7. "Тебе не уйти..." (1/2)
- Но ведь сэр Годфри твой лучший друг, папа! Неужели тебе его не жаль? – голос Алисы срывался.- Он сам так хотел, он дал согласие. Он знает, на что идет.- Он не знает! Не знает, какова сила Ишет, ему не нужна я – ему нужна она, то, как она через меня… - она захлебнулась словами. - То, как она во мне..!- Нет, нет, доченька, нет – он тебя любит, - барон сжал тонкие пальчики дочери. - Тебя, а не Ишет Зенуним!- Так же как и сэр Ательстан, - тихо и тоскливо проговорила Алиса.
- Может, есть кто-то другой? Кто-то еще, кто мог бы побороться за тебя с Ишет?- Нет, нет, папа, - как поспешно она ответила и как безнадежно! Слишком уж… - Никого другого нет. Пусть это будет сэр Годфри.***
Годфри с любопытством оглядывал незнакомую ему комнату, скрывавшуюся за стенной панелью библиотеки барона Монтгомери. Комната казалась округлой, футов десяти в поперечнике, без окон и освещалась только факелами, маслянисто коптящими в наполненной курениями дымной атмосфере. Дым уходил куда-то под потолок. В середине комнаты на полу был начертан магический круг, в его центре тусклым фосфорическим светом горела соломонова звезда с написанными в пересечении ее лучей каббалическими знаками. - Очисти свой дух, Годфри, - почти печально произнес вошедший следом Монтгомери. - Будь пустым как сосуд и ясным как утренняя звезда.- Утренняя звезда – это та, ради которой я здесь, - Годфри попробовал было пошутить, но у него ничего не получилось. Его начала бить дрожь.- Она тоже будет с тобой. И в какой-то миг она может стать твоим смертным приговором, - ответил Роберт. - Ты еще можешь отказаться, Годфри. Подумай!- Нет уж, граф Уорчестер не таков, чтобы отступать, - с шутовским пафосом, стараясь скрыть страх, проговорил Годфри.- Алиса! – позвал Роберт.Откуда-то из темноты появилась хрупкая светлая фигурка, она приблизилась и стала рядом с Годфри.
- Повернитесь друг к другу, - на одной ноте, нараспев произнес барон. Годфри повернулся к девушке и замер от того ощущения чуждости, отталкивания, которое шло от нее. И собственной беспомощности перед ней.- Снимите одежды!
Годфри освободился от одежд и замер, увидев перед собой в мятущемся свете факелов черные призрачные глаза, струящиеся по плечам и спине распущенные черные волосы и все ее юное расцветающее тело, невинное и ожидающее любви – он почти физически ощутил это напряженное ожидание.Алиса взяла его за руки и провела в центр круга. Маленькая девочка – та маленькая девочка, которую он знал чуть ли не с рождения, как она могла приобрести над ним такую сладкую и страшную власть? Он сейчас явственно понял, что безвозвратно губит свою бессмертную душу – но шел на все ради нее.Роберт начал читать нараспев какие-то заклинания, которые Годфри уже почти не слышал. Алиса подняла его руки и положила себе на плечи. В ее черных глазах мелькнуло сейчас сострадание и почти материнская забота.- Что бы ни случилось – не отпускайте меня! Ни на миг! Смотрите только на меня, сэр Годфри!Слышать это ?вы? и ?сэр Годфри? от обнаженного и такого жутко близкого прекрасного существа было почему-то очень больно.Все вокруг слилось в непрерывную светящуюся пелену, он видел за спиной Алисы вздымающиеся и опадающие прозрачные стены диковинного дворца, шевеление неких округлых форм в красноватом тумане, а потом он увидел вместо Алисы покрытого шерстью диковинного зверя, стоящего перед ним на двух лапах. Памятуя о словах девушки – не отпускать ее ни на миг, - он вцепился в покрытые шерстью покатые плечи чудища и зажмурился. Мех под руками сменился холодной чешуей и он почувствовал обвивающиеся вокруг обнаженных рук, шеи, плеч тяжелые змеиные кольца. Годфри замер от смертельного ужаса, но все еще не разжимал пальцы. И все так же не раскрывал глаз – боялся, что окончательно утратит самообладание.Но вот чешуя сменилась плотью – теплой человеческой плотью. Годфри с радостью открыл глаза, подался вперед и замер – перед ним стояла древняя старуха, сморщенная, беззубая, со слезящимися глазами и страшными когтистыми морщинистыми руками. Ее длинные седые волосы повисли всклокоченными тусклыми прядями на высохшие груди, прикрыв морщинистую, всю в темных пятнах кожу плеч, поблекшие, словно подернувшиеся белесой пленкой глаза уставились на Годфри.
