IV. Docendo discimus (1/1)

Лань Чжань лежит в постели без сна и чувствует, как к горлу подступает паника. Он испытывал ее последний раз в далеком детстве, ложась по непривычному еще распорядку (девять вечера – пора в кровать) и боясь, что дядя застигнет его бодрствующим.Уже повзрослевший, Лань Чжань знает, что бессонницу не стоит терпеть: лучше встать и занять себя чем-нибудь. Обычно он читает, садясь за письменный стол, но сейчас книги все сложены в коробки, а планшет стоит на зарядке.Без Бичэнь, копошащейся в клетке или просто шумно дышащей во сне, в квартире мертвенно тихо, и, хотя часов у Лань Чжаня нет, ему кажется, что он слышит тиканье стрелок, отсчитывающих время до будильника. В восемь утра приедет машина, куда Лань Чжань погрузит коробки – их оказалось почему-то еще меньше, чем по приезде, – чтобы перевезти на новую квартиру. Вечером он заступает на суточное дежурство, и шансов, что между этими делами удастся подремать, практически нет.В голове раздается голос известного сомнолога, чью лекцию он посетил когда-то на первом курсе: не стоит создавать в мозгу ассоциацию между местом для сна и местом, где тебе плохо. Завтра место для сна будет уже совсем другим, но Лань Чжань все равно встает.Вечером, прежде чем свернуть спортивный коврик и убрать его, Лань Чжань расслабленно позанимался йогой и недолго помедитировал. Но это не помогло обуздать беспорядочный поток мыслей.Ему почему-то представляется, что сказал бы на это доктор Вэй. ?Девочка моя, ты называешь это беспорядочно? Тогда большинство, по-твоему, живёт вообще не приходя в сознание??Он хмурится: возникший образ слишком реалистичен.Глаз все ещё цепляется за пустоту там, где обычно стоит клетка с Бичэнь. Мысленно Лань Чжань возвращается к прошлому понедельнику, когда он отвез крольчиху брату.– Ты уверен, что мне не стоит говорить с дядей? – прямолинейно спрашивает брат, подливая ему чаю. Чай для Лань Сичэня такая же важная часть жизни, как для Лань Чжаня – кофе.– Абсолютно уверен, – кивает он. – Так будет честно и справедливо.Он так и не решается сказать – ни тогда, ни после, – что в содержание входил также кредит на его образование, который сейчас ему не по средствам.Что к содержанию у дяди, в принципе, сводится все.– Я не буду мешать твоей работе в клинике, – обещает дядя, будто одаривает великой милостью. – И когда ты передумаешь, двери моего дома будут снова для тебя открыты.Все прошедшие полторы недели Лань Чжань слишком занят, чтобы вспоминать о разговоре во всех подробностях. Листает объявления, ездит смотреть квартиры и комнаты, прикидывает, сколько времени будет занимать теперь дорога до клиники. Не вполне доверяя мобильным приложениям, расчерчивает в молескине – последнем – графы нового бюджета и подписывает, где и сколько заработать денег. Ищет подработки – прислушивается к разговорам тех ординаторов, для которых не стало шоком то, что за обучение предстояло платить им самим.Позже, договорившись в паре мест, Лань Чжань обновляет распорядок дня. Выкроить на сон восемь часов ему так и не удаётся.И лишь теперь он, замедлив гонку, понимает, как больно ранило дядино ?когда?.Лань Чжань трет глаза и запускает пальцы в отросшие длиннее привычного волосы. Он не боится переезжать: дядя забрал их с братом из родительского дома резко, сочтя, что после всего случившегося детям там жить неуместно, а больше Лань Чжань ни к какому месту так и не прикипел. Но почему-то сердце сейчас бьётся бешено, и от его стука тяжело дышать.Он плотнее обхватывает голову руками и вновь мысленно возвращается к тому, что проложило границу между дядей и ним, – к отделению общей терапии.