Часть 5 (1/1)

Со?дня, когда мне приснился кошмар с?аварией, головные боли участились.Когда мы?перебрались в?нашу квартиру из?больницы, они практически пропали и?мало меня беспокоили, но?теперь… я?просыпался с?болью и?не?мог уснуть, пока не?приму лекарство; я?выпадал из?реальности, бросив?всё, чем?бы?ни?занимался, на?короткое время забывая недавно произошедшие события. Каждый раз из-за такой недолгой потери памяти я?начинал паниковать. Иногда это заканчивалось благополучно, я?подавлял страх, уже зная, что это пройдёт, а?порой… Даже разумные доводы не?помогали. Завершалось истерией. Я?забивался в?ближайший угол комнаты, задыхаясь и?норовя расшибить свою голову о?стену, судорожно стараясь заставить свой мозг выдать ?пропавшие? воспоминания.После?я, стряхнув наваждение, содрогаясь даже от?одной мысли об?этом, предлагал отправить меня к?психиатру. Андреас беседовал со?мной по?поводу моих страхов?сам, потому что… Мы?не?могли себе позволить услуги врачей, выезжающих на?дом.Не знаю, стало?бы?мне намного лучше, даже если?бы?я?пообщался со?специалистом. Дело не?в?том, что я?совершенно не?верю в?возможности психиатрии и?медицины в целом.Просто… Это словно… Быть в?темноте. Не?кромешной, а?такой, в?которой ещё угадываются очертания, фигуры, в?которой возможно различить движение. В?которой?всё, что бы в?ней ни?находилось, начинает меняться, приобретать новые очертания, всё дышит чем-то абсолютно чуждым, зловещим.Что-то блеснуло в?углу. Наверное, лунный свет, сочащийся из-за шторы, попал на?рамку. А?может, это глаз того, кто за?тобой наблюдает украдкой. Или острые зубы, готовые разорвать артерии на?твоём горле. Почему ты?не?положил тот нож для мяса под свою подушку? Может, потому, что он?не?поможет?Конечно, он?бесполезен. Особенно, когда видишь практически так?же?днём?— только цвета угадываются и?света больше. Ощущаешь себя снова ребёнком, который боялся ночью выйти из?комнаты и?свесить руку с?постели, а?потому всегда прятал их?под подушку или ложился на?них животом, рискуя отлежать.Тебя может до?полусмерти напугать оставленный на?вешалке выглаженный костюм, который ты?увидел, заходя в?комнату. Но?то, что это костюм, ты?понимаешь лишь потом, когда сдергиваешь его в?панике, в?ужасе думая, что просто не?разглядел петлю. Всё из-за чёртового кошмара, в?котором я?видел зависшие над полом подрагивающие ноги и?слышал предсмертный хрип. Подсознание избавило меня от?прочих подробностей, но?не?от?осознания, кто это был и?что именно случилось. Доза успокоительного утром, доза успокоительного днём?— плюс помятый немного костюм, в?котором встревоженный снова Андреас отправился на?собеседование.За?пару минут до?этого мы?обсуждали на?кухне его планы. Он?искал работу со?свободным графиком, ещё лучше?— что-то более или менее прибыльное на?дому.Кажется, он?решил, что теперь стоит рассматривать только работу дома, вне штата. И мне вряд ли удастся убедить его в обратном, даже несмотря на то, что я переборол в себе эгоистичное желание во что бы то ни стало не отпускать его. Я ведь осознаю, что, если буду его держать при себе, мы никуда не сдвинемся. Вопреки всем нашим стараниям, ?растянуть? сбережения на более длительный срок не удалось. Без еды не обойтись, само собой, а ещё нужно платить за квартиру, за Интернет, мобильную связь. Есть и другие расходы.По?почте нам пришли заказанные Андреасом книги. Он?начал обучать меня чтению шрифта Брайля, рассчитывая сделать это постепенно, но?мои головные боли едва не?заставили его прекратить занятия со?мной вовсе. Его пугало моё состояние, пугали провалы в?памяти?— а?какова гарантия, что я?запомню?то, что он?мне скажет?Я бывал напуган не?меньше. Порой я?балансировал на?опасной грани, стараясь её?не?перешагивать. Перейти эту черту значило?бы?окончательно лишиться рассудка, нет, даже добровольно отказаться от?него, сбросить, как балласт.О прогулках на?балконе пришлось забыть. Я?больше не?находился на?кухне в?его отсутствие, реже бывал один в?ванной. Андреас искал поводы, всегда предлагал помощь в?том, с?чем я?был в?состоянии справиться, лишь?бы?не?оставлять меня. Я?понимал его опасения и?не?противился, но?неизменно ощущал обиду из-за его недоверия. Даже при осознании того, что мне нельзя доверять сейчас. Не?в?период, когда я?сам не?знаю порой, чего от?себя ожидать и?какое помутнение рассудка меня настигнет.Однажды я?решил, что дальше нет пути. Ко?