- Иди сюда, муж мой! – услышал он голос и увидел как из-за спины старухи к ним приблизилась … Алиса! Живая, юная, но какая-то уже повзрослевшая и расцветшая. Она вся была страсть и вся была желание – от нее шел ощутимый жар, сжиравший и сжигавший все на своем пути. И Годфри, забыв обо всем, кроме этого манящего жара, шагнул вон из круга. И все потонуло в бушующем пламени…***
Слугам страшную смерть сэра Годфри объяснили неудачей химического опыта с опасными веществами. О пристрастии барона к занятиям наукой и о том, что Годфри Уорчестер частично разделял это пристрастие, знали все. Однако Урсула, служанка, которой всегда до всего было дело, видела мельком, как милорд Монтгомери выносил из библиотеки свою дочь, завернутую в какое-то темное покрывало.- Я могу поклясться, милорд, что юная леди была совсем голой под тем тряпьем.Гисфрид закрыл глаза. Три дня в седле, мотаясь между деревнями и собирая налоги с бароновых смердов – он чувствовал себя жмыхом от яблочного сидра.
- Делай свое дело и заткнись, - устало и зло бросил он Урсуле, стягивавшей с него штаны. Урсула досадливо скривилась – она казалась себе намного более привлекательной, чем худосочная дочь барона. Но милорд Гисфрид относился к ней как к подстилке и теплившаяся было надежда стать его постоянной любовницей угасла довольно быстро. Надо было соглашаться, когда ее звал замуж тот арбалетчик, Губерт…- А еще люди говорят, что милорд барон еще при рождении продал свою дочь дьяволу, прости и помилуй меня Господи, - не удержалась она от язвительного замечания.- Что? – Гисфрид привстал, сгреб в кулак ее волосы и с размаху всадил свою напряженную плоть прямо в испуганно округлившийся пухло-масляный рот.- Ик! – сдавленно пискнула Урсула.- Никогда, - рыкнул Гисфрид, насаживая на свой член ее горло, - ни-ког-да не смей распускать свой мерзкий язык, шлюха! Или я изувечу тебя!Злость, накопившаяся усталость и отчаяние вселяли в него звериную ярость – он вбивался в глотку стоявшей перед ним на коленях Урсулы, не заботясь о том, что она уже почти задыхалась, не видя, как течет слюна по ее подбородку. И Урсула даже не в силах была закрыть глаза и оторвать взгляд от его мускулистого тела, бешено рвущегося сейчас в размашистых движениях бедер. Наконец он застонал, изливаясь в ее глотку, потом резко отшвырнул ее от себя. Поддернул порты, не глядя на пытавшуюся отдышаться Урсулу, протянул руку к кошелю и извлек оттуда серебряную монету.- На, забирай и проваливай!Пятясь задом и на ходу засовывая монету в вырез нижней рубашки, Урсула почти выползла из его комнатушки. Гисфрид рухнул на свою постель, уже в полусне натянул до половины покрывало и провалился в тяжелое забытье.Без видений, без боли, без чувств.
Сквозь пелену сна ему вдруг почудилось прикосновение – легко-легко что-то скользнуло по линии брови, спустилось к скуле… губам… Но сил не было разорвать паутину дремоты.***
Тихо и темно в замке – навек ужаснувшиеся стены робко дышат под ноябрьским ветром. И так легко приоткрыть двери и проскользнуть в полутьму чужой комнаты.Отброшенная назад голова, загорелое лицо на снежной белизне простыни. Суровая твердость, непреклонность в его лице с закрытыми глазами. Почему ей сначала показалось это лицо некрасивым – оно прекрасно! Оно изменчиво как морская гладь, как небо и при полной открытости – непроницаемость и сила. То, чего не было в Рудольфе – пусть даже мать, сестра и служанки считали его писаным красавцем. Потому что Рудольф так легко мог бы быть и… красавицей, а вот Гисфрид - уж совсем никаким образом не мог.
Легко провести пальцами по прямым бровям, попытаться разгладить залегшую между ними складку. В нем все противно поклону – заброс, взброс головы назад, когда он откидывает вечно падающую на лоб светло-пшеничную прядь, жесткую и непослушную.Чуть шевельнул ресницами под ее пальцем – улыбка на губах. Нет, не просыпайся, спи!Ни у кого больше нет такой улыбки - короткой, смущенной, словно стыдящейся самой себя, из-под неизменно опущенных глаз. Улыбка с почти насильственным сведением расходящихся уголков губ,улыбка затаенного торжества и явственного смущения. Так он улыбнулся Алисе из-под своего простого шлема с переносьем, когда отряд въехал во двор замка после победы над шотландцами - если в сводимых в несмех губах было смущение, то в глазах было юное гордое торжество.…И остались всего три дня до страшного праздника Гекаты…***