– Почему ты так за это цепляешься? – спрашивает дядя, еще не выйдя из себя и делая вид, что действительно старается понять племянника.Плохо, что у Лань Чжаня нет на это ответа.– Лучший на курсе! Лучший! Такой талант, такой потенциал! И ради чего? – Дядя понижает голос, не хочет вмешивать в разговор Лань Сичэня, но лицо его уже неровно покрыто красными пятнами.Лань Чжань теряется. Дядя не знает – да и никто, кажется, не знает, – что многие дисциплины в университете он брал измором, так же, как в школе – алгебраические формулы. С той лишь разницей, что к математике он испытывал отвращение, а к медицине – нет. Стоит ли тогда идти так далеко?После перерыва в несколько лет дядин контроль давит на него, как могильная плита, но избавление от него не приносит с собой облегчения.– Чжань-Чжань! – придерживает его за рукав пальто брат. – Ты точно не хочешь мне ничего сказать?Лань Чжань смотрит на него в упор и ощущает, как на языке роятся бесконечные вопросы.Сичэнь, почему ты так легко выносишь характер дяди? Так непринужденно отклоняешь от себя проявления его гнева? Почему его тень не нависает над тобой, как это происходит со мной? Почему тебе не приходится притворяться тем, кем не являешься, чтобы он признал тебя частью семьи?Почему ты можешь говорить о родителях, пусть с грустью и болью, а у меня до сих пор сдавливает горло и пропадает голос?Вместо этого он улыбается – получается даже не совсем фальшиво – и произносит:– Жаль, что мы так мало прожили снова в одном штате.Если бы не переезд брата, Лань Чжань, возможно, оставил бы у него Бичэнь насовсем.С этой мыслью он наконец проваливается в мутный сон.Светает.┈───?───┈Как обычно, дни между Днем Благодарения и Рождеством проносятся незаметно. Вэй Ин, хоть и провел первые десять лет жизни в Китае, а в США вырос в сплоченной диаспоре, отмеряет время американскими мерками.В череде одинаковых серых и промозглых дней ему приходится напрягаться, чтобы отслеживать изменения в коллективе. Ординатор – любитель фастфуда – повадился сбрасывать часть обязанностей на медсестер. Хорошенькая онколог носит подозрительно свободные платья и вся светится от счастья. Старушка, каждый декабрь ложащаяся к ним в отделение, в этом году не радует клинику своим присутствием, и Вэй Ин кротко надеется, что у нее все хорошо. А протеже главврача Ланя отчего-то решил отпустить волосы, так что теперь они прикрывают уши – несомненно, эта перемена самая важная.Но также определенные усилия необходимо прикладывать, чтобы кое-что оставалось неизменным.– Хлоя, курочка, перестань чистить перышки, у меня к тебе есть дело…– Завтра на лекции некоторым из вас лучше не попадаться мне на глаза, но кому именно – пока не скажу…– Джош, ты откачал воду из брюшной полости, как лох, я давно не видел такого позора.И разумеется…– Лань Чжань, девочка моя, я понимаю, ты не хочешь греть руки об меня, но умоляю, сделай с ними что-нибудь! Еще одна жалоба! Пройдет немного времени, и родственники какого-нибудь дементного старичка подадут на тебя в суд за истязания…В столовой он садится напротив Мянь-Мянь и стойко выносит ее осуждающий взгляд.– Нет, мне это никогда не надоест.┈───?───┈В комнате отдыха переполох: Сильвия, подруга Мянь-Мянь еще из колледжа, объявляет о помолвке. Женихом оказывается не кто-то, а пациент, которому доктор Вэй в прошлом году выбил квоту на пересадку почки. В клинике все прекрасно помнят эту историю, а новички узнают ее первым делом.