IV (1/1)

На следующий день они, в основном, валяются в постели. Иногда Сэмюель уходит в гостевую, но и там не делает ничего?— только заворачивается в одеяло и спит.А еще они разговаривают.Первое время Сэмюель говорит о пустяках, не имеющих отношение ни к нему, ни к Йохану. Затем делится мыслями о самом себе, и тут его молчание прерывается окончательно, так как Йохан не только слушает, но и отвечает.Ночью Сэмюель аккуратно, стремясь сохранить мизерное, но четко выверенное расстояние, придвигается к нему ближе и кладет руку на его плечо. Ненавязчивая, будто сама собой разумеющаяся ласка странно действует на Йохана: он чувствует, как его парализует, как все тело замирает, словно любым движением он может спугнуть какое-то подобие гармонии, искаженное, но уравновешенное представление о покое; что бы то ни было, испортить это было легче легкого.Он ни разу не выпадает из течения мыслей. Наслаждаясь моментом, когда разлад с самим собой оказался минимален, Йохан не спит почти до самого утра.А затем просыпается?— один.Еще через ночь Сэмюель упирается головой в его плечо. Вечером они пили вино; Йохан рассказал, как в доме Алых Роз были отравлены сорок шесть человек, и предложил выпить. Сэмюель ничего не спросил: он просто принял бокал из его рук и отпил глоток. Йохан вслед за ним.И вот теперь они снова в одной кровати, и на этот раз Сэмюель не избегает прикосновений.—?Последние два года,?— начинает он,?— меня больше всего занимает вопрос, возможно ли для меня где-нибудь… осесть. Успокоиться. Прийти к точке, в которой я почувствую: да, здесь я именно там, где должен быть.—?Ищешь ?свое место в жизни??—?Да.—?А если его нет?—?Это не тот вопрос, на который можно когда-либо получить ответ. Может, я уже нашел, но мне нужно время, чтобы понять это. Или я прошел мимо. Или это место еще ждет меня впереди.Он утыкается носом в шею Йохана. Тот, подождав немного и не почувствовав в себе никакого желания воспротивиться, кладет руку на его голову.Ночь становится прохладней. В какой-то момент температура падает, и, покосившись на окно, Йохан видит, как стремительно заволакивают небо тучи, и деревья гнутся под напором ветра.Сэмюель чуть надавливает на его грудь, привлекая к себе внимание.—?Ты тоже, верно?—?Тоже?—?Ищешь.—?Отчасти. Одного поиска мало.—?И как это называется в целом?—?Попытки понять. Найти, отсеять ложное, собрать воедино, удержать; свое имя и личность.—?Создание?—?Созидание. —?Он медлит, а потом добавляет:?— Я чувствую, что мне там не место. Не спрашивай.Раздается первый, далекий удар грома. Приятная дрожь прокатывает по телу: отголосок той силы, которая столкнула два порождения неба друг с другом.Спустя несколько минут Сэмюель придвигается еще ближе и говорит:—?Когда мне было девять, я решил, что нет ничего лучше, чем каждый день быть разным. Я не знаю, почему мне пришло это в голову: может, я увидел какой-нибудь фильм или прочитал в книге. Или меня категорически не устраивало то, кем я должен был стать, если бы себя не менял. —?Его губы касаются шеи, того места, где она переходит в плечо; от его теплого дыхания по коже бегут мурашки. —?Я не был гениальным актером, поэтому мое поведение всегда выглядело как ?роль?. Если в девять это еще было забавной игрой, то потом стало лицемерием и лживостью, от которой я уже не мог отделаться.Он молчит немного, всматривается в стену напротив. Йохан не чувствует волнения, но рука Сэмюеля начинает скользить по его груди, будто неосознанно пытаясь отвлечь его от слов.—?Я всегда знаю, как себя вести. —?Йохан заглядывает в лицо Сэмюеля, но тот продолжает смотреть на стену. —?Когда знаешь, как думает человек и что ожидает от тебя, вопрос изображаемых эмоций решается сам собой.—?Это легко? Плакать, краснеть, нервничать, когда надо?Йохан пытается вспомнить хоть раз, когда это вызывало бы у него трудности. И снова наталкивается на стену, запрещающую ему видеть дальше; она стоит перед ним монолитом, нерушимым и древним, появившимся будто даже раньше его, раньше того момента, когда он научился мыслить.Ему не хотелось знать, кто возвел ее. И он сомневался в своем желании заглянуть за нее?— если есть хоть небольшой шанс, что за ней действительно что-то есть. С большой долей вероятности он мог обнаружить там всего лишь текст сказки.Или Нину. Нину, которая так же, как он, всматривалась в стену?— со своей стороны.Дождь бьет по карнизу, по стеклу, по листьям деревьев за окном. От порыва ветра его капли залетают в комнату, и их россыпь попадает на кровать. Сэмюель ежится от неожиданного холода, но когда Йохан собирается встать и закрыть окно, удерживает его рукой.