Часть 3 (1/1)

Дни проходят вяло, медленно. Ничем активным я заниматься не могу. Мне даже на улицу в сопровождении Андреаса выходить немного страшно — нас обоих могут узнать, хоть в последние годы нам и помышлять не приходится о прежней известности. Он предлагает мне иногда пройтись, но я отказываюсь и вместо прогулок сижу на открытом балконе.Будь всё по-прежнему... Я бы с огромным удовольствием отправился в парк на пробежку, может, просто прогулялся бы, долго бы ходил по местам, где людей не так много и виды красивые. Но вот теперь... Балкон и открытое окно. Неподвижность. Музыка в наушниках. Реже бывает, что я сижу без них и слушаю шум города и голос Анди. Он занимается домашними делами, но часто отрывается, чтобы зайти ко мне. Старается не оставлять меня в одиночестве надолго. Не жалеет он времени на меня и тогда, когда уже не остаётся дел.Мне нужен кто-то рядом, потому что я никогда не бываю уверен, что произойдёт в следующий миг. Начинаются порой сильные головные боли, иногда подступает тошнота. Он переживает насчёт состояния моей психики — и тут он прав. Есть, определённо есть, за что переживать, к сожалению. Я борюсь с депрессией, которая время от времени даёт о себе знать. И это совершенно не то, что обычно имеют в виду под таким самопровозглашённым диагнозом люди, которых снедает банальная тоска, те, которым время от времени нужно картинно пострадать и привлечь к себе внимание. Я теперь осознаю, что и сам вёл себя порой так раньше, будучи подростком, когда меня занимали мелкие проблемы, заполнявшие мой мирок и способные вызвать коллапс огромных масштабов — внутри этой ограниченной области.Но всегда наступает момент, когда ты говоришь себе: ?До чего я был неразумным!?, смеёшься над прежними глупостями и идёшь совершать новые. Происходит это в мирке попросторнее, но и идиотские поступки уже посерьёзнее.Во время приступов депрессии мир расширяется до невероятных масштабов — но я чувствую, что мне доступна лишь ничтожная его часть. Особенно ничтожная при том, что видеть я не могу. Остаюсь взаперти на своём клочке реальности, позабыв даже о первичных потребностях, неспособный заставить себя что-то предпринять. Хорошо, когда рядом с тобой есть человек, готовый растормошить, может, даже силком заставить поесть, без аппетита, без желания, просто чтобы не допустить истощения, чуть ли не под руку водить в нужные комнаты и разговаривать, не ожидая ответа, просто этим подтверждая своё присутствие.Не хочу и предполагать, чем это может кончиться, если пустить всё на самотёк. До этого не должно дойти, несмотря на то, что порой кажется, будто неизвестных слишком много, выхода нет, а ещё когда-нибудь я останусь один на один со всеми мерзкими, разрушительными мыслями и кошмарами.Пока неясно, найдём ли мы хоть кого-то, кто сможет вернуть мне зрение. Андреас просматривает ежедневно десятки страниц в Интернете, стараясь разузнать больше о клиниках и специалистах, но ему, разумеется, трудно, потому что от медицины он далёк, нет никого рядом, кто мог бы объяснить, как подойти к поиску и кому не стоит доверять. Отзывы в Сети бывают недостоверными, и всё ж, все сведения в совокупности влияют на выбор, от этого никуда не деться. Отличить правду ото лжи не всегда просто, от ошибки не застрахован никто. Только в такой ситуации, как моя, вторых шансов с операцией может и не быть. Слишком хрупкий этот мир в наших глазах, как оказалось.Куда проще найти информацию о том, как люди живут с подобным состоянием. Андреас всерьёз размышляет о том, чтобы начать меня учить читать — правда, странно звучит? Не в привычном смысле, правда. ?Читать? пальцами, ощупывая рельефные знаки так называемых шрифта Брайля1 или шрифта Муна2 — двух разных систем, одна из которых считается универсальной, подходящей в том числе для адаптации детей, у которых слепота проявилась в раннем возрасте или была врождённой. По второй же обучают в основном взрослых людей вроде меня, знающих, как внешне выглядят буквы алфавита. Шрифт Брайля используется повсеместно, да и я о нём знал немного раньше, а вот книги, в которых используется шрифт Муна, практически не встречаются за пределами Великобритании. Впрочем, в Германии кое-где обучают и этой азбуке.