Часть 3 (1/1)

…Одну за другой Мейсон зажег четыре свечи. Золотистые ореолы сделали комнату немного светлее и праздничнее. У полки с пластинками Мейсон на несколько минут задержался – ему хотелось поставить что-нибудь особенное. Не просто фоновую музыку, а то, что отражало бы внутренний драматизм этой ночи. Перебрав почти все, он наткнулся на диск, который, видимо, Иден привезла из Европы – ?Лучшие мелодии. Эстрадный оркестр Поля Мориа?. Это любопытно… О музыкальных вкусах Иден он имел представление. Она любила симпатичные, но простенькие вещицы, желательно с мармеладными словами. ?Если уж Иден тащила пластинку с инструментальной музыкой через полмира, - усмехнулся про себя Мейсон, - то это либо фантастически прекрасно, либо на тот момент было фантастически модно?. Он перевернул конверт. Большая часть названий композиций ничего ему не говорила, но среди них обнаружилась ?История любви? Фрэнсиса Лея, которую Мейсон оценил давным-давно после одноименного фильма. Он включил проигрыватель и поставил иглу на винил. С первых аккордов ему стал очевиден и уникальный талант аранжировщика, и потрясающая способность французского дирижера слышать главное в музыкальном материале и простым языком пересказывать это главное публике. Та же ?История любви? в знакомом Мейсону фортепьянном варианте звучала пронзительнее, француз добавил мелодии мощи, красок современного звучания и драматизма, не потеряв – и вот это было самым поразительным – тончайшей светлой грусти оригинала. Каждая мелодия была решена изящно и филигранно, выверена и выстроена до мелочей - не хуже великих театральных пьес и кинофильмов, звучала с необыкновенной легкостью, после которой в душе поселялась не пустота, как от чего-то незаметного и незначительного, а ощущение красоты и любви к жизни. ?Сам Париж такой?, - подумал Мейсон, к которому вдруг на миг вернулись смутные полузабытые ощущения от пребывания в столице Франции. Самый романтичный город мира… Он тогда этого не понял. А вот сейчас… Эта музыка словно перенесла его туда – за тысячи километров, через Атлантический океан - на узкие улочки Монмартра с их маленькими ресторанчиками и кафе; столиками, выставленными прямо на мостовую; никуда не спешащими парижанами; жадно хватающими впечатления туристами; величественным Нотр-Дамом, мостом через Сену, сентиментально увешанным замочками, скрепляющими вечную любовь сотен тысяч пар; пьяным воздухом свободы и любви… На него как будто повеяло теплым весенним ветром с запахами мимозы и сирени. Теперь, когда рядом с ним была Мэри, он по-другому увидел даже те воспоминания, сразу представив ее и себя в парижских декорациях… Мейсон подбросил несколько поленьев в камин и огляделся в поисках бутылки с красным вином, откупоренной вечером. Недопитый бокал стоял все там же, где он оставил его, чтобы открыть дверь нежданному гостю… Гостье.. Забавно… Когда Мейсон наливал это бордо, предназначением вина было подарить ему забвение - его жизнь была пустой и тоскливо-бесцельной, он скитался во тьме, как корабль без компаса, и не видел выхода. А теперь все тот же горчивший глоток вина – это их с Мэри праздник, которого они так долго были лишены. Мейсон вдруг по-настоящему затосковал о ней, хотя она была в десятке метров от него, через две тонкие стены, да и расстались они не более 20 минут назад. Он медленно повторил себе эти разумные доводы, пытаясь успокоиться, но с удивлением диагностировал, что все тщетно: он уже скучал по Мэри, причем куда болезненнее, чем сутки назад, когда и не надеялся, что они снова будут вместе. В этот момент сзади на его плечи легли теплые ладони.- О чем ты задумался? Мейсона вмиг накрыло волной глупого, какого-то мальчишеского счастья. Ведь она как будто услышала его тоску и сразу пришла! Неужели так будет всегда? И она никуда не исчезнет, и не вернется больше треклятое стылое одиночество?! Мейсон плавно развернулся всем корпусом и ловко поймал Мэри в кольцо рук. - Что-то ты быстро… Согрелась? - Я смыла с себя все лишнее и до смерти захотела обратно к тебе. Здесь мне намного теплее, чем в ванной… Так о чем ты думал? Она выглядела веселой, посвежевшей и в то же время очень расслабленной и естественной. Одетая в махровый халат, пояс которого свободно охватывал талию, что открывало глазам Мейсона чуть больше положенного в вырезе на груди, она нисколько не стеснялась и, кажется, даже не тревожилась об этом. Волосы еще были влажными, на бровях, на ресницах, в ямке на шее блестели капли воды. Мейсон, любуясь, погладил Мэри тыльной стороной ладони по щеке и расправил ей на лбу завитки волос.- Я думал о тебе. О том, что стоит тебе уйти даже на минуту, даже в соседнюю комнату, я уже скучаю. Ты понимаешь, что ты со мной сделала? Скорпиона превратила в божью коровку. - Ты никогда не был скорпионом, - уютнее устраиваясь в объятиях Мейсона, Мэри провела ладонями по его плечам и забралась под воротник рубашки. – Как, впрочем, и божьей коровкой. Какая красивая мелодия… - Я был уверен, что тебе понравится. Это французский оркестр. Представим, что мы в Париже… - У меня не хватит воображения. Я Париж видела только на картинках. А ты там бывал? - Несколько раз. Это удивительный город, ты бы его полюбила… вольный, утонченный, очень обаятельный и искренний. Знаешь что? Давай съездим туда вместе…- Когда?