V. Scio me nihil scire (1/1)

Когда Лань Чжаню исполняется лет двенадцать, он впервые услышит от дяди про ?плохую компанию?. Тот так хмурится и наставляет племянников не связываться с ?плохой компанией?, что Лань Чжань даже не сразу понимает, что это значит. Ему кажется, где-то в мире бродит та самая ?плохая компания? — вполне конкретная, чем-то насолившая дяде или, быть может, наоборот, обиженная им. И больше всего на свете она мечтает сделать плохо дяде, связавшись с Лань Чжанем или Лань Сичэнем и испортив их.Тот факт, что Лань Сичэнь достиг возраста любви к шпионским фильмам, делу не помогает, а только ухудшает его.Дядя отдает их с братом в лучшую частную школу. Личный шофер, отвозящий их по утрам и забирающий после уроков, преподаватели с внушительным портфолио, строгая форма с гербом, старинное здание со шпилями, смахивающее на неоготику… и точно такие же одноклассники, дети преуспевающих родителей.То, что плохой компанией могут оказаться даже они, Лань Чжань не понимает. Поначалу.Поначалу все они еще дети.В классе быстро формируются и так же быстро распадаются группки друзей, но Лань Чжань не входит ни в одну. Ему мало интересны другие дети и их игры. Зато завораживают такие вещи, как вечно молчаливое фортепиано в зале школы, где проходят мероприятия. Шахматы, в которые играют старшеклассники, устроив кружок прямо посреди коридора на переменках. Загадочные переливы иностранных языков. Неказистые декабристы на подоконниках, внезапно выпускающие яркие цветы холодной зимой. Замечающая это учительница советует Лань Цижэню отдать племянника в какой-нибудь кружок или нанять репетиторов. Лань Цижэнь, чья очень выборочная приверженность китайским традициям даже спустя много лет остается загадкой для племянников, отдает его играть на гуцине.Но все дети вырастают, и лет с двенадцати Лань Чжань замечает перемены в одноклассниках. Сбившись в стайки, они давятся, но курят за школой. Шуршат чипсами под партами в классах, впервые пробуют алкоголь, добытый контрабандой с помощью чьего-то старшего брата (уж точно не старшего брата Лань Чжаня). Обсуждают девчонок, делая такие жесты, о которых Лань Чжань лишь позднее узнает, что они неприличные. Подворовывают в магазине — по мелочи, все леденцы да банки с газировкой. Будто обычные дети. Будто их родители не могут купить весь магазин целиком по щелчку пальцев.Лань Чжань наблюдает за этим со стороны — с удивлением. Непониманием. Обидой, что происходит что-то неясное, что-то, частью чего он не является и… не может стать?Обо всем непонятном (ладно, почти обо всем) он спрашивает брата — это надежнее, чем дядю. Дядя краснеет и кашляет, пытается отделаться пустыми глупыми фразами про то, что тот еще маленький. Или, может, сам до конца ничего не знает? Лань Сичэнь не говорит глупостей, а снисходительно посмеивается, сажает брата себе на колени, будто ему все еще шесть лет, и рассказывает все.Про курение за школой, про алкоголь, про энергетики, про содержание сахара в газировках, про фастфуд и про воровство. Про девчонок не рассказывает.— Тебе еще рано, — мягко говорит Лань Сичэнь. И добавляет, что расскажет позже.Сначала Лань Чжань злится. Потом вопрос становится лишним.Плохая компания находится и в выпускных классах, и в университете. В медицинском все воспринимается… иначе.На алкоголе Лань Чжань быстро ставит крест — на любом, даже на пунше на студенческих вечеринках, где неожиданно оказываются рады даже ему, замкнутому тихоне, не особо заинтересованному в любых человеческих коммуникациях. К этому времени он успевает попробовать алкоголь — пьет впервые с братом и теряет над собой контроль с первого же глотка. Наутро брат с улыбкой рассказывал, какие глупости творил Лань Чжань. Лез обниматься к лошадям, катающим туристов в центре города, пытался играть с Лань Сичэнем в салочки и расплакался, когда увидел вывеску какого-то паба с курицей. Потому что ?