Он не знает, зачем этот жест, но ко времени, когда дождь прекращается и ветер стихает, они оба лежат под влажным, потяжелевшим одеялом, и прикладывают усилия, чтобы не задрожать от холода.Связные мысли. Это было иное, незнакомое течение, и все же оно несло его в себе, подчинялось, если он хотел повернуть, и не выбрасывало его обратно на глубину, к давящей толще воды и огромным бесформенным рыбам.Он видел сны. Они были лишь перемешанным и искаженным повторением всего виденного им ранее, но само ощущение утром, что ему что-то снилось, было плохо знакомым и приятным.Таким же было и ощущение тела Семюэля. Ночью он засыпал ближе к стене, поворачиваясь на бок, а к утру уже перемещался в середину кровати, ложась поперек нее. Его голова приятным грузом лежала на животе Йохана.Сэмюель заполняет его дом, как изморозь на окнах. Сперва его вещами покрывается гостевая и полки в ванной, затем?— кухня, потому что Йохан ?ничего не ест?, а Сэмюель привык к полноценному питанию. Затем Йохан обнаруживает его вещи в своей спальне, на веранде и на мансарде, и понимает, что дом выглядит полностью принадлежащим Сэмюелю, ведь его, Йохана, следов пребывания в нем почти нет.Преследователи были напуганы, но не настолько, чтобы прекратить слежку. Когда Йохан говорит об этом Сэмюелю, тот отказывается покидать дом и предлагает переехать куда-нибудь подальше. Иногда он становится особенно настойчив с этой идеей, но Йохан достаточно хорошо умеет его не слушать.Часто ему кажется, что он упускает нечто важное. Нечто очевидное в Сэмюеле?— такое, что раньше понял бы с полувзгляда. Однако опасное, полубезумное запустение в его голове так угрожающе, а мысли в направлении Сэмюеля всегда пролегают так близко к пропасти, что он предпочитает не рисковать.В середине октября Сэмюель все же появляется на улице?— исключительно с целью покупки еды. Он выходит рано, в то время, когда множество людей идут на работу и, как может, старается затеряться в толпе. Получается у него плохо, особенно из-за того, что он всю дорогу жмется к Йохану, а на взгляды прохожих реагирует не вполне вежливыми просьбами заняться своими делами.—?Прекрати улыбаться! Господи, что о нас подумают?—?Это ты виснешь на моем плече.—?Меня хотят убить! А к тебе даже приблизиться боятся. Естественно, я прячусь за тобой.—?Естественно, при таком положении мы вызываем определенные домыслы…—?А ты блаженно улыбаешься.Йохан пожимает плечами. Он думает, что раньше не замечал за собой этот жест, и, возможно, он является таким же чуждым, как и чужие мысли в его голове. У кого он мог его перенять?Сэмюель дергает его за руку, заводя на рыночную площадь.—?Это особенно опасное место, так что не отходи, пожалуйста. Я не могу тебя держать, мне нужны обе руки, чтобы купить себе поесть. Может, и ты себе что-нибудь купишь? Наверняка тебе хоть раз в жизни было интересно узнать, что такое еда и зачем она нужна людям.—?Я ем умеренно, а не объедаюсь, как ты.Почувствовав, что Сэмюель больше не пытается использоваться его в качестве щита, Йохан отходит на шаг, но тут же оказывается притянут обратно.—?Яблоки. Нам нужно много яблок. Ты больше любишь сладкие или кислые? Я могу сделать из них пирог, так что, будь добр, определись.Торговка странно смотрит на них, но держит мысли при себе. Йохан улыбается ей?— так очаровательно, как улыбался лишь самым многообещающим из своих приемных родителей.—?Кислые.Несколько людей, проходя мимо, толкают Сэмюеля в плечо. Сперва тот втягивает голову в плечи от страха, но затем понимает, что если его и собираются убить, то не как предполагаемого сообщника Йохана; несколько относительно сдержанных ругательств подкрепляют его уверенность. Он сначала злится и собирается сам отойти в сторону, но затем, подумав, прижимается обратно.—?Отлично. Я тоже, дорогой.В ответ на взгляд торговки улыбка Йохана становится еще более очаровательной. Ему даже не нужно давить своей волей?— он выглядит человеком ангельской чистоты, и Сэмюель невольно попадает в этот ореол.Больше их никто не трогает.По дороге домой Сэмюель идет гораздо свободней: кажется, он забывает об армии снайперов, только и поджидающих, когда прострелить ему голову.—?Ты не злишься? Ну, на то, что я сказал.Йохан слегка толкает его локтем в бок, и несколько секунд Сэмюель смотрит на него с недоумением, а потом смеется.—?Чистота нации, помню, помню. Так ты не злишься?