- Когда захочешь. Вот закончится развод Августы, она получит свою долю имущества Локриджей, а я – честно заработанные комиссионные, и у наших ног будет лежать весь мир. - Звучит волшебно, - мечтательно вздохнула Мэри. – Неужели у нас с тобой наступит такое время, когда мы сможем думать только друг о друге, а не о долгах перед семьей, работой, друзьями? - Мэри, мы друг другу задолжали намного больше, чем всем друзьям и родственникам вместе взятым. Или… ты опять подумала о Марке? - Не сердись, пожалуйста, - виновато опустила она ресницы. – Мне ужасно не хотелось, чтобы кому-то было плохо…- У любви жестокие законы, и невозможно сделать так, чтобы всем было хорошо. Если он тебя и правда любит, то поймет. Я бы понял… хотя легче было бы сразу умереть. А может быть… ты… все еще сомневаешься? – на лицо Мейсона набежала тень, и остальное он выпалил глухим голосом - почти скороговоркой. - В таком случае, считай, что между нами сегодня ничего не произошло, ты свободна и ничего мне не должна. Мэри едва ли не обожгло болью, полыхнувшей в его глазах; скомканным тембром, из которого вдруг пропали бархатистость и звучность; горечью, искривившей линию губ, еще минуту назад лучезарно улыбавшихся. Она тут же сообразила, что натворила, и порывисто бросилась Мейсону на шею, словно пыталась не дать ему уйти. - Ты не так понял, ты не так понял, - дважды повторила она, теснее прижимаясь к нему и ругая себя за то, что опять мучает его. – Мне не в чем сомневаться, разве только в том, как долго ты меня вытерпишь. Давным-давно следовало сказать тебе… чтобы ты знал и не переживал так… - Что сказать? Мэри слегка подалась назад, чтобы видеть Мейсона. Эти слова давно жили в ней. Когда-то она их лелеяла, потом, впервые почувствовав их значение, жутко испугалась и бежала от них, затем душила, а они вопреки всему разрастались, наполнялись новыми смыслами, желаниями и мечтами. Они давно рвались наружу – к тому, кому были обязаны своим рождением и существованием, но она не пускала их, подавляла, строя на их пути настоящую баррикаду сомнений, страхов, гордыни. Пока не наступил момент, когда молчать стало невозможно, невыносимо, когда для нее уже не было ничего важнее, чем разделить эти слова с тем, кому они предназначались. Улыбка - тихая, чуть застенчивая и волнующая – тронула ее губы, лицо осветилось изнутри особенной нежностью, в серых глазах зажегся согревающий загадочный огонек – как будто Мэри только что постигла величайшую тайну мироздания, и сердце само продиктовало ей единственно верную интонацию.- Я люблю тебя… Мейсон, все это время пытавшийся по ее чудесным образом меняющемуся взгляду прочитать, что ждет его в конце, к этим словам оказался совершенно не готов. Он обмер от музыки ее признания, от новых для Мэри пронзительных нот, которые в нем звучали. Он услышал и ее безграничную доверчивость, и ожившую надежду, и милую робость, и выстраданную гордость, и глубокую привязанность, и… ни на секунду не поверил, что это все про него. - Мэри… Ты… серьезно? – с сомнением вырвалось у него. - Как никогда в жизни, - она ласково пробежала рукой по его волосам. – Что с тобой? Ты так долго не верил в то, что я тебя разлюбила, а теперь не веришь, что люблю? - Я помню, как чуть ли не под пыткой заставил тебя подтвердить то, что ты сказала мне, когда думала, что я сплю, и все равно ты всячески отпиралась…- Я предупреждала тебя, что у меня плохой характер, - Мэри улыбнулась с легкой грустью. – Как я могла тогда признаться тебе, если даже себе признавалась через раз? Я думала, это просто слабость, и она со временем пройдет. - А теперь? - А теперь я понимаю, какая редкая удача мне выпала. Я встретила тебя, и ты оказался именно таким, как я мечтала… хотя – нет, неправда – я даже не мечтала, что меня полюбит человек, лучше которого не найти на свете. - Ты правда так думаешь?- Мейсон, я это знаю, я это чувствую. И если потребуется, повторю миллион раз: для меня ты - один-единственный… Его губы не дали Мэри закончить. Так он еще ее никогда не целовал – с неистовством безумца, с жадностью изголодавшегося, с мольбой страждущего, с благодарностью спасенного… Она не успевала отвечать и только крепче держалась за его плечи. Поцелуи становились все жарче и откровеннее, земля ушла у Мэри из-под ног, и она уже не хотела противиться бурному потоку, который захватил ее и потащил за собой. Первый неконтролируемый порыв схлынул, и Мейсон ослабил напор - стал двигаться более неторопливо и плавно, но не останавливался. Теперь он хотел чувствовать награду ее губ и дрожь тела, слышать каждый вздох, видеть, как влажной поволокой туманится взор. Между ними наступило полное согласие, когда уже не нужно было ни о чем спрашивать и ничего говорить. Обе его ладони проникли под махровую ткань и гладили ее обнаженные плечи, но запахнутый халат сковывал его движения, а развязать пояс Мейсон пока не решался. Это раздразнило Мэри. Внутри нарастало сладкое мучительное томление, вся поверхность кожи словно раскалилась и требовала прохлады его рук и губ. Одежда ей мешала, давила, возникло непреодолимое желание освободиться от нее… и освободить Мейсона. Не отрываясь от его губ, Мэри принялась вслепую сражаться с пуговицами на его рубашке. Расстегнув несколько, она, уже почти задыхаясь от возбуждения, коснулась пальцами его груди и, распахнув ворот, прильнула сначала щекой, а потом смелее – губами. Мейсон тихо застонал, взял в ладони ее голову и, заглянув в бархатные глаза, беззвучно позвал: ?