Вэй Ин щедро записывает себе в заслуги устроенную личную жизнь Сильвии. Сильвия славится своим покладистым характером и мягкой улыбкой, которая обезоруживает даже самых вздорных ипохондриков. Вэй Ин не знает никого, кто плохо бы к ней относился, и подозревает, что таким людям стоит основательно от него прятаться. Все, кто оказывается в тот момент в комнате отдыха – чтобы поесть впервые за сутки или хотя бы на десять минут отрешиться от проблем за просмотром сериала по телику, – собираются вокруг нее, чтобы поздравить. Мянь-Мянь виснет на шее у подруги с такой радостью, будто ей самой сделали предложение.В помещении царит гул от радостных голосов.Только один человек кажется лишним. Интерн Лань сидит за письменным столом и, не поворачивая головы, заполняет отчет. Вэй Ину хочется растормошить его: ?Эй, парень, оторвись ты от бумажек хоть на секунду! Все равно твои отчеты настолько безупречны, что я их давно не читаю!?Разумеется, это не так: доктор Вэй иногда заглядывает в них одним глазком, в то время как над докладами других проводит много времени, исчеркивает все красным и возвращает большинству ординаторов.И, кстати, Вэй Ин давно не считает его недоумком и бездарем, которого дяде пришлось срочно пристраивать к себе.Но почему-то, когда Вэй Ин открывает рот, слова, вылетающие оттуда, будто бы принадлежат злейшему врагу.– Лань Чжань, девочка моя, а ты знаешь, что у персонала клиники больше всего шансов обзавестись семьей только на работе? А все уже и так знают, какой ты неприступный бука. Так что лучше тебе быть милее с пациентами, иначе замуж за тебя вообще никто не пойдет…Он прикусывает язык, но поздно. Остается радоваться, что никто не стал натужно смеяться явно неуместной издевке.Интерн Лань не оборачивается, и Вэй Ин не видит выражения его лица. Но замечает, как тот выпрямляется и напрягается, как вена, из которой берут кровь.В комнате становится внезапно очень тихо, даже телевизор, который пожилая медсестра снова включила почти на полную мощность, звучит как будто издалека.И слышится треск: ручка, зажатая в тонких пальцах интерна Ланя, ломается пополам. Он мгновенно отшвыривает ее на стол, и чернила заливают идеальную, кропотливо выполненную работу.Интерн Лань, бледнее обычного, встает и, прокладывая себе дорогу через врачей и медсестер, вылетает из комнаты отдыха, оглушительно хлопнув дверью. На спинке стула, за которым он сидел, и на дверной ручке, остаются синие следы пальцев. Вэй Ин рассеянно думает, что можно звать криминалистов, чтобы те сняли отпечатки.– Очевидно, за меня тоже никто замуж не пойдет, – выдыхает он и следует за интерном.Однако в длинном коридоре, растянувшемся, как рукав старого свитера, Лань Чжаня уже не видно.Они встречаются на вечернем обходе, чернила уже сведены с кожи, и Вэй Ин изменяет себе и не находит достаточно смелости, чтобы попросить прощения при всех.┈───?───┈Вэй Ин уверен, что Лань Цижэнь порвет за своего племянника. Пусть тот и не кажется стукачом или маменькиным рохлей, который чуть что прячется за чужую спину, слухи о безобразной сцене просачиваются из коридоров клиники в палаты пациентов и кабинеты администрации. Когда на электронную почту Вэй Ина приходит письмо от штатного адвоката, он почти уверен, что за ним последует выговор от взбешенного главврача или, чего похуже, комиссия по этике. Однако Вэй Ину всего лишь нужно заглянуть в отдел кадров, чтобы уточнить какие-то вопросы по его договору, связанные с увеличившейся нагрузкой.С кадровичкой, хорошенькой вьетнамкой, он знаком давно и перебрасывается парой слов. Сюрприз оказывается приятным: к Рождеству ему перечислят бонус за руководство ординаторами.