—?Нет. Это была интересная игра.—?Почему же ?была?. —?Он закусывают губу, продолжая улыбаться. —?Помнишь, ты сказал, что для меня вопрос имеет личный характер?—?Представляет личный инте…—?Не придирайся к словам. Вижу, что помнишь. —?Он открывает дверь, пропускает Йохана вперед и заходит сам. Стоя на пороге, он мнется некоторое время, будто раздумывая, стоит ли ему заходить. —?В общем, ты прав. Не злись.Йохан почти чувствует восхищение.—?Так глупо просить меня не злиться. Хотя никто раньше не пробовал.—?Ну, когда ты начинаешь разговор с того, что снимаешь пистолет с предохранителя, людям приходится использовать эмоционально более ёмкие формулировки. —?Он бьет себя по губам кончиками пальцев. —?Прости, само вырвалось. Так сложно избавиться от привычки. Точно, я заменю это на ?мм?. Это звучит почти-не-как-слово-паразит, правда?Он выдавливает из себя виноватую улыбку. Йохан забирает у него продукты и идет на кухню, а потом обнаруживает, что Сэмюель так и не прошел дальше порога.—?Ты правда думаешь, что я больше не пущу тебя в дом?—?Мне казалось, это будет звучать как ?и будет ввержен в озеро огненное и серное, и будет мучиться день и ночь во веки веков?, но да, я примерно этого и опасаюсь. Ты ведь так и не сказал…—?Тебе все нужно озвучивать?—?Я не понимаю намеки, если ты об этом. —?Он хмурится, видимо, пытаясь вспомнить, какие судьбоносные жесты и слова мог упустить.Чувство, до этого лишь похожее на восхищение, теперь обретает вполне определенную форму, и Йохан смотрит на Сэмюеля, пытаясь запомнить этот момент. Затем он жестом приглашает его за собой, и этого хватает, чтобы Сэмюель, мгновенно приступив к отвлеченной болтовне, прошел на кухню и принялся готовить себе поесть. Кажется, еды одного Йохана ему не хватало катастрофически.Позже, лежа в постели рядом с Йоханом, он спрашивает:—?Что ты изучал в Мюнхенском университете?—?Юриспруденцию.—?Просто прикрытие?—?Нет, оно бы того не стоило.—?М. Значит, тебе было интересно?—?Я и так был знаком с этой областью знаний.—?Конечно. Ты же идеален.—?Да, так говорят.Сэмюель кусает его за плечо?— странный жест, в котором Йохану видится что-то животное, голодное и агрессивное, но юноша улыбается и зализывает рану, давая понять, что это просто игра. Он ложится на бок, подперев голову рукой и внимательно смотрит на Йохана, ожидая от того пояснений.—?Факультет оканчивали люди, связи с которыми мне бы пригодились. К тому же, сказав, что пишешь диссертацию на тему, можно было присутствовать как на заседании парламента, так и на производстве военной техники. Если есть закон, инструкция или положение, можно оправдать присутствие юриста где угодно.—?Вот почему вас так не любят. Чертовы законники.—?Не обобщай. К тому же я так и не окончил образование.—?Я видел у тебя диплом. Или природа его происхождения та же, что и у немецкого и польского паспортов, между которыми он лежал?Вопрос не требует ответа, и Йохан лишь улыбается.Он кидает взгляд за окно?— солнце поднялось выше, и теперь город тонет в теплом, янтарном свечении. Сэмюель тоже переводит взгляд за окно, щурится от солнечный полос, падающих прямо на него; осенний свет скрывает его бледность, мелкими, полукруглыми бликами играет в волосах; его глаза кажутся светлыми, прозрачно-голубыми, как вода. Когда отворачивается,?— трясет головой, убирая пряди со лба,?— они вновь выглядят серыми.—?Что изучал ты?—?В Берлинском?— математику. Мне всегда нравилась фраза ?точные науки?, к тому же я устал от философии. —?Йохан взглядом просит его продолжать, и Сэмюель снова поворачивается к окну. —?Сначала я поступил на факультет философии в Гамбурге, проучился там полгода и решил, что с меня хватит. Кто же знал, что с математикой дела обстоят не лучше. Мне нравилось думать, что я люблю точность, единственный ответ на каждый вопрос, невозможность множества объяснений; философия?— нить, на которую в любом удобном тебе порядке можно нанизывать представления о духе и материи, о времени и пространстве, и если эти представления хоть сколько-нибудь упорядочены, их нельзя будет признать ложными. В физике и математике… есть явления и процессы, которые просто существуют и их следует учитывать. В пространство физики не может ворваться какой-нибудь Беркли и заявить, что процессы существуют только тогда, когда он их воспринимает. И уж точно никто не пробует колдовать и влиять на небесные сферы через висячие сады. Я так думал.—?А потом?—?