Пойдем? … Не разнимая рук и не отпуская друг друга взглядом, они поднялись на второй этаж в спальню. Камин здесь давно потух, горела только настольная лампа, которую, уходя, забыла погасить Мэри. - Тебе не холодно? – спросил Мейсон. Мэри с удивлением отметила, что от волнения его плохо слушается голос. - Нет. Хорошо, что темно. - Почему? Ты такая красивая, мне даже обидно, что в этом полумраке я не могу разглядеть всю тебя. Хотя, честно говоря, для этого не нужен свет. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу тебя. Но в жизни ты всегда во много раз красивее и желаннее. Мэри… - он подошел к ней со спины и охватил руками талию. – Я люблю тебя. Люблю так, что сердце останавливается. Пообещай мне, что больше никогда никуда не уйдешь… - А ты – мне… - Это легко, - он сдвинул в сторону волнистую прядь ее светлых волос и провел губами по шее – от мочки уха до ключицы. У Мэри подкосились ноги, Мейсон точно знал, как свести ее с ума. – Я всегда буду рядом с тобой, если не прогонишь…- Тебя?!...- Мэри собиралась добавить что-то еще, но тут Мейсон одним уверенным движением распустил пояс на ее халате, и все слова в мире стали неважны. Он властно и одновременно бережно развернул ее к себе лицом. Темные и блестящие, как агаты, глаза прожигали ее до донышка, открыто любовались ее наготой и согревали светом неподдельного восхищения. Под этим взглядом Мэри не зажалась, а расцвела. Она, всегда полагавшая, что до сногсшибательной красавицы ей очень далеко, вдруг почувствовала себя королевой – пленительной и несравненной. Мейсон протянул руку, халат с ее плеч упал на пол, и Мэри будто шагнула в бездну, где единственной нитью, удерживающей ее от бесконечного падения, оставался взгляд того, кого с каждой минутой она любила все сильнее.То, что случилось потом, было намного лучше, чем в самых смелых ее фантазиях. Каким-то чудом она сумела забыть свое вечное стеснение и просто доверилась Мейсону, позволив ему делать все, что он хотел. Он уверенно вел ее к вершине, точно зная, что и когда ей нужно. Его поцелуи и ласки то были подобны легким взмахам крыльев бабочки, и тогда Мэри начинала вся трепетать и тянуться ему навстречу, то почти вдавливали ее в постель, требовательно подчиняя себе, заставляя вскипать в жилах кровь и жаждать все более откровенного. Мэри, в отличие от Мейсона, понятия не имела, что именно нужно делать, чтобы доставить удовольствие, но, безоглядно раскрывшись, она отвечала ему так, как подсказывала ей переполнявшая сердце любовь. Любовь, чистая и уже не сдерживаемая, была в каждом ее прикосновении, взмахе ресниц, улыбке и шепоте. Мейсон буквально плавился, чувствуя, как ее пальцы зарываются ему в волосы или с силой сжимают его плечи. Он еще никогда в жизни не испытывал такого оглушительного, ослепляющего наслаждения. И когда он запрокинул Мэри голову, она открыла глаза – в них как будто мелькнуло падающее небо. С ее губ сорвался слабый стон. Она обняла Мейсона и, тихо поцеловав его в уголок рта, прошептала: ?Я люблю тебя?. … Мэри скоро уснула, склонившись Мейсону на плечо, со счастливой улыбкой на устах. Ему же не спалось. Он никак не мог унять странного волнения и не мог разобраться в его природе. Рука Мэри лежала на его груди, прядь волос приятно щекотала шею, он вдыхал запах ее кожи, слушал ровное дыхание и… все равно не верил. Откуда же взялся этот противный, мерзкий страх? Его не было еще накануне, когда Мейсон жил с постоянной тупой болью потери. Все, что произошло за минувшие сутки, сравнимо разве что с рождественской мистерией, судьба, наконец, сделала ему фантастический подарок – почему же вместо того, чтобы бездумно наслаждаться, он сходит с ума от тревоги? Их первая с Мэри ночь, такая трепетная, нежная, страстная, захлестнула его новизной ощущений. Когда он вспоминал, как это было, становилось трудно дышать, и совсем по-настоящему начинало болеть сердце – так он любил. Кажется, здесь и крылась причина его маеты. Эта ночь была тем единственным сокровищем, которого он не терял, когда Мэри рассталась с ним несколько месяцев назад. Этого у них тогда не было. Теперь же Мэри словно проросла в нем, стала частью его самого, и снова лишиться ее для Мейсона означало бы умереть. На него дохнуло льдом, он сам испугался своих мыслей и уткнулся носом Мэри в волосы. Ее тепло отогнало холодный ужас, накативший так внезапно, но не успокоило. Мейсон осторожно, чтобы не разбудить Мэри, высвободил руку, встал и, накинув халат, подошел к окну. Начинало светать. Метель понемножку стихала, хотя снег все еще шел, но уже без ветра – как театральный занавес, скрывающий ближайшее будущее. Вот чего Мейсон боялся – момента, когда этот занавес откроется. Здесь, надежно укрытые ото всех и всего стихией, они с Мэри чувствовали и понимали друг друга с полувзгляда. Выдержит ли эта хрупкая гармония столкновение с реальным миром, где есть и его отец, и Марк, и множество других людей, которые не готовы признать Мейсона и Мэри идеальной парой? - Я хочу, чтобы этот снегопад продолжался всю жизнь, - негромко произнес он вслух, будто так его лучше было слышно в небесной канцелярии. - Что ты сказал? – сквозь сон спросила Мэри. – Мейсон? От звука ее голоса радостно вздрогнуло сердце. Он оглянулся. Мэри