V (1/1)

Йохан держит в руках морскую раковину, немного оббитый по острым углам домик моллюска, и думает, как Сэмюелю пришло в голову использовать именно ее и почему не пришло самому Йохану.Тот расстегивает на нем рубашку. И, пытаясь казаться незаинтересованным в процессе, как можно спокойней говорит:—?По существу, личностью из ныне живущих не обладает никто. —?Он распахивает рубашку, на мгновение застывает, ощупывая Йохана взглядом.Йохан откладывает раковину в сторону, на тумбочку у кровати, последив, чтобы она была достаточно далеко от края.—?Я имею в виду личность в глубоком, идеальном смысле этого слова.Его голос звучит глухо. Он отводит края рубашки, но оставляет галстук. Садится на бедра Йохана, и рукой, единым, сильным движением проводит от его ключиц до живота.Йохан предпочитает не думать, как звучал бы сейчас его голос.—?Можно строить свою личность на чем-либо, выбранном сознательно. Однако это лишь признак полной неспособности сопротивляться чужому влиянию.У Йохана есть Нина, и несомненно опасно строить свою личность на другом человеке; Сэмюель, казалось, строил ее на представлении об идеальном себе, которое, в свою очередь, собрал из чего попало.Когда пальцы цепляются за пояс брюк, Сэмюель смотрит в глаза Йохану, мерно покачивается на нем, расстегивает ремень, снимает его, полностью вынимая из петель?— лишнее движение, но его глаза темнеют просто от мысли, что он раздевает Йохана.—?Мы все, так или иначе, отражение ранее увиденного и услышанного. Смесь всего, что когда-либо случайно или намеренно на нас влияло; пусть переиначенное и растворенное, но все, что нас составляет?— пришло к нам извне. И наши имена не выкристаллизовались из нас самих, а даны нам в качестве обозначения, конкретизации нас среди множества других.Он расстегивает его брюки, гладит низ живота, забирается пальцами под резинку белья; возбуждение прокатывает волной, мощным резонирующим ощущением, передающимся от Йохана к Сэмюелю и обратно.—?Больно, когда никто не знает твоего имени. Когда некому тебя позвать. Лишенный этой определенности, ты можешь быть в любой момент кем угодно, но как знать, так ли уж ценна эта свобода.Юноша склоняется, целует губы Йохана, скулы, светлые волосы, опускается ниже, прижимается губами к его груди и ловит сердцебиение, и Йохан сжимает пальцы на его кудрях, заставляя двигаться дальше.—?Молчи.Но Сэмюеля бесполезно просить молчать. Даже сейчас.—?Когда меня называют по имени, мне кажется, будто меня тем самым связывают, возлагают обязательство быть именно тем человеком, к которому они обращаются. А я обычно очень плохо справляюсь со своими обязательствами.Он раздевается сам, оголяет белое тело, расправляет плечи, откидываясь назад. Его руки упираются в колени Йохана, и он смотрит на него сверху вниз, продолжая покачиваться, продолжая говорить:—?А тебе, Йохан, имя позволяет не рассыпаться. Тебя им следует удерживать, верно?Он наматывает его галстук на руку, и, потянув, притягивает себя обратно.—?Скажи. Скажи, наконец.Йохан не знает, что ему нужно сказать.Нет. Он знает.Но сейчас говорит не он.Сэмюель стягивает с него белье, прижимается вплотную, кожа к коже, и теперь его мерные движения передаются Йохану, и так до тех пор, пока тот не стискивает в руках чужие плечи, не переворачивает юношу на спину, нависая сверху. Сэмюель на секунду отводит взгляд, но потом снова ведет рукой по груди Йохана, снимает наконец с него галстук и смотрит выжидающе, насыщенно-серыми, затуманившимися глазами.Это слишком похоже на безумие?— не холодом и морем, которого на самом деле нет, но ощущением, как мысли теряются, плавятся и опадают тяжелыми каплями куда-то за пределы его внимания. Чужой взгляд затягивает, будто одним им можно передать, внушить мысли, которые вытеснят его собственные. Йохан думает, что такого не должно происходить, и никогда не происходило?— только не с ним, но вот Сэмюель улыбается, зовет его по имени, и в его лице Йохан читает все свои дальнейшие действия, все, что ему следует знать и даже больше, и это не похоже на борьбу и вытеснение, и серый взгляд так легко проходит через сдержанность Йохана, через его безумие, что он не видит ни смысла, ни способа противиться.Он опускается на Сэмюеля, а потом тот снова называет его имя, голосом, содержащим в себе просьбу и уверенность, что это имя нужно произносить именно так, и именно этот человек на него откликнется, ведь ему оно подходит как никакое прочее.И Йохан?— откликается.Утром Сэмюель не удовлетворяется чашкой чая и уходит завтракать. Уходит как есть, без одежды?— вся она, вперемешку с одеждой Йохана, в почти невыносимом беспорядке свалена на полу и частично?— на стуле.Ракушка, старательно помещенная Йоханом на середину тумбочки, почти не сдвинулась. Он поправляет ее, вновь помещая на середину; из всего, что Сэмюель принес в его дом, эта вещь кажется принадлежащей ему в большей мере, чем даже одежда.Йохан смотрит на ракушку и недопитый чай и чувствует, как присутствие Сэмюеля медленно отодвигается?— не испаряясь, как обычно происходит, когда помещение запустевает, а вытесняясь другим.Поглаживая пальцами ребристые края ракушки, он чувствует, что здесь и сейчас?— он, Йохан, несомненно есть.