А потом оказалось, что половина математиков прямо после лекции спешат посетить спиритический сеанс. Что Ньютон написал свои ?Philosophi? Naturalis Principia Mathematica? в перерывах между алхимическими опытами, и если мы всерьез относимся к Ньютону как к основателю классической механики, то будет странно отмахиваться от прочих его исследований. Как это вообще можно понять?—?Похоже на рассуждения фанатика. Не имеет смысла проводить грань между наукой и магией, и тем более?— между точными науками и философией. Химия выросла из алхимии, растеряв при этом дух и оставив материю, то же произошло и с физикой. Пифагорейцы обожествляли числа, но именно они создали математику в том смысле, в котором понимает ее нынешняя наука.—?Это и вызывает опасения. Вдруг на параллельные прямые подует философский ветерок, и они перестанут быть параллельными? Ты создаешь идеальную систему, тончайший механизм, запускаешь двигатель, способный работать вечно, а вечером к тебе на чай забегает троечник с гуманитарных и говорит, что двигатель-де работает, но только благодаря тому, что где-то существует перводвигатель, причина, которая есть начало всех прочих причин, ибо не может быть бесконечного ряда причин без изначальной.—?Аристотель, Аквинский?—?Не важно.—?Не трусость ли это перед необъяснимым или малообъяснимым? Перед ?философским ветерком?, который ворвется и разрушит систему?—?Пусть так. Разве это плохо? —?Сэмюель поднимается с кровати. Йохан решает, что это был сигнал к окончанию разговора. Сэмюель выглядит раздраженным, будто его понудили вести неприятный ему разговор, да к тому же не выслушали; Йохан уже знаком с этим настроением и знает, что не следует воспринимать его всерьез. К тому же наверняка сказался ответ Йохана, а точнее, отсутствие ответа на почти-признание Сэмюеля.На мгновение вновь охватывает чувство, будто он что-то упускает. Голос Сэмюеля превращается в острый, пронзительно-звонкий поток незнакомых слов; вслушиваясь в него, Йохан не может понять ничего, и вместо чужой речи?— шорох птичьих крыльев, и чем внимательней он слушает, тем ближе подлетают птицы, тем плотней черный водоворот, закрывающий небо над его головой. Кровать под ним качается на волнах, он чувствует холодный, влажный ветер, обдувающий тело, и когда он говорит себе, что всего этого на самом деле нет, рядом с его головой проплывают корабельные доски. На них отражаются тени птиц?— искаженные и грубые, как случайные мазки черной кистью.Когда он смотрит на Сэмюеля, ему почти удается сфокусировать взгляд, но тут когти разрывают его веки, хватают глаза и тянут наружу, крылья бьют по его голове, и руки не слушаются, и все это так мало поддается объяснению и контролю, причиняет такую боль, что он почти готов сдаться.Что-то касается его висков, накрывает уши?— теплое с одной стороны, холодное и острое с другой. Крылья перестают бить по нему, отдаляются, сползают ниже, к шее, но и там не успевают его коснуться?— Йохан оказывается накрыт чужим теплом, и когда он собирает свои ощущения воедино, понимает, что это Сэмюель почти лежит на нем. Ему все еще слишком больно, чтобы думать об этом.Беспорядочный, спорадический шум уходит. Йохан слышит мерное шипение, спокойное, тихое, обещающее остаться таким навечно; Сэмюель целует его щеки, подбородок, скулы. Он прижимает морскую раковину к его левому уху, а правое накрывает своей ладонью?— свистящий звук с одной стороны, и щипяще-густой?— с другой.—?Все хорошо, все прошло, Йохан, Йохан, ты меня слышишь, все уже прошло, мы дома, дома…На секунду его начинает злить эта странная забота, повторение одного и того же, это необоснованное ?мы? в отношении его дома, и особенно?— то, что Сэмюель, будучи не совсем легким и вообще будучи Сэмюелем, лежит на нем. Но потом птицы неожиданно возвращаются, он видит их яростные глаза, их перья, черные и мокрые, и ему мерзко от того, как грязная вода течет по его лицу. Сэмюель стирает ее, ведет платком по его щекам, а вслед за тканью?— целует, будто зализывая невидимые раны. Своим телом он зажимает Йохана так, что дрожь отступает. Он повторяет еще что-то, но Йохан вслушивается в глубокий, далекий шум морского дна, а еще?— в едва слышимое биение сердца Сэмюеля, ускоренное, но ритмичное, как часы, как музыка.Птицы кричат, кружат над ним воронкой, окатывают ледяной водой, вносят такой разлад и разрушение, что справиться с ними невозможно, и все же он справляется. Ритм чужого сердца выравнивает его собственный, и ведет Йохана сквозь безумие, пока боль не отступает вслед за птицами.А потом приходит сон.