– Тхи Туи, лапочка, а можешь мне дать на секунду дело Лань Чжаня?Вэй Ин всю жизнь следует импульсивным решениям, которые, подобно молниям, вспыхивают в его мозгу. Вот и сейчас его одолевает, тянет, словно воспалившийся аппендикс, предчувствие, будто ему жизненно необходимо посмотреть дело интерна Ланя.– Только тебе и могу, – Тхи Туи смеется, и азиатский акцент становится особенно заметен.Вэй Ин быстро пролистывает его – взгляд спотыкается об официальное ?Чжань Лань?, а после – останавливается на возрасте. Он вспоминает, как в первый день знакомства Лань Чжань показался ему ровесником. Потом это ощущение забылось, но теперь совершенно неожиданно выясняется, что оно было почти верным. Ведь разница в пару лет не кажется существенной по сравнению с тем, какие желторотые юнцы приходят в ординатуру – и с каждым годом становятся как будто все моложе, неопытнее и инфантильнее.Вэй Ин не знает, что хотел найти, но окончательно перестает понимать что-либо. Молодой человек из врачебной династии начинает так поздно и с самых низов, работает под началом собственного дяди, но тот спрашивает с него больше и строже, чем с остальных, и совершенно не заботится о том, что некий доктор Вэй называет его племянника своей девочкой.Вэй Ин вспоминает, как старик Лань восторгался племянником в начале ординатуры, и только качает головой.– Черная кошка между ними, что ли, пробежала…– Что ты говоришь? – бросает через плечо Тхи Туи.– Ничего! – смеется Вэй Ин. – Спасибо, дорогая, люблю до луны и обратно!Он возвращает дело кадровичке.Сам того не желая, он ломает голову, пытаясь найти недостающий кусок мозаики.Но, возможно, все Лани ебанутые.┈───?───┈– Интерн Аддингтон! – рявкает Вэй Ин, стараясь звучать как можно более грозно. – Если я узнаю, что вы продолжаете подрабатывать на стороне, то отстраню вас от практики!Несчастный интерн переминается с ноги на ногу, остальные испуганно перешептываются между собой.– Вам не хватает нагрузки в клинике? Так я могу поставить вас на несколько ночных смен подряд! Тогда хотя бы буду знать, что именно я ответственен за ваше переутомление и, следовательно, за смерть всех ваших пациентов!Самому себе хочется отвесить пощечину.– Да, я понимаю, что не у всех есть богатенькие родичи, которые обеспечивают всем вплоть до трусов, но это касается каждого: кого ловлю на подработках, того отстраняю.Жестом он показывает, что собрание окончено.Интерны не спешат расходиться, словно им нужно время, чтобы прийти в себя от разноса и угроз. В суматохе Вэй Ин замечает тяжелый взгляд интерна Ланя, но он смотрит не на руководителя практики, а куда-то сквозь него, словно пропустил язвительный намек мимо ушей. Его окликает кто-то из однокашников, и Вэй Ин даже замечает, как по губам Лань Чжаня скользит улыбка, но взгляд от нее не становится мягче или теплее.Лань Чжань как будто стал совестью клиники.Или одного конкретного врача.┈───?───┈До Рождества остается неделя. По счастливой случайности у Вэй Ина и Мянь-Мянь совпадает выходной, и они отправляются в центр – закупаться подарками.В тот день выпадает снег, и они позволяют себе прогуляться по бульвару, прежде чем зайти в торговую галерею. В лицо Мянь-Мянь прилетает снежок, брошенный кем-то из подростков. Она, смеясь и ругаясь одновременно, отряхивается, но снег на ресницах остается, делая ее похожей на героиню нового мультика, о котором трещат все пациенты детского отделения.