полулежала спиной на подушках и, словно маленькая девочка, терла заспанные глаза. - Я тебя разбудил, да? Еще рано, Мэри. Ты совсем недолго спала. - Я почувствовала, что тебя нет, и проснулась от испуга, что эта ночь мне приснилась… Он сел на край постели и наклонился вперед. Их лица были совсем близко, Мейсон локтем оперся о подушку, пальцами другой руки принялся перебирать тонкие, как паутинка, волосы у Мэри на виске. - Не приснилась, - глаза его светились обожанием. – Я люблю тебя. Раскованным, очень естественным жестом Мэри выпростала из-под одеяла руки, обняла его за шею и притянула к себе для поцелуя. Ее губы были горячими и терпкими, Мейсон едва перевел дух. Ее близость действовала на него магически. Мэри была очаровательна в своей простоте – обнаженные плечи, немножко растрепавшиеся волосы и блаженное, еще полусонное выражение лица, каждая черточка которого сияла влюбленностью. Он ощутил знакомое волнение в крови. - Что ты делал, пока я спала?- Загадывал желание. Чтобы этот буран никогда не кончился. Она забавно приподняла брови, изображая удивление. - Почему? Мы же собирались в Париж… помнишь?- Ох, Мэри… если бы можно было отсюда сразу перенестись в Париж без транзита в Санта-Барбару! - Ты боишься возвращаться, - догадалась она.- Я боюсь, что ты снова исчезнешь, - горестно вырвалось у него. - Ну что ты, не надо! Знаешь, принято считать, что любой мужчина после того, что произошло, уже не волновался бы по этому поводу.- Любой мужчина не имел дело с тобой. - Это верно, - Мэри посмотрела Мейсону прямо в глаза. – Со мной был только ты. И всегда будешь ты один. Он не ожидал этих слов и невольно улыбнулся одновременно растерянной и восторженной улыбкой. В одну коротенькую фразу она уместила самое важное, напомнив ему, что для нее он был первым во всех смыслах. Сердце у Мейсона переполнилось нежностью. Поцелуй, который последовал спустя секунду, лучше любых слов поведал об этом Мэри. Она засмеялась от счастья и взъерошила ему волосы. Страх, еще недавно такой раздирающий, мучительный, медленно растворялся в ее чудесном взгляде. - День без тебя казался ночью мне, а день я видел по ночам во сне… - по памяти тихо и проникновенно продекламировал Мейсон. – Мэри…Он не знал, как сказать ей, что сейчас потеряет сознание от желания, что хочет ее до умопомрачения, до сердечного спазма, только лицо окаменело, а в потемневших до смоляной черноты глазах зажглось умоляющее и безумное пламя. Она уже понимала, что означал этот огонь. Ее тело мгновенно отозвалось на его зов. Мэри выпрямилась, одеяло, прикрывавшее грудь, соскользнуло вниз. Мейсон проследил его взглядом и отбросил в сторону. Мэри покраснела – то ли от смущения, то ли от предвкушения его прикосновения. Он начал легкими, дразнящими поцелуями покрывать ее лицо и шею. Ладонь, погладив плечо, медленно двинулась к ее груди, затем спустилась к животу, легла на бедро. Мэри уже почти изнемогала и словно в забытьи, губами искала его губы. Мейсон приподнял ей голову, проникнув пальцами в теплую густоту волос, и вдруг замер, пристально и долго всматриваясь в лицо. Он как будто пытался отпечатать в памяти всю ее красоту, всю прелесть чистоты и остроту переживания первой близости до мельчайших деталей, чтобы потом отобразить, или разгадать. - Что с тобой? – спросила она одними глазами. - Господи, и за что ты меня любишь?! – потрясенно выдохнул он.Мэри снова поняла и до глубины души поразилась пронзительной многогранности его чувства. - Сумасшедший мой…- сказала она ласково, и сама прильнула к его губам… …В гостиной на первом этаже зазвонил телефон. Трубку не снимали, а он продолжал упорно трезвонить, словно человек на том конце провода не мог принять простого факта, что с ним не хотят разговаривать. Сквозь сон настойчивые звонки показались Мейсону писком назойливого комара над ухом. Он долго терпел, надеясь, что неизвестное ?насекомое? угомонится, но трель становилась все злее. В его объятиях шевельнулась Мэри. Сонно ткнулась носом ему в грудь, но не проснулась. ?Спи, родная моя, - мысленно сказал ей Мейсон. – Кажется, я знаю, кто к нам рвется. И эту ?радость? ты всегда успеешь обрести?. Надев халат, он спустился вниз и прервал на середине очередной захлебывающийся от негодования звонок. - Привет, Марк.- Какая прозорливость! – ехидно прокомментировал тот. – Ты прямо провидец. - Ну кому еще взбредет в голову названивать ни свет, ни заря. - У тебя там, что, сменился часовой пояс? Вообще-то уже десять. ?Сменился?, - молча улыбнулся Мейсон, на секунду вновь увидев перед собой глаза Мэри. - Где Мэри? Мне надо с ней поговорить!- Она еще спит. У нее вчера был трудный день. - А ты-то откуда знаешь, спит она или нет? – мрачно поинтересовался Марк. – На коврике под дверью ночевал? - Я так думаю. Она еще не спускалась, - сдержанно ответил Мейсон, решив, что ввести Марка в курс новых реалий должна все-таки сама Мэри. - Раз уж ты взял трубку, хочу тебя предупредить: отстань от нее, Мейсон! Не лезь, не мешай нам! Займись более опытными дамочками. Мэри ты не нужен, неужели непонятно?! Мейсона передернуло. - Знаешь что, Марк? – с холодным бешенством начал он. ?