5. Отец, цена выздоровления и багрянец на белом. (1/1)

Бесконечные дороги Востока – пыльные, пропитанные резкими пряными запахами, там даже земля пахнет специями, и тонкий серп месяца над бескрайней пустыней - запрокинутый, рогами вверх, опасно сияющий в бездонно черном небе, полном большущих шевелящихся звезд. Все эти диковины удивляли сначала – однако теперь…Родовой замок и встречающая тебя в его дворе верная преданная жена – что может быть более желанным для вернувшегося из дальних странствий мужа? Но барон Монтгомери придерживался другой точки зрения. Алиса, не выбежавшая ему навстречу, была гораздо важнее встречи его женой. И новое молодое лицо рядом с баронессой – новый стюард, - к этому он привык, это никогда не волновало. Но отсутствие Алисы…А вот старинный друг Годфри Уорчестер, тоже вышедший навстречу (как злобно глядела на него Марианна!) все прояснил.- Твой начальник стражи сколотил неплохой отряд, Роберт, - рассказывал Годфри в своей отрывистой манере. – Они прислали ко мне толкового малого. С просьбой о помощи. Он отвел нас к пещерам – там, по побережью дальше. Но когда мы пришли туда – в живых осталась только твоя дочь и твой начальник стражи. Остальные… - он сделал жест рукой у горла.- Я благодарен тебе, Годфри, - сказал Роберт Монтгомери, - в особенности за Алису.- Пустяки, я-то ничего не делал. Когда мы прибыли на место – твои люди уже были там.Роберт скользнул взглядом по лицам жены и молодого белобрысого стюарда – в голубых глазах последнего увидел уже знакомую тень Тьмы… И этот попался!Алису барон Роберт нашел в маленькой комнатушке в одной из башен – она, сосредоточенно закусив губу и стараясь не морщиться, помогала Эгберту делать примочки на располосованную спину лежащего ничком на ложе человека. При появлении Роберта Алиса вскочила и с визгом бросилась на руки к отцу.- Папа! – она повисла на его шее и барон почувствовал прилив той детской радости, которая всегда вскипала в нем, когда рядом была Алиса. Радости – мгновенно отравленной виной.- Сэр Ательстан… - тихо, чтоб не услышал Эгберт, шепнула Алиса.- Я знаю, - чуть прикрыв глаза, ответил Роберт по-французски. - А этот?.. – он указал глазами на лежащего.- Нет! Нет! – в глазах Алисы на долю мгновения промелькнул ужас, но тут же он сменился нарочитым безразличием. - Не этот, папа, честное слово!Роберт, и сам чувствовавший, что сейчас темное Нечто занято другим человеком, а не лежащим на узком жестком ложе светловолосым юношей, не обратил внимания на эту смену интонаций дочери.Ательстан, а чуть раньше – Джеральд Фицрой, а еще раньше тот черноволосый мальчик-сарацин… Всем нужно есть, подумал он с досадой, – и зверю, и человеку… и не-человеку…

- Папа! – вывела его из задумчивости Алиса.- Ты можешь … - она не закончила, мотнула головой, словно отказываясь от какого-то скрытого намерения.- Пойдем! Пойдем, ты мне покажешь, что ты привез! – Алиса постаралась поскорее утянуть барона подальше из комнаты.Через час Алиса, крадучись, проскользнула в комнату и молча сунула в большую ладонь Эгберта склянку с желтоватой мазью.

- Намажешь, заживет гораздо быстрее, - прошептала она. Эгберт, занявшись покрытой кровавыми рубцами спиной Гисфрида, сделал вид что не заметил, как Алиса наклонилась было к лицу молодого рыцаря, словно собиралась поцеловать, но лишь скользнула губами по сомкнутым ресницам и торопливо выбежала на цыпочках из комнаты.

В своих покоях, совмещенных с библиотекой и лабораторией, барон вдумчиво раскладывал и расставлял многочисленные книги, свитки, привезенные с собой. Все это прах и тлен, думал он, прах и тлен. Он ничего не смог найти.Проклятый Гебирол, проклятый еврей – он соблазнил его, как некогда древний змий соблазнил Адама и Еву. Только на сей раз на кону стояло не познание Добра и Зла, а здоровье его любимой единственной дочери.Маленькая Алиса – какой солнечный это был ребенок! Казалось, весь мир раскрывается ей навстречу, как открытые ладони. Она была радостно открыта и милостива, как добрая фея, ко всему: к цветам, к зверям, к рыбам, к человеческим ошибкам; она умела говорить с животными, и даже цветы, к которым она прикасалась, расцветали раньше других. И ей для этого не требовалось ничого делать, ей ничего это не стоило. Она согревала сердце барона Роберта своим смехом. И все его мысли о пророчествах, об открытии тайны Бафомета* отступили перед любовью к этому маленькому хрупкому, но чем-то непобедимо сильному и могущественному существу. Он больше не служил Бафомету – он служил своей Алисе.