Анди говорит, что мы попробуем оба способа. Он сам уже начал изучать их понемногу — это не к спеху. Потом он начнёт заниматься со мной. Ну а после, возможно, я смогу работать, овладев таким письмом и научившись читать. Я не знаю, где это могло бы пригодиться, но обязательно поинтересуюсь. Мне в тягость сидеть без дела. А ещё стыдно осознавать, что я настолько от кого-то завишу.Вот если мы установим JAWS3 на мой ноутбук… Полную независимость, конечно, я не обрету, но это будет очередным шагом вперёд.До этого шага ещё много других, конечно. И пока мы только обсуждаем наши планы. Андреас предлагает съездить через несколько дней на обследование и консультацию с одним хирургом. Об операциях мы пока условились не заговаривать. Постепенно мы переходим к обсуждению возможных затрат, в том числе, на обучение — он намерен заказать книги, чтобы мне было, чем себя занять. Но мне кажется, что вполне возможно ограничиться аудиокнигами. И дело совсем не в том, что я не люблю печатные книги — одно время у меня их было множество, по крайней мере, до поджога. В доме родителей в тот день многое сгинуло. Потом и возможности не было как-то восполнить утраченное. Сейчас желание собрать домашнюю библиотеку возникло вновь, но обычными книгами, может, я никогда уже и не воспользуюсь.Аудиокниги — другое дело. Они доступны для меня без знания особых азбук. Да и привык слушать. Специфика работы в том числе.Сам не замечаю, как тема разговора меняется, а я сокрушённо говорю, что тоскую по прежним занятиям музыкой, по игре на гитаре, по репетициям и по самому творческому процессу. Недостаёт эмоций, адреналина, нет возможности толком выразить то, что чувствую. Слов не хватает.Он поднимается, отходит куда-то и вскоре возвращается. Меня настораживает красноватый оттенок, который примешался к привычным цветным пятнам окружения. Глухо на пол опускается что-то тяжёлое, но алая клякса остаётся на прежнем места.— Слушай, я тут подумал… Может, попробуешь так?— О чём речь? — тихо спрашиваю и тут же ощущаю, как бок твёрдого лакированного корпуса привычно упирается в бедро, а по груди скользит кожаный ремень. Изгиб электрогитары будто вижу прямо перед собой, вижу красный лак, серебристые порожки и блестящий хромом звукосниматель. Его рука направляет мою к грифу; во вторую вложен гладкий пластиковый медиатор моей любимой фирмы — я узнаю его по форме, ведя подушечкой пальца то по одной, то по другой грани равностороннего треугольника с закруглёнными углами. Я уже давно покупаю медиаторы одной фирмы, хоть у меня есть и другие, преподнесённые приятелями в подарок, приобретённые на пробу и просто про запас, на случай, если я оставлю комплект своих любимых где-нибудь. Такое бывало не раз после концертов — забываешь их за кулисами или не забираешь у техника, помогающего с инструментами. И в студии можно оставить. Мест много. Из-за этого завёл привычку держать их большую часть времени в кармане чехла для гитары.Провожу пальцами по металлическим струнам, чувствуя их натяжение, слыша характерный шум принесённого Анди комбоусилителя и лёгкий звон. Андреас подключил гитару, отлично. На слух начинаю настраивать инструмент, медленно поворачивая колки: гитара не успела сильно расстроиться за период моего отсутствия.От этих незамысловатых действий мне почему-то становится намного спокойнее. Но я не уверен, что смогу играть вслепую так, как играл прежде. А может, мне только кажется, что всё теперь сложнее из-за того, что я не могу лады различить, разве что на ощупь. Не постоянно же я смотрел на гитару во время выступлений. Приноровлюсь со временем.— Громкость нормальная? Если что-то нужно отрегулировать, говори. — Андреас садится рядом со мной на диван, придвигая комбик к себе и разворачивая его, судя по звуку. Как понимаю потом, динамиком ко мне.— Я постараюсь сам. Вроде… Помню, что где.Он осторожно кладёт мне голову на плечо, советуя:— Начни с чего-нибудь попроще и помедленнее. Того, что ты хорошо помнишь. Не гонись за моментальным результатом. Просто не спеши. Ты знаешь и без меня, верно?