Это тебе ни черта не понятно, добрый доктор! Если я еще раз увижу тебя рядом с Мэри, раздавлю, как таракана!? Но, сделав над собой усилие, он оставил эту тираду при себе до более подходящего случая, а вслух произнес:- Полегче на поворотах. Тебе не кажется, что ты слишком много на себя берешь? Мэри сама в состоянии решить, кто ей нужен. - Ну да, как же! Когда ты все время крутишься вокруг нее и нашептываешь всякую ерунду, которая сбивает ее с толку. - Она не слабоумная, Марк! И если на то пошло, ты нашептал ей не меньше всякой ерунды. Что же, по-твоему, является пределом ее мечтаний? Неужели брак с тобой? – прозвучало до того издевательски и пренебрежительно, что Марк почти задохнулся от возмущения. - Что я думаю о Мэри, не твое дело! Скоро ты сможешь поздравить нас, ради этого я даже готов пригласить тебя на свадьбу!Мейсон едва не расхохотался в трубку. Самодовольный индюк! - Думаю, никакой вашей свадьбы не будет, - с убийственным спокойствием заметил он. – Мэри достаточно умна, чтобы не совершить такой глупости. Рядом с тобой, наверное, даже молоко быстрее скисает… За спиной скрипнули ступени. Мейсон обернулся – в гостиную спускалась Мэри, на ходу завязывая пояс халата. Милая, самая красивая, его Мэри… Если бы можно было уберечь ее от разговора с этим другом детства, которого он к тому же сам изрядно разогрел пикировкой… - Это Марк? – полуутвердительно спросила она. Мейсон кивнул. - Дай мне трубку, пожалуйста. - Вот так всегда – на самом интересном месте нас грубо прерывают, - иронией он попытался прикрыть разливающуюся внутри тревогу. - Доктор, нам никак не дают всласть пообщаться – пришла Мэри. Я вынужден откланяться! - Мне остаться? – тихо спросил он ее, пропуская к телефону. Мэри ободряюще погладила его по руке.- Не надо. Я сама справлюсь. Она набрала в грудь побольше воздуха, словно намеревалась нырнуть глубоко под воду, и поднесла к уху трубку. - Марк, это я…- Мэри! Ну слава богу, ты избавила меня от общества этого самовлюбленного павлина! Еще немного, и я сказал бы ему все, что о нем думаю. А тебе приходится терпеть его вот уже второй день! Расскажи мне, что ты делала? - Марк, это неважно. Нам надо поговорить о нас. Понимаешь… со мной за эти сутки кое-что произошло… - Неужели ты скучала по мне? А может быть, ты готова сказать мне ?да?? Тогда я весь внимание.Ох, как это, оказывается, тяжело! Мэри подбирала каждое слово, каждое весило будто по сто килограммов, и она подтаскивала одно к другому, выстраивая фразу за фразой, и больше всего боялась сбиться. Почему-то самым страшным сейчас для нее было оставить Марку надежду на возможную свадьбу, близость, семью. Теперь она хотела полной ясности – ради себя, ради Мейсона, ради их будущего. Чтобы уже никакие долги не отравляли им жизнь и не мешали создавать свою историю. - Я действительно готова дать тебе ответ… Ты мне очень дорог. Правда. Ты – самый близкий друг моей юности, и в недавние, такие тяжелые для меня дни, ты всегда был рядом и очень поддержал меня…- Это начало мне уже не нравится…- Марк, я не могу выйти за тебя замуж… Прости, меньше всего на свете я хотела причинить тебе боль, но я не в состоянии дать тебе то, что ты ждешь… - Почему? Это что же такое на тебя снизошло за последние сутки?- Наверное, я виновата перед тобой. Я долго не могла разобраться в себе и невольно позволила тебе думать, что между нами может возникнуть нечто большее, чем дружба…- Невольно??? Мэри, ты поехала со мной на уик-энд, в уединенное место, где были только мы, помнишь?! Я не тащил тебя на аркане. - Не тащил… Я не должна была соглашаться, но я думала, что так лучше, - с отчаяньем загнанной в угол воскликнула она. – А вчера…- А вчера Мейсон задурил тебе голову сказками о том, что лучше тебе будет с ним, - яростно закончил за нее Марк. – Навешал лапши на уши, а ты сразу и купилась! - Господи, ну как тебе объяснить?! Мне не три года, и Мейсон не гипнотизер. Просто… Вот ты сказал, что в горном доме мы были вдвоем… Нет, Марк, нас все время было трое. Мейсон не отпускал меня ни на минуту… Это было нечестно по отношению к тебе… но я ничего не могла с собой поделать. Дальше было бы только хуже…- Вот как?! Прелестно! То есть ты хотела подразнить своего бывшего возлюбленного, а я играл роль орудия возмездия и запасного аэродрома в придачу! Хороша, ничего не скажешь!- Неправда! – вспыхнула Мэри. – Позволь напомнить, что я никогда не думала о тебе иначе как о друге юности! Для меня твои чувства стали полной неожиданностью… - Почему же ты сразу не сказала мне, как тоскуешь по своему драгоценному Мейсону? Я бы и на пушечный выстрел к тебе не приблизился. - Что мне было говорить? Я тогда совсем запуталась. Я думала, это просто болезнь. Я не хотела его любить и не знала, что с этим делать… - А тут подвернулся я…- Марк, мне не следовало скрывать от тебя правду о своих чувствах, но я ее тогда скрывала даже от самой себя… Я не использовала тебя, я честно старалась делать то, что другие считали правильным. - Так, может, другие все-таки получше разбираются в людях и в жизни? Мэри, еще не поздно. Я готов ждать, пока пройдет твой дурман. Я очень люблю тебя. Главное, не делай глупостей. Мы еще будем счастливы! - Я уже счастлива! – нечаянно вылетело у Мэри, и она сразу услышала какое-то недоброе напряжение в трубке. Так перед грозой загустевает воздух, в котором потом малейшая искра взрывается молниями. - Не хочешь ли ты сказать, что спала с ним? – медленно спросил Марк. - По-моему, это уже тебя не касается, - смешалась Мэри, и он понял, что попал в