Глава Третья: Конец Началу (1/1)
Солнце еще не встало над горизонтом до конца, хотя темп и жанр дня уже был задан. Это был по определению хороший день для тех, кто испытывает восторг от чужих страданий, кто наслаждается каждой разрушенной жизнью. Возможно, вне стен Азкабана, в далеком отсюда Лондоне, атмосфера стояла и не такая мрачная… Но кто знает? Уж точно не заключенные этих серых стен.
Озаренный неярким красным цветом двор сейчас впервые казался смертнику живым. Сколько он ни смотрел сюда сверху – не мог заметить того, что видно с земли, не мог рассмотреть. И лишь теперь в какой-то мере понимал улыбку одного из старых своих школьных друзей, что, ступая по этой площадке, вдруг как будто преисполнился вдохновением, которое позволяло не то, что строить планы, – творить новую магию. Отсюда все казалось таким… странным? Каждый камень питал этот алый цвет, каждый излучал его, но не было того блеска, что был бы свойственен рубинам. Окна – черные пропасти на светящихся стенах – представляли собой некоторый узор: змею, ползшую вверх по стене, да так, что хвост ее уходил далеко в землю, а голова лежала поверх верхних этажей тюрьмы. Каждый выглядывающий из окон – словно чешуйка и, что занятнее, камни вокруг окон отражали Алое солнце не так ярко.
Сама кладка площади горела отсветами близкими к оранжевым, однако стоило поднять голову, и аристократа чуть не ослепило: небосвод над Азкабаном был белоснежным до рези в глазах.Оглядывая площадку, что предстала его взгляду, Рудольфус кожей чувствовал липкую, противную, мерзкую, льнущую к коже атмосферу… близящейся смерти. Шаг за шагом мужчина приближался к небольшой почти круглой, возвышающейся над всей площадью, платформе. Подойдя совсем близко, удалось рассмотреть тонкие жилки, которыми была расчерчена вся плита. Они были нужны когда-то давно, когда казни в мире магов были куда гуманнее – виноватому просто отрубали голову и его кровь текла, текла…
Но сейчас в них не было никакого толка, разве что после дождя здесь было сухо и не скользко – тоже своего рода страховка от попыток сбежать ?поскользнувшись?. Рудольфус опустил голову, отгоняя дурные мысли и встречаясь взглядом с ровными мраморными ступенями. Всего три. И что было удивительно во всем этом сооружении – сколько бы магов здесь не погибло: пролилось крови, пало бездушных тел – сияющая белизна не исчезала, как будто отражая небо над Азкабаном, когда как все вокруг предвкушало смерть, отражало рассветное солнце.
Три шага вверх показались бесконечно долгими. И, словно повинуясь неведомому Ритуалу, Рудольфус вышел на центр плиты. Все еще связанный аристократ чувствовал на себе взгляды соратников и своих убийц, но мысли его были далеки.Для себя он не ощущал отчаянья. Для себя он знал – смерть это не страшно. Жизнь в столь вырождающемся обществе – истинная пытка для души.
Палачи отошли внутрь стен. Им незачем было сталкиваться с тем, что они так охотно пускали в ход. Зачем лишний раз подвергать свой ?свет? испытаниям души?Долгие минуты ожидания прежде, чем прохлада этого утра сменится промозглым холодом. Их не было ни одного, и вдруг разом стало много. Они заполонили всю площадь вокруг круга и, казалось, что им не было конца. Поддавшись невольной слабости, маг упал на колени. Можно сколько угодно стараться сохранитьсвою честь и, если бы казнь была любым из простых, человечных методов, Рудольфус и не дрогнул бы. Но эти монстры буквально пропустили через себя долгие годы его жизни – больше пятнадцати близкого контакта. Они лишили его надежды, разума, даже более того – внутреннего стержня. Они съедали его дух, умножая кошмары… И сейчас их было слишком много. Это ощущение вымораживало изнутри. Тоска, которой нет подобной среди тех, что сам по себе может испытать человек. Нет, мир не изменился, не почернел, не потерял цветов, но от его раскраски было куда более тошно, чем от серых тонов.
Существа приближались. Они смыкали круг, и огромного труда стоило не закричать. Мужчина сжимал виски до побеления, жмурился, стараясь унять дрожь и (убрала ?да? потому что это союз тут как-то не очень звучит, мне кажется) ту безумную какофонию и кашу из ярких воспоминаний.
Медленно и очень плавно Лейстрендж поднимает голову, словно бы чьи-то пальцы держали его за подбородок, и застывает, глядя под капюшон. Существо склоняется ниже…?Потеря души была бы вполне гуманна, не приходись видеть этого? — Мелькает в голове мужчины, он словно парализован. Его тело пронимает легкая судорога.
Говорят, люди перед смертью переживают всю жизнь, однако переживая долгие годы в Азкабане это все, память не являет картинДа и потерю души навряд ли можно считать смертью в самом верном ее смысле.?Прости? — Мелькает в голове, а дальше… Пустота.