мне пришла в?который раз мысль о?том, что человек рядом со?мной слишком молод и?слишком талантлив, чтобы остаток жизни провести с?кем-то вроде меня. Несамостоятельным, нуждающимся в?постоянной помощи, постоянном наблюдении, ослабшим, почти отчаявшимся. Не?может он?вечно водить меня за?руку, направлять, приводить в?приличный?вид, утешать, говорить из?раза в?раз, от?одной всеми силами подавляемой истерии к?другой, что всё не?так плохо, что мы?прорвёмся, что мы?это сделаем вместе.Тошнотворное ощущение того, что это лишь сладкая блажь, ложь во?спасение, лишает меня?сна. Я?подолгу лежу, водя пальцами по?векам, сухим и?гладким, с?выпуклыми глазными яблоками под ними, не?выполняющими своей функции. Не?проваливаюсь в?дрёму, а?просто… терзаю себя. Тепло любимого человека рядом несколько отрезвляет, когда я?захожу в?этой практически мазохистской пытке чрезмерно далеко. Но?сомнения одним этим не?прогнать. Отвратительно, просто отвратительно. До?невозможности хочется знать правду, поговорить откровенно и?выяснить раз и?навсегда, что им?движет сейчас. Я?рассчитываю только на?худший исход?— и?притом при одной мысли о?возможности такой развязки содрогаюсь. А?потом поворачиваюсь к?Анди лицом и… Как?же?хочется сказать ?смотрю?, но?нет, это не?совсем так. Я?стараюсь вспомнить его черты в?мельчайших подробностях, представить Андреаса, лежащего передо мной. Почти никогда не?уверен, открыты его глаза или?нет. Может, он?тоже не?спит. Дыхание ровное. Не?двигается почти.Проще спросить шёпотом. Вот только он?никогда не?отвечает. Может только коснуться моей руки и?вновь застыть, не?произнеся ни?слова. Несколько раз он?выдавал себя сдавленными всхлипами?— и?это были самые кошмарные ночи за?последние месяцы.Я?перестал обнимать?его, когда он?спит. Я?не?мог себя заставить. Мне хотелось это сделать, но навязчивая мысль о том, что так не может продолжаться, заставляла меня поворачиваться к нему спиной.Я проводил по полночи без сна, мучимый чувством вины за своё собственное существование в таком виде, за невозможность быть ?нормальным?, за всевозможные страхи, с которыми я не мог совладать. Это чувство вины становилось всё сильнее с каждой такой ночью, с каждым дневным часом, проведённым в ожидании Андреаса, уходившего на собеседования практически ежедневно. Когда он возвращался, он зачастую заставал меня безвольно лежащим на постели с закрытыми глазами. Порой я брал что-то из его одежды и утыкался в ткань лицом, чтобы просто чувствовать запах, к которому так привык. И этот запах… ?Я должен его забыть?,— думалось мне. Я уже воспринимал это как что-то неотвратимое, неминуемое.Когда Андреас видел меня в таком состоянии, да ещё с его вещами, он пытался со мной заговорить, старался обнять, говоря, что он снова здесь, со мной. Я никак почти не мог на это реагировать, оставаясь холодным. Один раз я вынудил его отстраниться и отодвинулся сам, говоря, что хочу быть один. Он понял это по-своему — оставил меня на время наедине с собой, а через полчаса вернулся, вновь стараясь со мной заговорить. Голос его звучал встревоженно, и у меня сердце кровью обливалось, когда я осознавал в такие моменты силу его привязанности.Должно быть, он чувствовал себя капитаном медленно тонущего корабля. Он не в силах был что-то для меня теперь сделать — я сам препятствовал ему. Часть моего сознания говорила мне, что я зря это затеял, что не нужно нарочно пытаться подвести его и себя к той грани, когда отношения разрывают — я лишь мучаю себя и, что важнее, заставляю страдать его, ставя в то же положение здорового человека, искренне желающего мне помочь. Всё остальное твердило мне: переживаемое нами сейчас ничтожно в сравнении с тем, что будет, если мы не расстанемся в скором времени. ?Лучше загнись и отпусти его. У него будущее есть, но не у тебя?.И я продолжал тонуть, отказываясь время от времени от еды, изводя себя бессонницей и мыслями, которые приходили в мою больную голову и не находили выхода. Я начал видеть яркие пятна, слышать голоса, чувствовать несуществующее — моральное и подоспевающее физическое истощение привели не то к открытию одного из последствий травмы, о которых мне говорили ещё в больнице, не то независимо от неё ?одаривали? меня галлюцинациями. После этого я уже совершенно хладнокровно говорил о том, что со мной стоит позаниматься психиатру. Врачи больше не вселяли в меня ужас. Я боялся более примитивного, а оттого имеющего надо мной большую силу. Я словно деградировал, живя первобытным страхом перед неизвестностью.