птичка никогда не сможет улететь?.С похмелья болит голова, и Лань Чжань отворачивается лицом к стене. Он не уверен, что говорил о курице.Курить его учит в девятнадцать двадцатипятилетний поэт на балконе с видом на Сену. Дядя отправляет Лань Чжаня в поездку по Европе без обратного билета и с неограниченным запасом высылаемых денег. Лань Чжань считает, что не заслужил этого. Как минимум потому, что сейчас должен находиться в кампусе, а не в Париже. Чувствует какой-то подвох: дядя никогда раньше не давал поблажек. Честно говоря, вместо перелетов и осмотра достопримечательностей ему хочется лишь лежать на кровати и смотреть в потолок.Двадцатипятилетний поэт прикуривает сигарету и дает понять, что порой лежать на кровати и смотреть в потолок приятнее вдвоем.Лань Чжань смотрит лишь на него и не знает, умирает он или возрождается к жизни.Он закашливается, но двадцатипятилетний поэт улыбается очень нежно и говорит, что ему идет курить. А потом фотографирует Лань Чжаня на пленку.— Ты очень красивый, знаешь?Лань Чжань отвечает честно:— Нет.Поэт смеется. Он верит, что Лань Чжань кокетничает. Утром он сварит Лань Чжаню воронку на Эфиопии, и это будет первый раз, когда тот выпьет черный кофе.К энергетикам он обращается в университете. Ненадолго: поначалу кажется, что они помогают и делают жизнь легче. Можно сократить количество сна в сутках часов до трех, а потом чувствовать себя хорошо. Или чувствовать себя хорошо сначала — ночью, отдаляя время сна, когда надо выучить огромный объем материала на семинар. Правда, потом становится хуже, и Лань Чжань с присущей ему дотошностью начинает изучать этот вопрос. Оказывается, что в энергетиках больше вреда, чем пользы. Что, если спать по восемь часов в сутки, то знания задерживаются в памяти лучше и на более долгий срок.От газировок и фастфуда отказывается сразу — ему просто не нравится вкус. Однокурсник, с которым как-то зашла об этом речь, называет его занудой. Не для того, чтобы обидеть. Это констатация факта, и Лань Чжань на это не обижается. Он ест безвкусный рис и брокколи и внимательно следит за кофеином, потребляемом в течение дня. Кофеин — единственная его слабость.А в двадцать один воровство леденцов сменяется воровством презервативов.Ворует не он — парень, с которым они познакомились в клубе. Уже у самых дверей квартиры они вспоминают, что чуть ранее кое о чем забыли. На первом этаже есть круглосуточный магазин, и Лань Чжань отказывается идти туда за презервативами и отправляет своего нового знакомого, строго отчеканивая:— Я там покупаю хлопья.Парень смеется. Он не поэт, и с балкона Лань Чжаня открывается вид не на Сену, а на парк. Нельзя иметь все сразу. К тому же, смеется он мелодичнее поэта.Лань Чжань не успевает понять, то ли у него не было денег на презервативы, то ли он забыл, что не брал их с собой. Парень влетает в подъезд и громко шепчет, мол, его едва не поймали, но затем вжимает Лань Чжаня всем своим телом в стену, и ему становится плевать.Именно так, дядя: плевать.Так выражаются те, кто связался с плохой компанией?Интересно, что бы сказал дядя, увидев его теперь? Ворующим туалетную бумагу в клинике?Лань Чжань не может сдержать горькой ухмылки, пока прячет ее в своем рюкзаке.Дядю точно хватил бы удар.Лань Чжаня тоже хватает удар — в один момент.