Если в семье Цзян действует строгое правило не говорить о работе, то с Мянь-Мянь нет даже потребности вводить что-то подобное. Вэй Ин не перестает удивляться тому, как у них это получается – видеться в клинике чуть ли не каждую смену, бок о бок заниматься пациентами на протяжении многих часов, наблюдать жизнь друг друга неотрывно, но всегда, совершая вылазки куда-то, находить интересные темы для разговоров.Впрочем, сам подступающий праздник располагает к этому. Они шутливо спорят об обществе потребления: Мянь-Мянь ведет себя как разумный покупатель, а Вэй Ин охотно ведется на огромные скидки и сомнительные в плане выгоды акции. Пока она тщательно и придирчиво выбирает палетку теней для сестры, он успевает нагрести три бьюти-бокса (Яньли, госпоже Цзян и… ну, третий шел в подарок, а уж пристроить его Вэй Ин всегда сумеет), несколько бомбочек для ванны и полфунта мыла ручной работы.Позже Мянь-Мянь покупает книжку-раскраску для племянницы, а Вэй Ин оформляет доставку огромного динозавра на дом к Яньли и Цзысюаню, а лишь расплатившись, задумывается, влезет ли игрушка, превосходящая размером его шестимесячного племянника, в детскую кроватку.С Цзян Чэном они давно договорились о подписке на некоторые медицинские издания, но Вэй Ин не может пройти мимо глобуса-бара.Наконец, устраиваясь за столиком в кофейне, он заявляет, что угощает Мянь-Мянь.Но каким-то образом разговоры о работе начинают витать над их столиком, как пар, исходящий от горячего какао Мянь-Мянь.– Ты несправедлив насчет подработок, – наконец, произносит она. – Вспомни себя в их положении.– Да знаю! – беспомощно восклицает Вэй Ин. – Но я должен выражать официальную позицию клиники, а вернее ее главврача!Взглядом Мянь-Мянь показывает, что Вэй Ин звучит неубедительно.– Я закрываю глаза изо всех сил, правда! Но он уж как-то совсем глупо попался…Мянь-Мянь звонит старенький отец, и, пока они разговаривают, Вэй Ин вспоминает, каким скандалом обернулось его собственное поступление. Тогда госпожа Цзян, и без того едва его терпевшая, заявила мужу, что у нее только двое детей и она готова вкладываться только в их образование. Дядя Цзян же отвечал, что он обещал его погибшим друзьям заботиться о Вэй Ине, как о родном, и не допустит ситуации, что Чэн-Чэн и Яньли построят карьеру, а Вэй Ин пойдет официантом или разносчиком пиццы.В последний раз Вэй Ин разговаривал с мачехой накануне поступления. Он уверял ее, что выбьет все возможные гранты и стипендии, а затем, едва начав работать по специальности, вернет оставшийся долг семье Цзян.Вэй Ин невольно вспоминает тридцатичасовые смены, после которых шел водить скорую, а по возвращении домой писал рефераты и эссе нерадивым студентам. Пожалуй, не это было самое сложное. Тяжелее всего было вынести отсутствие Цзян Чэна в его жизни – тогда они долго не разговаривали и не встречались. Все годы, что Вэй Ин рос в семье Цзянов, он делал вид, что Цзян Фэньмян одинаково относится к обоим сыновьям, а вовсе не выделяет приемного. Цзян Чэн же притворялся, что его мать просто несколько своеобразно выражает отношение к приемышу, а вовсе не пытается выжить его из семьи. После того скандала отрицать очевидное больше было невозможно. Им обоим потребовалось много алкоголя, чтобы помириться, хотя они и не ссорились.– Будь таким невнимательным, каким только можешь, – мягко просит его Мянь-Мянь, убрав телефон в рюкзак. – И, кстати, когда ты перестанешь задирать своего интерна? Ты знаешь, про кого я. Ведешь себя с ним, как мальчик, который дергает девочку за косы. У Вэй Ина имбирный мокко идет не в то горло.– Я-то? Мянь-Мянь, как ты можешь так говорить!.. Ты вообще помнишь, с чего у нас с тобой все начиналось?Мянь-Мянь фыркает.