Глава Четвертая: Дурная Затея (1/1)
Их пятнадцать. Ничего не значащее для магии число. Просто столько получилось. Разве что без него будет четырнадцать, и тогда, если поделить на два… Но это сложные маггловские расчеты, совершенно не свойственные такой высокой матери как магия. Этому учат еще на первых курсах. Юноша – на вид ему не больше семнадцати – спешит к кучке друзей. Дойдя до них, он кивком приветствует собравшихся и располагается на своем месте. Не то что бы на нем было написано ?Место для этого человека?, да и где на траве вы увидите такую надпись, но как-то всегда так получалось. Немного во главе всех, рядом именно с этими людьми сидит он.
Юноша кладет перед всеми книгу, к которой тут же тянутся светлые белые пальцы парнишки слева, за что другой, более смуглый, бьет его по руке.— Ты что сдурел? – шепчет он товарищу… И оба замолкают.
Невольный лидер собравшихся вздыхает и начинает.— С трудом нашел… Надеюсь здесь действительно есть то, что мы ищем… — Он сам протягивает руку, касается корешка фолианта, скользит по нему пальцами, как будто бы убеждая магию в своей безопасности. Вздрагивает и открывает книгу на оглавлении. Не так много – полторы сотни разных наименований всего на свете – кидаются в глаза. Все это – бесценные знания, которые в данный тяжелый век содержатся лишь вот в таких древних, как мир, книгах, пылящихся на полках в своем единственном экземпляре. Говорят, когда-то таких книг было больше, но их зачем-то решили уничтожить. Зачем – парень прослушал – его слишком возмутила идея лишать потомков доступа к знаниям, да еще и таким вот варварским по сути методом, явно не достойным ни одного уважающего себя волшебника. Но от пространных размышлений стоило вернуться к делу.
Молодой человек внимательно изучает ровные столбики названий, и взгляд его все же зацепляется на нужном.— Шестьсот Шестнадцатая Страница… Символично как-то, – подает голос девушка, сидящая рядом.
— Дурная затея, скажу я вам, – отзывается на ее слова тот, кто прежде не давал светлому юноше коснуться книги. Их негласный лидер молча листает страницы, лишь ненадолго задерживая взгляд на этих строках. На таких скудных обрывках знаний из прошлогои ужасающих иллюстрациях к ним. Невольно долго смотрит парень на картинку, пронзающую даже плоть страхом, болью и отвращением… На ней всего-то человек, однако лицо его, да и поза… Взгляд поднимается вышеи юный маг на грани слышимости читает: “Crucio”.
На секунду кажется, что мир темнеет… Но нет, показалось, хотя явно не ему одному – друзья так же затравлено озираются по сторонам. Будь тут этот глупый мальчишка с Гриффиндора, что вечно рассказывает о переселении душ и памяти прошлого, сейчас бы начал твердить, что то у них связано в прошлыхвоплощениях с этим словом…. ?Быть того не может? — осекает себя почти каждый, случайно задумавшийся о том студенте ведущего факультета.
Невольно поправляя мантию с зеленой подкладкой, староста протягивает руку и снова перелистывает страницы. Одна за одной. Взгляд задерживается, правда, так еще раза два… Но вот нужный лист. Долго вглядываются ребята в слова, руны, символы и знаки, которыми полна эта страница. С нескрытым восхищением читает лидер компании текст, прикусывая губу от восторга. – Теперь я уверен…. Мы должны.***Посмертная темнота являет собой что-то совершенно не поддающееся простому пониманию. Она не представляет собой пустоту, хотя нет за ней ни лучшего, ни худшего из миров. Ничем не озаренный мир, в котором изредка да вспыхивают какие-то картины: то смутно знакомое прошлое, то странное и совершенно не естественное настоящее. В нем нет запахов – ничего конкретного кроме жизни.Как пахнет жизнь? Странной свободой, чувством полета, божественным даром, войной света и тьмы и холодом на грани жара. Нет звуков – давящая пустота.
Что может быть за пределом бытия как такового, правда? Ведь бытие есть не что иное, как простой факт наличия объекта в любом из существующих миров. И был бы верным ответ ?Ничего?, если бы действительно в реальности могло бы существовать пространство, где совершенно нет чего-то существующего. И здесь вопрос даже состоит не в том, как может что-то туда попасть, а в том насколько абсурдным просто является такое пространство. А значит – наличие в том, мертвом мире, подразумевает, что он ужене за гранью сущего.
Рудольфус ничего не знал о мире мертвых, да и не хотел особенно, но и место, где он пребывал мало напоминало долгие рассказы отца о том, что ждет после смерти и как выглядит мир для души мертвеца. Отец знал – это исследование было частью занятия жизни Блейка – и он не мог ошибаться, однако в этом пространстве без времени… Стоило даже посомневаться.Отсутствие здесь какого-либо хода часов, смены сезонов, изменения времен стало заметно почти сразу. Сколько бы ни пребывал здесь дух – каждая секунда была длинною в уже прожитую жизнь, а это без малого шестьдесят лет.Первой неожиданностью за это долгое время стал резкий запах паленого воска, кровавый привкус металла и ровно потрескивающий звук горящих свечей… Мягко заглушая свечи, раздался шорох одежд. Кто-то чуть позади сдавленно охнул, кто-то прямо впередиглубоко вдохнул и продолжил, словно был оборван на полуфразе чем-то восхитительным и захватывающим, что, правда, уже не так волнующе:— Именем своим и по праву данному мне заклинаю тебя… — Звучит сильный и уверенный голос, пробирающий насквозь всех присутствующих. Все притаились, словно быне смеют вздохнуть в этот момент, так почему-то на миг становящийся похожим на момент истины.