— Я не знаю, девочка моя, — нараспев произносит Вэй Ин, стоя в дверях туалета, — что у тебя с дядей происходит… — театральная пауза. — Но можно хотя бы не палиться?Лань Чжань вздрагивает и отшатывается от рюкзака. Вэй Ин осматривает его с головы до ног таким взглядом, что Лань Чжань мог бы подумать — если бы не знал доктора Вэя! — что тот его раздевает. В голове успевает пролететь тысяча разных отмазок, но по-настоящему не подходит ни одна.— Во-первых… ай-ай-ай, ну как же тебе не стыдно, благородный господин! — ахает Вэй Ин. Тоже театрально. Отстраняется от дверного косяка, на который опирался, и плотно прикрывает дверь. — Во-вторых…Лань Чжань сжимается в ожидании выговора.— …лучше делать это в туалете на третьем этаже западного крыла. Там обычно очень мало народа, тебя никто не поймает. А тут постоянно кто-то околачивается. Уборщицы вообще, если увидят, сдадут тебя с потрохами, я вот как-то по мокрому прошел в грязных ботинках — еле в живых остался…— Что?..— По мокрому, говорю, не ходи, не повторяй ошибок стариков!За целую неделю в туалете на третьем этаже западного крыла Лань Чжаню действительно никто не встречается.В следующий раз доктор Вэй поджидает его в столовой. Или не поджидает — может, Лань Чжаню всего лишь кажется. Ему много чего кажется. Он бодрствует уже тридцать часов, но считает, что может продержаться и дольше, будто бы забыв обо всех статьях о пользе здорового сна. Его пациенту из третьей палаты после операции стало хуже, и Лань Чжань не имеет права спать, пока не решит, что делать.Вэй Ин подбирается к нему в очереди, беспардонно растолкав других врачей, и вдруг шепчет на ухо:— Чайные пакетики.Лань Чжань оборачивается и удивленно смотрит на него. Это новое прозвище для ординатора?— Чайные пакетики, девочка моя.А, нет.Затем Вэй Ин протягивает руку и очень просто — и незаметно — прихватывает три пакетика вместо одного. Кладет их на подносе так, что кажется, будто пакетик один. Лань Чжань вспыхивает, поняв намек, но сам не делает ничего.Может, работники столовой недостаточно внимательны. Или даже не подозревают, что кто-то решит украсть такую мелочь.Заплатив за обед, Лань Чжань идет за самый дальний столик, чтобы немного почитать — в поисках хоть какой-то информации, какой-то зацепки, способной помочь пациенту. Вэй Ин беспардонно садится рядом. Столик маленький, рассчитанный на двоих, и когда доктор Вэй закидывает ногу на ногу, то ненароком касается ею колена Лань Чжаня. Чайные пакетики он небрежно кладет на поднос ординатора.— Не нужно… — начинает было Лань Чжань, ощущая, как его затапливает стыд (и что-то еще, совсем… неопознанное), но Вэй Ин перебивает:— Ш-ш-ш! Дай руководителю практики почитать.И достает телефон. Теперь Лань Чжаню неприятно еще и из-за того, что Вэй Ин опередил его, что последнее слово осталось за ним.Вэй Ин ест много и громко — совсем некультурно. Будь он воспитанником Лань Цижэня, тот бы отчитал его и оставил на неделю без игр (шахматы и теннис). Посмеивается, пока читает что-то в телефоне — или, быть может, листает смешные картинки, думает Лань Чжань. Доедает первый и уходит относить поднос, оставив на столе телефон.Лань Чжань честно не хочет заглядывать в экран. Он чтит личное пространство других людей и никогда не занимался такими вещами, но все получается само собой — телефон начинает вибрировать и звонить. Лань Чжань растерянно оглядывается, но Вэй Ин успел завести беседу с заведующим отделением педиатрии, прерывать их будет невежливо. Короткий взгляд на телефон — будто это домашний зверек, которого надо как-то успокоить.