Порция Катония (1/1)

С самого утра всё валится из рук. Мечусь по дому, как львица на арене перед боем с гладиатором. Прислушиваюсь к уличному шуму. Так хочется, чтоб прокричали заветные слова: ?Диктатор мёртв!?Почему так долго?! Где они?! Всё ли получилось? А если их раскрыли?Всё, надо взять себя в руки, а то вон рабыни косятся, словно я с ума сошла.Да, я жду хороших новостей. Мой Марк не может подвести меня. Он слишком любил моего отца и своего дядю, чтобы предать его память. А ещё он твёрдо верит в свои убеждения и понимает, что не может подвести людей, которых ведёт за собой.День тянется нестерпимо долго. Солнце уже перевалило за полдень, а никаких известий от мужа не было.Клянусь памятью отца и расположением богов?— никто не знает, чего стоило, чтобы Брут стал доверять мне, своей жене. Я же сразу поняла, что они задумали, но попытки расспросить сначала Кассия, а потом Децима окончились ничем. Они упорно хранили тайну?— видно, боялись довериться женщине. Мне то есть. Однако Сервилия такой чести удостоилась?— наверное, на правах бывшей любовницы Цезаря, которую тот отверг.Бруту и остальным заговорщикам важна республика и всё, что с ней связано. Я же хочу отомстить за отца. Это Цезарь вынудил его покончить жизнь самоубийством. Ни на единый миг я не верила лживым словам сожаления, которые изрёк проклятый диктатор, когда узнал о его самоубийстве.Идея, как разговорить Брута пришла мне внезапно, когда одна из рабынь порезалась маникюрным ножиком. Неуклюжая дура! Но именно она дала мне подсказку, что нужно делать. Я забрала у стонущей рабыни ножичек и выгнала всех вон, а потом, дождавшись, когда муж войдёт в дом, с силой нанесла себе удар по бедру. Меня пронзила сильная боль, а я её всегда боялась. От такой смелости у меня вдруг кровь прихлынула к щекам, закружилась голова, и я упала прямо на постель. В этот момент и вошёл Брут. Увидев меня бледную, с горящими щеками, он испугался. Я же, мысленно обругав себя, выдала речь не хуже Цицерона:—?Я дочь Катона, Брут, и вошла в твой дом не для того только, чтобы, словно наложница, разделять с тобою стол и постель, но чтобы участвовать во всех твоих радостях и печалях. Ты всегда был мне безупречным супругом, а я… чем доказать мне свою благодарность, если я не могу понести с тобою вместе сокровенную муку и заботу, требующую полного доверия? Я знаю, что женскую натуру считают не способной сохранить тайну. Но неужели, Брут, не оказывают никакого воздействия на характер доброе воспитание и достойное общество? А ведь я дочь Катона и супруга Брута! Но если прежде, вопреки всему этому, я полагалась на себя не до конца, то теперь узнала, что неподвластна и боли.Боги, я никогда не городила такого бреда, как тогда! Рана на бедре и дальнейший мой рассказ о добровольном испытании превзошли все ожидания. Брут вдруг всхлипнул, воздел руки к небесам и помолился богам, а после сжал меня в объятиях и горячо зашептал слова благодарности, что у него такая жена. Потом, правда, послал за эскулапом, несмотря на мои заверения, что у меня всё в порядке.С тех пор я стала полноправной участницей заговора против Цезаря и во всем поддерживала мужа. Утром, когда муж вышел из дома с кинжалом при себе, никто, кроме меня, об этом не ведал. Точнее, мне бы очень хотелось так думать.Несмотря на моё мужество и желание быть у курии, муж посчитал, что мне лучше было не знать, что предстояло ему сегодня.Я согласилась остаться дома с величайшим трудом, несмотря на ожидавшие меня напряжение и тревогу. После ухода Брута я при любом шуме или же крике с улицы вскакивала с места, словно одержимая вакхическим безумием, жадно расспрашивала каждого приходившего с форума, что с мужем, и сама посылала гонца за гонцом.День тянулся нестерпимо долго, и в конце концов под воздействием душевного смятения телесные силы мои иссякли. Я не успела даже уйти к себе в спальню: впала в беспамятство и оцепенение там, где сидела, потеряв при этом голос. Очнулась от того, что служанки подняли страшный крик и от этого к дверям моего дома сбежались соседи, которые тут же пустили слух, будто я скончалась. Пришлось собрать волю в кулак и показать всем, что я жива. Дуры-рабыни, опомнившись от испуга, захлопотали вокруг меня.