Он был рядом — и я больше не мог оказывать активное сопротивление. Я был измучен внутренней борьбой настолько, что я решил, наконец, что всё скоро произойдёт само. Уже участвовал во всём, действуя на ?автопилоте?, продолжая заниматься с ним по книгам и сведя при этом общение до минимума. Что удивительно, я даже в таком состоянии что-то запоминал, тем не менее, воспринимая это, как что-то ненужное.После очередного пробуждения от головной боли я не выдержал, вжался в Андреаса, который теперь и сам не пытался меня притянуть к себе во сне. Разбудил его сдавленным, прерывистым дыханием в плечо и тем, что пальцами вцепился в его майку и потянул неосознанно на себя. После двух таблеток и стакана воды я уснул на час.В тот же день он, даже не спрашивая ни о чём, поехал со мной ко врачу. Нам, конечно же, было сказано, что в такой ситуации следовало сразу обратиться за помощью или хотя бы после второго раза прийти на обследование. Врач выдал нам направление на нейросонографию.1 За процедуру пришлось заплатить не слишком большую сумму, а результаты исследования и ультрасонографические снимки он расшифровал нам сам, не потребовав с нас ничего. После Андреас съездил со мной домой, а сам пошёл приобретать лекарства, которые мне выписали на этот раз.Я начал чувствовать, что постепенно лучше осознаю свои действия, что боли становятся не настолько значимыми, слабеют; тем не менее, мысль о том, что нужно, наконец, расставить все точки над ?i?, меня покидать отказывалась. Теперь её поддерживали не психотические тенденции и не усугубляющаяся депрессия, но рациональный подход.И вот, во время нашего занятия изучением шрифта Брайля я решаюсь начать разговор, который уже мысленно затевал сотни, тысячи раз, каждый раз с разными ответами, но одним исходом. Я чётко, немного медлительно произношу выверенную этими воображаемыми беседами фразу:— Послушай, Анди, нам нужно серьёзно поговорить. О нас. Я много думал. Думал о том, как тяжело тебе приходится, ты вынужден быть со мной… Я не знаю до сих пор, что тобой движет. Я не хочу тебя терять, но будет слишком глупо… Нет, скорее, жестоко держать тебя в таком положении, как нынешнее. Ты молод, здоров, у тебя…— Ханс,— он мягко берёт меня за руку,— мне важно, чтобы ты понимал написанный текст. На случаи, когда мне придётся уходить. Я хочу знать, что мы не напрасно трудимся. Пожалуйста.Андреас — понимаю по тихому шороху,— переворачивает листок и кладёт его под мою ладонь, продолжая говорить что-то про моё обучение, будто боясь, что я его прерву. Его голос звучит так, будто он улыбается, но я улавливаю лёгкую дрожь. Мне это не нравится. Тем не менее, что-либо сделать я попросту не в силах. Поэтому проглатываю все рвущиеся изнутри слова и веду кончиками пальцев по бумаге, стараясь сосредоточиться. Небольшая точка внизу — заглавная буква. Выше… Две точки, правая выше. ?I?, заглавная ?I?. Ещё две точки на верхней линии, затем три уголком, пробел… ?Ich?, ?я?. Скольжу дальше по бугоркам на бумаге, нанизывая буквы одну за другой на единую нить. Дохожу до конца короткого предложения, разрыва, после которого ничего нет. Лишь три слова, которые мне не составляет труда понять. Куда сложнее осознать, когда я успел так отчаянно, так сильно стиснуть Андреаса в объятьях, почему у меня влажное и горячее лицо, вмиг запылавшее от нахлынувшего чувства… Стыда? Да, кажется, именно так.Его тёплая рука скользит по моим волосам, поглаживает затылок. Я замираю. Холодок по позвоночнику, следующая за этим эгоистичная мысль:??А как же я без него сам??, желание просто обмякнуть, прильнуть, спрятать лицо в складках пахнущей парфюмом рубашки.??Я люблю тебя??— так просто. Этого хватило мне на то, чтобы воспрянуть духом и пересмотреть всё, что я обдумывал не один день, за считанные минуты. Мои собственные чувства отошли на задний план в борьбе между воспалённым сознанием, истерзанным фобиями, и искажённой убеждением в собственной неполноценности логикой, которую логикой-то теперь стыдно называть.Ему не нужно твоё героическое отвержение заботы, Ханнес. И не нужен кто-то другой, кому ты стал завидовать, потеряв возможность видеть, возможно, лишь временно, но, может, и навсегда.Мне кажется, что я впервые чувствую такое облегчение.