Однако Тьма поймала его и тут.И поддела, как рыбу на крючок, на любовь к дочери – ему снова вспомнился Гебирол, его лицо, похожее на вырезанную из темной коры зловещую маску, и его колдовство, вернувшее Алисе возможность ходить. Роберт готов был сдернуть маленькое бесконечно любимое тельце дочери с алтаря, где она корчилась, пока темное змеистое облако, словно насилуя,вползало в нее… Но потом Гебирол поставил Алису на ноги – и это было чудом.- А ты знаешь… - Алиса, бегавшая куда-то, влетела в дверь и с разбегу начала выкладывать все новости. В ее рассказе грусть сменялась весельем, серьезные значительные события и пустяки, смертьее любимого Грома и выигранное соревнование по метанию ножей - все было одинаково важно.

- Я даже сэра Гисфрида переиграла! – рассказывала взахлеб Алиса. И снова барон не обратил внимания, как дрогнул ее голос, когда она произносила это имя.***

Барон Монтгомери привез согласие на брак по доверенности с одним нормандским рыцарем. Решено было выдать за него старшую дочь. В начале октября леди Мод в сопровождении приехавшего за ней из Нормандии родственника жениха, отбыла на континент. Баронесса с болью в сердце смотрела вслед лодке, увозившей ее любимицу в далекую страну.Леди Мод отнеслась к предстоящему браку с плохо скрываемой радостью – ее самолюбие очень страдало и раньше, когда ее вроде бы совсем маленькая сестренка отваживала ее поклонников. И уж тем более самолюбие Мод началострадать сейчас, когда Алиса за какой-нибудь месяц невероятно расцвела и похорошела. Мод не была уверена, сыграл ли тут роль приезд отца, или же сестра просто входила в возраст девичества. Это была уже не прежняя – вот еще так недавно, вот еще всего несколько недель назад – длиннорукая, длинноногая девчонка. Алиса все еще была худа, плечи острились под платьем, но уже обрисовались бедра итвердыеочертания грудей, все тело стало изящно и грациозно. Ее всегда бледное лицо сейчас покрылось легким, почти призрачным, как отсвет восходящего солнца на свежем снегу,румянцем, в котором чувствоваласьгорячая,быстро бегущая кровь.

***

Сразу после приезда барона Годфри Уорчестер зачастил в Торкилстон. Роберт пытался отвадить старого приятеля. Но понимал что это невозможно. Алиса, несмотря на первоначальное нарочитое внимание Годфри к ее старшей сестре, прекрасно понимала, ради кого Уорчестер к ним ездит. Однако то, что ранее наполняло ее душу детской гордостью, сейчас давило словно тяжелая могильная плита – Алиса чувствовала почти физическую боль от гневных взглядов матери, от ненависти сестры. Но еще больше того ее ужасало то выражение покорности и бесконечной преданности, что она читала в глазах Годфри – то же выражение, которое она вспомнила в глазах маленького сарацина, ходившего за ней хвостиком и приносившего ей изюм и финики, а потом в серых глазах Ательстана… и в глазах Гисфрида. Хотя, пожалуй, вот Гисфрид с того дня, когда они, дурачась, набивали рты грушами в зале и она играла ему на лютне, смотрел на Алису по-другому – в его взгляде тоже была преданность и готовность служить, но не было покорности. Лишь полное приятие: он смотрел на нее так же как смотрел на врага или на солнце - радостно и прямо, не прикрывая глаз. И уж конечно в нем не было той бесконечной жажды обладания, на которую Тьма мгновенно делала охотничью стойку. Той жажды владеть Алисой, которую девушка видела в глазах Джеральда Фицроя и Рудольфа Карантэна.