точку. - Мда… - язвительно протянул Марк. – Какая короткая дистанция между монахиней и жрицей любви! Недорого же стоили твои убеждения! Интересно, а если бы я позавчера был понастойчивее, мне тоже достался бы этот уникальный приз? - Как ты смеешь! – гневно вскипела Мэри. – Какое право ты имеешь так меня оскорблять? - Разве? Мэри, для тебя теперь любые оскорбления – слишком мягкие определения. Где твои воспетые чистота, вера и невинность? Ты не та женщина, в которую я влюбился… - Вот и прекрасно! – она уже едва не плакала. – Надеюсь, тебе легче будет забыть обо мне… - Мне невыносимо больно сейчас. Какое разочарование, боже мой! Но довольно! Мне кажется, этот разговор пора прекратить. Иди - познавай сладкие запретные плоды жизни. Немного практики, и ты достигнешь в этом виртуозного мастерства… Мэри, не дослушав, с омерзением швырнула трубку и горько разрыдалась. Она почувствовала себя грязной, ночь с Мейсоном вдруг перестала казаться ей воплощением прекрасной мечты, а собственная раскрепощенность в постели превратилась в обыкновенную непристойность. На какой-то миг она увидела себя глазами Марка, и поток слез хлынул с новой силой. Мейсон беспокойно наматывал круги по кухне, когда да него донесся ее безутешный плач, и метнулся в гостиную.- Мэри, ты что?! Что случилось? Что он тебе сказал? Она прижалась лицом к его плечу, пытаясь подавить рыдания. Мейсон осторожно, как раненую, погладил ее по волосам, прикоснулся губами к виску и плотнее сомкнул объятия. - Я так и знал, не нужно было оставлять тебя одну… Что он сказал? - Я даже не хочу это повторять, - всхлипнула Мэри. - Ну все, не плачь. Это просто слова и это уже позади. О Марке можно забыть… Мейсон наклонился, чтобы поцеловать ее, но она отшатнулась, как чужая. - Не надо! - Почему? – опешил он. - Что-то не так? - Все не так! – Мэри отвела его руки и, глядя в потухший слепой камин, пробормотала: - Какая короткая дистанция между монахиней и жрицей любви…- Что?! – Мейсон взял ее за локоть и развернул к себе. До него стало доходить. – Это его слова, да? Мэри! Подожди… ты, что, призналась ему, что мы провели вместе ночь? - Он сам догадался, - с видом обреченной на аутодафе ответила она. - И сказал тебе вот это?! – Мейсон без труда докрутил в воображении все недостающие элементы, и лицо его потемнело от ярости. – Мерзавец! – сквозь зубы процедил он. – Если он еще раз подойдет к тебе, я его раздавлю, как таракана! - Больше не подойдет, - невесело усмехнулась Мэри. – Я теперь для него падшая женщина, блудница. - Не смей повторять эту пошлость! Какой поганый язык у нашего доброго доктора! Марк сам весь по уши в грязи, вот и постарался облить ею тебя. Он просто вымещал на тебе свою обиду. Мэри, пойми, к нам это не имеет отношения. - Мейсон, он прав в одном. Как ни назови, я совершила грех… Еще недавно я и мысли не допускала о том, чтобы без брака… Что со мной стало? Лицо Мейсона побледнело и болезненно дернулось, словно железная рука стиснула его сердце. Он понял, что не переживет, если Мэри начнет жалеть о том, что между ними произошло. Он легонько дотронулся до ее запястья и заговорил с убеждением отчаянья: - Мэри, ну не надо так, не выворачивай все наизнанку! Чистота не в том, чтобы до пенсии хранить невинность или расставаться с ней исключительно под звон свадебных колоколов…- А в чем тогда? - В настоящей любви, - просто ответил Мейсон. – То, что живет во мне, когда я смотрю на тебя, думаю о тебе, не может быть порочно! И когда в сердце так много добра и света, все придуманные людьми условности становятся неважны. Скажи, ты любишь меня? Ее растерянный взгляд моментально ожил, а сквозь непросохшие слезы брызнули солнечные лучи. Лицо озарилось тем самым светом, о котором говорил Мейсон, и без которого она уже не мыслила себя. Как бы ни терзалась она сомнениями по поводу своей грешности, на заданный вопрос ее сердце знало лишь один ответ. - Да…- Правда? - Правда, - Мэри ласково улыбнулась на его вечную неуверенность. – Очень люблю. - Тогда все, что с нами случилось, это дар и благословение небес. Здесь нет греха. Мэри, коротко вздохнув, обняла его. - Сколько же терпения тебе потребуется со мной! Железный кулак в груди разжался, кровь прилила обратно к щекам, Мейсон снова мог дышать. - Я справлюсь, но при условии, что это будет продолжаться всю жизнь. Мэри… Я уже давно собирался тебе сказать… вернее, попросить… Вероятно, сейчас не самый подходящий момент, но с тобой другого может не быть вовсе…- Что? – мягко подбодрила она. - Я очень хочу, чтобы ты стала моей женой… Она отстранилась и пытливо вгляделась в его лицо.- Если это для того, чтобы успокоить меня… - Это, чтобы успокоить меня! – перебил ее Мейсон. – Я не могу больше тебя терять! Не могу без тебя жить и нормально дышать. Ты нужна мне каждую минуту, и я хочу быть уверен, что отныне, просыпаясь, первым делом почувствую тепло твоих рук и плеч, входя в квартиру, услышу твой голос, что мы поедем в Париж, в Рим, в Лондон, в Сибирь - куда угодно, что по вечерам будем смотреть старые фильмы и танцевать под оркестр Поля Мориа, устраивать пикники на пляже и потом заниматься любовью… Конечно, я все тот же ужасный тип, от которого ты когда-то сбежала, но с тобой я становлюсь лучше. И если ты никуда больше не уйдешь, возможно, я достигну уровня твоего идеала. - Ты и есть мой идеал, - очень серьезно сказала она, перебирая его спутанные волосы. – Лучше просто не бывает. - Мэри, ты выйдешь за меня замуж? – голос Мейсона зазвенел и сорвался от волнения. - Иногда мне кажется, что я мечтала об этом с первой нашей встречи. Втайне представляла, как ты скажешь мне эти слова… - Мечты, наверное, ярче реальности?