в свою комнату и ест в одиночестве. Дома ли она вообще.Она возвращается к своему гнёздышку и устраивается поудобней, прислоняясь виском к холодному стеклу. Она чувствует себя опустошённой, после того как повысила голос, но также и странно настороже; адреналин всё ещё циркулирует внутри неё.Она будет ждать и смотреть, пока Наташа не придёт домой. Будет смотреть всю ночь, если понадобится.Она падает в сон ближе к рассвету, её веки будто налиты свинцом из-за того, что она так долго не смыкала глаз, но на улице ничего не шевелилось всю ночь. Ни потенциальных похитителей-насильников, ни бродячих кошек, ни зеленоглазых девушек, которые следуют за Вандой в её сны.Следующим утром Пьетро всовывает в руку Ванды клубничное печенье, как только она спускается к выходу. Он не ждёт, пока она сама начнёт двигаться?— хватает её за рукав и тащит к машине, выступая в роли щита между ней и их новыми соседями, на случай каких-либо случайных встреч с людьми, которые могут молиться за неё.Когда она касается дверной ручки машины, то нащупывает что-то странное и хмурится на дверь в растерянности.Она скользит по ней рукой, отрывая маленький кусочек листка из тетради, который был сложен в несколько раз, чтобы его не было видно.Сердечный ритм Ванды возрастает, когда она беспомощно оглядывается через плечо на дом Романофф, на крышу, где она вопреки всему хотела бы увидеть сидящую Наташу, которая щурится, глядя на утреннее солнце. Но она ничего не видит: на подъездной дорожке нет машины, в доме тишина.—?Садись в машину, мелкая,?— говорит Пьетро, сидя в уже заведённой машине, его нога, скорее всего, уже готова нажать на педаль газа.—?Ты всего лишь на двенадцать минут старше,?— автоматически утверждает Ванда, разворачивая лист бумаги, когда она садится на сиденье рядом с братом, её глаза устремляются на летящий, удивительно красивый почерк.В,Как я вижу, ты скрытная натура, и у тебя есть на это причины. И в попытке прийти к компромиссу, ведь я очень хочу узнать тебя получше, оставляю свой номер. Напиши мне что-нибудь короткое, ладно?Н—?Что-о-о это? —?протягивает Пьетро, ухмыляясь Ванде и выезжая на дорогу. —?Любовная записка?—?Что-то типа того,?— говорит Ванда с улыбкой, обратно аккуратно складывая бумажку и помещая её в сумку.Ванда обедает на улице, позади здания школы, как обычно жирной шавермой из кафетерия и энергетиком, пока кутается в огромных размеров свитер, принадлежавший её маме ещё в девяностых. Девушка пялится в телефон, пока ест обед, отрывая обгрызенными ногтями крохотные кусочки и засовывая их в рот, так что ей даже не приходится их пережёвывать.Тогда… он заставлял есть её прямо из его рук один раз в день, давая ей куски курицы огромных размеров и полные ложки говяжьего фарша вместе с недоваренными холодными яйцами. А она поглощала всё это из-за отчаянного истощения, слишком голодная, чтобы париться о том, что она ест и насколько ужасен вкус.А теперь она едва может есть что-либо вообще, и лишь немного драгоценных блюд не встают у неё поперёк горла, не напоминают ей о подвале, о его толстых, грубых пальцах на её сломанной челюсти, пихающих еду всё сильнее и сильнее, пока она не начинала умолять его остановиться.Наташин номер был записан в её телефон, и на экране был открыт пока чистый диалог, и пустующее место для ввода сообщения ожидало, пока Ванда придумает, что написать.Наташа сказала написать ей, и если есть кто-то, с кем она чувствовала себя комфортно за последние десять месяцев, это она.Так, почему бы и нет?привет, это я. ванда.Отправлено.Вот так вот.Она берёт бутылку с напитком и делает несколько нервных глотков, пока прячет телефон под сумку, чтобы не видеть его,?— она не хочет знать, как быстро или как медленно ответит ей Наташа. Она, скорее всего, на занятиях. Не увидит сообщения, пока не освободится. У неё всё равно уйдёт несколько часов на то, чтобы прочитать его, так что нет смысла…А затем её телефон вибрирует под сумкой, и изо рта вылетает вздох.Она всё же достаёт его и с широкими глазами и кусочком шавермы в руках читает сообщение.наконец-то! я уж думала, ты не захочешь говорить. привет! как проходит твой день?Ванда осматривается, удостоверяясь в том, что никого нет поблизости, и начинает набирать ответ, прикусывая губу, чтобы остановить улыбку.думаю, что нормально. обедаю вот. прости, если со мной не так уж и весело болтать. немногие теперь решаются на подобное.Наташа начинает печатать и тут же отвечает.какого хера люди не хотят говорить с тобой? ты прекрасна! похуй на них. не хочешь затусить после школы? ведьмы не будет дома аж до вечера :DВанда фыркает, её губы сжаты в очарованной ухмылке, когда она стучит по экрану.никогда не думала, что ты по эмоджи. хз хорошая это идея или нет. может, лучше ко мне?Звенит звонок, и Ванда, поднимаясь с холодного асфальта, бросает остатки еды в ближайшее мусорное ведро, всё её тело замёрзло, но зато ей не пришлось наблюдать за тем, как её старые друзья сидят в кафетерии и живут припеваючи и без неё.Телефон вибрирует в руке, когда она направляется внутрь, и ответ даёт ей кое-что, на что можно надеяться до конца обычно несчастного дня.эй! это был смайлик, дурка. не путай ;) окей, увидимся позже тогда, красавица :*