Со стороны хорошо видно как медленно из приоткрытых губ появляется яркий белый огонек, подрагивая поднимается вверх… Душа прощается с миром в каждом своем угасании.
Далеко в Лондоне на постели в Больнице Святого Мунго садится Люциус Малфой, протягивает руку вперед… Ему, безумцу во всех отношениях, мерещится светлый призрак друга. Лейстрендж словно стоит перед ним – молодой и уверенный в себе – протягивает руку, улыбаясь… И друг улыбается ему в ответ.
— Тебя освободили? – Шепчет Малфой, но Рудольфус лишь отрицательно качает головой. До слуха доносится тихое, молитвенное ?Прости? и, ненадолго пришедший в себя блондин, осознает – это конец их эпохи. С прощанием его друга. Без сомнений – посмертным.
А затем Малфой снова откидывается на подушки, прояснившиеся на миг глаза стекленеют – только тихо текут слезы по щекам.Где-тоза Хогвартсом, на кладбище, созданном в назидание потомкам, никого нет в этот утренний час. К светлым магам, что похоронены в светлых ухоженных склепах ходят каждый день, не забывая ?героев?, а вот тропинка, уводящая на другую половину, за эти годы . Черные убогие могилки рядами так, словно нет никакой разницы между захороненными там магами. И ни к одной из могил никто не ходит.
Если бы кто-то и был там в это утро, то заметил бы призрак мужчины, коснувшийся одной из могил коротко, кивнув затем. Своему брату он не мог, да и не хотел оказывать больше почести, а просить прощения было не за что. За все уже уплачено.У другой он задержался, сел на колени, провел пальцами по фотографии, по резным буквам гласившим: Беллатриса Друэлла Лейстрендж.— Прости – шепнул призрак и встал. Ничто не шелохнулось на кладбище. Плита не отозвалась. Спустя секунду он уже был у иного постамента – того, что стоит чуть в стороне от всех, словно темным обелиском царапая небо... У обелиска лежат подвядшие цветы, и протоптана к нему дорожка в обход иных темных. У него застывает призрак, вновь повторяя это слово, но теперь вместе с ним легко склоняясь…Как когда-то склонялся пред живым.В далеком Лейстрендж-Холле, на кладбище, за разрушенным годами поместьем, у одной из свежайших гробниц призрак преклоняет колени пред отцом. И то же безумное слово.Лба спящего мирным сном любимого племянничка жены касаются пальцы, принося тоже извинение Лишь краем глаза замечает тень отца незаконнорожденный сын в далекой Франции, которому не суждено узнать правды о своем происхождении.Вздрагивает от легкого холода в стенах Азкабана девушка, которую считал племянницей…И белый призрак души погружается в темное существо дементора, ярко вспыхнув напоследок. Тело опадает на плиты в бессознательной судороге, существа вновь заползают в свои дыры… Бело небо над Азкабаном, серы стены тюрьмы. Солнце вышло из-за горизонта, начиная новый безумный день.
И только опытный ритуалист мог бы заметить то, что в коротком полете нескованной телом души не мог заметить ни дементор, ни кто-либо стоящий слишком далеко.
Лишь многим позже тело мага, как и тела его соратников, будет сожжено . Издалека людям, которые будут наблюдать за Азкабаном в это время, будет казаться, что горит что-то величественное,и большинство из них так и не поймет – сгорели останки прошлого. От тел останется много мусора, и его, вместе с изъятыми в свое время темными артефактами, отправят на дно. Среди прочего блеснет колечков виде змеи с пронзительно зелеными глазами.
Еще спустя год умрет в своей палате Люциус Малфой. Его похоронят в Малфой-мэноре, а на белом надгробии сын выведет дрожащими руками гравировку: ?последний маг ушедшей эпохи величия?. И это будет правдой.Ушла эпоха. Изменился мир.Отгремели последние великие сражения, длившиеся с век. Сломлен барьер традиций и старых устоев. К власти пришли люди демократических, новых взглядов, войной и кровью уничтожив инакомыслящих. Исчезли могущественнейшие артефакты, такие как медальон Слизерина или меч Годрика, пропали и знания о них. На долгие годы книги о высшей магии, артефактологии, ритуалистике, практической темной магии будут погребены в дальних углах библиотеки Хогвартса, архивах Отдела Тайн, да в домах немногих аристократов. Единственное место, где пускай под строгим контролем, но все еще будут их изучать – школа Дурмстранг, однако и она больше не выпустит темного мага. Ушла эпоха перемен, забрав с собой все остатки прошлых традиций, переворачивая лист на чистый белый. Магический мир словно повторяет ошибки маггловского, однако сам того не замечая.
Похоронены и дети, рожденные второй магической войной, дети выросшие и прошедшие все войны с Волдемортом… Упокоены дети войны. И пускай их жизнь была тяжела, немногие из выживших их потомков гордятся родством, помянут фамилии старых героев из чистокровных родов. Стерты легенды подобные Наследиям основателей. Воздвигнуты новые идеалы, новые светочи и новые герои.