На экране высвечивается фото контакта — немного смазанное селфи с красивой девушкой. Вэй Ин целует ее в губы, а на фоне мерцает закат. Телефон звонит еще несколько секунд, а потом девушка сбрасывает звонок. Далее она вроде как присылает смс, но Лань Чжань уже отводит взгляд.Вэй Ин — настоящий, осязаемый, пахнущий плохим пережаренным кофе — подходит к столику.Лань Чжань хочет сказать, что ему звонили, но почему-то не может подобрать слов. Вместо ?доктор Вэй, ваш телефон звонил? или ?доктор Вэй, ваша девушка звонила? внезапно вырывается нечто совсем иное — злое и язвительное:— Очень романтично.Вэй Ин смотрит недоуменно, но Лань Чжань уже порывисто встает из-за стола и уходит. Только за пределами столовой он вдруг спрашивает самого себя: а чего ты ожидал?В самом деле — чего?┈───?───┈Когда Вэй Ину исполняется двенадцать лет, одноклассники бьют его за школой.Дети бывают очень жестоки, но Вэй Ин не ожидает, что настолько. Над ним посмеиваются из-за того, что по-английски он говорит с акцентом — детство в Китае сказывается, — что он ходит в обносках брата, что не шарит в том, в чем должны шарить двенадцатилетние дети. Он честно старается не нарываться лишний раз — не из-за них, но из-за мачехи, которой не надо так уж много причин для ненависти к нему. Из-за Цзян Чэна, который лезет со своими советами, не работающими на практике, и тупой уверенности в своей правоте. Из-за Яньли, которая… беспокоится о нем.Старается, но он все-таки не железный и наконец лезет с кулаками к однокласснику-задире.По настоянию Цзян Фэньмяня его отдают в ту же частную школу, где учатся Цзян Чэн с Яньли. Где все ходят в форменных пиджаках, с галстуками и нашивками в виде эмблемы школы, где у половины учеников есть личный шофер, дворецкий и повар.Вэй Ин дрожит от удовольствия, когда трещит по швам идеальный пиджак его обидчика.Триумф длится недолго: учителя растаскивают их по углам и, конечно же, вызывают на разговор именно его опекуна. Вэй Ин зло выкрикивает, что одноклассник оскорбил его маму. Конечно же, его никто не слушает.А после занятий одноклассники бьют его и бросают на покрытой гравием дорожке. Из разбитого носа идет кровь, и Вэй Ин знает, что Цзян Чэн будет злиться, не дождавшись его на автобусной остановке.Он и правда злится, но потом приносит горячий чай и выходит встречать мать из школы. Вэй Ин слушает, как они препираются. Как Цзян Чэн выгораживает его и пытается все объяснить. Может быть, она правда что-то понимает, но в целом градуса ненависти к свалившемуся на голову приемышу это не снижает.— Когда он позвал тебя за школу… почему ты пошел без меня? — спрашивает Цзян Чэн ночью, не в силах заснуть. До окончания школы они делят одну комнату.— Решил, что ты не пойдешь, — не без труда отвечает Вэй Ин.Цзян Чэн долго молчит и наконец бросает:— Какой ты слепой болван.Вэнь Цин говорит, что он слепой, так много раз, что не сосчитать: когда Вэй Ин не может найти потерянную вещь, лежащую у него перед носом, когда неправильно читает счета, когда отказывается понимать те тонкие материи, что составляют основу человеческих взаимоотношений. На свадьбе Яньли и Цзысюаня Вэй Ин ворчит себе под нос, что новоиспеченный муж его сестренки не заслуживает ее и в целом придурок.— Они скоро разведутся, — бурчит он, а Вэнь Цин отвешивает ему легкий подзатыльник.— Ты такой слепой.Ближе к концу праздника они курят втроем — Вэй Ин, Яньли, Цзян Чэн — на веранде отеля, где проходит торжество. Вэй Ин курит с первого курса, Цзян Чэн год за годом обещает бросить, но только потому, что боится, вдруг узнает мать, Яньли за всю жизнь выкурила от силы сигарет пять. И все — с братьями.