Тогда Вэй Ин сам был интерном и еще не знал о существовании клиники Лань Цижэня. Мянь-Мянь, сама вчерашняя выпускница курсов для медсестер, помогала освоиться ему на новом месте. Конечно, не только ему, но ценили ее помощь не все.Другая стажерка, которую в группе не любил никто, включая руководителя ординатуры, но которая была неприкосновенной из-за связей, в порыве ярости бросила в Мянь-Мянь шприц, наполненный кровью, которую только что сама забрала для анализа у пациента с подтвержденным сифилисом. Мянь-Мянь, всегда смелая и бойкая, оцепенела, но Вэй Ин, оцарапавшись, успел отбить шприц до того, как игла вонзилась в ее щеку (или в глаз, но об этом он предпочитал не думать). Вскоре та стажерка и вовсе забрала документы, заявив, что медицина – дело грязное и пошлое, и скорее всего не пропала, будучи протеже большой шишки. Но тогда Вэй Ин вовсе не задумывался о том, что последует за таким поступком. Он закрылся с плачущей Мянь-Мянь в подсобке и утешал, как мог: обнимал, гладил по волосам, говорил, какая та девица дура. Но помогло лишь одно: он сам не ожидал этого от своего тела, но, прижавшись слишком тесно, Мянь-Мянь вдруг затихла, а затем прыснула, хлопнув его по плечу.Она была не против, он тоже, но резинки ни у кого не оказалось, а анализ Вэй Ина на сифилис, разумеется, еще не был готов.Они наверстали упущенное позже, когда Вэй Ин превентивно пропил курс антибиотиков и приучился всегда носить с собой презерватив.Их хватило на несколько месяцев, но, уходя в более престижную клинику, Мянь-Мянь замолвила словечко и за него. Так он оказался под началом Лань Цижэня, а Мянь-Мянь и в новом коллективе продолжили называть прозвищем, которое дал ей Вэй Ин в первые дни знакомства.Теперь у нее был парень, который сделал ей предложение, но свадьбу они отложили до лучших времен.Она мечтала о дочке, точнее, была уверена, что непременно родит дочку.Она знала Вэй Ина как никто другой.Он хотел, чтобы она ошибалась.– Я еще не отскорбел положенное по Вэнь Цин, – хмыкает Вэй Ин. – Интерн Лань может спать спокойно.┈───?───┈Вэй Ин радуется, что успел выбраться с Мянь-Мянь за подарками до того, как в клинике началось… то, что обычно начинается накануне Рождества.Рождество – это не только праздник.Точнее, для персонала клиники это был совсем не праздник.Первые ласточки – а вернее, буревестники, – появляются в середине декабря. Старики и старухи, родственники которых внезапно решают, что тем срочно необходимы медицинские процедуры, обследование, лечение. Они оставляют своих дорогих бабушек, дедушек, тетушек и дядюшек на попечение докторам, а сами появляются хорошо если до следующего года.Отделение геронтологии не справляется с наплывом пациентов, и общая терапия берет удар на себя.Старики, от которых устали домочадцы, это полбеды.Хуже становится к сочельнику.К концу года все подводят итоги. И Вэй Ину иногда кажется, что некоторые заходят в этом чересчур далеко. Слишком много смертей походят на осознанный выбор.Урывая минутку, чтобы закинуть себя еду из столовой, он невольно вспоминает, как праздновал Новый Год, живя с родителями в Китае. Интересно, там врачи также вешаются? Делая последний глоток кофе – горячего настолько, что Вэй Ин почти не чувствует вкуса, – приходит к выводу, что коллегам приходится, пожалуй, еще хуже.Рождество – это время, когда отсеивается большинство тех из ординаторов, кто сомневался или надеялся, что привыкнет. Вэй Ин не осуждает никого. Чем раньше они поймут, что это – не их, тем лучше. Хотя клинике сейчас нужны каждые рабочие руки, такое решение – наилучшее для всех.