Рудольф, казалось, помешался – он почти забросил свои обязанности и проводил все время в коридорах замка, бродя по ним словно призрак и бормоча что-то себе под нос. Барон пытался образумить его, однако прекрасно понимал, что это невозможно – душа несчастного медленно погружалась в пучину безумия. И каждую ночь он снова и снова держал в объятиях налитое похотью женское тело, и только темные волосы и черные глаза указывали на сходство с юной леди Алисой Монтгомери.За неделю до начала ноября Алиса проснулась ночью от страшной боли внизу живота. Она была в своей комнате, в приоткрытую ставню заглядывал грустный осенний лунный серп. Спазм внизу живота стал отпускать и она почувствовала влагу у себя между ног. Испугавшись, Алиса вскочила и распахнула дверь. В коридоре напротив тускло чадил факел, она вытащила его из держателя и с факелом зашла в комнату. Тусклые оранжево-желтые отблески осветили комнату и заплясали в багрянце большого кровавого пятна, ярко и страшно выделявшегосяна белизне льняной простыни. Алиса почувствовала как поднимается снизу, от подошв, по ногам застарелый ужас, тот, с которым она уже сжилась. Но сейчас он встал прямо перед ней: ее срок пришел! Теперь она взрослая – по крайней мере, для Тьмы...Ноябрь, праздник Гекаты – неужели так скоро? Ведь только вчера она ездила кататься с отцом и … и с Гисфридом де Борном, который на удивление быстро восстановился после страшных ран.Отец остался собирать какие-то камни и раковины на берегу, придирчиво осматривал их – а может, ему просто хотелось побыть наедине с самим собой. А они скакали по мелководью – Алиса, впервые старавшаяся не припадать к конской спине, а держаться ровно и грациозно, как подобает настоящей леди, и Гисфрид, все время нетерпеливым взбросом головы откидывающий со лба прядь сильно отросших светлых волос, старающийся сдержать рвущуюся наружу улыбку и хоть немного прикрыть глаза – чтоб не выдать себя их синим сиянием, не иначе.А потом Корри заартачилась и отказалась выходить из волн – Гисфрид спрыгнул в воду и пытался ее вытянуть на берег, но упрямая кобыла ни за что не желала слушаться. Может, ее раззадоривал безудержный хохот ее всадницы и начавшего вторить ей начальника стражи? Тогда Гисфриду пришлось на руках перенести Алису на сухой песок… Расстояние до берега было совсем невелико, но Алисе оно показалось вечностью.Она прижалась к груди Гисфрида и слушала его сбивающееся дыхание – неужели ему было так тяжело ее нести? Вряд ли – он высокий и сильный. Тогда почему так колотилось, отдаваясь прямо в ее ухо, его сердце – словно у подстреленного зверя?...Она услышала торопливые шаги где-то вдалеке коридора – ночной обход, конечно.?Гисфрид!? - хотела было позвать Алиса – и замерла, увидев подходящего отца. Тот подбежал к дочери, встревоженно поглядел, пощупал ее лоб.- Папа, я… - Алиса опустила глаза на свою перепачканную кровью ночную сорочку. Отец проследил за ее взглядом – и похолодел.- Праздник Гекаты, - тихо сказала Алиса.- Я не отдам тебя, - свирепо сжал челюсти барон. И продолжал сквозь зубы: - Я выпущу кровь из любого юнца в окрестностях, изо всех, если понадобится, но я не отдам тебя.- Милорд! Милорд барон! – услышали отец и дочь крик одного из караульных.

Солдат, с вытаращенными от страха глазами с размаху чуть не налетел на них в полутемном коридоре. Отшатнулся как от привидений.- Алиса, иди к себе! – властно произнес Монтгомери. Хорошо хоть солдат не заметил ее окровавленной сорочки.- Милорд барон, стюард… - зубы у солдата отчаянно клацали, он никак не мог унять этой дрожи, - с-сэр Рудольф пове… повесился.

Солдат перекрестился.***

После похорон Рудольфа – Гисфриду удалось убедить священника, что благородный рыцарь Карантэн покончил с собой, будучи в припадке безумия, поэтому самоубийцу хоть и не похоронили в чистой земле, все же не оставили без отпевания, - как-то утром послышались голоса и стук копыт нескольких верховых.Приехал Годфри Уорчестер. Алиса напряженно всматривалась и прислушивалась. Отец, встречавший гостя, внимательно выслушал его и жестом пригласил следовать за собой.

Около полудня в комнату Алисы, сидевшей у себя тихо как мышка, вошел отец.- Годфри Уорчестер просит твоей руки, - с порога заявил он.