2. Баронесса, колючка и обрыв (1/1)

Леди Марианна привыкла приходить на верхушку башни перед рассветом – отсюда хорошо было видно, как выкатывается из-за полосы облаков где-то над Нормандией утреннее робкое солнце. Оно бросало отсветы на рыжие вьющиеся волосы баронессы и казалось, что на башне зажгли сигнальный костер.Таким же оно было и тогда, когда ее, молодую девушку, впервые привезли в этот замок на берегу моря. Марианну не покидало тогда ощущение, что ее бросали в яму с кишащими змеями. О бароне Роберте Монтгомери ходили самые странные и страшные слухи. И когда он впервые появился в Тикхилле, где жил ее опекун, Марианной овладело странное чувство, одновременно и пугающее и привлекающее, при виде его высокой, закутанной во все черное фигуры.

И все ее страхи были рассеяны, едва он переступила порог замка Торкилстон. Никаких следов сатанинских культов и поклонения дьяволу – была, правда, большая библиотека, как говорили, самая большая в Англии, с редчайшими книгами по астрологии, герметизму и таинственным восточным учениям. Барон свободно читал на нескольких языках, вел переписку с учеными монахами из Италии и Иберии. Побывав в крестовом походе, он привез оттуда много рукописей, которые часами разбирал в уединении своей библиотеки.

Отношение ее к барону менее чем за два месяца, прошедших с их первой встречи, изменилось от страха и ненависти к обожанию – Марианне самой было удивительно, как быстро она забыла красивого ловчего своего ноттингемширского опекуна, к которому, казалось, питала самые нежные чувства. Его же отношение к Марианне осталось на том же уровне вежливого спокойного равнодушия, как и в первый день. И даже некоторые препятствия морального характера и ее неневинность в первую брачную ночь (как она молилась, чтобы срок ее родов с Мод как можно более затянулся!) не изменили этого. Он был к ней вполне приязнен, но холоден. Барон был еще не стар, ему едва минуло тридцать два года, когда Марианна прибыла в Торкилстон, и обладал необычной, но привлекательной наружностью –бледное как луна лицо, черные прямые волосы и большие светлые глаза, зеленоватые как таинственный берилл, в окружении длинных темных, словно лучи черных звезд, ресниц. Кроме того, барон Роберт был наделен таким даром страсти, что первая брачная ночь стала для юной баронессы почти откровением, несмотря на предшествовавший опыт с ловчим. Марианна видела, как вспыхивали огнем глаза женщин в его присутствии. Однако почти затворнический образ жизни, который вел барон, избавлял ее от мучений ревности.

Почему он выбрал ее, сироту, небогатую наследницу запущенного поместья – так и осталось для Марианны загадкой. Когда родилась Мод, точная копия Марианны, барон не выказал особого горя, что родилась девочка, а не сын, но не было и особой радости. Казалось, спокойное отношение к матери перешло на отношение к дочери.

Однако все было не так с Алисой. Ее появления на свет барон ждал с жадностью. И, увидев слабо ворочающийся розовый комок, – роды были тяжелыми, Алиса родилась до срока, очень маленькой и слабенькой,- воздел руки, словно славя Небеса.И вот с рождением Алисы леди Марианна поняла, что ее жизнь закончилась. Детей у нее больше не было, муж скоро перестал приходить к ней ночью и почти не обращал на нее внимания, весь уйдя в книги и любовь к маленькой черноглазой девочке, которую Марианна даже про себя не называла дочерью. Ей казалось, что ее утроба послужила лишь временным пристанищем для какого-то неземного существа – так непохожа была Алиса на свою старшую сестру и других детей.Марианна пыталась найти утешение в объятиях молодых мужчин, пользуясь тем, что мужпочти не замечал ее, однако это не помогало - Роберта, одного Роберта любила всем своим пламенным сердцем отвергнутая баронесса, превратившаяся вжестокую сладострастницу. Его мимолетного взгляда, ласкового слова, прикосновения его руки Марианна искала и не находила. На торжественных пирах, на пышных обедах барон Роберт оказывал ей почтительность, как баронессе и матери его детей, но его душа была мертва для нее. И вот тогда она поняла, что ненавидит свою младшую дочь.До семи лет Алиса не могла ходить. Отец не оставлял ее, она всюду была с ним – в библиотеке, в лаборатории, сопровождала его в поездках. Роберт научил ее ездить верхом и полдня она проводила в седле. Кроме того, она плавала как рыба и была отчаянно храброй, заплывая невесть куда и ухитряясь миновать опасности быть выброшенной волнами на острые камни.Когда Алисе исполнилось семь, Роберт увез ее в далекое путешествие. Она вернулась через три года, повзрослевшая, а главное – она ходила! Да, а потом в тот год сына сэра Джона Фицроя, молодого Джеральда, которого прочили в женихи Мод, нашли мертвым в его комнате. Лекари не обнаружили видимых причин смерти и вынесли вердикт mortem a manu Dei**

Марианна так надеялась на этот, второй, отъезд Алисы, надеялась, что дочь останется в чужих землях, избавив ее от страданий, а Роберт снова будет с ней. Однако Алиса вернулась, а барона велено было ожидать попозже, осенью.***- Двадцать пять! Двадцать шесть! Двадцать семь! – заунывно отсчитывал гнусавый голос, перемежаемый вскриками и ойканьями. Алиса каждый раз вздрагивала и в ней все более закипала ненависть к невозмутимо стоящему рядом с наказываемым начальнику стражи.