— Как хорошо наконец побыть с близкими, — говорит она с мягкой улыбкой.Стоит разгар лета, и вечер окутывает их долгожданной прохладой.— Ты весь день празднуешь только с близкими, — отвечает с усмешкой Вэй Ин.— Ты понял, о чем я. Не прикидывайся.Вэй Ин придирается к Цзысюаню все те годы, что Яньли встречается с ним, но всерьез спрашивает только тогда, на свадьбе: почему он?— Объяснять, почему он, все равно что чистить лук. Слишком много слоев, слишком сложно, — смеется Яньли. Тихо, чтобы в зале никто не спалил их. Словно им снова лет по пятнадцать.— Я думал, любовь — это когда все просто.— Любовь — это когда и просто, и сложно одновременно. Это, ну… вот как у вас с Вэнь Цин. Ты же не задаешься вопросами, почему она. Или по-настоящему ли это. Просто знаешь.Яньли с Цзян Чэном тушат сигареты, Вэй Ин машет им рукой, мол, идите, я тоже сейчас вернусь в зал.— Scio me nihil scire, — говорит он в сгущающиеся сумерки. — Nihil.Возможно, он и правда слеп.Возможно, он и правда слеп, но некоторые вещи видит отчетливо.Например, он видит, как отчаянно краснеют уши интерна Лань, когда он тырит туалетную бумагу в клинике. Особенно отчаянно, когда его при этом палит Вэй Ин — ну смешно же, блин! Вэй Ин, конечно, тоже таким занимался, но с видом благородного разбойника Робина Гуда, а не вот так вот. Еще интерн Лань в последние месяцы не здоровается с главврачом, а то и сваливает куда подальше, завидев его в конце коридора или заслышав, что он сейчас придет. Отрастил волосы — ну серьезно, что это вообще? Вэй Ину так и хочется закинуть интерна на плечо и отнести в парикмахерскую. Пару раз приходил на смену небритый и с кругами под глазами. Ординаторы периодически оставляют в пустой комнате отдыха деньги, личные вещи, еду. Интерн Лань может тырить туалетную бумагу или яблоки в комнате отдыха, но не притрагивается к небрежно брошенному кошельку коллеги, и это Вэй Ин тоже видит.У Вэй Ина есть еще двадцать свободных минут.За двадцать минут можно подремать в комнате отдыха, обсудить все свежие новости клиники с Мянь-Мянь, перемыть косточки главврачу с кем-то из коллег, полистать мемы с котятами, перепроверить очередной неидеальный отчет очередного неидеального ординатора… не такого идеального, как Лань Чжань.Вместо этого в голову почему-то лезет совсем иное, и Вэй Ин накидывает пальто. До Дня Благодарения Лань Чжань всегда приходил на работу со стаканчиком кофе из кофейни за углом. Затем стаканчики сменились термосами, и Вэй Ину это кажется отчего-то критически важным для его расследования.Только в кофейне он вдруг понимает, что не имеет ни малейшего представления о том, какой кофе пьет интерн Лань, и берет на свой вкус огромный яблочно-карамельный латте. Подумав, просит добавить взбитых сливок: цена от этого возрастает на четверть.По дороге обратно он благодарит всех богов, в которых, к слову, не верит, и на всякий случай даже Асклепия, что кофе не проливается, а сливки не успевают потонуть.Лань Чжань курит у служебного входа и выглядит еще более надутым, чем до их совместного обеда, с которого так резко свалил, а Вэй Ин так и не понял почему. Когда Вэй Ин протягивает кофе, интерн переводит долгий взгляд с него на стаканчик, а потом обратно. В глазах читается немой вопрос.— Я, конечно, понимаю, что туалетная бумага приоритетнее, — неловко усмехается Вэй Ин, — но так тоже можно экономить.Ему очень хочется сказать еще одну вещь, но слова застревают в горле, оставаясь невысказанными.Интерн Лань очень красиво краснеет.Когда Вэй Ин возвращается с улицы, то слышит, как Лань Цижэнь возмущенно кричит, есть ли хоть в одном туалете клиники туалетная бумага.