Пауза непростительно затягивается, хотя возможно это посмертие так издевается со временем. Оно ведь и не создано баловать людей… Как и многие другие явления в мире. Однако никакая тишина не может быть вечной, а когда имеешь дело с магией, вообще неправильно делатьдолгие паузы, так как эта особая структура не склонна додумывать за тебя и каждую заминку принимает как осечку.— Живи – Заканчивает голос манифестацию и слово его звучит как колокол по ушам, как приказ откуда-то свыше. В них есть что-то, до этого момента не замеченное, что заставляет признать себя желающим жить, заставляет отчаянно бороться за такой простой дар, как жизнь.Человек открывает глаза. Впереди, шагах в десяти от себя, он видит размытую фигуру в черном плаще. Гораздо ближе виднеется свеча, расположенная на месте соприкосновения круга с углом какой-то звезды, хотя… почему какой-то? Стоит всего один раз открыть неплохой фолиант по ритуалистике, а их в детстве было много, чтобы безошибочно представлять себе для чего используется каждая звезда. Шестигранник. Звезда Давида. В большей мере – это ритуалы завязанные на смерти и крови, большая группа темных ритуалов. Забавно, более чем… И самое забавное для этого мага, что безошибочно вспомнил значение символа, было не оказаться в самом центре этого рисунка, не стать частью ритуала, но сделать это уже однажды умерев.
Внезапное осознание как судорога. Мужчина поднимает руку, вытягивает ее перед собой и долго смотрит… На кожу, обтянувшую пальцы, на ногти не ухоженные как у мальчишки, право слово. Маг оборачивается, ища взглядом зеркало. У любого хорошего ритуалиста оно есть и на самом виду… Вот. Гладкая поверхность, отражение людей вокруг, знака на полу прочерченного явственно кровью, свечей и… Того кто стоит в центре. С судорогой узнает себя этот человек. Он поднимает руки к лицу, прикасаясь к удивительно гладкой коже… Там в зеркале он – Рудольфус Блейк Лейстрендж… лет восемнадцати отроду. Глаза еще не омрачены морщинами, волосы длинные, да и без проседи… А эти руки, на которых нет старых мозолей, как нет и искусанных губ. Хриплый вздох срывается с губ и волшебник закашливается. Для него здесь слишком сыро и промозгло, о чем почти сразу напомнилилегкие, которые свело спазмом… Такого тоже давно не бывало. С какого-то там дня из тех бесконечных в первом заключении в Азкабан.
?Как?? — задает сам себе вопрос волшебник. – ?Нет, ясно, но разве душу ничем на земле не задержанную…??Мысль обрывается на полуслове, когда подает голос читавший манифестацию:— Получилось…— Произносит он, и пускай речь его не звучит теперь так громко, сотрясая мироздание, но что-то есть в этом голосе. Что-то манящее и чарующее, что-то способное подчинять себе сотни людей, помимо неоспоримой его силы. – Смотрите.— Живой… — вторит первому другой голос. Высокий, безусловно, женский голос. Такой мог быть у самодостаточной леди времен аристократической Британии: нежный, властный, манящий с нотками легкой истерии.— Совсем живой…— Такой молодой… — звучит третий голос. Снова мужской, но куда легче первого. Он ассоциируется с кем-то безусловно воздушным, светлым…— О, наверное не хорошо так говорить о том, кто нас слышит… Но я и правда думал он будет постарше…И снова тишина в звуках которой Лейстрендж изучает отражение, не зная, что его больше волнует – видимые емув зеркальной поверхности силуэты как минимум пятнадцати человек или собственная живость? Он поворачивается к хозяину ритуала, так же медленно как прежде отвернулся от него, вздрагивает… И ноги подводят. Слабость охватывает тело наподобие волны, парализует и отбирает силы. И Рудольфус хорошо знает причины, ведь такие слабости свойственны любому телу после воскрешения… Да еще этот кашель, от которого не избавиться, а вздохнуть нормально не получается… Все как-то резко плывет, пол становится возвышенным, чем-то великими очень близким. Маг падает на пол без сознания, случайно рукой стирая всего лишь одну линию в ритуальном знаке.Мгновенно ворвавшийся в комнату ветер задумает свечи.— Не получилось? – С досадой звучит откуда-то почти из угла какой-то больно писклявый для мальчишки голос.
— Таково быть не может – отвечает хозяин ритуала. Он переводит взгляд с объекта в центре шестиконечной звезды на книгу перед собой и с содроганием перечитывает строки, ища ошибку, которой, как выясняется, нет. Ему на плечо ложится тонкая женская рука, пальчики сжимают плечо.— Том, ты сделал все, что мог…— Не может быть ошибки…