- Дак разви ж эдак порють? – забубнил над самым ухом Алисы один из новонабранных солдат. - В уксусе розги не вымачивають, да и бьють – тольки чешуть. Вот когда я в Линкольне палачом служил, вот там была порка – не порка, малина! Служил там кривой Седрик, вот это мастер был! Меня учил даже маненько: как кнут делать, как розги вымачивать в уксусе да кожу для кнута - в кобыльем молоке, как по бедрам сечь, как особо угощать разбойничка, как за мелкоту всяку пороть, как за три-четыре удара на тот свет отправить. Да и сам я потом тожа…Солдат замолчал, предавшись, видимо, приятным воспоминаниям. Алиса его почти не слушала, вспомнила только, как Эгберт говорил ей про сэра Гисфрида – ?строг, суров, но справедлив?. Но почему сэр Ательстан почти никогда не порол солдат? Он, правда, и в караулку никогда почти не ходил. Больше сопровождал верхом маленькую Алису, ухаживая за ней как самая преданная нянька. При воспоминании об этом добром красивом великане на глаза Алисы навернулись слезы.

Она снова с ненавистью взглянула на де Борна. Этому извергу она отомстит – пускай даже солдат, пойманный спящим на посту пьяным сном, заслужил свои пятьдесят ударов. Этот поборник порядка и дисциплины еще и выставил ее сегодня из оружейной, и выбранил последними словами солдат, пустивших ее туда – как будто не отец лично учил ее метать ножи и обращаться с кинжалом. Да она владеет оружием получше кое-кого из этих солдат.

Ничего, сегодня Мод как раз хотела покататься, наверняка и сэр Рудольф ее будет сопровождать. Может, даже и матушка присоединится – чем больше зрителей, тем лучше…

Они с Мод уже сидели верхом и ждали де Борна и Карантэна. Алиса, затаив дыхание, наблюдала, как де Борн вывел своего уже оседланного коня, перебросил повод через голову и вскочил в седло. И в это мгновение громадный фриз завизжал и взвился на дыбы, а потом понесся вскачь по двору, вскидывая зад и пытаясь сбросить седока. Де Борну каким-то чудом удалось не упасть, а спрыгнуть наземь и при этом не сломать себе шею. Солдаты бросились ловить коня, но тот, впав в бешенство, не подпускал к себе никого.- Кажется, наездник из него никудышный, - пробормотала Алиса себе под нос, но так, чтобы слышали находящиеся рядом Мод и сэр Рудольф. Сестра прыснула со смеху.- Отойдите все! – орал на солдат начальник стражи. Он осторожно, медленно подошел к дрожавшему от бешенства фризу, произнося ?- Кроу! Не бойся, мальчик!? и, протянув руку, поймал его повод. Некоторое время он гладил морду и шею коня, потом, когда тот успокоился, немного отпустил подпругу и просунул руку под седло.Алиса поспешила принять самый равнодушный вид, когда Гисфрид вытащил из-под седла большую репейную колючку и отшвырнул ее прочь. Затем пощупал спину коня, следя за его поведением и, убедившись, что ран нет, подтянул подпругу и снова вскочил в седло. На сей раз конь вел себя образцово, а рыцарь, подъезжая к ожидавшим его девушкам и Рудольфу, еще несколько раз наклонялся и трепал его по шее.

- Поехали! – де Борн первым выехал из двора замка и погнал фриза легкой рысью. Остальные тронулись за ним.