Знаю, но не возражаю, если ты это озвучишь. Первый аккорд. Ещё… Я перехожу к определённой мелодии постепенно, стараясь не спешить. Торопиться некуда. У нас теперь достаточно времени, кажется.Руки Андреаса скользят по бокам. Он прижимается сзади и прижимается лбом к моей спине между лопаток. Мои пальцы срывают надрывный, высокий звук — нечаянный флажолет. После я уже практически не сбиваюсь. Закрыв глаза, методично, размеренно ударяю медиатором по струнам, чередуя нажатия на разных ладах, усложняя постепенно мелодию, развивая основную тему, по большей части импровизирую.Сердцу тесно в груди, меня разрывает на части от потока нахлынувших чувств.Руки движутся уже почти механически. Я изредка по привычке смотрю вниз, туда, где перебегает от струны к струне кончик медиатора в моих пальцах, ощущая, что у меня пульсируют виски. Я… Мне не хватает воздуха. Немного, самую малость. Но одно это вызывает до того непривычное ощущение эйфории, что испуг, не успев зародиться, отступает.Так продолжается долго. Не берусь сказать, сколько времени мы, не меняя положения, сидим в незаметно сгустившемся вокруг нас полумраке, и я извлекаю всё новые и новые аккорды, перетекающие друг в друга. Губы Андреаса касаются моего затылка, прядей волос…— Это бесподобно,— едва слышно выдыхает он и отодвигается.Я прекращаю играть.— Куда ты?— Разогревать еду,— он смеётся,— может, ты не слышал, но вот я различил прекрасно арию твоего пустующего желудка.— Надо же, я пропустил эту партию,— невольно улыбаюсь. Придётся прерваться, потому что он меня в покое не оставит, пока я не утолю голод. И снова правильно поступит.— Я скоро вернусь. Можем поужинать здесь или на кухне.— Приду на кухню. Мне надо больше ходить. Хотя бы так, из комнаты в комнату, раз другой возможности нет. Да и… Попрактиковаться ещё мне не помешает.Судя по всему, сегодня у меня останется на это не так уж и много времени. Я бы играл ночь напролёт, но соседи, думаю, не будут в восторге, как бы восхитительно я ни играл.Так что я снова беру медиатор, сжимаю в руке гриф и погружаюсь в ни с чем не сравнимые ощущения. Действительно приятно осознавать, что сейчас почти всё под твоим контролем, что ты способен, как и прежде, показывать высокие результаты — а я ожидал худшего после такого перерыва.Но тело помнит. Мышечная память — поразительная всё-таки вещь. Позволяет иногда вернуться к этапу, на котором вынужден был остановиться, настолько быстро, что дальнейшие трудности вызывают лишь недоумение. Главное, не сдать перед этими трудностями, когда я освоюсь окончательно и буду играть не хуже, чем месяцы до этого.Хочу завтра предложить Андреасу поиграть вместе. Пусть достаёт свои клавишные, где бы они ни пылились теперь, и немного отвлечётся от домашних забот, от простого сидения со мной и бесконечного поиска информации. Я уже чувствую, что ему нужна разгрузка, как и мне. Встряска. Это пока лучший вариант для нас обоих.Я так давно не слышал, как он поёт.Прихожу на зов с кухни, выдернув провод из усилителя и оставив гитару на диване.— Андреас, я так это не оставлю.— Что именно? — конечно, он удивляется. А я по дороге сам с собой размышлял о том, что он непозволительно сильно себя нагружает.— Так напрягаться и не отдыхать практически нельзя. Завтра мы с тобой расслабляемся. Слышишь?— Какие мы строгие. Садись, еда на столе. Я рассмотрю твоё предложение.Он усмехается и подходит ко мне, мягко надавливая на мои плечи. Я поддаюсь не сразу, опускаясь на стул.— Это не предложение,— спокойно отзываюсь я с улыбкой.— А что же? — интересуется Андреас, присаживаясь рядом.— Приказ, если хочешь. Я не хочу, чтобы ты падал от утомления и думал исключительно о том, к какому мозгоправу — в моём случае, в прямом смысле — меня отвести и что закупить для дома. Должен же быть просвет во всём этом. К тому же, я хотел бы предложить…Анди подчиняется, принимая заботу с моей стороны не так охотно. Зато идею с совместной музыкальной сессией одобряет почти что с восторгом. Я и не сомневался. Остаётся надеяться, что ничто не помешает нам отдохнуть.