- Не-ет… - она рассмеялась бархатистым смехом и обвила руками его шею. – Ни на какие мечты я не променяю эту минуту, твои глаза, твою улыбку, биение твоего сердца… и свой ответ. Мейсон, я согласна… Он бы так и стоял часами посредине гостиной, стократным эхом повторяя про себя это волшебное ?Согласна..?, и целовал Мэри, но она потребовала завтрак. Мейсон не спорил, хотя был так взбудоражен, что не ощущал голода. Приготовление еды она взяла на себя, а ему поручила растапливать камин – в гостиной становилось прохладно. Дровник у очага был пуст, и Мейсону пришлось одеваться и вылезать через окно за новой партией поленьев. На улице было не столько холодно, сколько сыро. Снегопад окончательно выдохся, наметенные за сутки сугробы медленно оседали, разъедаемые влажным воздухом. Низкие серые тучи, изрыгавшие многотонные снежные заряды, потихоньку разгоняло ветром, и кое-где уже проглядывали голубые клочки неба. Скоро их с Мэри затворничеству придет конец…?Еще день они будут чистить дороги, - прикинул Мейсон. – То есть завтра к обеду, скорее всего, можно выдвигаться в город?… А что дальше? Мэри уедет в гостевой дом, а он – в свою одинокую квартиру. И вокруг них начнется возня. Сколько еще таких разговоров, как с Марком, предстоит ей? Здесь Мейсон сумел погасить ее сомнения и развеять боль от чужих грязных слов, но здесь он был рядом, а все остальные далеко. В Санта-Барбаре часто будет наоборот. Мейсон не питал никаких иллюзий относительно, например, своего отца. Си Си вряд ли так легко смирится с тем, что Мэри простила его сына за Джину. Сам-то он Мейсона прощать не собирался, а значит, наизнанку вывернется, чтобы объяснить Мэри что-нибудь про ложное милосердие и его, Мейсона, коварство. Конечно, он не станет бить так грубо, как несостоявшийся жених, но последствия могут оказаться не менее разрушительными… Да, Мэри теперь невеста Мейсона, но это такой хрупкий статус… Круз и Иден всем продемонстрировали прекрасный образец. Сегодня – помолвка с одним, а спустя две недели – свадьба, но уже с другим. И какая теперь разница, кого Иден любила на самом деле? Даже самую сильную любовь и доверие можно расшатать, отравить, исказить… Всё чистое и доброе так уязвимо! Мейсон это знал слишком хорошо. Вот если бы они вернулись в Санта-Барбару мужем и женой… Безусловно, брачные узы – не банковская страховка от всех бед, но для общества очень значимый фактор. С тем же Керком всем пришлось считаться, хотелось того или нет и как бы кто к нему ни относился. Они с Мэри в Калифорнии, в штате, законодательство которого позволяет расписать их в один день, но вот как она посмотрит на такую спешку? Поймет ли, что им движет исключительно страх лишиться ее? Мейсон задумчиво постучал поленом о полено. У него родилась идея, которой он решил пока с Мэри не делиться. Когда, загрузив дровник и разведя огонь в камине, Мейсон заглянул на кухню, Мэри уже заканчивала накрывать на стол. Пахло поджаренным хлебом и свежесваренным кофе. Яичница с ветчиной и помидорами, сливочное масло, тосты… Мейсон вдруг понял, что зверски голоден. - Когда ты все это успела? – удивился он, обводя рукой стол. – Я за то же время еле перекидал через окно дюжину деревяшек. - У меня было больше трудовой практики в жизни, - отшутилась она. – Завтрак подан! Она отвернулась к плите, чтобы взять кофейник, и Мейсон, воспользовавшись тем, что руки у нее были заняты, обнял Мэри со спины. - Это ведь наш первый завтрак, - произнес он, целуя ее в затылок. – Никогда не подозревал, что отнесусь к этому, как к большому событию. Но если вдуматься, именно такие обыденные вещи – самое ценное. Они словно подтверждают вечное устройство мира, давая понять, что в будничности спрятана самая прочная основа отношений.- Мейсон, пока ты закончишь свой замысловатый спич, кофе остынет, - смеясь, предупредила Мэри. – Не знаю, как ты, а я умираю от голода. Он демонстративно убрал руки с ее талии. - Твое желание – закон. Хорошо, что ты не стала переодеваться. - Почему? Я как раз хотела сходить наверх за своими вещами. Они давно высохли.- Пожалуйста, не надо. Халат – это так по-домашнему, и ты в нем обворожительна. Все равно мы целый день пробудем здесь, и у меня имеются планы, которые проще реализовать, если на тебе будет поменьше одежды…- Мейсон… - смутилась Мэри. - Ты такая красивая, когда смущаешься... Молчу, - с хулиганским видом улыбнулся он. – Давай завтракать. - Я сейчас подумала, как материальна порой мысль, - заметила Мэри, разбирая вилкой яичницу. – Весь прошедший уик-энд…- Который ты провела в этом доме с Марком, - невинно вставил Мейсон.