В этом году клиника также несет потери. Ординатора Ланя, к удивлению Вэй Ина, в числе сдавшихся нет.Вэй Ин находит откуда-то силы и время, чтобы наблюдать за ним. Сейчас он – холодный, замкнутый и сдержанный, – не кажется странным или неуместным в клинике. Мянь-Мянь все чаще говорит, что медсестры без ординатора Ланя как без рук.Когда Лань Чжань разговаривает с пациентами, черты его лица как будто смягчаются. Он хмурится, но не чтобы выразить недовольство, а чтобы показать, что внимательно слушает.Вэй Ин замечает, что одним своим присутствием Лань Чжань успокаивает людей. И те, кому действительно плохо, не жалуются на холодные руки.Немногословный – боже, да он ни разу не огрызнулся на все подколки! – он вдруг оказывается идеальным кандидатом для того, чтобы сообщать плохие вести пациентам или их родственникам. Как будто принимает на себя все эмоции, которые ищут выход, скрадывает их. Он действует как обеболивающее: людям кажется, что им не так плохо, когда они пообщаются с ним, пусть это лишь кратковременный эффект.– Лань Чжань! – окликает он ординатора, ловя себя на том, что хочется назвать его детским ?Чжань-Чжань?. – Это какой раз, восьмой или девятый, когда ты выходишь пообщаться с родственниками? А, неважно. Оставь. Пусть пойдет Хлоя, будет от нее хоть какая-то польза.– Я могу с этим справиться, – бесстрастно возражает Лань Чжань.Вэй Ин смотрит сквозь пелену усталости на его застывшее лицо и вздыхает.– Знаю. Но не должен. Даю тебе полчаса, чтобы передохнуть.Когда через три минуты Вэй Ин заходит в ординаторскую, он видит, что Лань Чжань крепко спит, свернувшись калачиком. Будто защищаясь от чего-то.Бессонные ночи не щадят никого. В девять вечера в Сочельник заканчивается его смена, начавшаяся ровно двадцать четыре часа назад, и Вэй Ин просматривает отчеты и прочие документы. Шесть умерших пациентов за сутки. Он качает головой, но вспоминает, что бывает куда хуже. Потом присматривается. У троих из них лечащим врачом был Лань Чжань. Эти же трое умерли в течение одного часа.Вэй Ин отбрасывает эти документы и прячет лицо в ладонях.Он выходит из клиники и первое, что видит в потоке людей, снующих туда-сюда по грязи, это ординатор Лань, прислонившийся к стене. Сначала Вэй Ин не верит своим глазам, но они никогда еще не подводили его. Ординатор Лань курит, делает долгие затяжки, но практически не выпускает дым из легких.Вэй Ин чувствует, как сосет у него под ложечкой. Он хочет отряхнуться и поспешить домой – вернее, хотел, – но в следующий миг ординатор Лань тушит окурок о собственную ладонь и достает новую сигарету.Вэй Ин вспоминает собственные слова.Недоумок.Бездарь.Ничтожество.Девочка моя…Он сделал все, чтобы Лань Чжань их услышал.Он набирает полные легкие воздуха и направляется к ординатору.– Лань Чжань, – трогает невесомо за плечо. – Лань Чжань, так случается. Через такое проходит каждый врач. – Он глотает слово ?настоящий?, ему кажется, что оно прозвучало бы лицемерно и фальшиво. – Если и соберут комиссию, это будет чистой формальностью…Лань Чжань оборачивается на него не сразу. Его лицо кажется витражом, пошедшим трещинами.– Мне не нужны комиссии, чтобы знать, в чем я виноват.Лань Чжань – сам себе комиссия.– Знаю, Лань Чжань, знаю. Но тебе придется с этим справиться. Так или иначе.Взгляд, которым, наконец, одаривает его Лань Чжань, все такой же тяжелый. Но в нем нет ни надменности, ни высокомерия – только одна усталость.Лань Чжань прикрывает глаза, и губы его подрагивают, будто он хочет что-то сказать. Но тишина между ними тонет в гуле, который, словно живое существо, клиника издает сама по себе.