Алиса заметила, что ее Гром старается как можно ближе держаться к вороному де Борна. Да и в конюшне, несмотря на то, что их денники были рядом, эти здоровые жеребцы проявляли друг к дружке удивительное дружелюбие и привязанность. Алиса, привыкшая к злобности и недоверчивости Грома, удивилась этому еще сегодня утром. Еще больше удивляло сейчас явно плохое настроение Грома – он то и дело злобно прижимал уши и, словно нарочно, нес Алису дробной, тряской, вихляющей рысью, отчего у нее то и дело ёкало в желудке. Точно обижается на меня за своего друга, подумала Алиса.Однако когда они выехали к морю, все мысли о лошадях оставили Алису. Море всегда одновременно ужасало и привлекало ее, заставляло затаивать дыхание от сладкого ужаса – так же как замирало в сладком ужасе ее сердце перед каждым приходом Ишет Зенуним*… Алиса вспоминала свое первое путешествие с отцом – тогда ей было семь. Темное, с узкими прорезями глаз лицо аввы Гебирола, его тихий шипящий смех, его смуглые внимательные чуткие пальцы, ощупывающие безжизненно повисшие ножки Алисы. И раздирающая смесь боли и удовольствия, когда ее положили на алтарь, завязав глаза, и она почувствовала прикосновение чешуйчатого тела… А потом Гебирол грубо сдернул ее на пол и она встала на ноги. Сама.Но с каждым новым приходом Ишет Алиса все меньше ощущала себя отдельно от нее. Иногда ей казалось, что ее тело покрывается чешуйками и становится холодным – и тогда она до крови расчесывала свои плечи и руки. Вот и сейчас Алиса чувствовала, как ею завладевает нечеловеческая воля,жаждущая новой пищи. Она оглянулась на едущего рядом Гисфрида, а потом обернулась назад. Ее черные глаза на мгновение впились в голубые глаза Рудольфа так, что тот заморгал и смущенно опустил пушистые ресницы. Затем она отвернулась и снова принялась созерцать морской простор в белых барашках волн.…Ехавший с Алисой рядом Гисфрид, наблюдая за девочкой на берберийце, видел, как она уронила руки между колен и задумчиво, как зачарованная, глядела на плещущие в каменистый берег волны. Ее громадные, с неземным выражением черные глаза еще больше расширились, а голова склонилась набок с бессознательной и покорной грацией. О чем думала она, что чувствовала, глядя так пристально на море? Вот ее тонкие руки сомкнулись за спиной и она потянулась в ленивой истоме, и в ее глазах мелькнула на мгновение едва уловимая блаженная улыбка, в которой было что-то томительное и ожидающее: точно она знала, тайком от остальных людей, о чем-то сладком, болезненно-сладком и пугающем одновременно, что ожидало ее в шорохе морского прибоя.

Они уже подъехали к началу тропинки, вьющейся по прибрежным холмам. Здесь море подходило совсем близко и из расселин время от времени выхлестывались высоченные фонтаны пены и брызг. Неожиданно взметнувшийся у самых копыт Грома шипящий фонтан заставил берберийца прянуть в сторону. Алиса от неожиданности, вместо того, чтобы успокоить коня, ударила его пятками в бока, и взбешенный жеребец стрелой понесся вдоль берега.- Миледи! Алиса! – крикнули одновременно Рудольф и Мод. Гром, не слушая повода, уносил всадницу вверх по холмам. Гисфрид одним движением бросил своего фризского зверюгу вслед за берберийцем Алисы – там обрыв, колотилось у него в висках, обрыв! Делая громадные прыжки, Кроу несся по каменистой сужающейся тропке. Пригнувшись к самой шее коня, Гисфрид видел приближающийся круп Грома, но так же и видел тропинку, взлетающую вверх на последний холм,за которым…Скачущая впереди Алиса, казалось, не владела ни собой, ни лошадью. Гисфрид ясно различал сейчас, как она судорожно вцепилась в поводья и распласталась почти на самой шее коня.

Кроу, казалось, сам понимал, что нужно делать, он стал обходить Грома по самой выгодной стороне, со стороны моря. Это было рискованно, но зато избавляло девочку от опасности, что взбесившийся конь сбросит ее вниз на острые камни. Гисфрид попытался схватить повод Грома, когда лошади поравнялись. Он видел потемневшее от пота плечо береберийца и под лоснящейся тонкой кожей работающие как рычаги стальные мышцы его поджарого тела. Перед копытами берберийца внезапно возникло препятствие в виде большого валуна, конь птицей взлетел над ним. Но всадница, не поспев за его движением, потеряла равновесие и уже вылетела было из седла, когда Гисфрид поймал ее за руку, и чуть не вывернув плечо из сустава, втащил на седло перед собой. Бербериец взлетел на вершину холма и скрылся за его гребнем. А Кроу, словно поняв, что цель хозяина достигнута, замедлил бешеную скачку и на вершину взбежал уже рысцой. Грома на холме не было…Алиса, спрыгнув со спины фриза, подбежала к краю обрыва, крича ?Гром! Гром!? Но ответом ей был только грохот прибоя и шипение отступающих волн.

Всю обратную дорогу проехали молча. Алиса сидела сзади Гисфрида, обхватив его обеими руками, он слышал тихие всхлипывания и прерывистые тяжелые вздохи. Сейчас Гисфриду вдруг показалось, что эта девочка его младшая сестренка, захотелось погладить ее по голове и поцеловать в макушку, как он всегда утешал Матильду, когда их обоих задирал Уильям, старший брат.- Поплачьте, леди Алиса, - тихо сказал Гисфрид, не вполне уверенный, что она его услышит, - поплачьте, станет легче.

И позвонками почувствовал тепло ее щеки и то, как быстро намокла тонкая котта.

Мод, ехавшая рядом сРудольфом, что-то все время говорила. Но стюард вдруг стал обращать на нее на удивление мало внимания. Его взор был прикован к Алисе. Он сейчас завидовал Гисфриду исам на себя злился, что эта некрасивая, черноглазая девочка-ломака вдруг перебила его интерес к красавице Мод. ?Любимая дочь барона? - вдруг вспомнил Рудольф и приосанился – все снова стало на места. Он не изменил себе – ведь любимая дочь, пусть и младшая, получает и большее приданое…