- Именно. Так вот, оба дня я не в силах была избавиться от навязчивой идеи, как мне хочется, чтобы со мной здесь был ты. То и дело я представляла, что бы ты говорил, что делал, как весело нам было бы вместе… Но того, что случилось в реальности, я и вообразить не могла…- Разве тебе не весело? – лукаво прищурился Мейсон, и блеск его глаз живо напомнил ей их первые свидания – в ресторане, в газебо, в машине со спущенной покрышкой. Мейсон тогда казался ей недосягаемым сказочным принцем, неправдоподобно красивым и изысканным, его взгляд просто гипнотизировал, она была готова бесконечно его слушать и засматривалась на него просто до неприличия. Каждая их встреча дарила им чудо новых открытий друг в друге и радугу неизведанных эмоций. - До чего ты мне нравишься таким! – с восхищением вырвалось у Мэри. – Я уже почти забыла, каким обаятельным ты бываешь, когда улыбаешься. Ты мало улыбался мне в последнее время. - Не хватало поводов для радости. Но я исправлюсь, если ты обещаешь вдохновлять меня. - Если это означает готовить тебе по утрам завтрак из черствого хлеба, я, пожалуй, осилю уроки по вдохновению... Мейсон, а почему разводятся Августа и Лайонел?Он озадаченно вскинул бровь.- Почему вдруг ты спрашиваешь?- Наверное, от внезапного обострения сентиментальности…, - озорно предположила Мэри. - Ты вчера упомянул дело Локриджей, которым занимаешься, и я задумалась: ведь они столько лет прожили вместе, а теперь делят каждую безделушку! Неужели это возможно? - Ну… Этот развод не такой однозначный. Мне кажется, они разводятся, потому что слишком любят друг друга. - Я не понимаю. - Там доминирует не желание расстаться, а желание наказать расставанием. Я не особенно вникал в нюансы их отношений, но искры взаимного притяжения, которые летят между ними, просто сшибают с ног. Наверное, иногда этого мало, чтобы жить вместе. Нужно хотя бы слышать друг друга, а они слышат только себя. Особенно, Августа. - Слышать друг друга… - словно размышляя о чем-то, повторила Мэри. - На самом деле, я не исключаю, что после развода, обобрав Лайонела до нитки, Августа снова проникнется к нему пламенными чувствами. Это так по-женски – сначала жестоко наказать, потом искренне пожалеть…- Это ты обо мне тоже? - Нет. Мне кажется, ты меня не жалела. И хорошо. - Чем же это хорошо? - Любовь лучше жалости. Я дождался твоей любви. Ты позавтракала? - Да. - Кофе предлагаю выпить в гостиной. Должна же ты оценить и мои усилия по наведению семейного уюта в этом доме. - Семейного? – Мэри не смогла спрятать счастливую улыбку. - Ты почти моя жена, - тихо, со значением сказал Мейсон. – А значит, мы – семья…Полдня пролетело незаметно. Словно сама судьба возвращала им долги за то, что так долго испытывала и мучила. В обоих – Мейсоне и Мэри – поселилась уже полузабытая беззаботность, когда можно просто радоваться жизни и друг другу, не озираясь поминутно в ожидании опасности. Мэри, кажется, не смеялась столько за всю жизнь, к Мейсону снова вернулись фирменные остроумие, стиль и шарм, красиво оттеняемые светом восхищения и обожания в глазах, когда он смотрел на нее. Они разговаривали уже несколько часов и все не могли наговориться, слушали музыку – пластинок здесь было предостаточно, Мейсон по памяти читал Мэри Шекспира и Байрона, с которыми так много дней делил свою тоску. Она рассказывала ему про детство в Вентуре, про свои юношеские страхи и мечты, про сложные отношения в своей семье и желание сбежать от невозможности что-либо изменить в другой – ясный и добрый мир. - Мы с тобой сами построим такой мир, - убежденно произнес Мейсон. – Там всегда будет любовь и никогда не будет фальши, жестокости и предательства. Мэри в ответ доверчиво улыбнулась. Они расположились на диване перед камином, Мейсон удобно устроился, положив голову ей на колени, и откровенно млел от того, как ее пальцы шаловливо играют с его шевелюрой. - Все-таки очень непривычно проводить с тобой столько времени, чтобы никто не мешал, - подумала она вслух. – Ты не устал от меня? Он перехватил ее ладонь, гладившую его по щеке, и поднес к губам. - Сказать честно, меня даже чуть-чуть пугает, что я никак не могу от тебя оторваться. Ты будто бы не насыщаешь. Чем больше ты отдаешь мне, тем сильнее жажда… - Я думала, это только у меня… Мейсон сел рядом с ней и провел указательным пальцем от ямки на шее до искусительной ложбинки на груди, задержав руку в вырезе халата. - Если б ты знала, как я хочу тебя прямо сейчас… Мэри никогда не думала, что, сталкиваясь по отношению к себе с подобным неистовым страстным мужским желанием, будет испытывать не скованность и стыдливость, а возбуждение и восторг. Мейсон ничего не делал, только смотрел, но так, словно на ней не было ни одежды, ни кожи. В его взгляде вновь появилась такая волнующая ее покорность, а в улыбке проглянула невероятная, не свойственная ему робость, которая возникала только возле нее, словно сейчас от одного слова Мэри зависела его жизнь. И это действовало на нее сильнее самых изысканных ласк. По телу расползлась слабость, внизу живота сжался горячий комок, а в груди разлилось приятное тепло. Она поцеловала его в губы. Очень мягко, призывно, немножко раззадоривая и разрешая всё. Пальцы, теребившие пуговицу его рубашки, будто нечаянно расстегнули одну, потом следующую, и закрались под отворот. Прикосновение было несмелым и застенчивым, но таким нежным и трепетным, что у Мейсона перестало биться сердце. - Я люблю тебя, - севшим голосом сказал он. – Больше жизни и на всю жизнь… Мэри взяла его за руку и потянула за собой наверх, в спальню. Мейсон не заставил просить себя дважды и, проходя мимо телефона, словно невзначай выдернул из аппарата кабель. ?Пошли все к черту!? - пожелал он этому миру за полминуты до того, как для них с Мэри замерло время…